Братья, это крептский орех. Последнее дерево спилили незадолго до начала проповедей Заступника.
Инквизиторы дружно ахнули и подошли поближе, испуганно глядя на срез. Черная древесина в том месте просвечивала красными прожилками. Шани вспомнил загорскую легенду: крептский орех раньше дрожал на ветру, потому что знална колесе из него погибнет Заступник, а под темной корой у него текла алая густая кровь.
То есть это, - начал было один из братьев, но так и не закончил фразы. Шани утвердительно кивнул.
Круг Заступника. Это он.
Шани вдруг ощутил неимоверную легкость, словно в самом деле сорвался с горы и теперь летел вниз, еще не ведая о боли падения и не веря в возможность боли.
Круг увезли из дворца инквизиции и установили для всеобщего поклонения в кафедральном соборе Залесского Заступника. Шани несколько раз доложил о результатах инквизиционного расследования, доказал подлинность сакрального предмета, и радость людская взлетела еще вышепод облака, где по такому же кругу каждый день ходило солнце. Горожане потянулись в соборпоклониться святыне, которую уже успели наделить чудодейственными свойствами: якобы она исцеляла смертельные болезни и даже воскрешала мертвых, если те были хорошие люди. Шани стоял возле круга и пытался ухватить за хвост какую-то упущенную мысль, что маячила на грани сознания и мешала ему, словно заноза. Яркий солнечный день будто бы вдруг утратил что-то очень важноеи Шани никак не мог понять, что именно.
Благословите, ваша неусыпность
С праздником! Радость-то какая!
Привел Заступник счастья дождаться
Благословите, ваша неусыпность
Когда через несколько часов в голове зашумело от восторженных голосов, а лица счастливых горожан слились в одну пеструю лепешку, Шани отправился в закрытую часть храма, куда имели допуск только священники и представители инквизиции. Там хранились особые молитвенные колесацилиндрические барабаны на оси, исписанные молитвами на староаальхарнском наречии. Барабаны следовало крутить, читая древнюю молитвенную формулу освобождения разума, чтобы получить ответы на те или иные вопросы, когда молитвенные колеса выстроятся в нужном положении. Шани закрыл за собой дверь и некоторое время неподвижно стоял на пороге, глядя, как длинные ряды тяжелый, тускло блестящих колес уходят вдаль, и выпуклые буквы на них словно сливаются с вечерними сумерками. Затем он приблизился к сияющей медной рукояти и с усилием повернул ее.
Колеса отозвались с величавым достоинствомпо рядам прошел низкий густой звук, не лишенный, впрочем, определенной мелодичности. Шани повернул рукоять снова, и молитвы на колесах заняли избранный для него порядок. Он пошел вдоль ряда, ведя пальцем по медным буквам с длинными хвостиками, и, когда выпавший текст закончился, то Шани оставалось только тяжело вздохнуть. Ему выпала молитва Отчаянияслезный плач несчастного пророка Илии, потерявшего семью, дом и надежду, и взывавшего к Заступнику из земляной ямы. Шани прорывался сквозь старинное нагромождение давно вышедших из употребления слов и словесных форм, но понять мог только однособытия развиваются от плохого к худшему, и он уже ничего не сможет с этим поделать. Поздно.
Да где же Хельга, в конце концов? До архива полчаса спокойной ходьбы, она бы уже пять раз успела вернуться. Или вместо подлинного Круга Заступника решила готовиться к экзаменам?
Едва только он вспомнил о Хельге, как дверь молитвенного зала отворилась, и внутрь вбежал Михась. Парня трясло в нервном припадке, а по щекам его струились слезы. Раньше Шани и представить не мог, что этот упрямый бычок способен на истерикуи это окончательно утвердило его в мысли о том, что свершилось непоправимое.
Михась, что такое? спросил он. Академит вытер слезы рукавом мантии и выпалил:
Ваша неусыпность, там Хельгин
Шани почувствовал, что земля уходит из-под ног. Вернее, не было уже никакой землион упал с обрыва и падал вниз.
ЧтоХельгин? спросил Шани и не узнал собственного голоса. Щекастое лицо Михася исказилось в болезненной гримасе, он шмыгнул носом и разрыдался.
Убили, разобрал Шани сквозь громкие всхлипы. Хельгина убили.
* * *
Когда Шани сдал плачущего академита на попечение инквизиционного лекарника и вошел в специальный медицинский зал, то Хельгу уже положили на стол для вскрытия, и Дервет, знаменитый столичный прозектор, уже готовился проводить аутопсию, подбирая нужные инструменты. Оторвавшись от своего ящика, он внимательно и серьезно посмотрел на декана инквизиции и промолвил:
Ваша неусыпность вам бы к лекарнику. Выглядите так, словно вас сейчас удар хватит.
Хельга лежала на сияющем железе особого стола для вскрытияизломанная кукла в академитской мантии. Тонкая рука с черно-красным браслетом синяков на запястье свисала с края стола настолько жалко и безвольно, что Шани всем сердцем понял: это все. Она умерла. Это настолько не вязалось с реальностью, что не могло быть ничем, кроме правды.
Не надо, негромко сказал Шани. Дервет, оставьте мне инструменты и уходите. Я все сделаю сам.
Больше всего он боялся, что прозектор начнет упорствовать, и придется вдаваться в объяснения и доказательства. Так и случилось. Дервет отложил взятую было пилку и подошел к Шани вплотную.
Ваша неусыпность, ну зачем? Это же моя работа, Дервет всмотрелся в лицо Шани и встревоженно проговорил:Да вы еле на ногах стоите. Давайте так, вы присядьте пока, я за лекарником сбегаю.
Узкая изящная рука Хельги свисала со стола, и Шани не мог отвести от нее взгляда, думая только о том, чтобы не закричать.
Я вел их курс три года, сказал он, стараясь говорить так, чтобы в голосе не проскальзывали дрожащие истерические нотки. Он и впрямь был близок к некрасивой истерикенастолько все внутри дрожало и рвалось. Парень сирота, никого у него нет. Дервет, ну будьте вы человеком, Змеедушец вас побери. Не надо тут посторонних, Шани подумал, что сейчас попросту возьмет Дервета за шкирку и выставит прочь, если тот не уйдет по доброй воле. Нужные слова едва шли, их приходилось вытягивать наружу, а они упирались, словно знали: того, что случилось, нельзя исправить никакими словами. Я все сам сделаю. Трумну только надо подготовить.
Дервет пожал плечами и произнес:
Ну ладно, вы тут главный, в конце концов. Но лекарника вам все-таки надо. Не хочу вас на этом столе увидеть.
Когда он, в конце концов, вышел, то Шани некоторое время стоял неподвижно, собираясь с духом, а затем подошел к столу и взглянул в мертвое лицо Хельги, искаженное болью. Глаза девушки, темно-зеленые неподвижные озера, были открыты и смотрели куда-то сквозь Шани и вверх, выше, словно Хельга хотела увидеть что-то очень важное или хотела заплакать, но не могла.
Хельга, - негромко произнес Шани, и это имя никак не вязалось с мертвой куклой на столе, словно настоящая Хельга Равушка была очень-очень далеко и не имела никакого отношения к этому телу. Проведя ладонью по лицу и стерев слезу, Шани начал расстегивать академитскую мантию. По обычаю мертвеца предстояло обмыть и переодеть в чистое, а потом положить в трумну и похоронить на следующий день, когда солнце постепенно начнет клониться к закату.
«Я тебя очень люблю».
«Я тебя тоже».
Что он знал о любви, этот графоман Ему не приходилось зачерпывать святую воду серебряным ковшом и отрывать кусок ткани от освященного лоскута, чтобы провожать в последний путь единственного близкого человека Приготовив все необходимое, Шани снял с Хельги мантию и отшатнулся, зажмурившись.
Ножевых ранений было пять. Судя по всему, смертельным оказалось последнееширокое лезвие вошло прямо в сердце, оборвав страдания жертвы. Шани провел ладонью по холодной коже: а ведь до этого ее еще и били, причем, судя по отпечаткам, истязатели были обуты в тяжелую массивную обувь на манер той, что носит государев охранный отряд. Внутренняя поверхность бедер была покрыта засохшей кровью; Шани выдохнул и опустил ткань в ковш со святой водой.
Заступник волей своей и милостью очистит тебя от грехов, хрипло произнес он и провел влажной тканью по лбу и щекам Хельги. Она смотрела в пустоту, и Шани знал, что этот мутный взгляд станет преследовать его до конца. А сегодня она сложила гарантийный лист вчетверо, улыбнулась и убежала. Если бы он только знал, что Хельга бежит навстречу своей смерти
Будь невинна и чиста перед ним, как в момент рождения, горло перехватило спазмом, и Шани несколько долгих минут молчал, восстанавливая дыхание. Он примет тебя в вечно цветущих садах и посадит за свой стол, и наградит непреходящей радостью
Окровавленная вода стекала на пол, убегая по специально пробитому желобку в сток. А он ведь обещал, что с Хельгой не случится ничего плохого. И она верила.
Он смоет с тебя боль и муку смерти и скажет: ты не знала счастья, так изведай, каково же оно. Ты уже не здесь, ты с ним, Шани поднял руку и закрыл мертвые глаза; теперь Хельга лежала с сосредоточенным и торжественным спокойствием на грустном бледном лице, и это было действительновсе.
Закончив обмывать тело, Шани переодел Хельгу в чистый балахон, которых в прозекторской хранилось в избытке, обвил сложенные руки длинными четками и поправил волосы. Он провел несколько пустых часов, благословляя людей, не имеющих к нему никакого отношения, а Хельгу в это время насиловали и убивали. Если бы знать, если бы только знать В кармане академитской мантии он обнаружил гарантийное письмо с собственной подписью, несколько минут рассматривал бесполезную бумагу, а потом гневным движением смял в ладони и швырнул в угол. Будь оно все трижды и три раза проклято, будь оно все
В другом кармане была тонкая золотая цепочка с крохотным Кругом Заступника, компанию которому составлял деканский аметистовый перстень. Расстегнув упрямую застежку, Шани снял перстень и надел на безымянный палец левой руки. От его союза с верой, заключенного в Шаавхази, не осталось ничего, кроме озноба и тьмы одиночества. Можно с полным на то правом считать себя вдовцом Цепочка с кругом отправилась на шею хозяйки, и облачение покойной было завершено.
Кто? Узнать бы только, кто это сделал, да он ему сердце голыми руками вырвет Шани стиснул кулак и ударил по столу, потом ещепросто ради того, чтобы ощутить что-то, кроме голодной жгущей пустоты. Боль пришла, но какая-то слабая, невыразительная.
Хельга, прошептал он. Хельга, прости меня
Никто не откликнулся.
Шани прошел к столу прозектора и взял отчетный лист. «Хельгин Равиш, прочел он, академит, младший сотрудник инквизиторского корпуса. Предположительное время смерти: пять часов пополудни. Предположительная причина: убийство. Тело найдено на площади Цветов, восьмой дом».
Вот оно что Хельгу замучили и убили напоказ, подбросив тело к его дому. Чтобы посмотрел, подумал и сделал выводы. Шани вдруг понял, что не может дышатьвоздух поступал в легкие тугими короткими толчками, и перед глазами уже серела пелена обморока.
Он встряхнул головой, и наваждение медленно исчезло. Присев к столу и взяв в руки перо, Шани подумал и написал в заключении: «Причина смерти: удар ножом в сердце. Предположительно ограбление. Время смерти: пять часов пополудни, подтверждено». Поставив свою подпись, он откинулся на неудобную спинку прозекторского стула и закрыл глаза.
Неизвестно, сколько времени он просидел так, молча, наедине со своим горем, потом в дверь деликатно постучали, и в прозекторскую вошел Дервет. В руках у него был ларчик с алым кругом на бокуаптечка. Прозектор посмотрел на декана инквизиции и сокрушенно покачал головой.
Ваша неусыпность, сказал он, выпейте-ка вот это, из аптечки появились пузырьки с какими-то микстурами, и Дервет споро и ловко принялся смешивать лекарство. Шани смотрел за быстрыми движениями его рук и думал о том, что с такой же быстротой надо было бы смешать не лекарство, а яд. В воздухе приятно запахло расслабляющим духом прянты; прозектор всунул бокал со смесью в руку Шани и приказал:Залпом, ну. Залпом.
Шани послушно выпил, и дышать стало немного легче.
Вы привезли трумну? спросил он. Прозектор кивнул.
Конечно, он посмотрел в сторону покойницы, а затем на отчетный лист с криво вписанными строчками и ухмыльнулся:О, да вы все сделали уже
Да, кивнул Шани, а сам подумал: нет. Далеко не все.
Потом они уложили Хельгу в гроб, и прозектор установил на место крышку. Бледное лицо Хельги мелькнуло и погасло во тьме. Когда застучал молоток, вгоняя гвозди в дерево, то Шани провел по лицу ладонью, словно снимал невидимую паутину, и вышел из прозекторской. Здесь ему было больше нечего делать.
На улице стояла глухая ночь, шел дождь, и тусклый свет фонарей разбрызгивался по булыжникам мостовой. Шани поднял капюшон и пошел куда-то в сторону Халенской слободыбез особого направления, в никуда, просто ради того, чтобы двигаться. Вскоре он услышал быстрые шаги за спиной и, обернувшись, увидел двух человек в длинных плащах, что торопливо следовали за ним. Вот только разбойного промысла мне сейчас недоставало, подумал было он, но двое подошли, и Шани узнал в них Алека и Левко со своего курса. Судя по угрюмым покрасневшим лицам, ребята недавно плакали, не желая скрывать своего горя.
Наставник, - окликнул Левко. Там там все, да?
Все, кивнул Шани, глядя сквозь них. Не хотелось никого видеть, ни с кем говорить. Ничего не хотелось. Ударили ножом в сердце. Обобрали. Все.
Алек всхлипнул и обвел лицо кругом. Отчего-то Шани захотел ударить его по руке, даже пальцы дрогнули, сжимаясь в кулак. Круг Заступника да где был тот Заступник, когда ее убивали? Было ли ему в его недостижимом небесном блаженстве дело до того, что Хельгу били ногами, ломая ребра, и прижигали самокрутки о грудь? Вряд ли. Вряд ли
Он почувствовал злость. Тяжелую душную злость и обиду. На Заступника, на себя, на весь свет.
Я еще спросить хотел, - начал было Алек и поправился:Мы спросить хотели
Ну?
Алек помялся и выдал:
Наставник, а как ее звали на самом деле?
Шани подумал, что раньше, по меньшей мере, удивился бы этому вопросу, но сейчас в душе было темно и пусто. Допустим, знали они, что Хельгин Равиш замаскированная девушка, так и что теперь? Это ее не вернет. Ее ничего не вернет.
Хельга Равушка, ответил Шани. Впереди призывно маячил зеленый фонарик кабачка, и ему вдруг подумалось, что сейчас просто необходимо напиться, иначе внутреннее напряжение его разорвет в клочья. Давно вы в курсе?
Давно, проронил Алек. Он тоже, как и Шани, смотрел в никуда и то сжимал, то разжимал кулак. Шани вдруг пришло на ум, что, возможно, бедный парень любил ее.
Что ж не донесли?
Алек посмотрел на него, как на умалишенного.
Она была смелая, сказал академит. Она правильная была. Да мы бы сами за нее кому хочешь глотки перегрызли, - окончание фразы растаяло в сиплом шепоте, и парень заплакалтеми тихими тяжелыми слезами, которые никому и никогда не приносили облегчения. Шани хотел было что-то ему сказать, но все слова сейчас не имели ровно никакого значения.
Какая теперь разница, какой она была, если ее самой больше нет, и никогда не будет.
Похороны вечером, глухо откликнулся Шани. Если что-то узнаю, то расскажу.
Больше говорить было незачем и не о чем. Зеленый фонарик кабачка маячил впереди болотным светлячком, зазывающим в пучину.
* * *
«Страшно, когда человек уходит навсегда. Не из твоей жизни, просто уехав из города куда-нибудь на Север. Уходит из жизни своей».
Потолок то удалялся, то нависал прямо над лицом. Комната крутилась, словно ее заколдовал очень злой волшебниккрутилась и не желала останавливаться. Шани оторвал было голову от подушки и попробовал встать, но с первого раза у него ничего не вышло. Логичные и разумные движения вряд ли возможны, если вчера ты допоздна упивался отвратительной дешевой варенухой в таверне Каши Паца. Осознанно и со смыслом упивался.
Кабатчик, господин Пац, оказался человеком благоразумным и крайне деликатным. Видя, в каком состоянии находится посетитель, с сочувствующими разговорами он полез только после того, как Шани выпил третью кружку варенухи и дошел до той кондиции, когда слова имеют хоть какой-то смысл. Шани не вдавался в детали всего, что произошло за день, и просто сказал, что у него умер друг. Очень близкий и очень хороший друг.
«Он никогда не вернется. Никогда».
«Я знаю»
«Только ты к нему. Но от этого еще горше и еще страшнее».
«Знаю».
На столе возле кровати Шани увидел тощую кипу листов, исписанных аккуратным девичьим почерком. Лекции Хельги по уголовному праву Аальхарна, раздел о ереси. Через неделю предстоял экзамен, и она к нему готовилась и сейчас бы сидела, подобрав ноги, в его кресле и штудировала свои записи, машинально грызя тонкий карандаш. Шани знал, что если он сейчас поднимется и пройдет в другую комнату, то увидит там оставленное платье Хельги и ее парикне возвращаться же в девичьем образе в академитские комнатыи платье хранит ее запах и тепло. Можно уткнуться лицом в рукав, забыться на какое-то время и поверить, что Хельга просто ушлаготовиться к экзаменам в центральной библиотеке, относить гарантийное письмо в архив, участвовать в дружеской пирушке с однокурсниками
«Говори. Говори больше, и что угодно. Любую ерунду. Иначе скорбь соберется в сердце и не найдет выхода. А ты еще молод и еще должен пожить».
Помнится, ночью после этой фразы Шани долго смотрел на дно кружки с варенухой и действительно ощущал тяжелый темный сгусток, который неторопливо ворочался в левой стороне груди. Господин Пац внимательно смотрел на него, а за окном была непроницаемая тьма, шел дождь, и казалось, будто весь город вымер.
Господин Пац придерживался древней веры своих почтенных сулифатских предков и не признал своего высокочинного гостя. Иначе наверняка говорил бы что-то другое. И не с таким искренним сочувствием и пониманием.
«Наверно, вы тоже кого-то потеряли», выдавил Шани, когда молчание стало уже неприличным. Пац обновил его кружку и ответил:
«Да. Дочь. Ей тогда было тринадцать. Но я уже научился с этим жить».
Шани усмехнулся и ответил, что если так, то тогда ему очень сильно повезло.
Потолок то спускался вниз, то взмывал куда-то в недосягаемую высоту. Шани смотрел и думал, что не сможет поднятьсяда и какой в этом смысл вообще: куда-то идти, что-то делать, говорить с посторонними, ненужными людьми, когда Хельги больше нет, и она не вернется. Что теперь вообще имеет хоть какой-то смысл? Все бросить, сложить с себя чин и уехать в Шаавхази, чтобы переписывать жития святых и смотреть, как птицы вьют гнезда на монастырской стенеШани внезапно подумал, что это самый лучший выход из положения.
Больше всего его сейчас мучила необходимость вставать, куда-то идти, заниматься делами и сохранять ровное выражение лица. Трагическая смерть ученикадействительно скорбное событие, кто же спорит, но не до такой степени, чтобы настолько сильно переживать и убиваться, как по родному. Шани потер переносицу и припомнил какие-то старые земные стихи, о том, что казаться улыбчивым и простымсамое главное в мире искусство. Есенин, кажется да, точно Есенин. Его изучали в шестом классе, но Саша Торнвальд имел привычку скачивать учебники последующей ступени и изучать их заранее. Химия, биология и литература. Любимые.
Черт возьми, чего бы он ни отдал за то, чтобы Хельга сейчас была жива. Сам бы в трумну лег и глаза закрыл.
Соберись, откликнулся внутренний голос. Жесткий и циничный, он словно ухмылялся, видя в этой ситуации нечто невероятно смешное. Хватит соплей по древу растекаться, лучше включи мозги и сообрази.
Что именно, устало подумал Шани, что именно мне нужно сообразить?
Кто ее убил, живо откликнулся голос. Ее ведь убили из-за тебя. Чтобы как-то оказать влияние на твою скромную персону. Этот кто-то точно знал, что Хельга девушка, иначе бы не созвал столько народа полакомиться сладеньким. Этот кто-то знал, что у вас отношения. Этот таинственный кто-то настолько умен, что понял: в случае ее мучительной смерти ты надолго будешь умственно и душевно парализован, и не сможешь предпринять никаких взвешенных и продуманных решений. Осталось только разгадать загадку. Одно слово. Всего одно.
Шани вдруг понял, что в его дверь стучат, и причем довольно долго и настырно.
На пороге обнаружился специальный гонец по особым поручениям Сим, одетый в траур. Он козырнул и доложил:
Ваша неусыпность, государь скончался сегодня ночью.
Ощущение было таким, словно Шани изо всех сил ударили под дых, а потом еще и еще. Загадка разрешилась самым невероятным и циничным образом, все элементы головоломки встали на место, и абсолютная ясность понимания пронзила его, словно стрела.
Порча, ваша неусыпность, сказал Сим и опустил голову, желая скрыть свое горе. На его величество навели порчу
Действительно, слово было только одно.
Принц, произнес Шани. Бегите, передайте его высочеству, что я буду через час. До этого ни в коем случае не трогайте тело и не приступайте к омовению.
Гонец отдал честь и побежал.
Глава 8. Фумт
Когда спустя положенный час Шани, подтянутый, выбритый и без всяких следов попойки на лице, вошел во дворец, город уже погрузился в траур. Ветер еще гонял по булыжникам мостовой вчерашние ленты и украшенные золотым кругом шары, но на всех столбах уже поднимались черные знамена, и вместо недавнего смеха отовсюду несся плач. Народ любил своего государя и, насколько мог судить Шани, грустил совершенно искренне. Владыческая челядь опускала темные занавеси на окнах, и дворец тонул в скорби, мраке и тишине. Быстро следуя по коридорам, в которых медленно умирал свет, Шани ловил на себе заинтересованные и испуганные взгляды: все, кто в это время попадался ему на пути, видели в нем претендента на корону Аальхарна, принца-бастарда, который пришел заявить о своих правах и недрогнувшей рукой взять то, что принадлежит ему.
Хельгу убили только ради того, чтобы минувшей ночью удержать декана инквизиции как можно дальше от дворца. Только ради этого. Ведь, зная о возвращении принца, он был бы здесь, при государе, снова ломая все планы заговорщиков. А так он сидел в кабаке, заливал боль варенухой и никому не мешал У Шани темнело в глазах от боли и ненависти, он стремительным шагом шел вперед, и длинный плащ развевался за его спиной, словно черные крылья. Кто-то из прислуги шарахнулся в сторону, едва не попав ему под ноги, и судорожно принялся обводить лицо кругом, словно принял декана инквизиции за смерть во плоти. Шани прошел по коридору, миновал сперва один зал, потом другой, вышел на лестницу и в конце концов достиг парадных покоев его высочества.
Венценосная семья была в сборе. При появлении Шани принцесса и государыня-вдоваобе в черном, обе одинаково напряженные и испуганныеодновременно встали и едва ли не вытянулись во фрунт. Их красные заплаканные лица казались грубо слепленными из глины, и невооруженным глазом было заметно, что женщинам очень страшно. Сам же принц обнаружился в кресле у нерастопленного каминаон сидел, вольготно вытянув ноги в грязных сапогах, и до сих пор не сменил привычный красный камзол на траурное облачение. Шани закрыл за собой дверь и негромко произнес:
Доброе утро. Мои соболезнования.
А, братец, кряхтя, Луш поднялся с кресла, но приближаться пока не стал: так и остался стоять возле камина, сосредоточенно рассматривая какую-то из безделушек на мраморной полке. Что, корону примерить пожаловали? Так не получится теперь
Помянутая им корона находилась здесь жезаключенная в хрустальный ларец старинной работы, она стояла на столе, и Шани, покосившись на таинственное мерцание изумрудов и рубинов в ее острых зубцах, подумал, что Хельга отдала жизнь из-за нее. Из-за пригоршни пуговиц, по большому счету.
Где государь? спросил Шани, глядя на Анни. Та всхлипнула и провела по глазам кружевным платком.
Пойдемте, ваша неусыпность, сказала она и, подойдя, взяла Шани под руку. Он в опочивальне мы ничего не трогали, как вы и приказали. Пойдемте со мной.
Когда Шани открыл дверь перед государыней, то принц посмотрел в его сторону и сказал негромко и раздумчиво, словно беседовал сам с собой:
А надо было тебя вчера пригласить. Посмотрел бы А то вдруг ты чего-то не умеешь? Как мужик и как инквизитор. Посмотрел бы, поучился
Шани ощутил, как виски словно стискивает тяжелым металлическим обручем. Никогда прежде он не испытывал такого гнева, который действительно помрачает душунастолько, что сквозь его сырую тьму пробивается смертный ужас и пустота. Он слепо шагнул вперед, сжимая кулаки, и Луш тоже сделал шаг навстречу. Принц был готов к драке, он ожидал ее и искренне хотел проломить сопернику голову за корону, что невозмутимо блестела в сумраке. Анни сжала руку Шани и практически поволокла его прочь, хотя это было и нелегко.
Ваша неусыпность, умоляюще проговорила государыня. Умоляю вас Пойдемте.
Она думает, что я убью ее сына, устало подумал Шани, выходя вслед за Анни в длинный темный коридор. Здесь уже опустили траурные шторы, и лишь редкие традиционные факелы разгоняли гнетущий торжественный сумрак. Стук каблучков государыни эхом отдавался от стен; когда покои принца остались позади, то женщина остановилась и умоляющим жестом взяла Шани за руки.
Ваша неусыпность, слезно воскликнула она, не отнимайте у меня сына, зашуршал тяжелый шелк траурного платья: государыня опустилась на колени. Когда взойдете на престол, то прошу, заклинаю вас всеми святыми, не убивайте его. Муж умер я не могу лишиться еще и моего мальчика.
Шани сжал зубыкрепко, до боли в челюстях. Больше всего ему сейчас хотелось сказать, что «ее мальчик» вчера изнасиловал и убил Хельгу, несчастную девушку шестнадцати лет отродупросто ради того, чтобы ему потом не помешали спровадить на тот свет собственного отца. Потом он вдруг понял и вторую часть ее сумбурных всхлипов и вымолвил:
Успокойтесь, ваше величество.
Веско сказанная фраза возымела значение: государыня перестала плакать и осторожно поднялась на ноги. Шани протянул ей свой носовой платок и осведомился:
Миклуш переписал Указ о престолонаследии?
Анни промокнула слезы на щеках кончиком платка и кивнула.
Да. Три месяца назад. Признал вас своим внебрачным сыном, уравнял во всех правах состояния и завещал вам корону Аальхарна, она посмотрела Шани в глазатак могла бы смотреть верная и преданная собака, которую жестокий хозяин собирается крепко поколотить за несуществующую провинность. Обещайте, что вы не казните Луша.
На моем месте ваш сын бы не послушался, холодно произнес Шани и добавил:Идемте, сударыня. Мне нужно осмотреть тело на предмет наведения порчи.
Анни кивнула и послушно пошла впереди.
Итак, сын Максима Торнвальда, ссыльный убийца, стал верховным владыкой, думал Шани, следуя за государыней. Прежнего наследника вместе с чадами и домочадцаминемедленно, сию же секунду в ссылку в отдаленное поместье, где он вскорости помрет от апоплексического удара табакеркой в висок, так и не успев стать знаменем возможной дворянской оппозиции. Луш бы так и сделал. Шани усмехнулсянастолько ненужным и пустым было то, чего сейчас от него ожидали. Корона, корона, верни мне девушку. А, не можешь? Ну так и не нужна ты
Не отказывайся так сразу, встрял внутренний голос. Сотни людей на твоем месте зарезали бы сотню таких девушек просто ради того, чтобы постоять у аальхарнского трона и смахнуть пылинку с подлокотника. А ты все ждешь неведомо чего, когда надо протягивать руку и брать.
Я жду мести, подумал Шани и вошел следом за Анни в государевы покои.
Вопреки ожиданиям, здесь было довольно людно. Вдоль стен толпилась личная государева прислуга, негромко обсуждая смерть владыки, лейб-лекарник Машу заполнял какие-то бумаги, устроившись за бюро возле окна, и караул возле постели со спущенным бархатным пологом стоял неподвижно, словно охранцы были куклами в человеческий рост. Когда Шани вошел в спальню, то все разговоры моментально прекратились, и сидевшие люди поднялись и склонили головыне перед вдовствующей государыней, перед ним.
Добрый день, ваше высочество, прошелестели тихие голоса и смолкли. Шани распахнул дверь пошире и приказал:
Вон. Пошли вон.
Он впервые видел, чтобы вон шли настолько быстро и слаженно. Машу подхватил свои бумаги и тоже намерился было покинуть спальню, но Шани придержал его за локоть и попросил:
Останьтесь, мне нужно с вами поговорить.
Машу послушно кивнул и вернулся на свое прежнее место. Шани запер дверь и подошел к постели государя. Отдернув полог, он увидел мертвеца и обвел лицо кругом: смерть Миклуша, судя по всему, была мучительной, но быстрой. Государь испытал тяжелые судороги, после которых его тело изогнулось дугой и так и закоченело. Мутные остекленевшие глаза смотрели куда-то в потолок; Шани подумал, что раньше почувствовал бы страх или жалость, или то и другое вместено сейчас на душе было темно и знобко от стылого равнодушия. Он высунулся из-под полога и спросил:
Доктор Машу, у вас есть перчатки и резак?
Государыня ахнула и обвела лицо кругом, предположив, видимо, что Шани собирается разрубить тело покойного владыки на части. Машу спокойно кивнул и полез в чемоданчик с инструментами и лекарствами, который всегда носил с собой. Надев протянутые перчатки из тонкой кожи ягненка, Шани вооружился резаком и принялся аккуратно разрезать ночную рубаху Миклуша. Судя по кислому запаху, исходившему от тела, государя отравили смесью фумта иШани повел носом, принюхиваясь, и белого геванского масла.