Банк утроился, произнес он, пересчитывая груду кредиток, я кончил.
Мечи еще.
Не хочу.
Что ж ты обыгрывать нас пришел?
Я кончил по правилам.
Он напихал кредитки в карманы и вышел из круга.
Ну, давайте я теперь заложу, объявил Федька.
Вот мы хотим, чтоб Сенька метал.
А я не стану, произнес он.
Братцы, не ссориться, вмешался в спор Тумба, пожалуйста! Сенька утроил банки его право прекратить игру. Не все ли вам равно, кто мечет; ну я заложу.
Зачем он уважить нас не хочет! Здесь не Вяземская лавра, мы его не боимся! Пусть играет.
Не буду, дразнил Сенька. Тумба подошел к нему.
Я вас попрошу не заводить у меня скандала. Вы имеете право не играть, но дразнить моих гостей не смеете! Долг вежливости и товарищества обязывал бы вас сыграть, хотя вы можете этот долг не исполнить. Но во всяком случае поведение ваше заставляет меня просить вас оставить нашу компанию.
Это изгнание?!
Принимайте как хотите Я не приглашал вас
Мы, кажется, привыкли все являться без приглашения и уходить против воли, но здесь я не разбойник, а гость!
Вы гость незваный, а я хозяин, исполняющий желания гостей
Таких же бродяг, как и ты сам!..
Но нисколько не хуже тебя, ответил Тумба, и в воздухе раздалась звонкая пощечина. Удар был так силен, что Сенька упал. Вскочив на ноги, он бросился на Тумбу, но десятки рук оттащили его. Федька попробовал было выступить на защиту товарища, но его сейчас же оттерли.
Ребята, произнес Рябчик, давайте пороть его!.. Пропишем ему полсотни ременных
Браво, браво
Несколько человек потащили Сеньку в кусты. Скоро оттуда стали раздаваться равномерные удары и монотонный свист в воздухе от взмаха ремня. Криков не было слышно
Довольно, братцы, просил Тумба, отпустите его
Прибавьте еще за меня пяток, раздались возгласы.
Наконец все стихло. Товарищи вернулись, и игра продолжалась как ни в чем не бывало.
Сенька не мог сам встать. Федька взвалил его себе на плечи и потащил лесом к дому.
Ты теперь смотри, Тумба, да поглядывай, как бы Сенька тебе не подстроил чего.
Не подстроит! Он знает, что я тоже шутить не умею. У нас в тайге, в Енисейской губернии, за такие штуки против товарищей короткий суд: связывают по рукам и ногам и кладут на муравейник на съедение муравьям. И здесь с ним то же будет, если посмеет!
А все-таки Настеньку ты поберегай. Не таковский человек Сенька, чтобы простить обиду.
Сам виноват.
Сам-то сам, а все-таки выпорол-то он не сам себя!
Солнце было уже высоко, когда товарищи кончили игру. Тумба предложил выпить разгонную. Встала Настенька, спавшая не раздеваясь. Все начали чокаться, благодарить хозяев.
Через полчаса лужайка опустела. Тумба остался один со своей семьей. Он потянулся, зевнул и полез в свою хижину. Измученный Тумба скоро захрапел богатырски. Не спала только Настенька, укачивавшая ребенка. Вдруг она услыхала какой-то шорох около хижины и увидела огненные языки. Она стала расталкивать мужа, но тот спал беспробудно. В хижине нельзя уже было дышать от дыма, когда наконец Тумба протер глаза, вскочил и стал отворять дверь. Она не подавалась, несколько сильных ударов плечом не могли распахнуть дверь. Дыму набралось столько, что Настенька с ребенком лежали уже неподвижно. Сам Тумба терял сознание.
15Таинственный гость
Туманная, холодная, мокрая петербургская осень вступила в свои права и сделала окраины города непроходимыми. Топкая, жидкая грязь толстым слоем покрыла улицы, тротуары, а постоянная мокропогодица сверху окутывала обитателей пронизывающей сыростью. Неприглядны в эти осенние дни окраины столицы; но бойкие торговые заставы, где грязь превращается в месиво от постоянной сутолоки рабочего простонародья, представляют еще более неприглядную картину. Бедность населения, убожество обитателей, нечистоплотность домов и лавок, грубость нравов, бесцеремонность в отрицании самых элементарных правил и условий общежитиявсе это лишает наши заставы не только столичного, но и, вообще, городского облика. Здесь на каждом шагу вы встречаете полуголых пропойцев, разгуливающих по улицам свиней и коров, зловоние и клоаки нечистот на самых видных местах. Загляните в лавки, постоялые дворы, «фатеры» рабочихи вы увидите такие циничные картины, о которых не имели даже понятия. Каждая застава имеет своих нескольких «тузов-торговцев», держащих на откупе всю торговлю. Они упрощают требования потребителей до такого минимума, что в одной и той же бутылке поочередно отпускают квас и керосин, а мясо и рыбу продают непременно с вонью. За все это взимается настолько приличная контрибуция, что самый свежий и лучший товар в городе обходится 12 копейки на фунт дешевле заставного. И заставные жители не ропщут, но зато они, в свою очередь, не церемонятся обращаться с улицей, лавками, общественными площадями и прочим, как с помойной ямой.
Простота нравов доходит до того, что летом мужчины и женщины открыто купаются в прудах и канавах среди белого дня. Но летом общая картина патриархальной грязи окрашивается самой природой, зеленью, растительностью; осенью же мерзость запустения представляется во всей своей неприглядной наготе. Без особой нужды в эти мрачные дни никто из степенных жителей не выползает из своих щелей; только рабочие толпами ходят на свои фабрики и заводы, да забулдыги пьяницы таскаются по кабакам. Приличный экипаж, порядочно одетый прохожий здесь такая же редкость, как солнышко в хмурый день. Неудивительно, что все заставные аборигены разинули рты, когда увидели ландо на резиновых шинах, с трудом пробиравшееся к «Красному кабачку». Правда, ландо было настолько все забрызгано грязью, что стенок его не было вовсе видно, а лошади по брюхо покрыты слоем грязи, но, тем не менее, появление ландо за заставой во всяком случаевыдающееся событие. Целая толпа народа провожала редкого «гостя», тыкая на экипаж пальцами и задавая друг другу вопросы:
Кто бы это мог быть? Не ревизовать ли нас енерал какой приехал?
Ландо остановилось у подъезда квартиры Куликова. Двери распахнулись, и молодой господин скрылся в подъезде.
Э-э-э протянул Никола-кузнец, постоянный гость «Красного кабачка», я видел этого господина. Он как-то недавно приезжал к хозяину. только тогда он на простом извозчике был.
И то, верно, верно, подтвердила женщина, стирающая белье для кабачка, он самый! Ишь ведь какой хозяин-то наш важный!
Куликов был дома. Он ждал посетителя и вышел сам ему открыть двери. Это был тот самый молодой блондин, с которым недели две тому назад Куликов вел у себя таинственный разговор о графе, его камердинере и прочем.
Наконец-то, Игнатий, проговорил Куликов, а то я начинал уже беспокоиться! Вы мне будете теперь очень нужны. Скоро ведь моя свадьба; а я хочу покончить до свадьбы все дела; у меня, кроме вашего, большое дело с богатой купчихой Коркиной.
Но почему, Иван Степанович, вы торопитесь кончать все? Разве будущая жена вам помешает, или вы собираетесь медовый месяц за границей проводить?
Ничуть не бывало. Садитесь. Выпить хотите? У нас будет после свадьбы масса возни с тестем, заводом, его капиталами. Ох, знаете, у меня от всех этих дел голова кругом идет. Больно уж много всего сразу прикопилось.
Но все, кажется, идет благополучно?..
Не клеится только у меня с Коркиной. Она еще до сих пор не являлась.
Что же думаете делать?
Послал ей записку. Жду только завтра А там нужно будет что-нибудь придумать. Ну, рассказывайте у вас что? Все готово?
Через несколько часов мы должны быть там. Все необходимое у меня в ландо. У вас никаких препятствий нет?
Нет Значит, можно собираться? Хотите выпить, закусить?
Лучше поедем, некогда теперь. Нужно ведь еще в два места заехать.
Да, правда. Поедем.
Они наскоро собрались. Куликов порылся в своих комодах, достал несколько свертков, засунул их в карманы и, накинув на плечи пальто, вышел вместе со своим гостем. Скоро ландо запрыгало по ухабистой, болотистой дороге и скрылось из виду.
В такие ненастные осенние дни «Красный кабачок» торговал еще лучше, чем обыкновенно. Большинство посетителей, забравшись в теплый, гостеприимный уголок, неохотно покидало его, стараясь по возможности дольше не выходить из-под кровли. Когда ландо с таинственным гостем увозило хозяина, в «Красном кабачке» на обеих половинах все столы были заняты. Старший приказчик Антонов отвел в сторону хозяина черной половины, так звали Митрича, и стал с ним шептаться.
А ведь с нашим хозяином-то что-то неладное.
Что?
Третий раз это ландо приезжает. Прошлый раз ночью приехал, какой-то шум в квартире был, возня и потом уехал вместе с хозяином.
Ерунда! Иван Степанович человек холостой, мало ли каких ландо приезжает!..
Нет, не тем пахнет. Тут все один и тот же белобрысый господин приезжает, шепчутся. Я намедни подслушать хотел, а они друг другу все на ухо, в потемках, никого не было и все-то на ухо.
Это-то ничего! А он намедни меня призывает, да и спрашивает: не хочешь ли, мол, заведение мое купить? Доставай денег, я дешево продам.
Да заведение не его; он сам арендует.
Обстановка, посуда, это все его; права, контракт, вот это все он и продает. Дешево, говорит.
Заведение доход дает хороший, а он совсем им не интересуется! Никогда не проверит. Я полторы красненьких в день себе оставляю, а он и не замечает!
Да и я не меньше. Что ж на него смотреть?!
Не торговый он человек! Никаких понятий нет купецких!
И странный какой-то! Все у него таинственное что-то. Помнишь, с этим Гусем?
А что?
Да как же? Гусьмазурик и душегуб первой руки, а ты посмотрел бы, как они всегда здоровались за ручку, целовались, вместе пили, и Гусь к нему на квартиру ходил. А ведь живет хозяин так, что не принимает никого к себе и, кроме нас, никто из слуг с докладом не смеет войти. Что твой министр или енерал. И вдруг Гусьприятель, да еще какой.
А последний раз, когда Гусь был у него, куда он исчез? Я сам впускал Гуся, сам запирал двери и хорошо знаю, что выйти иначе, как в окно, Гусь не мог. Неужели он в окно его выпустил? Да и зачем?
Не могу понять! Знаешь, когда после слышались у нас в подвалах крики, мне все думалось, не Гусь ли попал туда.
Пустое!
Но куда же он мог деться? Я впускал его к хозяину, и никто не выпускал.
Не привыкать-стать Гусю в окно уходить. А может, пьяный проспал до утра и ушел. Ерунда, вот, что хозяин продавать «Красный кабачок» задумал и женитьсяоб этом нужно подумать. Слушай, Митрич, возьмем у него вместе в аренду трактир. Дело хорошее. Он нам на выплату отдаст, а тысячи две мы достанем.
Согласен. Возьмем. Я думаю, он, как женится, займется заводом тестя, ему уж не до трактира будет.
Смотри, не уехать ли вовсе думает! Больно у него таинственности во всем много!
Намедни записку посылал к Коркиной, секретно велел вручить. И там дела какие-то! Ох, грехи одни.
Митрич, Митрич, раздались крики на черной половине. Буфетчик побежал туда. На черной половине, переполненной народом, происходила свалка. Рабочие дрались с бродяжками и громилами, против которых давно имели зуб. Антагонизм между двумя категориями посетителей черной половины постепенно разрастался и вылился наконец в форму настоящего побоища. В воздухе носились бутылки, стаканы и табуреты Размахивали палками, кулаками. Слышались удары, крики, стоны Митрич остановился в недоумении и нерешительности Войти в помещение не было возможности. Послать за полициейболее чем не желательно Оставить дратьсяриск убийства может быть нескольких участников, и тогда закроют совсем заведение Митрич начал выкрикивать:
Господа, господа, прошу вас, позвольте, одну минуту Дайте сказать Господа Господа
Никто не слушал Митрич созвал всех служащих в трактире и ринулся с ними в толпу Он старался разредить толпу, разбить ее на части и тогда поодиночке приводить посетителей в себя Старший буфетчик стоял у дверей и из ковша поливал дерущихся холодной водой Добрых полчаса прошло, прежде чем удалось справиться с бушующими. Когда драка была прекращена, черная половина приняла вид какого-то разгрома Весь пол был в остатках побоища, вся мебель переломана и валялась Рядом с осколками битого стекла находились клоки волос, куски одежды А фигуры участников сражения?! Растрепанные, истерзанные, разодранные, окровавленные, с подбитыми скулами, носами
Господа! За что же это мне, взмолился Митрич, готовый расплакаться, глядя на останки своего зала и буфета
А ты не уважай мазуриков, не обижай нас перед ними, заявил один из рабочих. Мы честным трудом занимаемся, проживаем трудовые пятаки.
На деньгах знака нет! Все деньги равны! Мы рубли проживаем, а вы гроши, нечего вам за нами и гоняться. Совсем Митрич не должен пущать голь эту, вызывающе произнес один из громил.
Мне все гости равны, я никому не могу начал было Митрич.
Врешь! Не все! Коли не мы, вам лавочку закрывать пришлось бы! кричали громилы.
Позовите полицию, пусть разберут нас! кричали рабочие.
Господа! Только еще полиции не хватало! Спасибо вам! По миру совсем меня пустить хотите Пожалуйста, господа, расходитесь, дайте привести все в порядок Я уж и денег не спрашиваю
Полицию, полицию, настаивали рабочие.
Успокойтесь, успокойтесь
Оба буфетчика, вместе со слугами, начали выводить гостей по одиночке. Каждый ломался, упрямился, но, в конце концов, уходил, удовлетворенный: он душу отвел в драке, за себя постоял и угостился бесплатно. Совсем хорошо, и продолжать скандал ни у кого особенного желания не было. Покладистее других разошлись бродяги, которых Митрич увел задним ходом, через кухню.
Совсем уже стемнело, когда черная половина была окончательно расчищена. В это время к подъезду опять подкатило ландо. Хозяин с тем же незнакомцем вышли и скрылись в подъезде. Митрич пошел было доложить о происшедшем скандале и только что приоткрыл дверь, как отскочил назад. Хозяин и его гость, закутанные в какие-то пледы, с всклокоченными волосами, забрызганные кровью, прошмыгнули в квартиру, и дверь наглухо захлопнулась.
Митрич остановился с широко раскрытыми глазами.
Это еще что?!
16Призраки
Лена, Лена, куда ты, остановил Коркин жену, с трудом догнав ее около самого «Красного кабачка».
Елена Никитишна точно очнулась после летаргического сна и смотрела тупым взглядом на мужа.
Куда ты, повторил Коркин, со страхом смотря на побледневшую и растерявшуюся жену.
Я я пройтись пошла.
Чего же ты бежишь так?
Я я не бегу, я шла. Разве скоро?
Да помилуй, я едва бегом догнал тебя! Лена, что с тобой, ты дрожишь?! Пойдем скорее домой!
Да, пойдем, мне худо.
Тяжело опираясь на руку мужа, Коркина едва-едва дошла до дому и упала на диван без чувств. Илья Ильич послал скорее за доктором, который велел немедленно раздеть больную, уложить в постель и прописал ей лекарства.
Что с ней такое? тревожно спрашивал Илья Ильич.
Сильнейшее нервное потрясение. Не случилось ли у вас какого-нибудь, неожиданного горя? Семейное несчастье?
Представьте, что решительно ничего не было! Как есть ничего! Все совершенно благополучно! Она несколько дней на себя не похожа.
Право, не знаю. Но только нервы у нее возбуждены до крайности, я опасаюсь, что у нее будет нервная горячка, если если она не успокоится.
К вечеру Елене Никитишне стало лучше. Она потребовала священника, исповедывалась и долго-долго беседовала с ним. Эта беседа доставила ей утешение, и она скоро спокойно уснула. Доктор, заехавший вечером, не велел ее беспокоить и прописал на случай успокоительную микстуру.
Илья Ильич не отходил от постели жены. Сон больной был тяжелый, она металась, вздрагивала и часто просыпалась, с ужасом всматриваясь в глубину комнаты.
Ах, это ты, говорила она, узнавая мужа, и несколько успокаивалась. Ой! Тяжело, тяжело! Господи!
Прерывистое дыхание становилось ровнее, глаза закрывались, она впадала в забытье и засыпала.
Ночью Илья Ильич пошел отдохнуть и посадил у постели горничную, строго наказав ей сейчас же его разбудить, как только барыня проснется.
Елена Никитишна недолго спала. Вскочив с постели, она вытянула вперед руки и закричала:
Не троньте, не троньте его! Не позволю! Не дам, не надо, не надо!
Горничная схватила ее за руки.
Барыня, барыня, лягте, успокойтесь.
Ах, это ты, Дуня, очнулась она, а барин спать ушел?
Пошли отдохнуть, приказали разбудить их, как только вы проснетесь.
Нет, нет, не буди, Дуня, не надо. Пусть спит. Знаешь, Дуня, у меня есть к тебе просьба.