И чем же ты занимался, Эсперанс, пока находился рядом?
Ив, совершенно придя в себя, устроился на кровати, подобрав под себя озябшие ноги.
Наблюдал, отозвался Эсперанс и надулся. И мне очень не нравится то, что я увидел.
А что ты такого увидел?
Ваш дядя, сир Ив. Вот что я такого увидел.
Мой дядя? Ив покраснел, вздернул голову. Мой дядялучший в мире человек, прекрасный и умный. И столько всего знает! Я счастлив, что у меня есть теперь такой друг.
А, неопределенно протянул Эсперанс, ну тогда конечно Да только запомните мои слова, сир Ив: многие вещи не таковы, какими кажутся.
Ну, это мне давно известно, улыбнулся Ив.
Больше всего на свете ему хотелось бы, чтобы дядя и Эсперанс подружились, сделались близкии тогда можно было бы жить припеваючи, узнавая о жизни понемногу от каждого из них: то от одного, то от другого.
Но Эсперанс ни за что не соглашался пойти с Враном на мировую. Так уж он был устроен, что не мог ни пяди собственных убеждений уступить. И потому упрямо произнес:
Запомните мои слова, сир Ив. Положим, считается, будто предметы наполняют мир, а я вам говорю, что это полная чушь! Предметы суть пустота, и мир наполняется только тем, что воспринимает наша душа.
Откуда ты это знаешь, Эсперанс?
Пфа! фыркнул тот. Разве ты сам это не понял?
Я, может быть, и понял, но ты
Читать-то меня, хвала святому Христофору, научилив одном монастыре, а чего я сам не прочело том рассказал мне один старик, брат Аббе впрочем, он умер, а его имя мне позабылось.
Он махнул флягой, там булькнуло, как бы подтверждая тезис о пустоте материального и наполненности духовного.
Эсперанс заключил:
Ну а потом, когда я уж ушел из монастыря и очутился среди всякого сброда, тут он зачем-то гулко хлопнул себя по животу ладонью, ну уж тогда на практике подтвердилось все то, о чем читано было да говорено. Вы меня поняли, мой господин?
Я понял, сказал Ив, и тут до него дошло, что ему действительно внятен смысл этих путаных речей.
И еще он догадывался, что Эсперанс отчего-то несчастен. Это обеспокоило Ива, и он спросил:
Что с тобой? Ты болен?
Если кто из нас двоих и болен, так это вы, мой господин, но поймете это значительно позднее, непонятно объяснил Эсперанс. Он тяжело поднялся, бросил на кровать свою флягу и, волоча ноги, двинулся к выходу.
Матилина пошевелилась на кровати и вздохнуланарочито, со взвизгом. Ив побежал к двери и выскочил в коридор, но там уже никого не было: как ни медленно тащился Эсперанс, он успел скрыться, и сколько Ив его ни звал, сколько ни разыскивал по темным закоулкам замка, старого солдата нигде не оказалось.
* * *
Полагаю, многое из того, что должен знать владетель Керморвана, осталось для тебя неизвестным, сказал как-то раз Вран своему племяннику.
Они прогуливались по морскому берегу; Ив то и дело бросал взгляды на пенный прибой, на белоснежные скалы, видневшиеся вдали, за изгибом бухты: мальчику хотелось убежать туда и не слышать ничего, кроме грохота прибоя.
После истории с Матилиной дядя вдруг начал отдаляться от Ива. Юноша не мог понять, кто был тому виной на самом деле: то ли Вран, который испытал сильнейшее разочарование в племяннике, то ли сам Ив, смущенный последним явлением Эсперанса в самый неподходящий для этого момент.
Казалось, Вран тоже испытывает неловкость при мысли об их отчуждении. Во всяком случае, прогулку он предложил сам и держался так, словно между близкими друзьями произошла незначительная размолвка, которую надлежит сгладить.
Ив согласился пройтись почти против воли. Разговор, заведенный дядей, однако, показался юноше мало интересным.
Что же такого должен знать владетель Керморвана? спросил Ив, желая, тем не менее, проявить не меньше доброй воли, нежели Вран.
Вран наклонился и начертил пальцем несколько кривулек на сыром песке.
Что это? спросил у племянника.
Ив глянул мельком и ответил, не задумываясь:
Геральдическое полегорностай.
Вран выпрямился, пораженно глядя на племянника. На краткий миг ему подумалось: уж не читает ли тот чужие мысли? Нарисованные загогулины на песке могли обозначать все, что угодно, не исключая и букв еврейского алфавита.
Ив чуть улыбнулся:
Мы говорили о вещах благородных, связанных с происхождением, с обязанностями, которыми обременяет человека титул; нет ничего проще, чем предположить, что вы захотите показать мне нечто из геральдики.
Кто обучал вас логике, сир Ив?
Ив пожал плечами: он не хотел сейчас вспоминать о Эсперансе и о том, как тот учил его делать выводы из вещей, для ротозея совершенно неочевидныхи, напротив, абсолютно прозрачных для человека наблюдательного.
Ив вообще не хотел говорить о Эсперансе с дядей Враном. Он наконец смирился с тем обстоятельством, что обоих своих воспитателей ему надлежит строго разделитьи не допускать их сближения ни в разговоре, ни даже в мыслях. Их и сопоставлять-то невозможно: у каждого строго определенное место в жизни молодого сеньора.
Горностаигерб всех герцогов Бретонских, сказал Вран.
Ив лениво кивнул.
А вы, сир Ив, бретонский барон, продолжал Вран. И положение ваше весьма шатко.
Ив вздрогнул и впервые за время их прогулки посмотрел на своего собеседника прямо.
О чем вы говорите, дядя? Чем бретонский барон отличается от любого другогоразве что тем, что говорит на бретонском языке и может видеть корриганов, в то время как французский барон, насколько я знаю, говорит лишь провансальским наречием или наречием «ойль», а корриганы ему не являются вовсе
Только что погиб Жан де Монфор, сказал сир Вран. Вот о чем вам следовало бы узнать.
И замолчал.
Скорбную весть привез ему из Бреста знакомый торговец-еврей. Многие из евреев бежали с Острова, из Англии, еще во времена крестовых походов, когда безрассудный Ричард повелел истребить у себя во владениях всех иноверцев.
Мелхиседек был внуком одного из тех беглецов. После спешного бегства из Англии дела его семейства шли скверно. Они начали поправляться только при отце Мелхиседека. Сиру Врану этот достойный торговец регулярно доставлял ткани и гобелены, сосуды из Леванта, металлическую посуду из Лиможа и свежие сплетниотовсюду, где только может летать человечье слово.
Война за бретонское наследство шла уже больше пяти лет. Последний герцог Бретонский, Жан Добрый, был женат трижды, однако детей мужского пола после себя не оставил. Упрямый человек, он даже на смертном одре отказался назвать преемника: такова была месть Доброго герцога своенравным бретонским баронам, среди которых был и отец Ива де Керморвана.
Жан Добрый был по-своему прав, когда в свое время предпринимал попытки завещать свои земли французскому королю. (Ибо такова была его истинная воля, отвергнутая упомянутыми своенравными бретонскими баронами).
Бретань располагается на континенте. И пусть островной сосед находится неподалеку, пусть он и оставался всегда хорошим союзником Бретани, пусть прорастил немало корней на этом берегу, однако логичней была принадлежность Бретани все-таки не Англии, а Франции.
Если вы, мой господин, несмотря на все старания ваших жен, не сумели породить наследника, сказали ему бароны (так, во всяком случае, передавал их слова Ален де Керморван), то это еще не повод вручать господство над Бретанью французам. Его величество король Франции не имеет на наши земли никаких прав, и мы не намерены присягать ему. Еще чего!
Хорошо же, сказал тогда Жан Добрый, в таком случае я отказываюсь назвать другого наследника.
И с тем он закрыл глаза.
И к бретонскому горностаю протянулись сразу две руки: с одной стороны на герцогство претендовал Жан де Монфор, сводный брат покойного Жана Доброго; с другойполучить герцогскую корону рассчитывала племянница усопшего, Жанна де Пентьевр.
Каждый был в своем праве: другое дело, что бретонское право вступило в противоречие с правом французским. И после целого столетия мира и спокойствия Бретань была ввергнута в династическую войну.
В сентябре 1345 года Жан де Монфор, сводный брат почившего герцога Жана Доброго, был убит. Эту-то печальную весть и привез Мелхиседек из Бреста.
Что же теперь будет? спросил Ив, немного растерянный, у сира Врана.
Дядя совершенно сбил его с толку. Только что мысли юноши были полны образами прекрасных женщин и благородных мужчин, горностаев и единорогов, корриганов и самого Мерлина, а тутполитика и война! Ив не знал, что сказать, и сразу почувствовал себя беспомощным.
Вран опять сделался ему ближе, чем все прочие люди.
Следует понимать вот что, сир Ив де Керморван: Жанна де Пентьевр начал было Вран, чуть снисходительно, но Ив перебил его:
Прялка не наследует! Только меч.
Вран пристально посмотрел на юношутак, словно он произнес нечто предосудительное.
Прялка не может носить корону, повторил Вран раздельно, точно намереваясь поправить неверный ответ старательного, но глуповатого ученика. Однако у той прялки, о которой идет речь, есть законный и благородный супруг. Не так ли? А сей супруг вполне способен носить корону Бретонского герцогства. Особенно если его поддерживает король Франции.
Ив опустил голову. И спросил:
Хорошо. А второй претендент?
С ним все просто. Жан де Монфор, сын Жана де Монфора. Он англичанин. Его женаанглийская принцесса, дочь короля Эдуарда Третьего Мэри; его опекунсам английский король, да и вырос он в Англии
Мне больше по душе Жан де Монфор, решительно объявил Ив.
Вран, склонив голову набок, пристально посмотрел на племянника.
Впервые слышу о том, чтобы у вас имелись политические предпочтения, сир Ив.
Их толком и не было до сегодняшнего дня, признался Ив.
В таком случае, ваш выбор должен быть более взвешенным.
Более взвешенным? Помилуйте, дядя! Сколько ни взвешивай, ничего от этого не переменится! Люди постарше и поопытнее меня совершали ужасные ошибки, имевшие огромные последствия, и это несмотря на то, что они годами размышляли и взвешивали. Ясир де Керморван, бретонский барон, и мой выбор очень прост: Жан де Монфор.
Но ведь есть какая-то особая причина? продолжал допытываться Вран.
Мне нравятся англичане, сказал Ив.
Час от часу не легче Почему?
Я не люблю короля Франции, ответил Ив.
Милый племянник, вряд ли король Франции будет ожидать любви от бретонского барона, чьего имени он никогда прежде не слыхал, мягко заметил сир Вран.
И тем не менее, настаивал Ив. Несколько лет назад король Франции Филипп совершил ужасное дело
Что вы имеете в виду?
Король Филипп предложил бретонским баронамне таким маленьким, как Ив де Керморван или его сосед, сир де Мезлоан, но более крупным и значительным, достойно провести время на турнире, в рыцарских состязаниях, и для того позвал их в Париж, где устраивался праздник.
«Приезжайте ко мне, звал их король Филипп, забудем на время все наши распри, потому что мы рыцари, мы состоим в едином ордене, у нас одни и те же клятвы и честь одинаково дорога нам. Так забудьте на время о войне и о том, что мне вы предпочитаете короля Эдуарда, а Жанне де ПентьеврЖана де Монфора. Скрестим мечи, преломим копья, как это заведено у добрых соперников. Быть может, во время праздника мы сумеем достичь взаимопонимания, и мир придет на вашу землю».
И они поехали, более двадцати баронов, цвет бретонского рыцарства, и поначалу все они были приняты в Париже как гости короля Филиппа и его будущие друзья, но затем их схватили королевские слуги.
Эти разодетые в шелка чванливые холопы ворвались в покои, где мирно почивали благородные бретонцы, и начали им, сонным, вязать руки и заковывать их в кандалы. Бретонские бароны отбивались, кто как сумел, но, поскольку все они были застигнуты врасплох, ни одному не удалось вырваться. И вместо того, чтобы честно помериться силами с коронованным соперником, они предстали перед ним связанные, как преступники.
И король Франции Филипп сказал им:
Вы должны признать над собой Жанну де Пентьевр и ее мужа, герцога Блуа, иначе не сносить вам головы!
Мы не желаем покоряться, тем более что вы позволили каким-то холопам протянуть к нам руки и связать нас, отвечали бретонские бароны.
А король Франции Филипп отвернулся от них и отдал приказание обезглавить их как предателей и врагов короны.
Пятнадцать знатнейших бретонских дворян были приведены на публичное место и прилюдно лишились головы, сказал сир Ив, и сир Вран видел, что юноша действительно испытывает боль, когда говорит об этом. И это сделал король Франции в нарушение всех своих клятв и обещаний! Неужели после всего случившегося между нами возможен мир?
Вы правы уклончиво отвечал сир Вран. Но ваша правота все-таки еще не означает, что мы должны предпочесть английского короля французскому. Филипп Французский не вечен; возможно, его сын и наследник окажется куда более честным и достойным монархом. Кто знает? рассудительно заметил сир Вран. Он хотел, чтобы племянник высказался до конца.
Сир Ив покачал головой:
Кто бы ни наследовал Филиппу, дальний сосед всегда остается предпочтительней ближнего. Мы редко враждуем с теми, кто отделен от нас проливом; чаще всего неприятности приносит нам соседский холоп, чья свинья своротила нашу изгородь и изрядно попаслась среди нашей капусты Что скажете на это, сир Вран?
Только одно, племянник: вы мудры не по годам, поклонился Вран. Однако при этом он прятал глаза.
Ив дружески взял его за руку.
Продолжим прогулку, попросил он. Я не вполне понимаю, для чего мы ведем сейчас эти разговоры.
Война постепенно приближается к нашему порогу, сказал Вран. Вести, которые доставил мой друг Вас не удивляет, что я называю еврейского торговца своим другом? Ив, желая поскорее услышать новости, поспешно помотал головой, и Вран продолжил:Мой друг предупреждает о такой возможности. Война за бретонское наследие продолжается. Кроме того, англичане усилили военные действия против французского короля
Я хотел бы поближе познакомиться с вашим другом, дядя, сказал Ив.
И до самого окончания прогулки он не произнес больше ни слова.
* * *
Мелхиседек не скупился на слова, когда красочно повествовал о том, как вышло, что он свел столь ценимое им знакомство с сиром Враном. Юноша беседовал с гостем один на один, и потому мог не стыдиться слез, которые исторг у него этот красивый седовласый человек с горбатым носом и яркими черными глазами.
Казалось, и сам Мелхиседек был растроган, вспоминая тот случай: свою неудачную поездку по торговой надобности, нападение безжалостных разбойников и внезапное появление всадника-христианина с двумя друзьями.
Сир Вран возвращался с дружеской пирушки. И сам он, и его товарищи, и слуги, их сопровождавшие, все были изрядно навеселе, и тут перед ними предстала картина поистине дрянная, так что они остановили коней и начали совещаться. Следовало решить, как поступить, покуда разбойники не заметили чужаков.
Четверо оборванцев, всес широкими плечами и крепкими волосатыми ручищами, обступили одинокого человека, угрожая ему. Еще один бандит, с широкой черной бородой, стоял чуть поодаль и с ухмылкой наблюдал за происходящим. Было очевидно, что те четверо будут издеваться над путником до тех пор, покуда чернобородому не надоест этим любоваться, и вот тогда-то они попросту прикончат беднягу и заберут его ослика и всю поклажу.
Гляди ты, кричал с хохотом один из разбойников, это же враг самого Господа Христа! Куда это он направляется?
Куда бы он ни шел, а этими вещицами ему заплатили за предательство, сказал с деланной серьезностью другой.
Тут они начали толкаться локтями, и посмеиваться, и говорить о своем благочестии, причем явно передразнивали какого-то захожего проповедника, из тех, что умеют ладно складывать слова и читают проповеди за деньги.
Будем плакать и каяться! орали они. Прольем слезы!
Лучше прольем вино, предложил третий из них, с густыми, почти совершенно белыми волосами и красивым, но пустым и глупым лицом.
Это предложение вызвало общий восторг, они схватили бутыль из рук белобрысого и начали пить, вырывая ее друг у друга, обливаясь и нарочно брызгая на свою жертву.
Наконец чернобородый прокричал: