Одди что-то буркнул в ответ, и на этом конфликт иссяк.
А Берт лежал и думалдумал о том, как быть дальше. Освобождение принесло новые хлопоты, новые тяготы, и никто не мог сказать, что ждало впереди. Прежняя жизнь никогда не вернётся, она ушла, исчезла, обрекая беглецов на неизбежные гонения и презрение со стороны рода людского. Клеймо выжигало человечность, клеймо делало изгоем и свербело вечным проклятием, что довлело теперь над ушедшими от правосудия преступниками. Клеймо обесценивало любое спасение, любой путь, любые надежды на новую жизнь, по крайней мере, среди своего народа.
Глава 2 Эстрид I
Поскрипывали колёса телеги, что катилась по неровной колее среди столпотворения вековых сосен и пихт, затмивших небесную синеву хвойными лапами. Нетронутая человеком глушь, чаща буреломов и болот простиралась на десятки и сотни миль вокруг, пряча небольшие одинокие поселения, разбросанные то тут, то там среди вечнозелёного молчания. Совсем редко здесь можно было встретить замок или город. Таким неприветливым и дремучим выглядело владение барона Уриэна Кобертонаодна из северных областей Катувеллании, дикая, необжитая, суровая. И, разумеется, бедная, ибо скудность населения и тяжёлые климатические условия предполагали крайне малую выручку, которую барон мог извлечь из своих подданных.
А повозка, запряжённая пегой лошадью, одиноко тащилась по дороге, петляющей между древесных гигантов, и везла вглубь тайги двух женщин.
Эстрид лежала, закутанная в плед, и безучастным взором смотрела в небесную твердь, а на миловидном личике, покрытом ещё не зажившими кровоподтёками и ссадинами, то и дело возникало страдальческое выражение, когда телегу встряхивало на очередной колдобине. Всё болело. Слишком мало оказалось недели, чтобы травмы могли зажить, Эстрид даже ходила с трудом, а в дороге предпочитала неподвижно лежать, покорившись воле бывшей служанки Халлы, которая сидела впереди, одетая в мужской наряд, и держала поводья. С накинутым на голову шапероном Халла походила на крупного мужикадаже вблизи было сложно распознать в ней женщину. С одной стороны так и задумывалось, ведь две одинокие путешественницы легко могли стать объектом нападок в глухих селениях, с другойдело было в элементарном удобстве. И хотя Халла поморщилась, когда натягивала грубые холщовые шоссы, отметив, что в её племени мужчины носят «нормальные штаны, а не хрень всякую», такая одежда всё же больше подходила для дороги и охоты, нежели юбки.
Позади лежали лук, колчан со стрелами и фальшион. И оружие, и одежда, и лошадь с повозкойвсё было взято из имущества Эстрид. Именно на этой телеге дочь купца ещё совсем недавно проделала путь от Нортбриджа до поместья Мьёлль. А под боком у Эстрид пристроился бережно завёрнутый в промасленный холст меч Хенгиста. Девушка настояла, чтобы Халла забрала клинок. Эта вещь напоминала о любимом, чьё тело теперь гнило в особняке вместе с телами слуг. Но память нельзя было сгубить или предать, памятьэто всё, что осталось от того короткого счастья, которое Эстрид довелось испытать с любимым.
Телесные муки от побоев были не самым страшным, что она пережила. Унижения и боль потери сделали тусклым взгляд, исковеркали душу, вырвали с корнем и сломали детскую непосредственности и наивность, что до того момента жили в сердце девушки. Вера во всё хорошее была попрана, изгажена и растоптана чужим, жестоким сапогом.
Ехали молча. Поначалу Эстрид было всё равно, куда её везут и что с ней станет. Она желала смерти и временами злилась на бывшую служанку за то, что та не дала убийцам закончить делов такие моменты Эстрид лежала и тихо всхлипывала. Халла жалела её, но жалела молча, изредка поправляла плед, следила, чтобы девушке не приходилось много двигаться. Суровая северная женщина не была склонна к сентиментальностям и не умела выражать эмоции, но в глазах её читалось глубокое сочувствие к горестям несчастной. Хоть Халла и рвалась поскорее покинуть катувелланские земли и вернуться в родное племя, она не смогла бросить девушку на произвол судьбы и взяла с собой, дабы пристроить в ближайший монастырь, где по слухам находился госпиталь.
Четвёртый день тряслись по не езженой колее. По заверениям селян из поместья Мьёлль, женский монастырь находился всего в двух днях пути, но на второй день в одной из редких придорожных деревень, местные объяснили, что до обители ещё далеко, да и госпиталя там никакого нет. Халла огорчилась, но не стала менять направление, решив всё же довести девушку и отдать на попечение сестёр-монахинь. В последнем же селении, которое сегодня проехали путницы, мужики объяснили, что монастырь за лесом у реки, и до негомиль десять, а значит, близился тот момент, когда дороги бывшей служанки и бывшей госпожи разойдутся навсегда.
На очередной яме телега дёрнулась, лужа под колесом расплескалась, Эстрид поморщилась от боли. Ни с того ни с сего накатил страх. Только теперь она осознала, что осталась одна в этом мире. С самого детства заботливая рука отца, а потом любовника-графа вели по жизни юную дочь купца, оберегая от тягот и опасностей. Вряд ли она могла подумать, что однажды затеряется среди диких лесов избитая, опороченная, всеми покинутая. Мир, который простирался за пределами её уютного домика, оказался чужим и враждебным, полным насилия и боли. Теперь это был её мир, и Эстрид стала частью его неоправданной жестокости.
Халла, тихо сказал она, но северянка не услышала.
Позвала громче, та обернулась:
Что случилось? Тебе нехорошо?
Я не хочу туда ехать. Можем отправиться в другое место? из-за отсутствия пары зубов, которые были выбиты одним из ночных налётчиков, Эстрид слегка шепелявила.
Халла вздохнула:
Не знаю, куда ещё тебя везти. Тебе нужны уход и забота. В монастыре самое место.
Но что я стану делать одна?
О тебе позаботятся.
Эстрид на некоторое время замолчала.
Халла, отвези меня домой, попросила она робко, я хочу домой.
Твой дом далекотуда не поеду.
Пожалуйста, Эстрид сделала жалобное лицо, но Халла сидела к ней спиной и не видела, я боюсь. Мне страшно, не знаю, как дальше жить. Не знаю, что будет. Хочу вернуться к отцу в Нортбридж.
Ты, кажется, говорила, что убийц подослала графиня, напомнила Халла, а теперь желаешь ехать туда, где поджидает злейший враг?
Больше не знаю, куда. Тамдом, тамсемья. Или возьми с собой, куда ты едешь. Не бросай только.
Нет, со мной нельзя. Я возвращаюсь в родное племя, тебе там делать нечего: ты из другого народа, ты для насчужачка. Когда выздоровеешь, иди к местному сеньору, покажи бумаги, что я нашла у твоего покойного мужа. О тебе позаботятся. Благородные должны тебя принять: ты одна из них. А янет. В рабство не вернусь. Теперь Халласвободный человек, Халла желает оставаться таковой и впредь.
Эстрид погрузилась в раздумья, много вопросов судорожно роилось в голове, ища ответы. А телега катилась, и тайга тянулась сплошной дремучей стеной по обе стороны, девушка смотрела в небо и видела верхушки деревьев и между ними тонкую полоску мутной, голубоватой дали, затянутой курчавыми облаками.
Халла, снова позвала Эстрид, почему ты хотела убежать? Тебе оставалось служить совсем немного, потом тебя бы отпустили. Разве у нас было плохо? Другие обращаются со слугами хуже. А я никогда никого не обижала. Почему ты решила бросить нас?
Северянка долго молчала, будто не слыша вопроса, пока Эстрид повторно не окликнула её.
Тебе не понять, сухо произнесла Халла, такие, как ты наслаждаются свободой и всеми благами, что даются вам по праву рождения. Ты не знаешь, что значит неволя. Ты не знаешь, что такое попранная гордость. Мне не нужна ваша свобода, я не желаю, чтобы мне её даровал сеньор: Халле унизительны подачки. Свобода моя по праву. Я долго терпела, но сейчас пришло время взять то, что моё, и я взяла, басовитый голос женщины звучал грозно и решительно. Её гордость и воинственность больше не скрывались под маской вежливости, и дикая, суровая ярость, что таилась в непокорном сердце, теперь била ключом.
Я не понимаю, почти шёпотом простонала Эстрид, напуганная таким тоном.
Именно. Ты не была в рабстве, а если бы и была, в тебе нет гордости, какая есть у свободных племён. Катувелланцы променяли гордость на послушание. Вырабы сеньоров. Позволяете себя грабить и отнимать нажитое тяжким трудом, даже мужчины ваши разучились держать в руках оружие и стали пугливы, как крысы. Наш народ совсем другой: каждыймужчина, женщины, даже малые детимогут воевать и охотиться, и просто так в обиду себя не дадут. Жалкую жизнь ведёт ваше племя под пятой лордов, жалкую и ничтожную!
Эстрид не нашла, чего ответить. Она с трудом понимала, смысл речи бывшей служанки, да и не было ей дела до подобных вещей. Горе давно затмило мысли, а туманное будущее не давало покоя.
Дорога плавно завернула влево и вскоре вывела к берегу полноводной реки. Лес отступил, начались поля, где уже зеленели первые всходы. Местами поросшая травой тропа, по которой не так часто ездили повозки, серой полосой тянулась вдоль прибрежных зарослей кустарника. Далёкий грай ворон тревожил висящую над просторами тишину.
В поле среди посевов путницы заметили наполовину обглоданную коровью тушу, чёрные падальщики облепили её, раздирая на части.
В полях никого, заметила Халла, что-то тут не так.
Вдали на прибрежной возвышенности показался двухэтажный каменный особняк, рядом располагалось большое огороженное поселение. И тут женщины поняли, что случилось. И частокол, и дома за ним представляли собой груды обугленной древесины, а на стенах особняка виднелись следы копоти, а от его кровли остались только обгоревшие балки. Поражённые картиной царящей разрухи, путницы, открыв рты, смотрели на пожарище, Эстрид даже приподнялась, забыв о травмах.
Деревня сгорела, произнесла она.
Сожгли, поправила Халла.
Почему так говоришь?
Людей нет. Либо убежали, либо их угнали в рабство, либо убили.
Но кто мог такое сотворить?! ужас, смешанный с растерянностью, навалился на и без того измученную Эстрид.
Надо узнать, Халла стегнула поводьями, лошадь поплелась дальше.
Дорога огибала поселения и вела к монастырю, который находился дальше на берегу. Вблизи обугленные брёвна частокола выглядели ещё страшнее, они торчали вверх скучающей безысходностью, олицетворяя всё самое ужасное, что может постичь человек в этом бренном безмолвии. Эстрид боялась заглянуть сквозь бреши: костлявая бродила тамоб этом говорили вороны хриплым карканьем. Халла не стала заезжать в деревню, направила повозку прямиком к Господней обители. Эстрид изо всех сил вглядывалась вдаль в серые стены монастыря, умоляя высшие силы, чтобы он не пострадал, и чтобы с его жителями всё было хорошо. Но чем ближе подъезжали к ветхой каменной ограде, тем яснее становилось, что и монашескую общину беда не обошла стороной: в небе кружили стаи чёрных птиц.
Издали увидели двух здоровых волков, которые жадно рвали добычу у открытых ворот. Халла остановила лошадь. Долго смотрела на серые мохнатые фигуры.
Волки-людоеды, сказала она, их здесь так называют. Охотятся парами, падалью не брезгают. Ох, и много же там мертвечины, ежели такой лютый зверь понабежал.
Халла подогнала телегу ближе, затем взяла лук, встала в полный рост и выстрелила. Первая стрела вонзилась в землю и только отвлекла животных от трапезы, те приподняли головы и пристально поглядели на людей. Вторая попала в бок волку покрупнее. Зверь заскулил, бросился бежать, но через несколько футов свалился на землю. Другой потрусил прочь от опасного места.
Изъеденная ветрами и непогодой невысокая ограда монастыря была сложена из грубого, плохо отёсанного камня и мало подходила для обороны от вооружённого нападения. Даже зубчатых галерей и бойниц не было. Да и жили тут одни монашки, защитницы из которых так себе. Когда путницы подъехали ближе, картина, открывшаяся им, обеих заставила содрогнуться. У Эстрид прихватило дыхание, разум отказывался принять злую неизбежность разверзшейся пред глазами реальности.
Что это, Халла? пролепетала она. Не может быть! За что?
Халла молчала, поджав губы. Хоть северянка и не была столь впечатлительной, как юная дочь купца, зрелище смутило даже её: столкнуться здесь с подобным женщина никак не ожидала.
Кто же это сделал? опять спросила Эстрид. Какой изверг?
Надо осмотреться: вдруг, кто уцелел, тихо сказала Халла, Жди здесь и гляди в оба. Если чтокричи.
Повязав на пояс фальшион и приготовив лук со стрелой, северянка спрыгнула с воза. Эстрид было схватила её за рукав, но та цыкнула на девушку и отдёрнула руку. Подбежав к воротам, Халла осмотрела двор, прислушалась, а затем скрылась за оградой.
А Эстрид осталась одна посреди творящегося ужаса, испуганно таращась по сторонам и пытаясь унять нервную дрожь.
На воротах покачивалось обнажённое женское тело со следами множественных порезов. Оно посинело и распухло, и мёртвая плоть, облепленная мухами, свисала клочьями, издавая характерный запах. Во дворе виднелись тела в серых рясах. Распаханные жадными клювами птиц, они бесстыдно протухали в мимолётных лучах солнца, застенчиво выглядывающих из-за туч. А прямо на дороге лежали двое мужчин в стёганках, утыканные стрелами и тоже изрядно подгнившие.
Волк-людоед, которого подстрелила Халла, скулил в траве недалеко от ворот. Огромный мохнатый зверь был беззащитен и обречён, ему оставалось только молить о смерти, которая никак не желала придти, чтобы положить конец страданиям.
Казалось, вечность миновала, прежде чем Халла вернулась.
Никого, только покойники, сообщила она, поехали.
Женщина вскочила на воз и подстегнула лошадь, которая устало побрела через ворота, не обращая ни малейшего внимания на бардак вокруг.
Я не хочу туда ехать! пролепетала Эстрид.
А куда ещё? Предложишь лучший вариант? Тут есть крыша и стенывсё, что нам сейчас требуется.
Я здесь не останусь, Халла, увези меня, пожалуйста! умоляла девушка. Мне плохо.
А кому хорошо? Тебе нужен покой. Насчёт тел не волнуйся: вечером вытащу за ограду, чтоб не воняли под боком. Тех, кто это сотворил, тоже не стоит опасаться: делать им здесь нечего. Всё, что можно было разграбить и сжечь, они разграбили и сожгли. Вряд ли вернутся.
Пока ехали через двор, Эстрид с отвращением озиралась по сторонам. Повсюду лежали трупы. У некоторых монахинь были разорваны рясы и обнажены нижние части распухших и размякших тел. Кровь засохла на одеждах, кровь смешалась с дорожной пылью. И мухи настойчивым жужжанием доходчиво объясняли каждому, что теперь это их владение. Производя угнетающий гул, они радостно пировали на останках служительниц Хошедара.
Ты меня не оставишь тут одну? Эстрид с мольбой посмотрела на бывшую служанку.
А куда я денусь? Халла не поступит подло, не бросит беспомощную девочку на произвол судьбы. Отлежишься, выздоровеешь, а там что-нибудь придумаем.
Но что за изверги сделали такое? Кто посмел в Господней обители совершить столь мерзкое злодеяние?
Те, кто не почитают твоего бога. Какое-то племя приплыло по реке с севера. Кто именно, не ведаю. Но для них твои святыниничто. Они пришли убивать и грабить. Быть может, неурожай и голод погнали воинов на югне знаю. Нет в этом ничего необыкновенного, таков порядок, заведённый испокон веков: катувелланские лорды режут нас и угоняют в рабство, мы режем их людей. Это вражда тянется столетия и не скоро закончится. Могу сказать лишь то, что мужчины этой местности слишком сильно приросли к плугу и разучились воевать, раз были не в силах защититься, имея каменные стены.
Но это ужасно! воскликнула Эстрид.
Это жизнь, девочка, привыкай.
Монастырь представлял собой длинное, двухэтажное каменное здание с одноэтажной боковой пристройкой и колокольней. Тут же, за оградой, расположилось маленькое, на вид очень древнее святилище. Амбары, хлева и конюшня стояли нет.
Ваши племеназвери, а не люди! вымолвила она, Разве тебе не жалко этих бедных женщин? Зачем так поступать? Зачем творить пустыевсё имущество и скот налётчики забрали.
Халла повела Эстрид на второй этаж. Поднимаясь по узким, высоким ступеням, девушка почувствовала себя совсем плохо: мутило то ли от болей, то ли от увиденного во дворе. Ей становилось не по себе от мыслей о том, что обитель Господа превратилась в обитель страданий и смерти. Жуткие картины заставили вернуться в ту страшную ночь, вновь пережить боль, унижение и пронзительное, бездушное зверство мучителей, что измывались над ней в сладострастной жестокости. Местные обитательницы тоже вынесли подобное. Но они умерли, они свободны. Эстрид
насилие и причинять боль?
В узеньком коридоре на втором этаже царил мрак, двери келий тянулись по обе стороны, некоторые были распахнуты настежь, мёртвое тело лежало в дальнем углу. Халла вошла комнатушку рядом с лестницей, Эстрид проследовала за женщиной, и в нос ударил запах старого тряпья, который показался райским ароматом по сравнению с тем, что было во дворе. Убранство комнаты составляли дощатая кровать, да почерневший от времени стол в углу. На неоштукатуренной стене белел намалёванный глаз Всевидящего.