Елена ХаецкаяОЗЕРО ТУМАНОВРоман в трех книгах
Книга перваяПРОКЛЯТИЕ
Глава перваяБЕЗУМНЫЙ ДОЖДЬ
Говорят, в тот день шел какой-то особенный дождь, который заразил сира Эрвана де Керморвана безумием. С этого дождя все и началось.
Совершилось недоброе дело около тысячного года, а если точнеев 1015 году. Конец света, ожидавшийся всем христианским миром как раз в тысячном году, не наступил, и всеобщее облегчение вследствие этого обстоятельства успело несколько притупиться.
Некоторые даже впали в неверие и подозревали местного кюре в недобросовестном ведении книг.
Все случилось из-за старухи, дамы де Керморван, утверждали неверы. Это она попросила подделать кое-какие записи в книгах, чтобы получше пристроить всех своих отпрысков, а заодно и племянников. А вы не знали? Ну так послушайте-ка, если и впрямь не знаете. Старшая дочь дамы де Керморван родилась за несколько лет до вступления в брак ее родителей, так что поневоле пришлось исправить дату появления домниллы на свет. Да сеньоры Керморван, между прочим, и раньше такое проделывали! И в результате пятнадцать лет в нашем приходе долойкак корова языком слизнула! Всё из-за бастардов и преждевременных беременностейнетерпеливые люди эти сеньоры Керморван, и сами они, и их невесты, да и дочки тоже хороши! И вот теперь извольте радоваться: когда во всем христианском мире все еще тысячный год, у насуже 1015-й!
Тут они пускались в сложные вычисления и объяснения, каким именно образом подправлялись даты и как вообще такое вышло. В ход шли разные памятные события, вроде украденной в деревне коровы, небывалого паводка, крупной драки на границе Керморвана и Рюстефана и похищенной во время ярмарки молоденькой мельниковой жены. Но, поскольку ни один умник не истолковывал ситуацию сходно с другим умником, и все они как один путались в цифрах и обстоятельствах, то поневоле пришлось идею о пропавших пятнадцати годах оставить.
Итак, около 1015 года от Воплощения Слова сир Эрван де Керморван попал под дождь и остался этим весьма недоволен. Свое недовольство он облек в слова, которые, хоть и не были никем услышаны, но вошли в предание в неизменном виде.
Что за анафемский дождь! вскричал сир Эрван, когда непогода настигла его посреди луга. Можно подумать, духи злобы поднебесной обмочились все разом!
И с этим он постучал в дом своего арендатора, надеясь найти там укрытие от ливня. Дверь отворила девушка. Предание именует ее «Сакариссой», хотя настоящее имя ее было другим; оно потерялось там же, где рассыпались порванными четками пропавшие пятнадцать лет. Не следует также упускать из виду, что в большинстве случаев женщины из незнатных семейств вообще не имели имен и их называли как попало. Поэтому «Сакарисса» определенно лучше, чем никак.
Попав в дом, Эрван сразу понял, что на лугу было довольно светло, несмотря на сильный дождь. В теплое время года трава и листья обладают способностью источать собственный свет. В помещении же царила темнота. Эрван не сразу разглядел лицо девушки. Он только ощущал ее молодость, потому что она была горячая, и это чувствовалось даже на некотором расстоянии.
Найдется у тебя сухая рубашка для меня и горячее питье? спросил он бесцеремонно.
Она отправилась разыскивать все, что он потребовал, а он тем временем разделся догола.
Дождь все стучал по крыше, и в этом звуке сиру Керморвану явственно слышалось недовольство, так что Эрван даже ухмыльнулся и погрозил дождю кулаком.
Тут вернулась девушка, и сир Керморван впервые увидел ее по-настоящему. Вот когда безумный дождь ударил ему в голову и затмил его рассудок! А поскольку он был в этот момент обнажен и, следовательно, плоть его не была защищена никакой одеждой, то и с телом его случилось то же, что и с разумом. Во всем естестве Эрвана не осталось ни одной, даже самой малой области, которая не подпала бы под власть безумия. Даже голос его изменился, когда сир Керморван спросил у девушки, просватана ли она.
То, что происходило с его телом, немало смутило девушку, но тем не менее она довольно разумно ответила сиру Эрвану, чтода, она просватана за одного бедного рыцаря из Рюстефана и что свадьба состоится вскорости.
Не успела она выговорить эти слова, как дождь хлынул с особенной силой, переполненная бочка для сбора воды так и зазвенела под каплями, как будто все они были из чистого хрусталя. Сир Эрван склонил голову, прислушиваясь, и отчетливо различил в этом звоне призыв и, более тогоуказание, как ему сейчас поступать.
Поэтому он схватил со стола свой пояс, вынул кинжал из ножен и в мгновение окна разрезал на девушке ее одежду. При этом он громко смеялся.
Что вы делаете, мой господин! закричала та, которую мы зовем Сакариссой. Сейчас вернется мой отеци что же он подумает?
Эти слова вызвали у Эрвана новый приступ необузданного веселья.
Я знаю все ответы на все вопросы, заявил он, хохоча во всю глотку. И ты будешь их знать, продолжал Эрван, если выйдешь сейчас вместе со мною на двор и позволишь дождю смыть с твоего тела всякий стыд, а с твоей головывсякую рассудительность.
И с тем он потащил ее за руку к двери, стоявшей все это время нараспашкуради малой толики света и свежего воздуха.
Но пока Сакарисса отбивалась, и сопротивлялась, и хваталась за разные тяжелые предметы, случилось то, чего так боялся Эрван де Керморван: дождь закончился. Последние капли упали с небес, поразив сумасшествием какую-то букашку, которая побегала-побегала в недоумении взад-вперед, а затем перевернулась на спинку, поджала лапки и прикинулась мертвой. Если бы Господь позволил ей сохранить хоть частицу разума, она, несомненно, не стала бы так поступать, а лучше убралась бы подальше от порога. Потому что сразу же после этого она была раздавлена жесткой пяткой сира де Керморвана и превращена в буквальном смысле в ничто.
Эрван де Керморван и Сакарисса стояли рука об руку, совершенно нагие, и растерянно смотрели на лужи во дворе, на влажные листья, на стремительно убегающие с неба облака, и не знали, что им теперь делать.
Вдруг Эрван вспомнил про бочку, полную дождевой воды, чей голос он слышал, еще находясь в доме.
Идем скорей! закричал он. Поспешим, пока твой отец и впрямь не вернулся!
Он поднял Сакариссу на руки и, как она ни плакала, засунул в бочку по самый подбородок. Она же поначалу пыталась избавиться от нежелательного купания, но, просидев в бочке всего несколько минут, позволила безумию охватить себя.
Может быть, будь на ней одежда, ничего этого бы не произошло, ибо платье для женщиныто же, что броня для мужчины, то есть предмет первой необходимости, когда речь заходит о сохранности плоти. Но сумасшествию сопутствует особенный род хитрости, вот почему сир Эрван заставил Сакариссу избавиться от любой одежды, не исключая и ленту для волос.
Поэтому Сакарисса лишь в самом начале плакала и умоляла Эрвана отпустить ее; потом она затихла и только водила глазами из стороны в сторону, в то время как сир Керморван продолжал с силой нажимать ладонью на ее макушку. И наконец случилось то, на что рассчитывал сир Керморван: девушка весело засмеялась и, зажав себе пальцами нос, с головой погрузилась в бочку. Она выскочила наружу как раз одновременно с тем, как солнце вырвалось из-за расползшихся туч, и яркие лучи заиграли на ее влажной коже. Несколько секунд она балансировала, стоя на бочке. Эрван смотрел на ее выгнувшиеся ступни, которыми она держалась за края бочки, вцепившись в них, почти совсем как птица.
И тут бочка с грохотом развалилась, вода хлынула и почти сразу иссякла, таким мощным был ее напор, а девушка оказалась в объятиях сира Керморвана, и он немедля лишил ее невинности, прямо на траве, среди блестящих под солнцем луж.
Едва Сакарисса пролила свою кровь, как рассудок к ней вернулся, и она закричала в ужасе, глядя на землю между своих раздвинутых ног. Она низко опустила голову, так что волосы скрыли от глаз почти всю ее, исключая спину. И теперь Эрван смотрел на эту спину, особенно задерживая взгляд на выступающих ниже шеи позвонках. И вдруг он увидел, как между лопаток девушки проступили крохотные капельки пота. Ему тотчас захотелось вновь овладеть ею, но стоило ему прикоснуться к ней, как она вырвалась и убежала.
А сир Керморван, совершенно голый, посмеиваясь, отправился пешком в свой замок. Брошенную им одежду, а равно и свое разрезанное платье Сакарисса закопала в лесу.
С тех пор девушка сделалась очень молчаливой и как будто глупенькой, хотя прежде за нею ничего подобного не замечалось.
Бедный рыцарь из Рюстефана хоть и был действительно очень стеснен в средствах, но недостатком ума явно не страдал и потому сразу понял: с его невестой творится что-то неладное. Пытался он разговаривать с нею, с ее отцом, но ничего не добился.
Он узнал бы больше, если бы внимательнее относился к тому, что принято именовать «неразумной природой»: ко всяким червячкам, крылатой мелкоте и особеннок лягушкам. Потому что, если рассудить здраво, никто из голых гадов так не близок человеку, как лягушка с ее крохотными ручками и задумчивым выражением вытаращенных глаз: ни дать ни взять наш кюре, которого нелегкая занесла на деревенский праздник, ближе к вечеру, когда большая часть сидра уже выпита.
Если кто и пострадал от безумного дождя, помимо сира де Керморвана, так это лягушки. С тех самых пор и до зимней спячки они вопили и орали на все лады и собирались большими стаями, так что иной раз почва бывала покрыта ими, точно живым ковром. Намерения всех этих лягушек были самыми очевидными: они желали продолжать свой род во что бы то ни стало и как можно обильнее.
Некоторые лягушки повадились ходить в человечьи жилища и там обитали, найдя себе пристанище в каком-нибудь сыром подвале. И не раз добродетельная домохозяйка, исполняя супружеский долг в темноте и под одеялом, щадя собственную стыдливость и стыдливость своего столь же добродетельного мужа, вдруг застывала в ужасе, ибо из мрака, мерно шевеля раздутым горлом, пристально глядела на нее лягушка и как будто ухмылялась растянутым ртом.
Вот такие дела творились в окрестностях Керморвана после памятного дождя. Но из людей, как уже было сказано, по-настоящему сошел с ума один только сир Эрван.
Свадьба Сакариссы была самая торжественная, и владелец замка Керморван почтил ее своим присутствием. Сам он не проявлял интереса к юной невесте, так что напрасно та краснела и бледнела попеременно: Эрвану до нее не было решительно никакого дела. Он ел и пил с большим удовольствием, а затем пожелал молодым счастья и с сытым, но вполне равнодушным видом отбыл верхом.
Первое время казалось, что происшествие с безумным дождем совершенно изгладилось и не оставило никаких серьезных последствий, но приблизительно месяц спустя выяснилось, что это не так. Потому что хоть Сакарисса и была счастлива в браке, некий тайный недуг уже завелся в глубине ее чрева и начал свое разрушительное действие. Она то принималась плакать без всякой причины, то вдруг начинала смеяться, и было замечено, что она любила выходить под дождь и подолгу стоять, подняв ладони кверху. В такие минуты на ее лице появлялось выражение глубокой растерянности, как будто она пыталась вспомнить о чем-то важном, но никак не могла.
Она начала терять в весе и уже к концу первого года супружеской жизни так исхудала, что муж легко мог поднять ее одной рукой. Она ни на что не жаловалась, но угасала прямо на глазах.
Бедный рыцарь из Рюстефана не знал, что и придумать, чтобы помочь жене. Вся округа ему сочувствовала, и розыск лекарей самого разного пошиба превратился в местную традицию, так что даже и потом, когда Сакарисса все-таки умерла, обитателя тех краев легко можно было узнать по привычке расспрашивать об искусных врачевателях, знахарях и цирюльниках, умеющих нежно пускать кровь.
Перед смертью Сакарисса ослепла, и муж, вне себя от горя, выносил ее на стену замка, чтобы она могла ощутить свет и впитать закрытыми веками тепло полуденного солнца, он верил в целительную силу яркого света.
Наконец настал день, когда молодая женщина перестала различать даже свет. И в тот же час у нее открылись духовные очи, и она вспомнила все, что произошло с нею во время безумного дождя.
Не плачьте обо мне, сказала она своему мужу, потому что меня убивают угрызения моей собственной совести. Я не сохранила себя до нашей свадьбы и, более того, посмела вожделеть человека, который ни до, ни после того случая не испытывал ко мне ни малейшей склонности.
Ее муж молчал так долго, что она вдруг забеспокоиласьне ушел ли он. Наконец он сказал:
Еще со дня нашей свадьбы я знал, что вы не соблюли себя до брака, но не стал тогда спрашивать об этомда и теперь не спрошу. Женщины не всегда виновны в том, что с ними случается, а я вас люблю и буду любить, пока стоят стены Рюстефана. Клянусь, что душа моя не успокоится, покуда то, что с вами сделали, не будет отомщено в полной мере!
Едва он выговорил эти слова, как в небо с громким карканьем поднялась огромная стая ворон. Она покружилась над головами супругов и улетела в долину, где рассыпалась, так что вместо стаи стало много отдельных птиц, и некоторые из них успокоились, а другие продолжали бесплодно скандалить.
Тогда Сакарисса сказала:
Похоже, духи злобы поднебесной услышали вашу клятву и приняли ее, муж мой.
Рыцарь из Рюстефана сильно побледнел, но его жена этого не заметила, поскольку была слепой. Она продолжала:
Человек, о котором я говорю, сир Эрван де Керморван. Он ни к чему не принуждал меня, хоть и нельзя сказать, что я отдалась ему добровольно. Все, что между нами произошло, было похоже на бедствие, которое охватило нас обоих. Только ему это сошло с рук, а я умираю.
Будь он проклят за то, что вы умираете, сказал ее муж. Все прочее я бы ему легко простил. Но, коль скоро уж духи злобы поднебесной приняли мою клятву, так пусть они примут и мое проклятие! Тысяча лет прошла с тех пор, как Спаситель приходил на землю; так вот, я хочу, чтобы половину от этого срока никто из владельцев Керморвана не был бы счастлив в браке! Я желаю, чтобы их жены были уродливыми, или сварливыми, или неверными; но если уж кому-нибудь из них попадется жена красивая и добраяпусть она умрет очень рано и оставит своего мужа безутешным вдовцом!
И снова раздался крик ворон, на сей раз уже в отдалении, как будто некто очень злой кричал с противоположного берега реки: «Да слышу я, слышу, слышу»
Сакарисса вздрогнула всем телом.
Пятьсот лет, мой господин? Это очень долгий срок.
Я сказалпятьсот, упрямо повторил он.
Она покачала головой:
Да ведь за пятьсот лет весь род Керморванов вымрет, и не останется никого, кто смог бы завершить долгий ряд проклятых
Что с того? спросил муж.
Да то, что в таком случае ваше проклятие повиснет в воздухеи никто знает, на чью голову оно падет! Не позволить столь страшному проклятию исполниться совершенноочень опасное дело. С подобными вещами нужно обращаться как можно осторожнее. И коль скоро я не могу отговорить вас от высказанного желания, то могу ли я, по крайней мере, просить вас смягчить наказание?
Тут она принялась вздыхать так тяжко, что сердце у ее супруга едва не разорвалось от жалости, и он пробормотал, очень тихо, в надежде, что на сей раз духи не разберут ни слова:
Хорошо, пусть будет не пятьсот лет, а четыреста пятьдесятчетыре раза по сто, согласно числу евангелистов, и еще полстолетия в довесок, как делают все, кто дает деньги в рост, и нечестные торговцы, и враги Христова имени
Пожалуйста, прошептала она, убавьте еще немножко Отнимите от назначенного срока хотя бы два десятка
И, к своему великому разочарованию, он услыхалуже совсем из дальней дали, с края леса, все то же приглушенное расстоянием карканье:
Поняли, поняли!.. Четыреста тридцать лет! Четыреста тридцать, а не пятьсот! Четыреста и еще полстолетия за вычетом двух десятков в довесок!
* * *
Сир Керморван не чувствовал на себе никакой вины из-за смерти Сакариссы. Он явился в Рюстефан и выразил соболезнование ее мужу, как и полагается доброму соседу, однако держался при этом весьма рассеянно и не расспрашивал о подробностях. Желая утешить вдовца, он добавил:
Она в любом случае вряд ли пережила бы первые родыдурно была сложена, так что потерю вашу великой не сочтешь.
Такое бессердечие заставило многих заскрежетать зубами, однако сам вдовец оставался на диво спокоен и даже поблагодарил Эрвана за проявленное сочувствие.