Душную темень еле-еле рассеивали тусклые шарики-светляки, чтобы те, кому посреди ночи приспичит, нашли дорогу к лоханке за ширмой. Кто-то захрапел сразу, кто-то тихонько всхлипывал. Глодия с мрачным азартом, смакуя подробности, проговаривала в уме, что и как она выскажет своему засранцу, когда до него доберется.
Тут-то и случился весь этот ужас, и будь она опытной амулетчицейс головой бы себя выдала, ведь тогда бы она не визг подняла, а вмазала по упырятине: в числе прочего у нее в нижней юбке были зашиты «Каменный молот» и «Медный кулак».
Ни одна половица не скрипнула, когда в гуще мрака возникло шевеление, и оттуда беззвучно выплыло два темных сгустка. Вроде глаза блеснули Один из сгустков навис над крайним гамаком, оттуда донесся сдавленный стон. Заледеневшая Глодия наблюдала сквозь ресницы, как второйвторая, второе?скользит по проходу: можно подумать, закутанный в черное человек, хотя наверняка же не человек это вовсе. И на снаяну не похоже, те прозрачные, белесые, как будто сотканы из тумана.
Казалось, оно выбирает, на кого наброситься. Когда стало ясно, что эта жуть того и гляди окажется возле нее, Глодия что было мочи завопила дурным голосом.
Жуть отпрянула, напоследок прошипев с досадой:
Тупая шея!
У здешних это считается нехорошим ругательствомвсе равно что дурой обозвали, только еще обидней.
Вторая жуть бросила свою жертву и тоже исчезла в непроглядной темени. Может, вылезли в окно, может, смылись через потайную дверь, но когда набежали люди во главе с вурваной из тех, кто сопровождал караван, и вспыхнуло с дюжину новых шариков-светляков, оказалось, что посторонних в комнате нет.
Пахло кровью, как будто зарезали скотину, в придачу кто-то обделался. Одна из девушек рыдала в истерике. Глодия лежала оцепеневшая, ее запоздало прошиб холодный пот, и она впервые пожалела о том, что затеяла это сумасшедшее путешествие.
Вурвана ходила от гамака к гамаку и осматривала свой товар на предмет повреждений. Она единственная была без шарфа, на шее алмазное ожерелье, туника заткана богатым шитьем, из замысловатой, как на бал, прически торчат золотые шпильки. Черты суховатого лица правильные и жесткие, встретишь такую на улицене угадаешь, сколько ей лет, сорок или за шестьдесят. Под ее пронзительным взглядом Глодия еще пуще обмерла, аж живот свело.
Убедившись, что больше никто не пострадал, вурвана отдала распоряжения, и парня с разодранной шеей куда-то унеслиживого или мертвого, Глодия не поняла. На всякий случай пожелала ему, как полагается, добрых посмертных путей.
Она думала, что после этаких страстей ни в какую не уснет, но те, кто их стерег, применили какие-то успокаивающие чары. Сама не заметила, как ее сморило, а проснулась только утром. За окнами сияло солнце, оглушительным хором щебетали птицы. На потолке копошилась всякая летучая и ползучая дрянь вдвое-втрое крупнее той дряни, которая водится в Ларвезе.
Нераспробованных снова погнали в купальню с плесенью по углам. Водопровода у нечисти не было, воду таскали ведрами. Занимались этим мужчины и женщины в летах: вурваны предпочитали молодую кровь, и те, кого не ухайдакали насмерть, продолжали жить в Эгедре, выполняя всякую работу по хозяйству. Выглядели они не шибко здоровыми, хотя еще не старики, но, похоже, были довольны своей участью.
После скудного завтрака новички изнывали в ожидании, пока соберутся покупатели, а потом начались торги. Глодию купили во Владение Дахены и повезли туда в запряженной очалом повозке, украшенной павлиньими перьями. Этих самых Владений здесь тьма тьмущая, и впрямь целый город.
Повозка остановилась перед аркой в грязновато-белесой кирпичной стене. Лязгнули засовы, со скрипом отворилась дверь. Коридоры и лестницы выглядели запущенными, словно тут давным-давно не прибирались, а комната на втором этаже, в которую Глодию привели и оставили однуни то, ни се.
Мебель неважнецкая, словно одни хозяева выкинули ее на помойку, а другие обрадовались и притащили домой. Сверкают золотыми нитями парчовые занавески. Вазы по углам наверняка больших денег стоят, хотя и нечищеное старье, а большие цветастые подушки для сидения выглядят как новенькие, словно их только вчера привезли с сурийского базара.
Окно выходило в потаенный внутренний двор, там зеленел паркнатуральные джунгли, ничего толком не рассмотришь.
Глодия устроилась на подушке. Знать бы, на правильном пути она или угодила в беду Нет уж, не сгинет она тут, не дождетесь!
Здравствуй, Клименда. Меня зовут Мейлат.
Вошедшая девица, одних с ней лет, была русоволоса, голубоглаза, на лицо светленькаяну, какая из нее Мейлат? Сразу видно, не сурийка. Хотя Глодия уже приметила среди местных трех-четырех северян. Мало ли, кого и как занесло в эту окаянную страну.
И тебе здравствуй,надо с ней подружиться, чтобы поскорее тут освоиться и все разведать.
Я первое время буду твоей наставницей. Если чего-то не понимаешь, спрашивай у меня. Хочешь чаю? Или сначала показать тебе Владение Дахены?
Казалось, эта Мейлат перед ней слегка робеет, хоть и набивается в наставницыи Глодия почувствовала себя хозяйкой положения.
Сначала давай чаю, а потом все покажешь.
Сразу видно: эта нераспробованная из тех, кто знает себе ценувон как уверенно держится. Прекрасно понимает, что она вкусная, и умеет этим пользоваться, даже если раньше, в диких землях, не имела дела с вурванами. На лицо недобрая: острый хрящеватый нос хищной рыбы чересчур выдается вперед, глаза-щелки любопытные и цепкие, а большой тонкогубый рот кажется чересчур зубастым для человека Но если присмотреться, зубов у нее не больше, чем у всех. Кожа светлая, жидковатые волосы цвета лежалой корицы с мышиным оттенкомможет, Клименда из тех же дальних северных краев, что и сама Мейлат?
Ее когда-то звали Мейленанк, и она приехала с родителями из дикой страны Руфагры, но об этом она почти ничего не помнила. Кроме прежнего имени и рассохшегося оконного переплета, за которым все как будто выкрашено белой краской, вдобавок на стекло снаружи налип белый пух. Странная картинка. Скорее всего, это был детский сон. Зато насчет имени правда, это здесь ее стали называть Мейлат, потому что язык сломаешь всякий раз выговаривать «Мейленанк». Ей было шесть лет, когда их с мамой привезли в Эгедру. Мама была вкусная и упросила тех, кто ее вкушал, чтобы невкусную девочку никуда не продавали, оставили прислугой во Владении Дахены. Мама давно умерлаистаяла, зачахла, о таких говорят: «слишком сладкая, чтобы долго жить».
Знатную помойку вы тут развели,фыркнула Клименда на пыльной лестнице, когда под подошвами захрустела давленая арахисовая скорлупа.
Мейлат обреченно подумала, что сейчас ее заставят все это сгребать руками и собирать в подол, капризные любимчики вурванов вроде Банарьи или Кумабура иной раз любят покуражиться.
Чего стоим? Давай-ка веди туда, где у вас чаем угощают!
Да, да, идем!торопливо согласилась провожатая.Нам сюда!
Надо постараться наладить добрые отношения, чтобы эта вкусняшка с костистым рыбьим лицом не присоединилась к тем, кто ее мучает.
Окна чайной на первом этаже выходили в парк: длинный зал погружен в тень, солнечный свет цедится сквозь листву, и оттого сам воздух как будто с прозеленью. В этот час никого тут нет, ну и хорошо. Одно из любимых местечек Мейлат, но когда в чайной собираются вкусняшки, сюда лучше вовсе не заходитьвыскочишь в слезах.
Хакил, похожий на изящный хрупкий скелет в серо-фиолетовом шелковом халате, заварил им листья нукки. Он всегда разговаривал с Мейлат ласково, хотя в свои лучшие годы был таким сладким, что вурваны, случалось, устраивали ритуальные поединки за право угоститься его кровью вне очереди. Ходили слухи, что ему недолго осталось, однако неизбежность своей близкой кончины он принимал с печальным достоинством. Еще бы, ведь он прожил жизнь не зря: выполнил свое предназначение в пищевой цепочкев отличие от тех, от кого «всех тошнит».
Шумно отхлебнув из чашки, Клименда скривилась:
Говно у вас чай. Настоящего что ли нету?
Это и есть настоящий чайрастерялась Мейлат.
То, что ты называешь настоящим чаем, мы не пьем,мягко сказал Хакил, храня невозмутимое выражение на изможденном высохшем лице.Это полезный для крови напиток из нукки. Как у нас говорят, сладость требует жертв.
Да какая сладость, точно жженую картонку в кипятке забодяжили! Боги свидетели, так бы и сплюнула, да хорошие манеры не позволяют.
Зато человеческая кровь от нукки становится слаще,терпеливо пояснил Хакил.
Клименда вроде бы хотела еще высказаться, но передумала.
Ты привыкнешь,заверили ее собеседники почти хором.
Надо, чтобы ей у нас понравилось, надо ее удивить и заинтересовать, озабоченно подумала Мейлат. Как и все остальные, она восхищалась Юлуром, вдобавок всей душой была благодарна за то, что он к ней относится по-дружески, и хотела выполнить его поручение так, чтобы Сладчайший остался доволен.
Пойдем, я покажу тебе кое-что необыкновенное,пообещала она заговорщическим тоном, когда вышли из чайной.
Показывай, чего ж не поглядеть, если за это денег не просят,благосклонно отозвалась новенькая.
Внутри Владения Дахены деньги тебе не нужны, а если захочешь что-нибудь купить в лавке, наши покровители одаривают нас деньгами на расходы. Скажу по секрету, тебя наверняка сегодня вечером щедро одарят, так заведено.
Они поднялись на четвертый этаж, прошли по солнечному коридору с видом из окон на соседние грандиозные постройки и остановились перед большой двустворчатой дверью, украшенной резьбой и покрытой черным лаком, местами облупившимся.
Угадай, что там?
Да кто ж вас знает.
Смотри!заранее торжествуя, Мейлат распахнула протяжно заскрипевшие створки и отступила в сторону.
Петли-то чего не смазали,критически заметила ее спутница, как будто ничуть не пораженная зрелищем.
Знаешь, что это такое?
Да я ж тебе не вчера из деревни приехала! Знать-то знаю, только не скажу, как это будет по-вашему. А в Ларвезе это называется театр, эка невидаль.
Ты знаешь, что такое театр?обескуражено промолвила Мейлат.
А ты думала, на деревенскую дуреху напала?злорадно хохотнула новенькая.Это в Суринани их раз, два и обчелся, то-то вы наше ларвезийское слово прикарманили, а в Ларвезе свой театр есть в каждом захудалом городишке. Я-то думаю, куда она меня повела, чего такое хитрое у нее на уме Удивила графиню кружевными панталонами!
Она зубасто ухмылялась, и Мейлат тоже неуверенно улыбнулась: все-таки хорошо, когда высмеивают не тебя за то, что ты невкусная, а всего лишь какое-то обстоятельство, о котором ты рассказала. Хотя в глубине души стало обидно: она любила театр, вовсю помогала с костюмами и декорациями, а уж какое счастье, когда ей тоже перепадала какая-нибудь крохотная роль! Кто же позовет на мало-мальски значительную роль невкусную? В этом мире все лучшеедля вкусняшек.
И этот зал она любила: старый бархатный занавес цвета венозной крови расшит золотыми звездами, ряды стульев с кожаными сиденьямидля людей, роскошно убранные ложидля вурванов. Кое-где на вытертых бархатных перилах и на полу видны остатки замытых пятен: напоминание о том, чего у Мейлат никогда не будет Она сглотнула горький комок.
Ну и воняет у вас тут,сморщила нос Клименда.Как в сарае, где поросей резали и запашок остался.
shy;- Это аромат крови тех, кого здесь вкушали во время представлений или после,голос Мейлат дрогнул от сдержанных слез, до чего же она завидовала тем счастливчикам.Некоторых вурваны прямо здесь выпивали досухаэто же вурваны, бывает, что на них нападает неистовая жажда, которую надо поскорее утолить. А наша человеческая долябыть для них желанной пищей, так мир устроен.
Надо же, мне бы и в голову не пришло,отозвалась после паузы новенькая.А что у вас в театре за пьесы? Есть над чем посмеяться?
Пьесы не смешные, мы ставим драмы и трагедии про еду. Моя любимая«Медовая Амилат», про девушку-сироту, которая жила в диких землях и всем угождала, но ее все равно обижали, а потом она прибралась в доме у доброй волшебницы, и та в благодарность сделала ее кровь сладкой, как мед. Однажды она нашла умирающего от жажды вурвана и напоила его своей кровью, и он забрал ее в свои владения, и дальше Медовая Амилат жила счастливо.
Ну да,хмыкнула Клименда.Пока не выпили досуха.
А Мейлат тихонько вздохнула: хотела бы она тоже встретить добрую волшебницу, которая сделает ее кровь сладкой, как мед!
Еще мне очень нравится «Украденная трапеза», но там конец грустный. Я там сыграла городского фонарщика с лестницей, который всего два раза выходит на сцену и говорит: «Вот и вечер наступил, пора зажигать фонари»чтобы зрители поняли, что уже вечер. Трое вурванов явились в дикий человеческий город, чтобы утолить жажду, и встретили юношу с очень вкусной кровью. Перед этим его ранил грабитель, рана была неопасная, и он шел по улице, роняя алые капли, а вурваны слизнули и отправились по следу за ним, потому что ничего вкуснее не пробовали. Тарсил состоял в услужении у мага, мыл склянки и горшочки для зелий. Он стал тайком пускать вурванов в дом, чтобы они вкусили его крови, потому что в глубине души он всегда чувствовал, в чем состоит человеческое предназначение, и мечтал занять свое место в пищевой цепочке. Зловредный невкусный хозяин однажды вернулся в неурочный час, и произошло магическое сражение. Один из вурванов был убит, а двое других сбежали, и Тарсил с ними. По дороге вурван и вурвана из-за него поссорились, между ними начался поединок, а Тарсил тогда схватил нож, крикнул: «Вкусите меня оба, пока нас не настигла погоня!»и одним взмахом перерезал себе горло. Вурван и вурвана выпили его кровь до последней капли и помирились над его телом, а из его сердца выросла волшебная розаговорят, у каждого, кто ее понюхает, кровь становится вдвое слаще.
Вот бы понюхать ту розу
Пьески-то сами сочиняете?поинтересовалась Клименда.
Что ты, нет, конечно, сочиняют вурваны! Люди не способны создавать ничего нового, они же предназначены не для этого. Заниматься творчеством могут только те, кто находится на вершине пищевой цепочки. Все наши пьесы, сказки и песни придуманы вурванами, они заботятся о том, чтобы мы не скучали.
И еще они вовсю вешают бубенцы вам на уши,пробормотала себе под нос ее собеседница.
Какие бубенцы?
Присказка такая, слово выскочилочто дверь хлопнула. В ваш театр небось со всей Эгедры народ приходит?
Бывает,с гордостью подтвердила Мейлат.А мы иногда ходим в театры других Владений. Нас пригласили во Владение Сукомы на «Любовь к трем каплям», премьера уже скоро, ты тоже пойдешь!
Душно здесь,окинув зал недовольным взглядом, заметила Клименда.Погулять-то на свежем воздухе можно?
В парке. Новеньких первое время в город не выпускают. Идем, покажу тебе двор.
Сердце заранее сжалось, но раз она будет не одна, а вместе с нераспробованной вкусняшкой, может, и не станут к ней цепляться, разве что вслед что-нибудь скажут.
Пошли, хоть на людей погляжу, а то ходим, как по вымершему дому. Словно всех, кроме нас и того доходяги в чайной, ваши заботливые уже слопали.
Людей у нас много, только они сейчас в парке или в других помещениях,Мейлат натянуто улыбнулась. Она нарочно выбирала такие лестницы и коридоры, где невелика вероятность кого-нибудь встретить.
На лестничной площадке между третьим и вторым этажом с Климендой случился странный припадок. Она вздрогнула, остановилась, как вкопанная, и изумленно произнесла:
Дирвен?..
В замешательстве огляделась, а потом выражение лица у нее стало такое, как будто о чем-то узнала и сильно рассердилась. Не обращая внимания на Мейлат, уселась на подоконник, уперла руки в колени, растопырив локти. Глаза недобро сощурены, зубы оскалены, троньукусит. Порой она что-то свирепо бормотала на незнакомом языке.
Что с тобой?робко спросила провожатая.
Та махнула рукой: не лезь. Казалось, она к чему-то прислушивается, хотя было тихо, из-за стен не доносилось ни голосов, ни музыки.
Мейлат размышляла, не позвать ли кого-нибудь из старших, но так и не решиласькто знает, что Клименда выкинет, если она уйдет.
Наконец новенькая шумно выдохнула, подняла на нее взгляд и процедила:
Засранец!.. Ну, засранец!.. Еще доберусь я до тебя, и такую годную задницу тебе покажу, что это будет всем жопам жопа! Я-то думала, дальше позориться некудаи на тебе Ох, Мейлат, это я своего бывшего муженька вспомнила. Как о нем, угробище безмозглом, подумаю, так меня всю трясет. Не обращай внимания. Меня уже отпустило, пошли в парк.
Он с тобой плохо обращался?сочувственно спросила девушка, радуясь, что для непонятного поведения Клименды нашлось простое объяснение, и не надо бежать за помощью.
Он угробец, балбес и поганец, каких свет не видывал.
Дикие землиужасное место, потому что люди там предоставлены сами себе, а люди сами собой управлять не могут. Зато теперь ты в Эгедре, во Владении Дахены, и все плохое осталось позадизабудь это, как дурной сон, дальше будет только хорошее.
Она произнесла это без запинкимного раз слышала, много раз сама так говорила, и от этих слов на душе всегда становилось спокойно, хотя бы на какое-то время.
Не похоже, чтобы Клименду совсем отпустило: она по-прежнему выглядела рассвирепевшей, но на провожатой злость не срывала, и на том спасибо.
Из гущи парка доносились голоса, кто-то перебирал струны маранчи, щебетали птицы. В кронах деревьев белели кукольные личики флирий и мерцали радужные переливы их стрекозиных крыльев: у этих полудев-полунасекомых брюшки и ноги, как у саранчи, поэтому среди листвы не разглядеть, что там ниже пояса, и кажется, будто они растут на ветвях, как цветы.
Мейлат спиной ощутила жар нагретой полуденным солнцем кирпичной стены, и в то же времяпривычный мучительный холодок: всегда найдутся те, кто или обзовет ее, или кинет огрызком, или потребует смеху ради какой-нибудь бессмысленной услуги. Недаром говорят, где людитам и гадючник, и если люди между собой поладилиэто значит, они поладили против кого-то. Человек в этом мире беззащитен, а невкусный человек беззащитен вдвойне.
Ты говорила, там качели есть,угрюмо напомнила Клименда.
Первые попавшиеся им качели были заняты, на скамеечке устроились Винная Жиленат и Тобиш, та еще парочка, а в траве на стеганой атласной подстилке сидел Сахарный Нетосур, терзавший расстроенную маранчу с бантом на грифе.
Мейлат, тебе нравится моя музыка? Ты у нас невкусняшка, но слух-то у тебя есть
Хорошая музыка, Нетосур,вежливо отозвалась девушка.
На качелях захихикали.
Если дурного ишака за хвост потянуть, он и то получше споет,фыркнула новенькая.
Ой, а это кто?с деланным удивлением протянула Жиленат, как будто только сейчас ее заметив.Еще одна невкусняшка в придачу к Мейлат? Или она из тех, в ком что-то есть?
Ты что сказала, тупая шея?обиделся на критику Нетосур, поначалу лишившийся дара речи.
Клименда шагнула к нему и выхватила инструмент, а когда музыкант вскочил, огрела его жалобно тренькнувшей маранчей пониже спины.
Хоть одну задницу надрала!объявила она с мрачным удовлетворением.Хоть и не ту, но тоже поделом. А ну, пошел отсюда, пока добавки не схлопотал!
Нетосур отступил, пятясь, в боковую аллею, на его лице застыло по-детски растерянное выражение: такого отпора он ни разу не получал.
Кому еще вздрючку?Клименда развернулась к качелям.Вижу еще две тупые шеи!
Ринувшись в атаку, она подскочила с тыла и спихнула Жиленат с Тобишем с подвешенной на цепях скамеечки в траву.
Щас и вам перепадет!
Она бешеная!взвизгнула Винная Жиленат и кинулась бежать, потеряв вышитую туфлю.
Тобиш бросился за подружкой, напоследок ему тоже досталось музыкальным инструментом по заднице, после чего Клименда зашвырнула маранчу в кусты. Оттуда выпорхнула маленькая флирия, суматошно трепеща стрекозиными крыльями.
Видела? Вот как с ними надо!новенькая уселась на отвоеванные качели.Ты глаза-то разуй, они же все немочь худосочная, в чем только душонки держатся. Ты их всяко поздоровее, так чего им спуску даешь? А все потому, что не умеешь себя поставить! Держись возле меня, тогда не пропадешь.
Мейлат благодарно кивнула, глаза щипало от подступивших слез. Пусть это не встреча с доброй волшебницей, которая может сделать ее кровь сладкой и желанной, но все равно настоящее чудо.
Почти израсходованный амулет для связи Глодия захватила с собой, потому что не любила разбрасываться добром: цацка с ноготок, вдруг на что-нибудь сгодится? Вот и сгодилась Когда угробище начало хвастать своими срамными подвигами, «Ментальный почтальон» внезапно заработал, и она тоже все-все услышала. Хвала богам, рядом не было никого, кроме Мейлат, а то здешние могли бы что-нибудь заподозрить.
«Дурень, ой, дурень Болтают, если господин Тейзург помрет, он станет не обычным покойником, а демоном Хиалы, и хоть ты его убей, от расплаты не отвертишься. Живой или мертвый, он до тебя доберется, и тогда я только порадуюсь, боги и псы свидетели! «В сто раз круче поимелова со Щукой и девками из борделей»ты, засранец поганый, что хотел этим сказать?.. Я твои зенки бесстыжие выцарапаю и еще кой-чего оторву, а остальное отдам господину Тейзургу на расправу, ежели с ним тебе круче! Уж если я тебе Щука, я и поступлю с тобой, как щука! Одна радость, что мы с тобой уже в разводе, хвала Радетелю. А из-за того, что ты государственные деньги в море выкинул, Ложа теперь всю Ларвезу вдвое-втрое налогами обложит, об этом ты своей дурной башкой подумал?»
Разъяренная до белого каления, она вместе с Мейлат вышла в парк, и там подвернулись те худосочные недоумки, которым она от души наваляла. Маловато наваляла, душа просила еще, но потом они встретили других таких жеэтих Глодия отчихвостила на словах, обстоятельно высказав, что о них думает.
Мейлат решила, что новенькая взяла ее под защиту. Этой несчастной дурехе Глодия слова худого не сказала: в самый раз подвернулась, ей позарез нужен своей человек в этом упырьем гнезде.
На закате ее повели в башню Дахены. Свернутую в узелок нижнюю юбку с зашитыми амулетами она оставила на хранение Мейлат: вурваны могут почуять магические артефакты.
На ней было струящееся одеяние из белого шелка, ее сопровождали Юлур и Дихарьяпарень и девка из старожилов, до того изможденные, что если б не шевелились, впору принять их за мертвяков, зато главные над остальными людьми.
Убранство в башне оказалось такое шикарное, что Глодия аж рот разинула, но быстро вспомнила о том, что она тоже не из простыхгорожанка, алендийская дама, да и на королевском троне посидеть успелаи постаралась изобразить на лице достойное выражение, как наставляла госпожа Армила, учившая их с Салинсой хорошим манерам.
Если в людском доме повсюду смесь бедняцкого убожества и потрепанной роскоши из вторых-третьих рук, то здесь все первостатейное: яшма, перламутр, черный и белый мрамор, кованое золото, мозаики из драгоценных камней, сверкающие занавесы из нитей с нанизанными хрустальными бусинами или отборным жемчугом.
«Ишь ты, умеют пустить пыль в глаза, чтоб каждый подумал: богато живут господа Проглоты, которые на вершине пищевой цепочки, это вам не какие-нибудь людишки»,сделала вывод Глодия.
То, что происходило дальше, смахивало на дурной сон. Вспомнились те подосланные Лормой амуши, которые вырвали у нее из чрева нерожденного ребеночка, и ее бы тоже замучили насмерть, если б не подоспела Зинта со своим священным кинжалом. Куда весь кураж подевалсяона словно обмерла, руки-ноги стали как ватные, могла только беспомощно дергаться и тихонько выть от боли.
Вурваны не собирались ее убивать, они всего лишь ее вкушали. Передавали друг дружке, словно медово-сырную лепешку на празднике Солнцеворота, от которой каждый должен откусить, чтобы в доме воцарились достаток да согласие. Нарядное платье сорвали, оставили нагишом. Умно поступила, что отправилась на это поганое пиршество не в юбке с амулетами, а то бы прощай ее тайный арсенал.
Болела израненная их клыками шея, изжеванные запястья и порезы по всему тему. Порой кто-нибудь ронял снисходительным тоном ценителя: «Какая ты лакомая штучка», а в остальном они разговаривали между собой на незнакомом языке. Сурийский Глодия с помощью амулетов усвоила, но вурванскую речь не понималанаверное, что-то древнее. Их иссохшие аристократические лица после порции свежей крови становились гладкими и юными, иные сразу же удалялись парами, а то и тройками, чтобы любиться в соседних комнатах. Юлура и Дихарью тоже вкушали, но больше всего мучений выпало на долю Глодии.
Когда все закончилось, эти двое завели ее в отдельный закуток, смазали укусы и порезы каким-то прохладным снадобьем, от которого боль немного утихла, помогли надеть платье и замотали ей шею шарфомуже не белым, а вышитым. Голова кружилась, ноги заплетались, обратно в людской дом ее вели под руки. В комнате уложили на кровать, но лежать было больно, все телосплошная рана.
Выпей лекарство,глядя на нее нерешительно и в то же время с жадным любопытством, Мейлат протянула кружку.А потом я смажу тебя мазью, от которой к утру станет лучше, вот увидишь. Счастливая ты, как я тебе завидую
Дура что ли?всхлипнула Глодия.
Наутро боль и впрямь утихла, но она чувствовала себя препогано, словно ее всю ночь гуси клевали. Вдобавок слабость, как после болезни, и гадкий привкус во рту.
Посмотрела в настенное зеркаловконец расстроилась: так она выглядела в лечебнице, куда привезла ее Зинта после нападения амуши. Бледная, подурневшая, под глазами круги. Она знала про себя, что не красавица, рыночные художники с таких, как она, продажных картин не пишутзато с огоньком. А где он теперь, тот огонек? Лицо словно грязным ластиком терли, искусанные губы выцвели, как будто постарела в одночасье на дюжину лет. В юбке, которую сберегла Мейлат, зашиты лечебные амулеты, но если ими сейчас воспользоватьсямогут застукать, да и лучше не расходовать их до побега.
Ее поздравляли, кто искренне, кто с кислыми ревнивыми улыбочками. Мейлат вручила ей кошель с деньгами: одарили за вчерашнее, Юлур принес и положил на столик, когда ее привели, а она и не заметила. Щедро одарилисразу видно, остались довольны.
В трапезной голова от запахов еды закружилась еще сильнее. Перед ней поставили поднос с завтраком. Все жгучее от приправ, даже сладкий десерт с перчинкой.
Наши покровители решили, что для твоей крови лучше всего подходит привкус специй, и тебя будут называть Перечная Клименда.
Похоже, ей полагалось обрадоваться, и она кое-как изобразила улыбку.
Когда пошли с Мейлат гулять в парк-лабиринт, перед глазами временами плыло. К крухутаку не ходи, кровью дело не ограничилось, в придачу у нее сколько-то жизненной силы выжрали. Еще две-три восьмицыи она превратится в такую же ходячую развалину, как остальные здешние, и больше не сможет никому из них задать трепку.
«Ну, это мы посмотрим,подумала она с ожесточением.Не затем я сюда явилась, чтобы безвременно сгинуть, не на ту напали, я хоть кому поперек глотки застряну»
После обеда к ней в комнату заглянула Дихарья, болезненная и отстранено горделивая, в роскошном наряде из сиреневого шелка и таком же шарфе с аметистовыми подвесками на свисающих концах.
Поздравляю тебя, Клименда,произнесла она благосклонно, с покровительственной ноткой, словно важная дама снизошла до кухонной прислуги, и Глодия внутренне ощетинилась.Когда у тебя наступят ежемесячные женские дни?
Тебе-то какое дело?
Когда у тебя месячные дни?повторила вопрос Дихарья, теперь уже таким тоном, что новенькой стало чуток не по себе.
Она про здешний уклад многого не знает, не стоит переть на рожон.
Через полторы восьмицы, да кому какая разница?
Когда начнется, обязательно скажешь об этом мне или Юлуру. Есть любители, которые предпочитают вкушать такую кровь прямо из естественного источника.
Тьфу ты, какое говнище!с чувством высказалась Глодия.
Тонкие подрисованные брови Дихарьи неодобрительно сдвинулись.
Чтобы больше не смела так говорить! На первый раз прощаю. И не забудь о том, что я велела.
Когда пересказала все это вернувшейся Мейлат, не скупясь на ругательные словечкис этой можно дать себе волюта испуганно глянула на дверь и прошептала:
Так нельзя говорить. Среди наших покровителей есть такие, кто это любит, и я бы все отдала, если бы Но моя невкусная кровь даже так не годится. И с Дихарьей не ссорься. Говорят, есть верные признаки того, что она начала преображаться. Мы думали, Юлур тоже преобразится, но с ним этого никак не происходит, он просто истаивает, а Дихарья станет вурваной. Иногда люди превращаются в вурванов и занимают место на вершине пищевой цепочкиты, наверное, об этом слышала? Дихарья намного выше всех нас, и лучше веди себя с ней так, как будто она уже одна из них.
Ладно, примем к сведению,буркнула Глодия, досадуя и на постыдную перспективу с «месячными днями», на свою оплошность.
Ссориться со здешними заправилами ей не с руки. Поразмыслив, попросила Мейлат сходить к этой Дихарье и передать, что она извиняется за дерзостьмол, выросла в деревне, где все по-простому, да еще засмущалась от неожиданности, вот и брякнула не то. Мейлат добросовестно выполнила поручение и, вернувшись, отчиталась: Дихарья ее простила и надеется, что она усвоила урок, «чтобы в будущем таких недоразумений не было».
Ох, что бы я без тебя делала,благодарно вздохнула Глодия, про себя подумав в адрес Дихарьи: «Нежить поганая, ежели встретимся в будущем, когда ты станешь упырятиной, а я амулетчицей получше многих на государственной службе, уж тогда я покажу тебе «урок», потаскуха упырья!»