То, что рассказал ему сумасшедший и про Болотова, и про Радищеву, приобретало в его глазах все более доверия.
Одна надежда оставалась у него, что это не та графиня Радищева и что она, быть может, действительно помешана.
С дрожью в руке отворил он дверь женского отделения и вошел.
Человек двадцать женщин бродили по просторной комнате попарно и врозь. Некоторые из них говорили о чем-то и даже спорили, другие хохотали.
Одна из несчастных носила очень странный наряд. Но теперь Долянскому было не до нее, его поглощала мысль увидеть графиню Радищеву.
Где доктор Болотов? спросил он у сиделки.
В комнате у больной.
Как ее зовут?
Графиня Радищева.
Долянский вздрогнул:
Где эта комната?
По второму коридору последняя, налево в углу
Долянский быстро пошел туда.
Комната 13 действительно находилась в самом углу второго длинного коридора. Узенькая входная дверь виднелась в глубокой нише, угрюмо говорившей о колоссальной толщине старинных стен.
Сама дверь была окована железными полосами, окрашенное оконце в ней украшала прочная решетка и с той и с этой стороны.
Прильнув к этому отверстию, Долянский увидел лохматую голову Болотова и рядом с нею знакомое лицо бледной, исхудалой женщины.
Да, это она! воскликнул он и стукнул в дверь.
Болотов поглядел в окно и, увидев его, тотчас же отпер.
Заметив вошедшего, графиня подняла глаза и вдруг порывисто кинулась навстречу:
Иван Игнатьевич!.. Это вы?! Господи, помоги мне! Иван Игнатьевич, скажите им, что я не сумасшедшая, что я
Ты за мной? хладнокровно спросил Болотов.
Нет! Я пришел навестить графиню.
Болотов сделал гримасу губами и тихо сказал:
Плоха!
Кто?
Твоя знакомая! отвечал Болотов.
Графиня схватила Долянского за рукав.
Ради бога! бормотала она. Ведь вы же знали моего Поля Тут страшное преступление!.. Его двойник Негодяй граф Спасите!.. Ради бога!.. Мой сы
И она, не договорив, в обмороке упала на колени.
Болотов позвонил, а Долянский кинулся к графине.
Вот видишь, продолжал Болотов, она все время так. Уверяет, что ее сына подменили каким-то двойником.
В это время вошли две сиделки.
Болотов распорядился о медикаментах и, оставив графиню на попечении служанок, вышел в коридор по знаку, сделанному ему Долянским.
Болотов, сказал ему молодой врач, когда они стояли в пустынном коридоре, что ты делаешь?
Что?
Ведь она не сумасшедшая!..
Ты думаешь? улыбнулся Болотов и в то же время как-то особенно пристально поглядел в глаза товарища.
Я в этом убежден!..
Почему?.. Не потому ли только, что в газетах была пущена какая-то утка по делу о двойнике молодого графа?
Я ничего не знаю об этом.
А я знаю Это-то и послужило поводом к ее внезапному помешательству Даже можешь видеть по ней, это страшно нервозный субъект
Но ведь она меня узнала!
Это ничего не значит
Болотов!.. Ты берешь на себя слишком много Я уверен, что тут интрига ее родственников, этого мерзавца, мужа ее Я убежден, что она не сумасшедшая! Слышишь ты, убежден!..
У тебя, кажется, тоже нервы расстроены Впрочем, это пройдет. Когда я первый раз явился в госпиталь душевнобольных, мне тоже многие из пациентов начали казаться не сумасшедшими, но зато я и заболел сам вскоре душевным расстройством, которое, впрочем, скоро прошло У тебя не болит голова?
Болотов! в ужасе воскликнул Долянский.
Да ты не бойся! засмеялся Болотов. Мы тебе сделаем только один душ, и все пройдетя, как товарищ и старый друг твой, сам буду наблюдать за тобой Я тебя искренно люблю и поэтому не хочу запускать твою болезнь
Послушай!!! в неистовстве крикнул Долянский, толкнув Болотова.
Эх! Плохо! пробормотал Болотов. Надо душ, со мной тоже было И вдруг, вынув из бокового кармана свисток, огласил длинный коридор его резким звуком.
С диким отчаянием еще раз оттолкнул его Долянский, но сбежавшаяся прислуга моментально скрутила его руки какими-то полотняными лентами.
Через минуту его раздевали в ванной комнате, Болотов, хладнокровно следивший за этой сценой, имел самый добродушный, самый сострадательный вид.
Ужасное положение
Из ванной Долянского, несмотря на его сопротивление, перенесли в отдельную комнату, прикрутили к постели, и, когда он уже не мог пошевелить пальцем, Болотов сделал знак прислуге, чтобы она вышла.
Приятели остались с глазу на глаз.
Болотов глядел на Долянского с кротким сожалением, потом он сел на край постели и взял больного за пульс. Долянский тихо хрипел, закрыв глаза. На лбу его выступили крупные капли пота.
Это был момент того кризиса, который обыкновенно наступает в организме человека, долго боровшегося против страшной опасности.
Теперь он совершенно утих, и только порывистое дыхание обнаруживало в нем присутствие жизни.
Болотов оставил руку своего пациента, пристально поглядел ему в лицо и, как бы убедившись в чем-то более или менее утешительном, с довольной физиономией вышел в коридор.
Там он отдал кое-какие распоряжения ожидавшим его фельдшеру и сторожу, после чего шаги его стали удаляться по коридору.
Долянский открыл глаза и с ужасом оглядел комнату. Казалось, он силился, но не мог сразу припомнить, что с ним произошло.
Но вот мало-помалу сознание стало возвращаться к нему; он сморщил брови, и голова его судорожно заметалась по подушке.
Болотов! Болотов! крикнул он в неистовом отчаянии.
В ответ на этот крик в деревянную форточку в двери, украшенную железной сеткой, глянуло скуластое лицо молодого парня.
Чего орешь? грубо произнес он.
Вы не смеете начал было Долянский. Я не сумасшедший! Но вдруг смолк, потому что форточка накрепко захлопнулась и вокруг воцарилась прежняя гробовая тишина.
Долянский осознал теперь, что всякий протест будет не только напрасен, но может даже еще более повредить его положению. Тогда он принялся обдумывать исход и, конечно, не находил его.
Мысли его в бешеном хаосе вертелись вокруг ужасного факта помешательства Болотова. Ему приходило на ум, что Болотова нарочно держат тут для каких-то таинственных целей, и все, что говорил ему несчастный помешанный, все до мельчайших деталей предстало перед ним теперь как неопровержимая истина.
«Но нет, думал несчастный, может быть, есть еще спасение, может быть, можно обмануть как-нибудь сумасшедшего приятеля и отвлечь его больное воображение в другую сторону. Я не верю, чтобы он мог быть в преступной шайке здешних негодяев. Если это и так, то он только слепое орудие. Он так дружественно встретился со мною, это была такая честная, хорошая натура».
И мало-помалу на душе несчастного стало делаться спокойнее.
Теперь он старался отгадать, который час. Вдали где-то загремели котлами и металлическими тарелками. Стало быть, ровно двенадцать. Больным раздавали обед.
Сторож! крикнул он уже спокойным голосом.
Дверь отворилась.
То же скуластое лицо глядело на молодого врача уже не так строго, оно имело выражение смущенного недоумения.
Что вам надо? спросил он.
Мне теперь лучше, голубчик, отвечал Долянский, позови ко мне доктора Болотова.
Их тут нет-с, совершенно уже изменяя тон, заговорил сторож, они, должно быть, пошли к себе на квартиру.
Так вот что, голубчик, развяжи меня.
Не могу-с.
Отчего?
Господин доктур не приказали до их прихода вас развязывать
Долянский в ужасе закрыл глаза, потом быстро открыл их и спросил с дрожью в голосе:
А если он до завтра не придет, неужели мне так оставаться?
Не могу знать-с, они должны прийти.
Сходи тогда за ним скажи, что мне стало лучше и я его прошу к себе
Сторож, очевидно, колебался. Доктор Болотов отнюдь не приказал ему отлучаться от двери до его прихода, а этот другой доктор, который вдруг сошел с ума, говорит теперь совершенно здраво.
Может быть, и правда он тоже вдруг и выздоровел. Тогда, по соображениям парня, нужно пойти, потому что как-никак, а он все-таки тоже доктор и при случае может жестоко отомстить ему за это неповиновение.
Хорошо-с, я сбегаю за ними, отвечал он и, почесав в затылке, медленным шагом направился по коридору.
Долянский слышал, как удалялись его тяжелые шаги и как смолкли наконец за поворотом.
Опять вокруг него воцарилась гробовая тишина, и опять ужас охватил его душу.
Что, если Болотова нельзя будет уговорить выпустить его? Что, если ему действительно придется пробыть в таком положении сутки и более, а может быть, гораздо более, потому что тут все может быть. На минуту надежда у него блеснула на Кунца и Шнейдера, но, вспомнив слова сумасшедшего, он пришел в еще большее отчаяние, тем более что рядом со всеми этими соображениями ему пришло на ум, что вмешательство его в дело графини Радищевой, рассказанное Болотовым, само по себе уже может послужить его гибелью.
Так вот, прошептал он, какую роль играет тут Болотов, вот на какие дела направляют его врачебную деятельность!..
И опять несчастный со стоном забил головой по подушке.
Положение его действительно было ужасно в ту минуту, когда это страшное соображение воплотилось перед ним в истину.
Вдруг где-то далеко раздались поспешные шаги.
Долянский замер. Шли, очевидно, четверо. Это он узнал по топоту ног.
И действительно, через несколько минут дверь его камеры отворилась, и на пороге ее показались Шнейдер, Кунц, Болотов и сторож.
При виде первых двоих Долянский чуть не вскрикнул от ужаса. То, чего он опасался, свершилось.
Болотов рассказал все Шнейдеру. Впрочем, он и должен был донести ему обо всем случившемся, как главному врачу.
Жутко стало на душе у несчастного, когда он заметил, каким взглядом обменялись между собой Кунц и Шнейдер.
В нем он прочел свой приговор.
Лицо Болотова было озабочено и дышало дружественным состраданием.
Он опять подошел к нему, взял его за пульс и тихо спросил:
Ну что, как тебе?
Ничего, теперь мне лучше! ответил Долянский.
Лицо Болотова озарилось радостью.
Ну вот и прекрасно! Теперь тебя можно будет развязать Слушай, я и не знал, брат, что с тобой бывают подобные припадки Раньше часто они повторялись?
В первый раз только дрожа всем телом, отвечал мнимобольной.
Кунц подошел и взял тоже за пульс. Шнейдер, угрюмо сдвинув брови, фиксировал несчастного своими адскими глазами.
Нет! Его развязать еще нельзя! сказал Кунц. Припадок может повториться
И вдруг, в то время когда Болотов не глядел на него, улыбнулся в самые глаза Долянского такой многозначительной улыбкой, от смысла которой дикий вопль вырвался из груди несчастного.
Вот! Вот! сказал он, поворачиваясь к Болотову и Шнейдеру. Вот! Я так и думал Припадок начинается
И припадок действительно начался.
Злодеи! вне себя закричал Долянский. Что вы делаете?! Ведь я не сумасшедший
Он хотел еще прибавить что-то, но вдруг замолк и закрыл глаза.
Ему на голову положили компресс.
Незнакомец
Вы успокойтесь! Эта частная лечебница для сумасшедших близка к тому, чтобы ее закрыли. О ней уж порядочно ходит разных толков в публике Надо только немножко выждать Теперь вас скоро развяжут, и я, как искренний друг ваш, советую вам быть как можно тише.
Все это быстро говорил полуседой старик фельдшер, нагибаясь над койкой Долянского и делая вид, что он разглядывает, крепки ли ремни, стягивающие руки несчастного.
Да правда ли это?
Так говорят. Говорят еще, что на той неделе сюда прибудет какой-то чиновник из Петербурга.
Долянский тяжело вздохнул; шестичасовое с лишком пребывание его в ремнях окончательно убило всю его энергию и повергло в то апатичное состояние, которое знакомо только людям, примирившимся с фактом своей неизбежной гибели.
Мужайтесь же! Бог поможет вам Прощайте! заключил фельдшер. Ночью я еще зайду к вам согласно инструкции начальства. Проклятый жид, он говорил о Кунце, воображает, что я один из вернейших его агентов, но он жестоко ошибается Довольно было всего! Пора вспомнить Бога. Прощайте, ночью я зайду.
И фельдшер вышел.
Это был тот самый Савельев, о котором мы уже упоминали, он служил в этом сумасшедшем доме почти с самого дня его основания.
Что произошло между ним и Кунцем, точно сказать нельзя, но в настоящую минуту этот человек, движимый, вероятно, местью, собирался искупить свои старые грехи, которых было так много на его душе, еще недавно косневшей в разврате.
Была глухая ночь.
Лампы в длинном коридоре чуть мерцали, убегая вдаль бесконечной цепью огоньков.
Кругом было тихо как в могиле.
Вдоль стены пробирались два человека: один был сухощавый, годы которого определить было очень трудно, другой был фельдшер Савельев.
Оба шли тихо, почти крадучись.
Вот они остановились около одной из многочисленных дверей с решетчатыми форточками, Савельев, так же крадучись, прошел дальше, а «сухощавый» отворил дверь всунутым в его руку ключом и вошел в камеру.
Задремавший было Долянский дико вскинул на него испуганные глаза.
Перед ним стоял совершенно незнакомый ему субъект. Испитое лицо его и немного косые глаза не внушали к нему симпатий.
Но вот этот человек осторожно наклонился, вынул нож и стал ловко перерезать ремни.
Будучи уже освобожден, Долянский продолжал лежать неподвижно, предполагая, что все совершившееся с ним есть сон.
Но вот человек стал оттирать его опухшие руки и ноги и прошептал:
Не имеете ли вы силы встать? Помните при этом, что если вы не подниметесь, то вы пропали.
Теперь Долянский понял, что это все с ним творится в действительности, и, к удивлению таинственного освободителя своего, быстро вскочил на ноги.
Скажите кто вы? От кого? спросил он.
Но незнакомец, приложив палец к губам, указал кивком на дверь:
Потом узнаете все. Ступайте так, как есть, в белье, там вы найдете одежду.
Гдетам?
Увидите! Молчите.
И вот вновь по коридору крадутся две фигуры. Одна в ночном белье, другая в платье не то фабричного рабочего, не то приказчика.
Тише, тише! говорил проводник Долянского, когда последний, покачиваясь от слабости, хватался за сетки проходимых дверей.
Вот они прошли мимо памятной ему ванны. Вот и винтовая лестница. Там есть черный ход. На лестнице было совершенно темно, откуда-то снизу пахнуло резким холодом осенней ночи.
Ощупью Долянский спустился вниз и увидел в открытую дверь красивый ландшафт, облитый лунным светом. Вправо виднелась густая чаща сада. Туда они и направились.
Долянский дрожал от холода, но сознание своего спасения чудесно поддерживало его.
Сюда, сюда! шептал незнакомец, то махая Долянскому, то хватая его за руку.
Они вошли в кусты. Незнакомец тихонько засвистел. На свист ему ответили таким же тихим свистом.
Сюда! сказал в последний раз незнакомец и вывел молодого врача на крошечную полянку, где мелькал чей-то темный силуэт.
Долянский сразу узнал его. Это был фельдшер Савельев.
Он быстро приблизился к Долянскому и, накинув ему на плечи что-то вроде длинной шубы, взял его под руку, после чего все трое быстро пошли вперед.
Сад окончился, и показался высокий забор.
Вам придется подняться по натыканным гвоздям, обратился Савельев к Долянскому, чувствуете ли вы себя достаточно сильным?
Да-да, я могу! отвечал Долянский и, заметив первый гвоздь, ступил на него.
С ловкостью кошки проделал он это упражнение и через минуту упал по ту сторону в неглубокую сухую канаву и потерял сознание.
Придя в себя, он заметил, что едет не то на телеге, не то на повозке. Справа и слева около него сидели его избавители.
Новые сообщники
Когда беглецы достигли дебаркадера станции, Долянский оправился настолько, что мог вылезти из повозки без посторонней помощи.
Теперь только пришло ему на ум узнать, кто был незнакомец, так чудесно спасший его из того положения, которое казалось ему ужаснее самой смерти.
Колечкин назвался, но эта фамилия не сказала ему ровно ничего.
Не пойдем в вокзал, сказал Савельев, вероятнее всего, что за нами будет погоня. Надо ожидать проходного поезда вот там, да и там не совсем безопасно. На всякий случай один из нас, или я, или ты, обратился он к Колечкину, должен стоять на страже.