Поначалу я и сам так думал, когда на всех парах сюда летел, преспокойно возразил сказочник. Намеревался сдаваться как беженец. Но, поостыв немного, вник: лучше объявить себя новоявленным Джо Слово, нежели беглым офицером-коммунистом. Ребе, если вы мне не верите, хотите, чтобы они поверили! Засадят за решетку или вышлют в двадцать четыре часачтобы и духа здесь не было!
Джо Слово задумался раввин. Ты слишком умен, мой мальчик что настораживает не меньше, чем твой рассказ. Да и как прикажешь понимать: картежник, стрельба, если ты еврей. Антисемитов не перестреляешь, другой путь у нас
Защищался я
А ноги для чего, голова-то у тебя в порядке. Вон наплел тут чего
Не поможетепропаду, ребе, канючил Шабтай.
Родители твои где? В интонации раввина впервые мелькнула нотка участия.
В Ковно, ребе.
Помогаешь им?
Непременно, о чем речь!
Сын преступник, как они теперь?
Сестра с ними, поможет Да и устроюсь рано или поздно, а там посмотрим
Документы хоть в порядке?
Все бросил, рванул, сломя голову
Тогда не знаю Отпадает и Израиль, без документов не возьмут и туда, да и записан ты русским. Право, не знаю
Ребе, я не спал трое суток, в себя бы прийти, да и денег ни гроша! взмолился сказочник.
Раввин окинул Шабтая безразмерным, как толща времени взором, полез за очками в карман. Одев их на изящную, явно не семитскую переносицу, молвил:
Сходи проветрись, минут двадцать. Позвоню пока
Точно на крыльях, Шабтай понесся к припаркованному на стоянке джипу. Забравшись в него, вытащил из бардачка паспорт, бумажник и еще несколько бумажек. Полез под сиденье и извлек нечто оттуда. Рассовав все по карманам, чуть осмотрелся и выбрался наружу. Запер авто и заторопился обратно. Его преследовала мысль: «Перегнать джип, завтра же, как можно дальше от храма!»
Раввин, уже с одним габаем, стоял у дверей синагоги и с нетерпением посматривал по сторонам. Казалось, вот-вот отчалит. Увидев поспешающего Шабтая, о чем-то распорядился. Спутник убыл, дабы, как окажется, пригнать ко входу автомобиль.
Через сорок минут в наибеднейшем, но белом квартале Йоханнесбурга из фешенебельного «Линкольна» высадились необычные для этой округи пассажиры: почтенный старец в шляпе и длинном лапсердаке (невзирая на духоту), мужчина средних лет в дорогом костюме и с экзотическим головным убором-блюдечком и помятый, встревоженный молодой человек, то и дело озирающийся. Троица двинулась к двухэтажному, обшарпанному зданию с поржавевшей, полуоторванной вывеской «Dutch Reform Church оf JohannesburgHomeless Asylum».
Глава 11
Чего не зеваешь, Петя? После ночной ведь.
Позеваешь тут
Нелегкая вчера кого несла: пьянь, суицид или сердечников?
Всех чохом, но беда не в этом
Что значит?
Работать не давали, к телефону каждый час
С каких это пор дежурного зовут?
Сам не пойму Если кто и звонит ночью, сестра, не вникая, посылает. Сегоднягде только не откапывали меня! Странно даже не представился. Четырежды дергал: «Куницын Викторчто с ним, в сознании ли?» Когда блатной у нас, главврач предупреждает
Курицынкто-то новенький?
Куницын, а не Курицын.
Один хрен!
Да и случай этотпрямо для учебников!
Вся наша жизнь в совкесплошная энциклопедия
Игорь, случаймедицинский, совок здесь ни при чем.
Давай, прогоним по-быстрому, с больными Мне заступать, тебе на боковую. Прямо посерел весь
Так вот, Игорь, пацаны этифельдшер, кто доставил, рассказывал
Ножевые?
Поменялись бы на ножевые с радостью.
Это чтометафора?
Ослепли они, антифризом траванувшись.
Ничего нового, моющий под краном руки Игорь, глубоко вздохнул. Но почему об этих вывихах, отнюдь не врожденных, кроме нас, врачей, никто не задумывается, спрашиваю я себя.
Краник вдруг зачихал, и вода литься перестала.
Бди! Опять! Сами же, твари, за жизнь свою дрожите, как все! заорал Игорь.
От крика трубы не оттают, а морозы крещенские не спадут, с какой-то серой, стариковской горечью отчитал Петр Туманов, врач-реаниматолог восьмой клинической больницы Москвы.
Остановились на чемантифризе? все еще хмурясь, подал голос Игорь Сова, заведующий реанимацией и друг Петра Туманова. Душа его металасьмежду неловкостью, которую он испытывал к другу, чурающемуся горлопанства, и лютой ненавистью к устройству жизни, без копейки сотворившего его врачомдля больниц, не знающих одноразовых шприцов
Когда дверь вышибли, они вернулся к своей истории Петр.
Какую дверь? перебил его приятель.
Закрылись они в подвале. Киряли ведь!
Русская рулетка Нет, что это я? Ромовая баба по-русски, а-ля антифриз!
Так вот, фельдшер сообщил, что они катались по полу!
Где же еще им? Лезть на стену что ли, без глаз?
Игорь, не перебивай! Катались они, обнявшись, клубком. При этом вопили, как резанные. Ни в одном учебнике о подобном ни слова!
Петя, ты хоть врач от бога, но явно не русский. Убежден, что и Павлов не был русским. Скорее всего, обрусевшим шведом или англичанином. От его учения за версту несет прилизанной Европой. Что мы знаем о человеке вообще? Немцытвари, конечно, но в одном их заслуга бесспорна: всю эту лживую, зацикленную на гуманизме медицину они отважились вспороть, норовя докопаться до сути. Подоплеки не ищи, пацаны-то русские! Умом Россию не понять, душой Россию не измерить продекламировал заведующий реанимацией.
Что ты несешь, Игореша!
Каюсь, прости, занесло. В этой долбанной стране, кроме как паясничать, занятия не вижу! Да, телефонные звонки откуда?
Знаешь, вся эта историякакая-то несусветная, из любой привычной схемы выламывается, взволнованно заговорил Петр Туманов. Двое траванувшихся из одного подъезда, кореша, шпана местная. В своем подвале и кирялиприбывшая вслед мать причастила. Личность третьего поначалу установить не могли. Женщина его не знала, сам он без сознания, а документовникаких. У собутыльниковпечать порока на лице, его же лицохоленое, умное. Когда раздели парня, я рот приоткрылодни бицепсы. Если не культурист, а спортсмен, то, видать, серьезный. «Химики»-спортсмены, как тебе известно, у нас еще не отмечались. Придя в сознание, он назвал имя, адрес и телефон. Я чуть не ахнул. Те дома с детства знаю: ЦК, Совмин, прочая номенклатура.
После нашего звонка отец прибыл почти сразу. С проходной звякнули: на территории «Волга» с правительственными номерами, к вам. Здесь я связал все воедино: адрес парня, номер «Волги» и иные нестыковки.
«Где он!» отец с места в карьер. Говорю: «К нему нельзя, только в себя пришел!» «Номер палаты, спрашиваю!» голосом, не терпящим возражений. «Вы хоть знаете, что с ним?» кричу я вдогонку. Увидел все сам Заглядываю через полчаса. Смотрю: глаза стеклянные, уставился в одну точку. Руку сына к своей щеке прижал. Классический шок. Сын же кричит, костерит кого-то: «Меня угробил, дяди Сашин черед!» Психоз, понятное дело Не отец же «микстуру» в рот лил. Тут меня к телефону. Думал, главврач зовет, мало ли что Голос густой, приятный, но ощущение, будто звонишь сами не лишь бы о чем, квартиру канючишь, вне очереди. Почти на цыпочки встал, ни много ни мало. Какая там реанимация Себе не принадлежишь, внемля.
Куницын Виктор, что с ним? спрашивает.
Интоксикация с потерей зрения, отвечаю.
Жить будет?
Будет, но ослеп, похоже, необратимо.
В сознании?
Да! Психоз, правда
О чем говорит?
В психозе не говорят, понос этоподкорки
Мне нужно знать! сказал так, будто за яйца хапнул.
Пересказываю, что слышал: «Меня угробил, дяди Сашин черед».
Перезвоню через час, после длинной паузы.
Вскоре вижу: Куницын-старший уже в коридоре. Рядом, откуда ни возьмись, два мордоворота. Охрана, а может, стража Хоть и вышибалы, но при галстуках. Через час новый звонок от инкогнито. По манере вещатькомандует всю жизньмайка к спине липнет. Вопросы те же: Куницын, в сознании ли и что говорит? Признаться, я и не заглядывал, не до того было. Новые больные косяком. Промычал что-то Фальшь уловил сразу: «Заходить каждые четверть часа». Я ему: «В отделении аврал, да и отец с ним, в курсе он». «К следующему звонкувсю картину» обрубил, будто об отце не расслышал. Бегу в его палату. Вижу: пацан привязан, вырывается. Только что идти, а вернее, ползти надумал. Привязали. «Укол успокоительный, немедленно!» приказываю. Пока кололи, он крикнул: «Любил тебя, батя, так, что и убить решился! Подставил» Тут пронзило меня: не психоз это, другое, совсем другое
Что дру? Губы завреанимацией точно защемила клипса страха.
Остается лишь догадываться развел руками Петр.
И впрямь аномалияхоть сюжетом, а хоть по Павлову. Давай с пацана обход начнем, слушавший друга, точно Севу Новгородцева через глушилки, Игорь решительно встал.
В палате Виктора Куницына не оказалоськойка его была пуста. О пациенте напоминали лишь жгуты, аккуратно сложенные на тумбочке, да примятая постель.
Дежурная медсестра на вопрос «Где Куницын?» ответила: «Петр Федорович, сами же распорядилиськ офтальмологу! Санитары увезли, будто новенькие С полчаса как».
Друзья переглянулисьто ли в растерянности, то ли во взаимопониманиии бессловесно двинулись на обход.
Петр Туманов смотрелся измотанным и чуть растерянным. Правда, в его потухших глазах то и дело вспыхивал изыскательский огонек. Его же друг и шеф, Игорь Сова, напротив, был предельно собранзаписывая в блокнот любую мелочь, притом что прежде такой пунктуальностью не отличался. Кроме того, с опаской оглядывался, порой на стены, к которым придвигался вплотную.
Трудись, Игорь, пойду, напутствовал Петр Туманов, передав последнего больного.
Да-да! Игорь Сова вновь оглянулся. Казалось, не прочь распрощаться поскорее.
Непыльного дежурства. Петр Туманов с тревогой во взоре протянул Игорю руку.
Ступай, Петька, не мозоль глаза Игорь Сова вместо рукопожатия хлопнул товарища по ладони.
Обидевшись на двусмысленный жест, а может, крутой поворот в мировосприятии друга, кухонного антисоветчика-балагура, заскочившего вдруг в личину прилежного, запуганного обывателя, Туманов с кислой миной стал разворачиваться. Но остановился и сказал:
Катались они по полу
Кто они? зло перебил сменщик с не врачебной фамилией Сова.
«Химики».
Неужели ты, Петя, ни хрена не понял?! И запомни: я всего этого не слышал!
Катались они, не обнявшись отстаивал свое право на мнение Петр Туманов. Спортсмен их к себе прижимал. Не душил, а именно прижимал, как бы оберегая. Еле вырвали. Ключ из замка они вынули, а ослепнув, найти, понятное дело, не смогли.
Глава 12
Начальник финансового отдела внешней разведки СССР полковник Дмитрий Богданов корпел над балансом ушедшего семьдесят девятого года. Близилась полночь, но столь поздние бдения ни у кого в Первом управлении, канцелярии высших национальных интересов, вызвать подозрений не моглипо такому графику начфин трудился второй месяц кряду. Его огромная, могучая страна две недели как жила восьмидесятым, отчитавшись перед безликой, но трансконтинентальной по охвату бухгалтерией за минувший год. Ему же пока не выходило с балансом семьдесят девятого расквитаться.
Между тем Богданов совсем не унывал. Такой график отчетности сложился еще при его предшественнике, и за последние пятнадцать лет с верхами по этому поводу трений не возникало. Отправь лишь своевременно просьбу в финансовый отдел Комитетане заставит себя ждать отсрочка в четыре недели, а то и больше.
По большому счету, любая отчетность его структурычистой воды бюрократия, а то и липа. Ведь бюджет Первого управления КГБ относился к разряду наиболее оберегаемых в СССР (и не только) тайн. Ни в одном фолианте Госплана проследить его конфигурациюпустая затея! Как и у Минобороны, из отчета в отчет перетекала лишь цифирь довольствия и зарплат.
Кому следовало, кое-что об операциях советской разведки, конечно, знал, но скупые сведения передавались полунамеками, из уст в уста. В самом Политбюро среди посвященныхлишь генсек и предсовмина, ну и сам председатель, по штату. Отдадим должное: «красные масоны» стеречь свои тайны умели.
На заседаниях Политбюро задачи из компетенции КГБ обсуждались часто, но разведоперации за рубежом не упоминались даже вскользь. Несомненно, Андропов в общих чертах держал Брежнева и Косыгина в курсе, но все их рауты по делам шпионским сводились к выколачиванию денег. Да и геронтократов, живших от таблетки к таблетке, вся разведывательная заумь скорее раздражала. Диссидентытут ясно все: устои, ошейник при-стег-нуть! Но к чему нам столько агентов «вливания», пережив инсульт, артикулировал Ильич
К тому же сам Юрий Владимирович начинку внешнего сыска знал не многим более, чем старшим по чину докладывал. Вследствие предательства нескольких агентов, сплавивших МИ-6 и ЦРУ массу чувствительных «примочек» службы, в Управлении две трети усилий уходило на укрепление режима секретности. При желании Андропов мог затребовать любую папку, на что разок-другой отважился, но, упершись в «Агент «А» в стране «Б», выполняя задание «В», на шпионскую экстерриториальность, замотанную крест-накрест конспирацией, стал смотреть сквозь пальцы.
Безусловно, по делам службы Андропов и Остроухов общались регулярно, но после введения правил мега-секретности между ними установилась негласная хартия: «Вы нам, Юрий Владимирович, свободу действий и требуемые фонды, мы же, разведка, больше ни одного провала. Но письменных докладов отныне никаких. Лишь устныеВам и заму-куратору».
На этом и размежевались: нечто вроде кодекса полевой хирургии до более внятных времен.
Вместе с тем старый партийный волк Андропов в доверчивых простофилях не значился. Понимая, что режим сверхсекретности в жизни спецслужбыданность, пускать дело на самотек вовсе не собирался. Решил, хотя бы для блезиру, внедрить контрольно-профилактическое звено. Назначив подполковника Ефимова инспектором Управления по бюджету, хоть и подчиняющегося Остроухову, но негласнос полномочиями выходить на председателя напрямуюон прорезал глазок в чугунной двери, запирающей логово профессионалов. Проникновение в святая святыхтайны фискальныеделало работу службы, пусть не прозрачной, так осязаемой.
Получив три месяца назад под дых, концерн «Остроухов, Куницын, Богданов и сын блудный», мягко сказать, приуныл. На тот момент миллион зелененьких из бюджета Управления ускакал, найдя пристанище в одной из банковских ячеек Европы. Рисуя, как кружева, мудреные, троекратно запутанные схемы, свежеиспеченная, хмелеющая от безнаказанности фирма-оборотень споро «ткала» и второй. Третийпод их патронажем, хотя и вслепую«достреливал» Иоганн: работая в «две смены», он регулярно пополнял их секретный счет. Троицу аж от азарта вело, а тут не то чтобы едетнавечно в их пенатах прописан ревизор!
Посовещавшись, горе-предприниматели решили ботсванский проект все-таки не стопорить. Резко возвращать «лимон» в родные авуары сулило наследить, возможно, больше, чем при его изъятии. Но не менееоднозначно. Ведь провели-то его, в основном, под мероприятия, числящиеся лишь на бумаге. Их наяривали будто вновь обращенные, но на самом деле мифические агенты, без имени, должности и звания. Спрятав концы в воду, резко извлечь и вернуть на берег не так то просто. Пенька разбухласуши и перебирай
«Великолепное трио» обкатало проблему на стенде вероятности и отважилось все оставить на своих местах. Остроухов навел справки и выяснил, что Ефимов в Комитете человек новый, в недавнем прошломдоцент кафедры экономики военного института перевода. За границей ни разу не был, практического опыта в сфере западной монетарной системы не имел. К тому же ни о каком допуске к делам особой секретности и заикнуться не мог. Одним словом, гоняй костяшки на счетах и гадай задачки со всеми неизвестными на кредитной гуще
На тот момент чадило, обжигая волосяной покров на заднице, иное: как заткнуть глотки многочисленной агентуре, работающей под дипломатическим прикрытием? Хоть по ведомству она плоть от плоти внешняя разведка, но формально и административно, как ни крути, челядь Громыко. Взбунтуйся кто-либо из них из-за немотивированного прикрытия разработки, правдоискатель мог воспользоваться своей, неподконтрольной КГБ, связью. А случись бунтарей объявится несколько, Андрей Андреевич, вне сомнения, учуял бы неладное
Да и без диппочты МИД можно было обойтись, адресовав «телегу» самому Андропову. Не по уставу, конечно, да и риск подставиться бешенный, но пока амбиции движут миром, даже такая инфернальная конструкция, как государство-динозавр СССР, в неизбывной опасности. Кому как не им, кругу избранных, коих набиралась от силы сотня в многострадальной, троекратно сбившейся с пути страны, этого было не знать.