Ты ведь всегда была холодна и рассудительна. И все-таки ты так добра. Ты женщина, познавшая счастье. В твоем последнем письме ты пишешь, какое счастье дал тебе вкусить твой муж. Я не сомневаюсь, что твое счастье вместе с тем и его счастье. Должно быть так чудно получать счастье делая близкого человека счастливым. Я думаю, это испытывает твой муж. Это испытываю я. Я хочу только дать счастье другому.
Да, я хотела бы страдать, умереть, чтобы быть счастливее всех людей на свете.
В этом заключается сила женщины, святая сила, возвышающая ее над всем земным мужчины.
Она наслаждается рефлексом.
Любит ли он меня? Наверное, ты задала себе этот вопрос уже раза три, читая с улыбкой мои пылкие размышления.
Да, Матильда, он меня любит. Он никогда мне не говорил о любви. Но я знаю, что его душа сливается с моей. Я это знаю с того момента, как мы в первый раз поцеловались. Это был мой первый поцелуй.
Мои губы были целомудренны, пока его губы не прикоснулись к ним. Мне казалось, что под его поцелуем я потеряю сознание. Я чувствовала, что могу сорвать с себя платье, что могу закричать ему: «Возьми меня, возьми меня всю, целиком. Я хочу слиться с тобой, так как этот поцелуй, которым ты возбудил во мне все желания, сделал меня твоей женой!»
И неужели же он может меня не любить?
Свадьба через три недели, Матильда. Но что она для меня? Ничего. Пустая формальность, пустая и неприятная, так как мои чувства будут выставлены всем напоказ, мои мысли будут исторгнуты из моего святая святых.
Одно должны будут все сказать: «Чудная пара». Он выше меня, у него красивая, стройная и могучая фигура. Он держит себя с благородством. Руки его аристократичны и благородны. Лицо его загорело от солнца юга и все же нежно. Два широких шрама от ударов сабли придают ему мужественность. А глазанастоящий Везувий. Каждый взглядпоток лавы.
Я думаю, что я к нему подхожу. Люди это говорят. Да так говорит мне и мое зеркало.
Не смейся надо мной. Целые часы стояла я перед зеркалом и любовалась своим телом. Когда я распущу волосы, они у меня падают до колен. У меня пышные, светлые волосы. Ты ведь ими так часто восхищалась. Когда мы расстались, и ты уехала в Германию, формы тела моего были еще не округлены. Во мне было что-то девичье, неграциозное. Теперь этого нет. Все во мне гармонично, даже улыбка, которая так много обещает.
Он будет счастлив, я ему дам счастье.
Приедешь ты к свадьбе? Не буду тебя официально приглашать. Если можешь приехать, ты не откажешься это сделать для твоей подруги на всю жизнь.
В ожидании обнимаю тебя и целую мысленно.
Твой счастливый друг Эллен.
Второе письмо.
Граф Виктор Коста Максиму Достевичу, в Рим.
Лондон, май 1904.
Дорогой Максим!
Спешу тебя известить. Дело идет как по маслу. Она богата, очень богата. Счастливая моя звезда не оставила меня. Обращаюсь к тебе с просьбой уладить все. Успокой моих кредиторов. Через три недели я буду в состоянии все уплатить. Я получу за ней в приданое два миллиона и кроме того значительную ежегодную ренту. Через шесть недель я буду снова в Риме. Тогда мы принесем большую благодарственную жертву Амуру. Ведь дело не так-то легко удалось бы, если бы она не втюрилась бы в меня как кошка.
Ах, да! Я тебе еще не ответил на твой вопрос. Да, она хорошенькая. Даже красавица, Даже слишком красива для такого приданого. Но нравственные соображения в расчет не должны идти, если хочешь жить. Она скоро утешится, я ей ничего дать не могу. Она не в моем вкусе. Такие холодные блондинки приводят меня в нервное состояние. Она слишком требовательна. Придется сразу ее наставить на путь истины.
Ты не видел больше Неттину из театра Адриано? Она, должно быть, в Германии. Я все еще не могу ее забыть. У нее зубы хищного зверя.
Поклонись маркизе. Я недавно читал в газетах, что она пыталась кончить жизнь самоубийством. С твоей стороны очень неостроумно ставить этот случай в какую-нибудь связь со мной. Я не хочу, чтобы насчет меня сплетничали. Оставь, значит, это при себе.
Ну, на сегодня довольно. До скорого свиданья недель через шесть. Приготовь мне несколько бутылок падуанских вин, но только настоящих венецианских. Можешь запастись несколькими бутылками флорентийского «Алеатико» и т. д. Ты мои вкусы знаешь.
Виктор.
Третье письмо.
Графиня фон Таннен к Эллен Робертсон, в Лондон.
Берлин, июнь 1904.
Дорогая Эллен!
К сожалению, я не могу лично быть свидетельницей твоего счастья. Не думай, что я не приезжаю к тебе, потому что мне эта поездка неинтересна. Я всегда буду твоим верным другом и я надеюсь, что ты всегда будешь думать об этом и верить этому. Мой сын, которому только что исполнился год, тяжко заболел, и я не отхожу от его постели. При чтении твоего письма я не думала ни улыбаться, ни сердиться на тебя. Но обрати только внимание на одно, дорогая моя Эллен: мы, женщины, никогда не бываем так счастливы, как заслуживаем этого. Самые несчастные между нами те, которые отдали себя целиком, так что им не остается ничего.
Я не хочу разбирать твое письмо. Советы и предостережения, которые я могла бы тебе дать, заключаются в этих немногих словах. К чему распространяться насчет этого?
Ты ведь благодаря этому не изменишься. Я могу только молить Бога, чтобы он дал тебе столько счастья, сколько заслуживает твое благородное сердце.
Я надеюсь, что ты мне снова напишешь после брачных торжеств, а пока остаюсь твоя верная подруга.
Матильда.
Четвертое письмо.
Максим Достевич Аделине Неттина, актрисе, в Мюнхен.
Рим, июнь 1904.
Многоуважаемая синьорина!
В вашем страстном письме вы обнаружили какую-то растерянность!
Вы ведь отлично должны были знать, что единственное финансовое и социальное спасение моего друга могло только заключаться в денежном браке.
Он обещал вам сделать вас своей супругой.
Отлично! Он сделал то, что делали тысячи до него и что тысячи же будут делать после него. Он вас обманул. Но, может быть, не намеренно.
Вы не можете жить без него?
И это вы пишете человеку искусившемуся, познавшему жизнь, знающему вас, настолько близко вас знающему, как будто вы были его любовницей?
Аделина Неттина, прекрасная римлянка, самая знаменитая актриса Италии утверждает, что она не может жить без графа Коста! Что это, ирония? Тема для юмористического фельетона, не более. Если вы смотрите на все это с такой точки зрения, то я воспользуюсь этим для сатиры в юмористическом журнале.
Неужели вы раньше не знали, что Коста меняет женщин как перчатки? В таком случае, вам нужно было бы раньше осведомиться об этом.
Вы хотите его убить? Значит, вы хотите разыграть драму? Вы хотите сесть на скамью подсудимых? Вы хотите, чтобы красота ваша поблекла в темнице? Чтобы искусство ваше погибло навсегда за шестью железными запорами? Я полагаю, что сказал то, что нужно.
Поставьте заключительную виньетку под событием, которое для вас не может и не должно быть ничем иным, как простой главой. А жизнь ведь толстая книга, заключающая в себе много глав.
Преданный вам,
Максим Достевич.
Пятое письмо.
Граф Коста Максиму Достевичу, в Рим.
Лондон, июнь 1904.
Дорогой друг!
Я пишу тебе в вагоне железной дороги. Все торжества окончились. Эта трогательная церемония, которую люди считают необходимой при заключении простой сделки, почти убила меня.
Но больше еще неприятностей доставило мне длинное письмо Неттины.
Какой дьявол таится в этой женщине?
Она угрожает мне. Я бы на это не обратил внимания, если бы стиль ее письма не был так чертовски серьезен. Она дает клятву, что не пройдет трех месяцев, как она запечатлеет свою любовь моей кровью.
На тебя она страшно сердита. Она пишет, что ты насмехаешься над ее честью. У этой женщины опасный темперамент. Я ее письмо заботливо сохраню. В случае чего оно явится важным документом.
Прощай! Будь здоров.
Коста.
Шестое письмо.
Графиня Эллен Коста графине фон Таннен, в Берлин.
Париж, июль 1904.
Дорогая, любимая моя Матильда!
Передо мною на письменном столе лежит твое последнее письмо. Какая у нас разница в летах! Мне кажется, несколько десятков лет. А на самом деле всего шесть лет. Тебе двадцать пять, а мне девятнадцать.
Я чувствую себя глупым ребенком в сравнении с тобой, женщиной с установившимся уже взглядом на жизнь. Но к чему это предисловие?
Ты была права, Матильда, тысячу раз права! Вот уже две недели, как я замужем. Две неделикакой незначительный срок и вместе с тем, какая вечность, когда страдают так, как я страдаю, Матильда. Глубоко и тяжко страдаю. Я так несчастна, что не могу спокойно описать тебе весь ужас моих страданий.
Куда исчезли мои идеалы, мои надежды? Где осталась моя вера?
Мечты мои рассеялись, как дым! Сердце мое истекает кровью. Мой муж? Да, тысячу раз да! Я люблю его безумно. Люблю его все еще, не смотря на унижение, которому он подверг меня, сделав меня своей женой. Его любезность заменилась монотонным равнодушием. Поцелуи его холодны, у него даже нет достаточно такта, чтобы скрыть от меня истину, чтобы не показывать того, что он совершенно меня не любит.
Он не дает себе труда казаться другим, чем он есть на самом деле. Я знаю, что три дня после нашей свадьбы он уплатил всем своим кредиторам. Я знаю то, что я не могла подозревать, о чем я никогда и не думалачто он женился на мне только ради денег.
Но разве все-таки он не мог меня полюбить?
Брак для него обуза.
И все-таки я люблю его. Я с чувством моим совладать не в силах. Счастье, может быть, что от окончательной катастрофы спасает меня то обстоятельство, что я принадлежу к женщинам, которые могут быть счастливы, не требуя счастья от других.
Я уже знаю, что мне нечего ждать, и все же я не перестану его любить.
Назови это слабостью. Я думаю, что в этом состоит величайшая душевная сила женщины. И я так и поступаю.
Ведь мне еще остается одна надежда. Ты понимаешь, о чем я говорю, не правда ли?
Я не хотела верить тому, что ты мне писаласамые несчастные между нами те, которые сами отдали себя целиком, так что им не остается ничего. Ты была права. И это мое признание вполне доказывает тебе, как исполнилось твое предсказание на твоей несчастной
Эллен.
Седьмое письмо.
Графиня фон Таннен графине Коста, в Алжир.
Берлин, июль 1904 г.
Дорогая Эллен!
Мне очень тяжело отвечать на твое письмо. Удовольствуйся на сегодня несколькими строками. Не падай духоми если тебе понадобится поддержка, считай мой дом своим домом.
Твоя гордость лучше защитит тебя от равнодушия мужа, чем любовь к нему. Вот единственный совет, который я могу тебе пока дать.
Твой друг Матильда.
Восьмое письмо.
Графиня Эллен Коста графине фон Таннен, в Берлин.
Рим, август 1904 г.
Дорогой друг!
Прошли недели и снова они мне кажутся месяцами. Мы еще недолго остаемся в Риме, а затем супруг мой намеревается уехать в свой замок, то есть, если я его хорошо понимаю: он хочет поселить меня туда для того, чтобы иметь возможность беспрепятственно следовать своим сомнительным влечениям.
О, как я его ненавижу! Да, я ненавижу, презираю его, этого негодяя, играющего здесь вместе с своим другом Максимом Достевичем, русским писателем, роль бонвивана, швыряющего деньгами своей жены и играющего ее честью. О моем счастье я уже не буду и говорить. О, зачем я так мало знала людей! Отчего мои родители не были умнее меня! Он истратит мое состояниеа затем что?
Знаешь, иногда мною овладевает чувство, похожее на страх перед ним, у него такой бесчеловечно жестокий характер, что я дрожу, сама не знаю отчего. С одной стороны, меня немного успокаивает то, что русский поедет с нами в замок. Он легкомысленный молодой человек, но все же у него до некоторой степени приличные манеры и мне кажется, что я обладаю некоторым влиянием на него. Мне кажется, что он тотчас же понял то, что мой муж постарался забыть, а именно, что я дама
Довольно на сегодня, дорогая. Я тебе напишу тотчас же по моем приезде в наш замок, о котором я ничего не знаю. Я недавно поняла по одному намеку Достевича, что граф Коста был уже раз женат.
Твоя Эллен.
Девятое письмо.
Графиня Эллен Коста графине фон Таннен, в Берлин.
Замок Ламерто у Камерино, сентябрь 1904 г.
Счастливый, верный друг мой!
Итак, я здесь. Странный замок, столь же странный, как и его название. Он расположен на вершине горы и окружен со всех сторон зелеными лесами. Солнце при восходе золотит башни замка, которые горят и отливают золотом до самого вечера. Высокие стены бросают вокруг себя широкие тени. С башен открывается чудный вид в долину Камерино. Сюда не доносится ни звука, разве только раздастся песнь пастухов, пасущих своих коз за городом.
Всюду тишина. Мрачен и молчалив сам замок. Он стоит уже со времени гвельфов. Темные узкие коридоры ведут в узкие, мрачные комнаты, которые, хотя они и убраны со всей современной роскошью и комфортом, ничем не отличаются от тех старинных темниц, которые назначались местом жительства для сосланных мужьями жен. Однажды я спустилась в подземелье. Но я больше никогда, никогда не сделаю этого. Сырой туман расстилался по этому подземелью, туман, распространяющий всюду болезнь, смерть. Не хочет ли моей смерти мой муж? Не улыбнется ли он свойственной ему циничной, ужасной улыбкой, если ему принесут известие о моей смерти?
Ужасные мысли терзают меня здесь. К моим услугам я имею молодую девушку из Южной Италии и старого слугу, швейцара замка. Это мрачный, молчаливый человек.
Часть замка окружена необыкновенной таинственностью. Мне не дают ключа к дверям, ведущим в верхние этажи. Говорят, там находится библиотека и коллекция старинного оружия.
Когда граф в замке, он большею частью проводит свое время там, наверху. Когда он уезжает в Рим, всем запрещено подниматься по лестнице. Я не любопытна и поэтому я очень довольна, что остаюсь одна. Поведение его друга очень странно. Сначала он вел себя совершенно так же цинично, как и мой муж, но затем, через несколько дней, он начал выказывать себя джентльменом. С тех пор, как мы приехали в замок, я уже совершила несколько небольших прогулок в его обществе. Он предупредителен, вежлив, тактичен, все его обращение со мной полно уважения и преданности ко мне. Ты не можешь себе представить, как успокаивающе это на меня действует.
Собственно говоря, ты, наверное, скажешь, что признание мое не заслуживает твоего одобрения, но что же делать, если все это так. Иногда он смотрит на меня странным взглядом. Я достаточно разумна, чтобы судить о его намерениях. Я полагаю, что в них ничего неестественного не заключается. Ему жалко меня. Может быть, он меня любит. Да, я даже уверена в этом и я этому очень рада. Ведь любовь этого человека, быть может, моя единственная защита и я замечала уже не раз, что он настойчиво делал моему мужу замечания относительно его обращения со мной, и однажды между этими неразлучными друзьями дело дошло до серьезной ссоры.
В этот момент я почувствовала как бы симпатию к русскому. Почему мне не признаться в этом? Он мне симпатичен, и прежнее его поведение, несомненно, внушено ему было моим мужем.
Мужа я ненавижу. Я никогда в жизни не знала, что такое ненависть. Чувство это казалось мне отвратительным и непонятным. Оно мне казалось чисто животным, недостойным человека чувством.
Но как теперь я понимаю его! Я так же горячо и страстно ненавижу этого человека, как раньше страстно любила его. Я была бы в состоянии его убить.
Твоя Эллен.
Десятое письмо.
Граф Коста, Аделине Неттина, в Рим.
Замок Ламерто, сентябрь 1904 г.
Синьорина!
Вы, значит, все еще не образумились и, вернувшись теперь в Италию, хотите во чтобы то ни стало осуществить вашу кровавую клятву! Вы меня пугаете, в самом деле! Какое я совершил преступление? Я вас любил. Это не было преступление, так как кто, божественная, может увидать вас и не потерять рассудок?
В один прекрасный день я перестал вас так страстно любить, как прежде. Это не преступление. Не моя вина, что вы мне казались уже не такой обольстительной, как прежде, да и вы в этом не виноваты. Это логический, чисто химический процесс всякого горения. Мое сердце сгорело.
Итак, почему же вы ненавидите меня? Потому что вы все еще меня любите? Но так как вы не перестаете грозить мне смертью, то я дам вам возможность применить вашу ненависть на деле. Вы ненавидите также мою супругу. Так сделайте одолжение, начните с нее. Я приглашаю вас, божественная, пробыть некоторое время, то есть, сколько вам будет угодно, в моем замке. Так как в будущем я намерен часто бывать в Риме (по причинам, которые, надо надеяться, не возбудят снова вашу ревность), то я не буду вам мешать своим присутствием.