Ваше величество, окликнул Шани, когда государь в последний раз ходил в баню?
Анни ответила не сразуто ли поразилась неподобающему случаю вопросу, то ли прикидывала что-то.
Вчера, ответила она, наконец. Вчера вечером, после Второй молитвы к Заступнику. Потом он попрощался со мной и лег спать.
Шани разрезал рубашку и осторожно отвернул в стороны ее края. Тощая спина Миклуша с торчащими холмами позвонков была безжалостно изъедена желто-красными, уже засыхающими язвами. Шани печально вздохнул и вернул рубашку на место.
Сперва принц расправился с Хельгой и выбросил тело к подъезду деканского дома. Потом пропитал ядом белье своего отца и спокойно отправился в свои комнатыждать неминуемых вестей о смерти государя, а смерть для родного отца он приготовил весьма и весьма мучительную: человек практически гниет заживо, испытывая невероятную боль. Судя по расположению покоев во дворце, он вполне мог слышать над головой шаги государя, а затем и его предсмертные стоныпозвать на помощь Миклуш не мог, летучие ферменты геванского масла частично парализуют гортань
А Хельга не кричала. Судя по тому, насколько были искусаны ее губыне кричала.
Его величество отравили смесью фумта и геванского масла, произнес Шани, выбираясь из-под полога и снимая перчатки. Анни и Машу смотрели на него, с трепетом ловя каждое слово. Белье государя пропитали этой смесью и высушили, она не имеет ни цвета, ни запаха, поэтому он ничего не заметил и не заподозрил. Поскольку фумт по Инквизиционному кодексу дознания причисляется несомненно к порчевым зельям, то мой официальный вердикт таков: государя Миклуша погубило злонамеренное колдовство.
Анни коротко ахнула и едва не упала в обморок. Машу осторожно подхватил государыню под локоть и посмотрел на Шани со странным выражением на лице.
Это точно фумт? спросил он. Шани кивнул и пошел к двери.
Точно, ответил он возле выхода и, выдержав весомую паузу, добавил:Точнее не бывает.
* * *
Ему хотелось испытать физическую боль. Шани никогда не был мазохистомпросто его профессиональный опыт говорил о том, что вред, нанесенный телу, может хотя бы на время облегчить страдания души.
Он взял из ящика инструментов Коваша идеально заточенный маленький нож для срезания кожи и, сидя за столом в допросной, проверял, так ли это. Замечательная игра воинов с Востокадзюкён: кладешь на стол растопыренную пятерню и быстро бьешь ножом, стараясь не попадать по пальцам. Шани несколько раз промахнулся, но боль оказалась не той спасительной болью, которую он ожидалтак, легкий дискомфорт. Окровавленные пальцы неприятно ныли, но сознание не прояснялось.
Ваша неусыпность, увидев, что происходит, Коваш попробовал было отобрать нож, но Шани посмотрел на него так люто, что заплечных дел мастер оставил всякие попытки вмешиваться и лишь прогудел:Без пальцев, говорят, жить трудно.
Без души тоже, нахмурился Шани и нанес несколько резких ударов в столешницу. Но я вот живу. Справляюсь.
Да я вижу, как вы справляетесь, - махнул рукой Коваш. На правах коллеги и друга он мог позволить себе отпустить подобное замечание. Там лейб-лекарника доставили, ваша неусыпность. Пойдете допрашивать? Я его уже подготовил.
Лейб-лекарник Машу. Допросить. Шани сопоставил эти слова, убедился в их полной бессмысленности и произнес:
Ладно, иду.
Лейб-лекарника уже действительно растянули на дыбе, и Коваш, делая вид, что подбирает инструментарий для работы, с изящной небрежностью демонстрировал Машу свои предметы для пыток. Вот распялка для спиныпо желанию и надобности можно оставить тонкие, едва заметные царапины, а можно и перерубить позвоночник. Вот тончайшее лезвие для срезания кожи. Вот рогатка для шеиесли ее наденут, то опустить голову уже не выйдет при всем желании, конечно, если вы не хотите, чтобы шипы пробили вам горло. Вот сандалии еретикаобычно в них пляшут, а как не плясать, если их раскаляют докрасна Машу, судя по всему, дошел до высшей стадии паники, и едва только Шани вошел в допросную, как лейб-лекарник заорал благим матом:
Все! Все расскажу! Заступником клянусь, все расскажу! Только не мучьте, умоляю Я все, что угодно
Некоторое время Шани рассматривал свои изрезанные кровоточащие пальцы, думая, что со стороны, это, должно быть, не очень-то приятное зрелище: инквизитор с окровавленными руками Затем он словно опомнился и спросил:
И что же вы расскажете, доктор?
Машу с трудом сфокусировал на нем пустой взгляд умалишенного и, захлебываясь, проговорил:
Я отравил государя Демон демон, которому я продал душу за чин, приказал мне это сделать И я я пропитал его белье смесью фумта и масла и дождался Мне нет прощения
Коваш вопросительно поглядел на распялку, а потом перевел взгляд на декана.
Может, его приголубить пару раз? предложил он. Я осторожно, не до костей. Так, проведу разок-второй и все. Для более детального выражения признания.
Шани безразлично пожал плечами. Вот, висит человек на дыбе и оговаривает себя. Ну так что же? Такое случается сплошь и рядомвидит, что дела его идут совсем не ладно, и болтает, болтает В висок словно стучала настойчивая капля; Шани показалось, что он медленно сходит с ума. Да, пожалуй, эта несчастная страна достойна как раз безумного правителя на троне, который будет хихикать, спрашивая у первого министра, где бы они могли встречаться, или отрывать лапки тараканам и говорить, что таракан без ног не слышит.
Во всяком случае, он не убивал юную девушку, чтобы поудобнее устроить задницу на троне.
Освободите допросную, приказал Шани негромко, но так, что услышали всеи Коваш, и писари, и младшие дознаватели; услышали и предпочли не пререкаться, вспоминая дознавательский протокол. Когда допросная опустела, и служка закрыл двери, то Шани подошел к дыбе и спросил:
Доктор Машу, это ведь принц попросил вас о яде, не так ли?
Бледное лицо бывшего лейб-лекарника покрывал крупный горох пота. Машу жалко улыбнулся и ответил:
Что я мог поделать, ваше высо, - он поймал взгляд Шани и мигом поправился:ваша неусыпность.
Это. Принц. Попросил. Вас. О яде? повторил Шани вразбивку. Все-таки не сумел удержаться от истерики, все-таки не сумел и теперь его накрывает громадной соленой волной, чтобы смять и выбросить прочьбез жалости, без надежды.
Хельга. Хельга. Бедная моя девочка
Да, ответил Машу. Да, это он попросил.
Шани ощутил невероятно сильное желание протянуть руки и задушить этого несчастного и жалкого человека. Либо, по совету Коваша, приголубить распялкой, да так, чтоб показался позвоночник, чтоб кровью по всей допросной хлестнуло. Он хотел найти виноватыхпожалуйста, вот непосредственный виновник. Висит на дыбе, плачет от страха и не отрицает своей вины.
Вместо этого Шани очень спокойно спросил:
Как он объяснил свою просьбу?
Видите ли, начал Машу, и в его сумасшедшем взгляде на какое-то время мелькнул прежний лейб-лекарник, умный и собранный, настоящий профессионал и знаток своего ремесла, принц пожаловался на артрит и попросил фумт для суставов.
Нет, подумал Шани, мне мерещится. Он полный идиот. Это ж надо дойти до такого, чтобы
Да вы кретин! рявкнул он. Какой артрит? Какой, к Змеедушцевой матери, артрит! Как разводится настойка при артрите! Одна капля к пятидесяти! Одна! Капля! На стакан! На кой пес поганый вы дали ему целую пинту! Объясните мне, зачем, я не понимаю!
За дверью кто-то ойкнул. Шани захотел было разогнать подслушивающих пинками, но передумал.
Вы что, не знали, на что именно он употребит ваш фумт? спросил Шани и вдруг обнаружил, что плачет от гнева и болипо щекам катятся слезы, и в горле поднимается тяжелый ком. Если бы этот доктор оказался не таким простаком, то Хельга сейчас была бы живаготовилась к экзаменам, пела песни родного поселка, просто пила кевею, просто была бы. Видение оказалось настолько ярким, что его сердце едва не остановилось. Шани сжал руку в кулак и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.
Что я мог поделать, ваша неусыпность, всхлипнул Машу. Как я мог ему отказать? Такая персона
Вы могли бы прийти ко мне, глухо откликнулся Шани. Принца бы взяли с поличным, а дальше его ждал бы костер. А теперь туда пойдете вы.
Губы бывшего лейб-лекарника скривились в жалкой гримасе.
Простите меня, сказал он. Я не подумал
* * *
Похоронный кортеж, что влек катафалк с телом государя от дворца к усыпальнице аальхарнских владык, был страшным и безжалостным зрелищем, казалось, не принадлежащим этому миру. Огромные черные кони грозно всхрапывали и мотали крупными головами, украшенными пышными темно-синими налобниками, их тяжелые копыта месили грязь на мостовой, и всадники сопровождающего эскорта парили над дорогой, словно хмурые траурные птицы.
Кортеж двигался с торжественной неторопливостью, и со всех сторон к дороге стекались плачущие люди, желая напоследок посмотреть на своего государя и проститься с ним. В свите, в скорбном молчании следующей за катафалком, были принц с супругой, и министры двора, и высокие армейские чины. Вдовствующей государыне уже трудно было ездить верхом, поэтому она ехала в небольшой открытой коляске в компании верной фрейлины и неутешно рыдала, опустив голову, и прижав к глазам платок. На коленях у нее лежало Священное Писание. Принц неотрывно смотрел на катафалк, и его лицо не выражало ничего, кроме печального достоинстваследуя за гробом отца, он держался истинным благородным государем, а владыке не должно показывать чувства, особенно на людях. В том, что принц действительно скорбит по отцу, никто не сомневался.
На похороны государя Шани не пошел. Он прекрасно понимал, что стоит только ему там появиться, как начнутся некрасивые сцены дележа короны между наследниками. Луш так желал ее получитьпусть и носит, не жалко. И принц из него был никудышный и неблагодарный, и государь получится ненамного лучшене будет в стране ни порядка, ни спокойствия. Так и поделом ей. Сидя на плоском камне, прогретом теплым весенним солнцем, Шани смотрел, как черная змея траурного кортежа втекает в высокие ворота кладбища и, извиваясь по холмам, поднимается вверх, к государевой гробнице.
Спите спокойно, ваше величество, сказал Шани и основательно приложился к фляжке, выданной Ковашем несколько часов назад. Во фляжке плескалось крепкое, но очень хорошее вино; заплечных дел мастер с практической сметкой решил, что декану инквизиции лучше пребывать в запое, сколь угодно длительном, чем в сумасшествии, которое уж точно ничем не вылечить. Шани подумал, признал его правоту и согласился.
Кортеж остановился у ворот склепасловно змея свернулась в тугие кольца. Шани увидел, как открываются двери, и Луш спускается с лошади, чтобы по обычаю подставить сыновнее плечо под гроб отца. За спиной Шани была свежая могила; ее плита была украшена скромной надписью «Хельгин Равиш» и датами рождения и смерти.
Хельгу похоронили два часа назад. Выпив поминальные чарки, академиты разбрелись по домам, а Шани остался. Солнце припекало, кругом зеленела мелкая весенняя травка, и мир казался огромным и ужасно тесным. А Хельга словно стояла позади, опустив тонкую, невесомую руку ему на плечо. Он почти ощущал прикосновение.
Самым тягостным и мучительным было то, что пройдет несколько месяцеви он уже не сумеет в точности вспомнить ее лица. А через пару-тройку лет забудет, что она вообще была на свете, и при случайном упоминании сухо заметит: ну, это же было так давно Шани поболтал флягой в воздухевина там оставалось больше половиныи отпил очередной глоток.
Господи, сказал он по-русски, дай мне умереть до того, как я обо всем этом забуду.
Вдова медленно покинула свою коляску и, поддерживаемая невесткой, прошла в склеп вслед за гробом мужа. Шани вспомнил, что в давние времена в Аальхарне было принято замуровывать жен с мужьями, чтобы тем было чем заниматься на том свете. В закономерном итоге вместо жен стали класть маленьких кукол, а потом, когда истинная вера победилаиконы.
Интересно, понимает ли Анни, что Луш убил ее мужа? Или наивно верит в то, что «ее мальчик» лечил суставы от артрита при помощи пинты ядовитого зелья, а порчу на государя навел злокозненный Машу, врач-вредитель? Или супруг настолько наскучил ей за годы брака, что в глубине души она только счастлива, что он, наконец, прибрался на тот свет? Шани пожал плечами; кто ее разберет, эту супружескую любовь
Выходи, сказал он, не оборачиваясь. Чужой взгляд на спине начал надоедать. Аккуратно подстриженные кусты живой изгороди зашевелились, и из них выбрался угрюмый Алек. Шани подвинулся, освобождая для него место на камне, и академит, подумав, послушно опустился рядом.
Бедный парень, подумал Шани без выражения. Мысль показалась ему отпечатанной на древней пишущей машинкенастолько она была сухой и свободной от всех эмоций. Бедный, бедный парень.
Государя хоронят, сказал Алек. Шани кивнул и отпил вина. Голова оставалась ясной, словно промытое стеклышко, а вот руки налились тяжестью, и на колени словно бы опустили пудовую гирю.
Да, откликнулся Шани. Хоронят.
Алек полез во внутренний карман мантии и извлек бутыль сивухи такого подозрительного цвета, что ее стоило бы не пить, а употребить на покраску забора, да и то с осторожностью и опасениями. Однако академит взболтал бутылку, выкрутил пробку и приложился к горлышку настолько лихо, что Шани только усмехнулся.
Загулял казак, произнес он. Алек оторвался от бутылки и недоверчиво осведомился:
А кто такой казак?
Воин Застепья.
Алек издал понимающее «угу», и некоторое время они сидели молча. Гроб государя установили на постаменте в склепепроцессия стала покидать усыпальницу, и, выходя, люди оборачивались, кланялись и обводили лицо кругом. Чуть поодаль служки держали ведра с водой и чистые расшитые рушникиобычай требовал омыть руки, чтобы не занести в дом смерть.
Саша
Он не смотрел на отца. Ему вообще никого не хотелось видеть. Матери больше не былоона сгорела от рака за несколько дней.
Саша сидел на скамейке возле дома, бездумно болтал ногами и ни о чем не думал. Мысли не шли в голову. Мысли не имели значенияпотому что мамы не стало, и они с отцом теперь одни.
Саша, отец взял его за руки и повлек к доисторической колонке с водой, что торчала возле дома уже шесть веков и по-прежнему исправно качала воду. Это Ленинград, тут все подобные вещи сохраняются и берегутся. Отец нажал на рычаг, и тугая звонкая струя ледяной воды ударила Сашу по ладоням. Ее холод немного прояснил сознание; Саша взял у отца полотенце и огляделся.
Те, кто пришли проводить мать в последний путь, сейчас стояли возле входа в дом и разговаривалиуже не о Татьяне Торнвальд, а о своих делах. Потом они разойдутся по домам и семьям и обо всем забудут, а он, Саша, останется наедине со своей больюна много-много дней, навсегда. Среди гостей он заметил очень красивую рыжеволосую женщину, которая пришла вроде бы одна, а не с кем-то. Красавица держала в руке крошечную сумочку и смотрела на Максима Торнвальда с сочувствиемно Саша так и не мог понять этого взгляда до конца.
Пойдем, сказал Максим Торнвальд и улыбнулся. Улыбнулся рыжеволосой красавице, тепло и искренне.
Шани смотрел и думал, что похоронные обычаи во всех уголках вселенной одинаковы. Никто не хочет иметь дело со смертью, она словно вирус, от которого нужно спастись теми немногими средствами, что имеются в наличии, и средства эти одинаковы, что на Земле, что на другом краю мирахолодная вода и полотенце. Даже без мыла.
Он не мог вспомнить лица своей матери. Что-то неопределенно ласковое маячило на краю памяти, не желая проявляться до конца и словно дразня своей незавершенностью. Также будет и с Хельгой. Солнце сядет и поднимется снова, и опять, и еще рази раны покроются корочкой, а потом зарастут совсем. Он не помнит лица своей матери, не вспомнит и Хельгу. Никого не вспомнит
Хорошее место, негромко сказал Алек. Тихое, сухое Ей тут будет легко лежать.
Он прерывисто вздохнул и заплакал. Шани молча ждал, когда Алек успокоится, а потом произнес:
Я знаю, кто ее убил.
Алек вздрогнул всем своим щуплым телом и вцепился в запястье Шани.
Кто? вскрикнул он. Кто?
Больно, безразлично промолвил Шани, и академит разжал цепкие пальцы. Должно быть, будет синяк, равнодушно подумал Шани, как у Хельги. Я знаю, кто это сделал и почему.
И он рассказал Алеку о последнем вечере Хельгиво всех деталях, не упуская ни криминальных, ни анатомических подробностей. Алек молча слушал, и на веке под его правым глазом пульсировала нервная жилка. Когда Шани закончил свой рассказ, то врата усыпальницы уже закрыли, и процессия неторопливо двинулась вниз. Лошадей из катафалка выпрягли и вели в поводу. Прищурившись, Алек высмотрел принца в толпе сопровождения и дернул правым запястьем, освобождая потайной кинжал. Прежде несчастный взгляд стал жестким и расчетливымвзглядом охотника или убийцы.
Сядь, Шани ухватил его за руку и резко дернул вниз. Академит шлепнулся на камень, и кинжал вылетел из его руки и упал на траву. Сядь, дурачок, не сейчас.
На Алека было жалко смотреть.
Не сейчас, повторил Шани. Не дергайся, не лезь, куда не нужно, и упаси тебя Заступник кому-нибудь проболтаться. Я знаю, что делать, но мне понадобится твоя помощь.
Хорошо, кивнул Алек. Он полностью поверил наставнику и потому смог взять себя в руки и относительно успокоиться. Когда вы начнете действовать, то я буду рядом.
Шани не ожидал другого ответа. Похоронная процессия стекла по холмам, и фигурки людей с этого места виделись совсем маленькимикрохотными игрушками. Протяни руку и опусти кулак. На всех. Просто за то, что они живы, а Хельганет.
Сдавай экзамены, произнес Шани. Документы на распределение уже готовы, ты поедешь в Гармат Загорский, Алек хотел было протестовать, но Шани оборвал его нетерпеливым жестом:Да, ты поедешь в Гармат, но не доедешь. По дороге тебя встретят мастера разбойного промысла и побеседуют с тобой по-свойски.
Алек вознамерился сказать, что такой план ему отнюдь не по душе, но потом понял, что все тут продумано до мелочей, и от него требуется просто действовать, не допуская никаких сомнений.
Молодой инквизитор Алек навсегда исчезнет из истории, продолжал Шани, задумчиво ковыряя резной узор на кожаной оплетке своей фляги, а его место займет славный парень Алек Вучич. Эти люди научат тебя воевать и убиватьпотом ты вернешься в столицу, и я расскажу, что делать дальше.
Академит помолчал, обдумывая сказанное, а затем кивнул.
Согласен. Я говорил, что за Хельгу глотку перегрызу, и от слов не оступаюсь, он сделал паузу и спросил:Наставник а вы?
Шани поднялся на ноги и убрал флягу в карман.
А я пойду в бордель, сказал он и зашагал вниз по тропе. Алек в полном недоумении смотрел ему вслед.
* * *
Софья Стер, воспитанница приюта для благородных девиц под патронажем госпожи Яравны, сидела в огромном старом кресле, поджав ноги в тонких чулках, и осторожными, но быстрыми движениями наносила на веки легкую светлую пудру. Немного, совсем немного прозрачной помады на губы и пощипать щеки для естественного румянцагоспожа Яравна прибежала несколько минут назад и приказала собираться к гостю, уточнив, что тому нравится чистая простота невинности.
Для Софьи не было секретом, что приют на самом деле является чем-то средним между очень дорогим борделем и лавкой рабовладельца. Яравна бойко торговала живым товаром, поставляя благородных, но нищих сирот тем господам, которые, находясь на верхних ступенях социальной лестницы, заботятся и о репутации, и о здоровье. Кого-то покупали на время, а затем возвращали обратно, а кто-то становился и фавориткой, и официальной любовницейЯравна частенько приговаривала, что из любого положения следует извлекать свои выгоды и уверяла воспитанниц, что без ее участия в их печальной судьбе они давным-давно бы пропали и погибли. Софья же предпочитала размышлять не о том, как много для них сделала госпожане слишком-то об этом поразмышляешь в нетопленной комнате и в латаных-перелатаных чулкаха о том, кто купит ее в первый раз и надолго ли.
Софья! Яравна заглянула в комнату и, увидев, что девушка еще не готова, вошла и принялась ее одевать быстрыми нервными движениями. Софья, дрянная девчонка, что ты возишься! Гость уже заждался и всю кевею выпил, а ты, баронесса этакая, даже корсета не затянула! Негодяйка! Обувайся быстро! Платок на шею! И волосы распусти, пусть падают по плечам И расчеши! Ты же не деревенщина немытая, ты же благородная девица! когда Софья развязала ленту и, освободив свои пышные каштановые волосы, несколько раз провела по ним расческой, то Яравна отошла в сторону, осмотрела ее и довольно кивнула. В зеркале отражалась высокая, тоненькая девушка, кудрявая и темноглазаясловно чем-то изумленная, она смотрела так, будто готова была сию же минуту сорваться с места и убежать, подобно испуганному дикому животному.
Госпожа, а кто это? спросила Софья, чуть ли не бегом следуя по коридору за Яравной, которая, несмотря на свою значительную комплекцию, передвигалась очень быстро. Кто-то из девушек, кажется, любопытная болтушка Кемзи, выглянул было из комнаты, но тут же испуганно ойкнул и убрался назад.
Девочка, если он тебя выберет, то ты спасена на всю жизнь и душой, и телом, ответила Яравна, не оборачиваясь. Какой чин! Какое звание! В подвалахсундуки с золотом да с каменьями, и спаси меня Заступник, о таком кавалере можно только мечтать! Лишь бы ты не сплоховала и не ляпнула что-нибудь! Как же повезло, чтобы с первого раза, и такой благородный господин!
Пышный пестрый вихрь шалей и юбок скатился по лестнице и двинулся в гостинуюСофья едва поспевала за своей энергичной госпожой, которая уже успела запыхаться, но не уставала отдавать указания:
Не забудь поклониться! Не забудь сделать реверанс! Молчи! она погрозила пухлым кулачком, который немало погулял по спинам и бокам непослушных девушек. Если гость пожелает поговорить наединеничего ему не позволяй! Кричи, если что, я за дверью буду. Не забудь прибавлять «мой господин», когда обращаешься к нему! Ох, лишь бы выбрал! Лишь бы он только тебя выбрал! И не прячь руки за спину, ты не служанка и ничего не украла!
Яравна толкнула дверь маленькой гостиной для приемов и вошларовной походкой в высшей мере достойной женщины. И куда подевалась склочная торговка? Яравна сделала реверанс, изяществу которого позавидовали бы многие придворные дамы, и серьезно, но с легким оттенком томности проговорила:
Мой господин, это Софья Стер, о которой я вам говорила.
Гость сидел на диване и, судя по стоявшему в помещении запаху перегара, пил отнюдь не кевею. Пристальный взгляд светло-сиреневых глаз скользнул по Софье и в сторону, а потом вернулся, и гость принялся внимательно изучать девушку. Яравна толкнула Софью в бокта сделала маленький шаг вперед и поклонилась.
Добрый вечер, мой господин.
Добрый, добрый, кивнул гость. Софья смотрела на него во все глаза: убей ее гром, он не выглядел носителем высоких чинов и владельцем огромного состояния. Плащ хороший, но пыльный, кружево манжет, что торчат из рукавов простого штатского камзола, тоже далеко не первой свежести, а высокие сапоги чуть ли не до колена покрыты грязью, словно гость шел по болоту. Одежда, впрочем, контрастировала с тонким аристократическим лицом и подчеркнуто аккуратно подстриженными светлыми волосамигость словно специально надел какое-то видавшее виды барахло, чтобы сохранить инкогнито.
Очень хорошая девушка, мой господин, продолжала Яравна. Сирота из дворянского, но обедневшего рода, знает три иностранных языка, обучена живописи и музыке. Никаких хлопот не составит, очень скромна и ласкова, истинное украшение и общества, и приватного досуга.
Подойди, сказал гость на амьенском. Софья послушно приблизилась к дивану. Госпожа Яравна очень хорошего о тебе мнения Полагаю, мне не придется разочароваться.
Ни в коем случае, мой господин, выдохнула Софья так же по-амьенски. Я сделаю все, зависящее от меня, чтобы вы остались довольны.
Гость усмехнулся. Видимо, это очень не понравилось Яравнерешив, что за усмешкой последует отказ, и Софью не купят, она взволнованно сказала:
Что-то поправить, мой господин? Может, перекрасить в блондинку или в рыжую?
Рыжих красавиц мне хватает и на работе, тонкие губы гостя скривила неприятная ухмылка, а Софья почувствовала, как в груди словно зазвенели мелкие острые льдинки: ее покупал инквизитор и в высоком чине, а это было опасно. Очень опасно. Чуть чтона костер, одна из ее соседок по приюту уже успела отправиться на казнь в качестве злостной ведьмы: не угодила господину, и тот решил разобраться привычными средствами. Оставим так. Что ж, госпожа Яравна, мне все нравится, гость отцепил от пояса кожаный мешок, в котором сытно звякнуло золото. Много золота. По изменившемуся лицу Яравны Софья поняла, что так дорого здесь еще никого не покупали.
Ей стало страшно. Она словно наяву ощутила язычки огня на коже.
Оставьте нас. Мы обсудим дальнейшие детали сделки.
Яравна подхватила мешок и, не переставая кланяться, вышла из гостиной. Хлопнула дверь, и в коридоре раздался удаляющийся цокот каблучков. У Софьи ноги подкашивались, и, когда новый хозяин властно взял ее за запястье, она не устояла и упала рядом с ним на диван.
Не бойся, донеслось издалека. Я обещаю, что с тобой ничего плохого не случится.
Софья сидела ни жива, ни мертва, страшась поднять глаза и посмотреть на нового владельца. Кокетливый бантик на изношенной шелковой туфельке был более интересным и безопасным.
Если хотя бы треть того, что рассказывают об инквизиторахнегромко и с обязательной оглядкойто у Софьи крупные неприятности. Просто огромные неприятности, в сравнении с которыми раннее сиротство, судьба полуголодной приживалки и жизнь в публичном доме кажутся невинными детскими играми.
Я забрал тебя у Яравны на полгода. Пока это минимальный срок, а там может выйти на пару месяцев подольше, сказал инквизитор. Потом, когда все закончится, ты уедешь из столицы. Я куплю тебе новую жизнь, в которой тебе больше никогда не придется заниматься подобным промыслом.
Софье казалось, что сиреневый безжизненный взгляд обжигает ее щеку.
У тебя будет новое имя, свой дом и небольшой счет в банке, достаточный для того, чтобы вести спокойную жизнь вдали от всех этих мерзостей, продолжал инквизитор. Не бойся. Через полгода тебе будет не о чем волноваться и нечего бояться. Но для этого ты должна будешь сделать все то, о чем я тебя попрошу. Не пугаясь и не задавая лишних вопросов.
О чем вы меня попросите? негромко осведомилась Софья. Инквизитор улыбнулся.
Ни о чем, что бы тебе пришлось делать через силу. Впрочем, если тебя что-то настораживает, то я не настаиваю. Можешь остаться здесь, с госпожой Яравной, инквизитор нагнулся и провел пальцем по чулку Софьи, заштопанному от щиколотки до колена. Она очень хорошо о тебе позаботится
Инквизитор жил в трехэтажном особняке в центре столицы, его квартира занимала половину второго этажа. Номера на двери не было; проходя за хозяином, Софья подумала, что на письмах сюда, должно быть, пишут: «дом такой-то, второй этаж, налево» если, конечно, инквизитору кто-то пишет письма. Сбросив на пол свой грязный плащ, новый господин помог Софье снять ее старенькую шелковую накидку и глухо произнес:
Вот, здесь я и живу.
У вас очень мило, сказала Софья так, как того требовала вежливость, хотя квартира представляла собой натуральную холостяцкую берлогу. Конечно, тут была и дорогая мебель, и ковры сулифатской работы, и старинные иконыСофья в них не разбиралась, но понимала, что такой человек, как ее новый господин, не будет вешать дешевку на стены, обитые тонким шелком золотистых тонов. И на всем этом лежал отпечаток какой-то внутренней тоски и равнодушия: стопки книг, едва не рассыпаясь, стояли у стен, груда приличной одежды была небрежно свалена в кресло, а на маленьком столике в стиле восточных островов стоял поднос с печеньем и чашкой кевеи. Печенье покрывал тонкий зеленоватый слой плесени. Софья всмотрелась: остатки кевеи в чашке практически окаменели и очень неприятно пахли.
Проходи, располагайся, инквизитор заглянул куда-то за кресло и вынул непочатую бутылку с подозрительным на вид содержимым. Выдернув зубами пробку, он лихо сделал несколько глотков и убрал бутыль на прежнее место. По легкому травяному запаху, поплывшему по комнате, Софья поняла, что это не хмельное, а какое-то лекарское средство, наверняка целебный бальзам.
Осторожно отодвинув смятое покрывало, Софья опустилась на краешек дивана. Спрятавшийся было страх снова высунул острый нос: очень уж квартира походила на логово маниака, а не на дом приличного человека. Товарка Софьи по приюту Яравны, Желка, успевшая за свои пятнадцать лет повидать разные виды, рассказывала, что не приведи Заступник попасть на покупку к мяснику или инквизитору: что те, что эти немного свихнутые умом, и затеи у них странные.
Я сделаю все, что вы попросите, мой господин, негромко проговорила Софья. Страх поднимался откуда-то из глубины, становясь все сильнее и безжалостней. Только пожалуйста Ради Заступника Не делайте мне больно.