Клеменс ХаусманВОЛЧИЦА
Незабвенной памяти
Э. В. П.
«Ты будешь иногда думать обо мне?»
Просторная горница усадьбы была озарена пылающим огнем очага и гудела от смеха, разговоров и шума работы. Никому не дозволялось бездельничать, кроме самого меньшего и самой староймаленького Рола, обнимавшего сейчас щенка, и древней Треллы, чьи усыхающие руки возились с вязаньем. Наступил ранний вечер, и с десяток или больше батраков собрались в длинной комнате. Несколько человек занимались резьбой, и им были предоставлены лучшие и наиболее освещенные места; другие мастерили либо чинили рыболовные снасти и упряжь, а три пары рук плели большой невод. Почти все женщины разбирали и перемешивали гагачий пух или мелко рубили солому. Здесь же стояли недвижные ткацкие станки; но колеса трех прялок стрекотали наперебой, и самая тонкая и быстрая нить из трех бежала между пальцами хозяйки дома. Рядом несколько детей были поглощены плетением фитилей для свечей и ламп. В центре каждой кучки работавших горела лампа, а сидевшие поодаль от огня согревались живым теплом двух жаровен с тлеющими древесными угольями, запас которых время от времени пополнялся из щедрого очага. Отблески его пламени плясали в самых темных уголках, далеко за пределами бледных пятен света от ламп.
Соскучившись играть со щенком, маленький Рол тотчас выпустил его из рук и набросился на Тира, старого волкодава. Пес дремал, скуля и дергаясь в своих охотничьих снах. Рол растянулся ничком рядом с Тиром, его детские ручки обвили мохнатую шею, кудри касались черной морды. Тир небрежно лизнул мальчика в щеку и потянулся с сонным вздохом. Рол призывно рычал, перекатывался с боку на бок и толкался, но старый пес лишь спокойно терпел и рассеянно помаргивал.
Так вот тебе! воскликнул Рол, возмущенный таким пренебрежением к своей особе, и кинул щенка на спину этого воплощенного достоинства, презревшего в нем товарища по играм.
Пес не обратил на щенка никакого внимания, и мальчик побрел прочь, чтобы поискать развлечений где-нибудь еще.
В дальнем углу он заметил корзины с белым пухом. Он скользнул под стол и пополз на четверенькахобычная манера ходить на двух ногах ему была не по душе. Оказавшись возле женщин, Рол некоторое время полежал неподвижно, упершись локтями в пол и подперев подбородок ладонями.
Одна из работниц, заметив его, кивнула и улыбнулась, и вскоре он выскользнул из-за ее юбок и стал тихонько перемещаться между женщинами, пока не нашел случая завладеть пригоршней пуха. Затем мальчик вновь пересек под столом горницу и вынырнул рядом с прядильщицами. Здесь он свернулся калачиком у ног самой молодой, укрывшись за ее коленями от посторонних взглядов, и предупредил ее вмешательство, тайком протянув с доверчивой улыбкой кулачок со своей драгоценностью.
Двусмысленный кивок девушки Рол воспринял как разрешение и тут же приступил к задуманной игре. Взяв клочок белого пуха, он осторожно выпустил его из пальцев рядом с вращающимся колесом. Ветер, поднятый стремительным движением, подхватил пух, закружил его все расширяющимися кругами, и наконец пушинка поплыла в воздухе, как неторопливая белая бабочка. Глазки Рола вспыхнули от восторга, зубки сверкнули в беззвучном смехе. Закружился еще один белый клочок, и еще один, как крылатый мотылек в паутинеи поплыли вслед за первым. Но вскоре горстка пуха иссякла.
Рол подался вперед, осматривая горницу и раздумывая о новом путешествии под столом. Плечом он на миг задел колесо прялки и поспешно отодвинулся. Колесо дернулось, возобновив вращение, и нить оборвалась.
Непослушный Рол! сказала девушка.
Самое быстрое колесо тоже остановилось. Хозяйка дома, тетка Рола, наклонилась и, увидев внизу кудрявую головку, велела мальчику не шалить и отослала его в угол, где сидела старуха Трелла.
Рол повиновался и через несколько минут благоразумной сдержанности снова начал бочком пробираться по комнате, стараясь не попадаться тетке на глаза. Когда он очутился среди мужчин, те подняли головы, проверяя, лежат ли их инструменты рядом, подальше от ручек Рола. Тем не менее, мальчик вскоре стащил отличное долото и опробовал его на ножке стола. Решительные возражения резчика на сей счет привели Рола в замешательство, и он на целых пять минут скрылся под столом.
Сидя там, как отшельник, он разглядывал множество ногнастоящий лес ног окружал его, почти заслоняя свет. И как же странно выглядели некоторые ноги: одни были искривлены в тех местах, где ногам полагалось быть прямыми, другие в положенных местах изгибов торчали прямо, будто палки, и все они, как сказал себе Рол, казались «приколоченными по-разному». Иные были скромно спрятаны под скамьи, другие протянуты далеко под стол, вторгаясь в личные владения Рола. Он вытянул свои короткие ножки и оглядел их поначалу критически, а после, сравнив с прочимиблагосклонно. Почему не все ноги сделаны так, как у него, или так, как вот эти?
Ноги, заслужившие одобрение Рола, находились чуть в стороне от остальных. Он подобрался поближе и опять сравнил их со своими. Лицо мальчика помрачнело: сколько бесчисленных дней должно пройти, прежде чем его ноги тоже станут длинными и сильными! Рол надеялся, что они будут точно такими же, с ровными костями и крепкими мышцами.
Несколько мгновений спустя длинноногий Свен почувствовал, как маленькая ручка ласкает его ступню, и, посмотрев вниз, встретился взглядом с поднятыми вверх глазами своего маленького двоюродного братца Рола. Лежа на спине, Рол продолжал нежно поглаживать ногу молодого Свена и долго оставался спокоен и счастлив. Он следил за движениями сильных искусных рук, сжимавших блестящие инструменты. Порой Свен сдувал мелкие опилки, и они падали Ролу на лицо. Но вот мальчик осторожно приподнялся, боясь вызвать резким толчком недовольство мастера и, обхватив ногами и руками ногу Свена, положил голову ему на коленожест чудесного детского преклонения перед героем.
Рол был более чем доволен, ибо Свен на миг прервал свою работу, шутливо обратился к нему, погладил его по голове и потрепал кудри. Рол сидел тихо, насколько позволяла это ребячья непоседливость, и Свен позабыл о нем. Резчик даже не почувствовал, как Рол бережно выпустил его ногуи вовсе не заметил, как был ловко похищен один из его острых инструментов.
Не прошло и десяти минут, как снизу, с пола, донесся жалобный вопль, вскоре достигший всей мощи здоровеньких легких Рола: его рука была рассечена поперек, и обильное кровотечение ужаснуло мальчика. Последовала суета, утешения, рану промыли и перевязали, заплаканного и подавленного ребенка немного побранили и, когда его громкий крик перешел в редкие всхлипывания, отослали обратно к скамье у очага, на которой клевала носом старая Трелла.
После внезапной боли и испуга тихий уголок у огня даже понравился Ролу. Да и Тир больше не пренебрегал им: пробужденный рыданиями, он выказал всю собачью заботу и сочувствие, облизывая ребенка и сочувственно глядя на него. Кроме того, Рол ощущал легкий стыд. Зря он так плакал. Он вспомнил, как однажды Свен вернулся домой с убитым медведем; разодранная у плеча рука охотника бессильно свисала, губы его побелели от боли, однако он ни разу не поморщился и не издал ни звука. И бедный маленький Рол еще раз всхлипнул, подумав о своем малодушии.
Свет и тени языков пламени стали нашептывать мальчику причудливые истории, а ветер в трубе то и дело утвердительно подвывал. Огромное черное жерло дымохода, нависшее высоко над очагом, поглощало, как таинственный омут, сизые клубы дыма и сверкание возносящихся искр; а там, высоко во тьме, слышался ропот, раздавались стоны и загадочные шорохи, так что порой дым в страхе устремлялся назад и тучами поднимался к крыше, где незримо растворялся среди стропил. А потом ветер начинал отчаянно гоняться за своей потерянной добычей и носиться вокруг дома, стуча и визжа у двери и окон.
После одного особенно яростного порыва наступило затишье, и Рол удивленно поднял голову и прислушался. Гомон голосов также смолк, и за дверью со странной отчетливостью можно было различить какие-то звукидетский голосок, стук детских рук. «Откройте, откройте, впустите меня!»пропищал этот тоненький голосок где-то внизу, пониже дверной ручки, и засов задребезжал, как будто ребенок, встав на цыпочки, дергал дверь. Вновь раздался тихий, слабый стук.
Один из работников, сидевший у двери, вскочил и распахнул ее.
Здесь никого нет, сказал он.
Тир поднял голову и испустил громкий, протяжный, зловещий вой.
Свен, не в силах поверить, что слух обманул его, встал и направился к двери. Стояла темная ночь; облака набухали снегом, падавшим урывками, когда ветер утихал. Нетронутый снежный наст тянулся до самого крыльца; никого не было видно или слышно. Свен напряг глаза и огляделся, но увидел лишь темное небо, первозданно чистый снег и стену черных елей на вершине холма, клонящихся под ветром.
Наверное, это был ветер, сказал он и закрыл дверь.
Многие выглядели испуганными. Звук детского голоса был так отчетливи эти слова: «Откройте, откройте, впустите меня!» Ветер мог скрипеть деревом или дребезжать засовом, но не умел говорить детским голосом и стучаться мягко и тихо, точно пухлый детский кулачок. Вдобавок, этот странный, необычный вой волкодавадурное предзнаменование, как ни крути. И люди говорили друг с другом о неизведанных и странных вещах, пока укоризненное замечание хозяйки не вынудило их перейти на еле слышный шепот. После и он растворился в молчании, и какое-то время в горнице царила неловкая скованность; затем холодный страх понемногу растаял, и снова поднялся гул разговоров.
Но спустя полчаса негромкая возня за дверью заставила все руки и языки замереть. Все подняли головы, все устремили взгляд на дверь.
Это Христиан, он опаздывает, сказал Свен.
Нет, нет, то было слабое шарканье, а не поступь молодого человека. Неуверенные шаги приблизились, послышалось тяжелое постукивание палкой по двери и пронзительный старческий голос завопил: «Откройте, откройте, впустите меня!» И снова Тир вскинул голову в долгом печальном вое.
Резкий голос и постукивание палки стали удаляться, но Свен уже бросился к двери и широко распахнул ее.
Опять никого, спокойно произнес он, хотя в глазах его стоял страх. Он видел пустынную снежную долину, низко плывущие облака, а между нимистену темных елей, клонящихся на ветру. Свен закрыл дверь, не сказав больше ни слова, и вновь пересек комнату.
Побледневшие лица повернулись к нему, словно ожидая разгадки тайны. Под этими немыми вопрошающими взглядами впору было утратить всякую решительность и самообладание. Свен в замешательстве глянул на хозяйку дома, потом снова на перепуганных людей и торжественно, перед всеми, осенил себя крестным знамением. Руки затрепетали в воздухе, когда все перекрестились вслед за ним, и мертвая тишина всколыхнулась, как от громкого вздоха: люди задышали свободнее, словно знак креста принес им волшебное облегчение.
Даже хозяйка, мать Свена, была встревожена. Она оставила свою прялку, подошла к сыну и заговорила с ним так тихо, что никто не смог ничего разобрать. Но миг спустя ее голос снова стал резким и громким, ибо все обязаны были услышать упрек в «языческой болтовне», брошенный ею одной из девушек. Быть может, она пыталась заглушить этим укором собственные опасения и дурные предчувствия.
Все прочие невольно заговорили теперь вполголоса. Приглушенный рокот голосов порой прерывался, и горницу окутывала тишина. Инструменты двигались по возможности бесшумно и тотчас замирали, когда дверь начинала постукивать от порывов ветра. Через некоторое время Свен поднялся, направился к работникам, сидевшим ближе других к двери, и стал бродить вокруг них под предлогом советов и помощи неумелым людям.
Снаружи, на крыльце, послышались мужские шаги.
Христиан! разом произнесли Свен и его мать, он уверенно, она внушительно, дабы вновь запустить остановившиеся было колеса прялок. Однако Тир поднял голову и разразился ужасающим воем.
Откройте, откройте, впустите меня!
Голос был мужским, и дверь тряслась на петлях и содрогалась от ударов мужской руки. Свен видел, как доски ходили ходуном, и быстро распахнул дверь, но перед ним оказалось лишь пустое крыльцо, а дальшетолько снег, небо и еловые ветви, колышущиеся на ветру.
Он долго стоял, придерживая дверь. Буйный ветер врывался в горницу волнами ледяного холода, но холод страха опережал его и словно замораживал биение всех сердец. Свен отступил назад и поднял огромный плащ из медвежьей шкуры.
Свен, куда ты собрался?
Не дальше крыльца, мама, и он вышел, закрыв за собой дверь.
Он завернулся в тяжелый мех и, прислонившись к самой защищенной от ветра стене крыльца, собрался с духом, чтобы встретиться лицом к лицу с дьяволом и всеми его присными. Изнутри не доносилось ни звука; слышался лишь треск и рев огня.
Было очень холодно. Ноги Свена онемели, но он не решился притоптывать ими, боясь испугать оставшихся в доме. Он не сдвинулся с крыльца и не оставил ни единого следа на нехоженой белизне. Снег лег на землю не менее двух часов тому, и значит, некому было бродить у дома, стенать и стучаться в дверь. «Когда ветер утихнет, снега выпадет еще больше», подумал Свен.
Почти целый час он простоял на страже и не увидел ни одного живого существа, не услышал ничего необычного.
Я больше не стану здесь мерзнуть, пробормотал он и вернулся в дом.
Одна из женщин издала сдавленный крик, когда Свен приоткрыл дверь, а затем вздохнула с облегчением, когда он вошел. Никто его не расспрашивал, только мать спросила с напускным равнодушием: «Ты не видел Христиана?»как будто ее беспокоило лишь отсутствие младшего сына. Едва Свен подошел поближе к огню, как в дверь отчетливо постучали. Тир вскочил со своего места у очага, его глаза были красными, как огонь, оскаленные клыки белели в черной пасти, шерсть на шее встала дыбом; перепрыгнув через Рола, пес бросился к двери, яростно лая.
За дверью раздался звонкий мелодичный голос. Лай Тира заглушил слова.
Никто не поспешил открыть. Все смотрели на Свена.
Он решительно подошел к двери, отодвинул засов и распахнул дверь.
В горницу скользнула женщина в белом.
Не призрак! Живая красивая молодая.
Тир прыгнул на нее.
Она ловко уклонилась от острых клыков, взметнув полы своего длинного мехового одеяния и, выхватив небольшой обоюдоострый топорик, взмахнула им, готовая отразить нападение.
Свен прикрикнул на пса, схватил Тира за ошейник и силком поволок его прочь.
Незнакомка неподвижно стояла в дверях, выставив ногу и вскинув руку с топориком, пока хозяйка дома не заторопилась к ней. Свен, поручив заботам других разъяренного Тира, вернулся, закрыл дверь и извинился за столь враждебное приветствие. Тогда незнакомка опустила руку, подвесила топор к поясу, распустила мех у лица и сбросила с плеч длинную белую мантиюпроделав все это словно одним движением.
Это была девушка, высокая и белокурая. Наряд ее был странным, наполовину мужским, но не лишенным женского изящества. Тонкая меховая туника, спускавшаяся чуть ниже колен, служила ей единственной юбкой; под ней на девушке были башмаки на скрещенных кожаных завязках и облегающие штаны наподобие тех, какие носят охотники. Белый меховой капюшон низко спускался на лоб; полоски меха, как бахрома, свисали с его краев ей на плечи. Две из них при ее появлении были завязаны спереди у горла, но теперь откинутый назад капюшон позволял видеть длинные и очень светлые локоны на плечах и груди, ниспадавшие до самого пояса с костяными вставками, где поблескивал топор.
Свен и его мать усадили незнакомку у очага, не задавая вопросов и ничем не проявляя свое любопытство, пока она сама не поведала о долгом путешествии к жившей вдалеке родне, о том, как обещанный ей проводник куда-то подевался, а знаки и вехи оказались ошибочными.
Одна! в изумлении воскликнул Свен. Неужто ты проделала такой долгий путь, всю сотню лиг, в одиночку?
Да, отвечала она с легкой улыбкой.
Через холмы и пустоши! Да ведь люди там свирепые и дикие, как звери.
Девушка с немного презрительным смешком указала на свой топор.
Я не боюсь ни человека, ни зверя, но некоторые боятся меня.
И она стала рассказывать захватывающие истории о жестоких схватках и смелой жизни вольной охотницы, которую вела.
Она говорила несколько медленно, подбирая слова, как будто изъяснялась на едва знакомом языке; по временам она останавливалась, не закончив фразу, точно не могла найти правильное слово.
Вокруг нее столпились слушатели. Интерес к гостье в какой-то мере рассеял ужас, навеянный таинственными голосами. В этой юной, яркой, прекрасной яви не было ничего зловещего, хотя выглядела девушка странно.