Вы их наняли для смотра, кавалер? Спросил один из серьёзных мужей, что сидел сразу за маршалом, видимо, один из гауптманов. Если так, то это будет неправильно.
Нет, они живут в моей земле, я выделил им наделы. Ответил Волков.
Неужто в вашем плохом поместье нашлось столько хорошей земли, удивлялся граф.
Хорошей земли у меня вовсе нет, на моей глине только рожь растёт, но солдаты неприхотливы, им и рожь в радость.
А чем же вы прельстили офицеров, они у вас, кажется, тоже неплохи? Ну, на первый взгляд. Спросил маршал.
Мои офицеры отличны и тоже просты, как и солдаты, им я тоже выделил наделы и участки под дома. Вот они со мной и остались.
Мудро, мудро, говорил маршал. Говорят, что вы много где в войнах бывали.
Много, господин маршал, много в войнах мне быть довелось, отвечал Волов. И люди, что перед вами шли, тоже во многих компаниях отметились.
Нам добрые люди всегда нужны, заметил всё тот же неприветливый гауптман, но если вы полагаете, что за приведённых сверх меры людей вам будет из казны вспомоществование, то ждёте вы напрасно. В казне денег нет.
Я не уповаю на награду, скромно отвечал Волков.
Тут граф покосился на маршала, по-товарищески похлопал того по руке и сказал:
Ну, какое-нибудь вспомоществование я от своей казны выделю, он улыбнулся Волкову. Тройку возов с бобами, пару бочек с толчёным салом, пару возов муки да хороший баран, думаю, лишними не будет.
Премного вам признателен, сказал Волков с поклоном. Мои люди не избалованы, ваш приз будет для них большой радостью.
Ну, раз так, сказал маршал, то путь и от меня будет им пол свиньи и пару бочек пива, он обернулся на своих помощников, гауптман Фильшнер, распорядитесь.
Распоряжусь немедленно, господин маршал, сказал неприветливый гауптман.
Волков поклонился и маршалу. Кажется, все дела были закончены, он думал уже поцеловать руку епископу и убраться отсюда, всё-таки, здесь он чувствовал себя не совсем уверенно, уж слишком важны были люди, что сидели в ложе. Но старший сын графа, Теодор Иоганн Девятый граф фон Мален, поймал кавалера за локоть и, усмехаясь, сказал:
Собираетесь сбежать? Даже и не надейтесь, вас ждут.
Кто же? Искренне удивился Волков.
Но молодой граф не ответил, он только указал рукой, продолжая загадочно усмехаться:
Вам туда, кавалер.
Теодор Иоганн был молод, но искушён. Он прекрасно чувствовал себя с седыми мужами рядом, выделяясь и умом, и характером. И умел лишь тоном своим, а не только словами, повелевать. Волков даже и не подумал ослушаться его.
Он развернулся в ту сторону, в какую указывал молодой фон Мален и сразу понял, о чём тот говорил.
Ему улыбалась сама Элеонора Августа, девица фон Мален, четвёртая дочь графа. Незамужняя дочь. Она сидела рядом с красивой женщиной с рыжими волосами, которая тоже ему улыбалась. Немного нет, не робея, с чего бы ему робеть перед женщинами? Он неспеша он двинулся к ней, на каждом шагу кланяясь тем дамам и господам, что сидели в ложе до неё. Нелегко в латах и при мече, никого не коснуться и не задеть, пробираясь между кресел. Так дошел до Элеоноры с красивой дамой, остановился и поклонился им низко.
Бригитт, уступите кавалеру место, сказала Элеонора Августа, улыбаясь ему ласково.
Красивая женщина тут же встала, её лицо в веснушках было приветливо, она улыбалась, стараясь сгладить неловкость и освобождая ему место, но Волков не сел в освободившееся кресло.
Что же вы, кавалер? Настаивала Элеонора, похлопав ладонью по подлокотнику. Садитесь, Бригитт моя служанка, она постоит.
Госпожа, я так не могу, улыбался Волков.
Садитесь, кавалер, произнесла рыжая Бригитт. Садитесь, я просто берегла место.
Нет, госпожа, настоял он. То не достойно будет.
Ах, как вы щепетильны, сказала Элеонора и на её лице мелькнула тень недовольства. Видно, не привыкла дочь графа, что бы кто-то не выполнял её просьб. Но она не стала настаивать. Лакеи, лакеи, кресло рыцарю!
Кресло нашлось сразу, но вот чтобы поставить его, втиснуть меж других, пришлось многим господам привстать. Ничего, Волоков о том не волновался, а вот красивая женщина Бригитт краснела и стеснялась от доставляемых всем неудобств.
Спасибо, сказал Бригитт негромко.
Кавалер в ответ молча поклонился.
Наконец, все расселись, и Волков стал разговаривать с дочерью графа. И опять заметил, что она неглупа, хотя очень своенравна. Она с удовольствием смеялась его шуткам, Бригитт тоже, хотя намного скромнее. Особенно им нравилось, когда он шутил над важным видом господ рыцарей, что один за другим с людьми своими выходили, чтобы пройти пред маршалом и гауптманами.
И всё было бы хорошо, только вот жарко ему было сидеть в доспехах да ещё в фальтроке поверх них. Хорошо, что лакеи разносили разбавленное вино с ледяной крошкой. И хорошо, что не стал он под доспех надевать стёганку, а надел их прямо на рубаху. Не на войну же шёл. Впрочем, ничего, ему было не привыкать, на службе в гвардии иногда так стоял он в доспехе часами на солнце, и ничего, не помер.
Сидеть пришлось недолго, оказывается, он со своими людьми проходил где-то в середине. За ним не так уж много господ было.
Из тех, что он увидал, были все неплохи. Кавалер за шутками с дамами заметил, что только с этого графства можно собрать не менее тысячи хороших бойцов.
Протрубили трубы, всё, конец. Герольд прокричал, что завтра на заре начнётся второй день турнира, где и встретятся все те, кто сегодня одержал победу, и попросил всех расходиться.
Кавалер, друг мой, его поймал граф, когда все расходились из ложи, не убегайте, скажите, осчастливите ли вы меня?
Чем же господин граф? Удивился Волков.
Маршал, продолжал граф, обращаясь уже не к Волкову, вы представить себе не можете, какой бриллиант хранит этот счастливец.
Какой же? Продолжал не понимать кавалер.
Да про сестру я говорю про вашу, про Брунхильду! Граф молитвенно сложил руки и поглядел на небо. Ах, вот поистине ангельская красота, вы не поверите, маршал, она сочетает в себе силу и жизненность простой крестьянки и благороднейшую красоту прекрасной девы. Жизнь, жизнь так и струится из неё!
Тут граф был прав, Волков тоже так считал, только высказаться он так не смог бы.
Так привезли вы свою сестру? Полюбопытствовал маршал.
Да, господа, привёз. Ответил кавалер.
Так отчего же она не была с нами в ложе? Негодовал граф.
Она охраняла мой шатёр! Спокойно и с улыбкой ответил кавалер.
Варвар! Дикарь! Закричал граф. Немедля её ко мне во дворец, я буду танцевать с ней.
И я, если она действительно так прекрасна. Добавил маршал.
Хорошо, но первые танцы она уже обещала, сказал Волков.
Обещала? Да кому же? Неистовствовал фон Мален.
Каким-то трём юнцам.
Имена, вспените их имена, я велю не пускать этих мерзавцев во дворец. Притворно злился граф, и все господа, стоявшие рядом и слышавшие их разговор, смеялись.
И Волков смеялся. Так же, как и эти господа, он вдруг поймал себя на мысли, что они не отличают его от себя, принимают его за такого же, как они. Да, он стал таким же, как они, и ни один из них даже не вздумает этого оспаривать. Он был им ровней. Он мог шутить с графом! С графом! С господином целой земли. Он запросто говорил с первым маршалом курфюрста, большого сеньора. Раньше, пять лет назад, он мог только кланяться ему и выполнять его приказы. Даже ценой своей жизни. А теперь этот маршал стоит и с улыбкой рассуждает об очереди на танец с его «сестрой».
Скорее, скачите за Брунхильдой, кавалер! Нам не терпится видеть вашу сестру.
Волков поклонился:
Загоню коня, но доставлю её вам, господа, к первому танцу, сказал он.
Все присутствующие опять смеялись, но этот смех не был обидным, они все смеялись не над ним, а над его шуткой.
Что ни говори, а над человеком, который может поставить под руку свою восемьдесят добрых людей, не сильно и посмеёшься. А вот шутки его всегда будут казаться смешными.
Глава 7
Зал обеденный был огромен, у герцога де Приньи и то такого зала не было. Нет, не беден был граф, не беден. Столы стояли так, что граф фон Мален, сидевший в центре главного, видел всех людей, которые были в зале. А гостей было под сотню. Два десятка лакеев едва успевали носить кушанья и разливать вина.
Жареные поросята, печёные с травами бараны, голуби и вальдшнепы, пироги, пироги, пироги. Волков уже не считал, сколько их было. Оленьи паштеты, паштеты из гусиных печёнок. Томлёные кабаньи ноги, зайцы и куропатки.
И ко всему этому соусы: и белые, и красные, и острые, и винные, и с чесноком, и из сливок. Было даже пять видов вин: красное двух урожаев, белое, херес и портвейн. Самое плохое из этих вин было изысканней, чем то, что покупал себе Волков.
А потом были фрукты и сладости. Сто лет кавалер не ел апельсинов и гранатов. С тех пор, как подался с юга в гвардию.
И он почти не разговаривал, он в основном слушал, как говорит Элеонора Августа. Она, кажется, знала всех людей, что были в зале, молодая женщина была умна и остра на язык. Она рассказала ему обо всех гостях. Ну, конечно, о тех, что были достойны её внимания. Кавалер разглядывал присутствующих, и вдруг с тоской понял, что он, кажется, единственный за столами, кто нацепил на себя серебряную цепь. У всех остальных цепи были либо золотые, либо их не было вовсе. Он уже подумывал, как бы снять её тайком между переменами блюд.
Уж больно часто люди посматривали на него. Не из-за этой ли простой и не очень дорогой цепи, которую носят, возможно, одни бедные провинциалы. Или, может, смотрели они на него по другому поводу. Может, потому, что по правую руку от графа сидел старый епископ Малена, отец Теодор, а по левую руку графа сидел вовсе не его гость, не первый маршал Его Высочества и не сын его, молодой граф фон Мален, а сидела там девица Брунхильда Фолькоф. Вот и хотели все господа графства знать, кто ониэти брат и сестра? Отчего такая милость им? Почему девица сидит рядом с графом? Потому что у брата её самый сильный отряд в графстве или оттого, что она самая красивая в графстве женщина?
И тут на балконе заиграла музыка, и это были не лютни тихие, что и так играли во время обеда, а настоящий оркестр. Он стал играть громко и призывно.
Ну, наконец-то! Воскликнула Элеонора Августа, отпихивая от себя чашку с фруктами, залитыми мёдом и присыпанными льдом. Танцы! Бал, господа! Хватит есть!
Лакей кинулся отодвигать ей стул, и Волков тоже стал вставать. Вставал он со совей ногой, видимо, неуклюже, и дочь графа это заметила:
Ах, да, вы, наверное, танцевать не будете?
Думаю, что это удовольствие мне недоступно. С сожалением улыбнулся Волков. Но я буду смотреть, как танцуете вы.
Тут женщина подняла призывно руку и крикнула:
Барон, барон, идите ко мне!
Высокий человек увидал её и с улыбкой двинулся к ним. Это был великолепно одетый господин, совсем ещё нестарый, ему не было и тридцати. Был он высок, едва ли не выше Волкова, цепь у него была золотая. Он подошел, учтиво кланяясь и улыбаясь. И сначала Волкову он не понравился. Ну, всем был хорош этот барон. Просто записной красавец.
Вы знакомы, господа? Спросила Элеонора.
Не имел чести, хотя много слышал о вас, господин Эшбахт. Учтиво сказал барон.
Кавалер, это ваш сосед, кажется Я права, барон?
Да, наши владения граничат, кивнул красавец.
Да. Значит, вы соседи, это кавалер Иреном Фолькоф фон Эшбахт. Продолжала дочь графа. А это Адольф Фридрих Баль, барон фон Дениц. Она чуть понизила голос добавляя. Не ссорьтесь с ним, он лучший рыцарь нашего графства.
А вы, кавалер, выезжаете к барьеру? Спросил барон.
К сожалению, нет, ответил Волков.
Ах, простите мою бестактность, я совсем забыл, мне говорили о ваших ранах. Барон положил руку ему на плечо. Я забыл, что вы получали свои раны в настоящих делах, конечно, вам не до глупых забав богатых повес.
Кавалер не нашёлся, что ответить, он не понимал, говорит ли барон с сарказмом или искренне, а барон продолжал:
Кстати, у вас редкая цепь.
Волков уже ожидал, что вот теперь-то и начнутся шуточки насчёт его серебряной цепи. Он жалел, что не снял её.
В этом зале всего две такие цепи, рассказывал фон Дениц. Одна у вас, а другая у гауптмана Линкера. Гауптман получил её от герцога за оборону Клюнебурга. Он просидел там в осаде полтора года, отразив девять штурмов еретиков. А вы за что получили такую цепь?
Волоков опять не понимал, язвит ли барон или и вправду интересуется. Кажется, барон язвил, сравнивая его ловлю ведьм с настоящим военным делом. Но Волков не собирался что-то скрывать или стесняться своих деяний.
Я сжёг кучу ведьм в Хоккенхайме. Твёрдо и спокойно сказал он.
О! Видно, для этого потребовалось много мужества, сказал барон, кажется, впечатлённый таким деянием.
Уж поверьте, немало, произнёс кавалер.
Господа, хватит болтать, воскликнула Элеонора. Танец, вы приглашаете меня, барон?
Я для этого и приехал на этот бал, с улыбкой сказал фон Дениц, взяв дочь графа за руку, и добавил. А вы, кавалер, завидуйте мне.
Буду завидовать и печалиться, обещал Волков.
Элеонора Августа вдруг взглянула на него серьёзно и произнесла негромко:
Очень надеюсь, что так и будет.
Лакеи к тому времени уже убрали часть столов, а другую часть с винами, закускам и свечами поставили к стенам, освободив место для танцев. Пары становились в центре зала, и Брунхильда была среди танцующих. Наконец, с балкона полилась музыка, и бал начался. Кавалер нашёл себе стул у стены, стоять долго ему не хотелось. Уселся, думая поглядеть на танцующих, но разглядеть танцы ему не довелось. К нему с радостной улыбочкой подошёл не кто иной, как брат Семион.
Ну, наконец-то вы один, уже и не знал, как к вам подступиться, заговорил он, пытаясь перекрикивать музыку.
Пойдём отсюда, сухо сказал Волков, и они вышли из зала.
Нашли себе тихое место на балконе внутреннего двора. Волков облокотился на перила:
Как ты тут оказался?
Поехал в Мален к епископу, как вы и велели. А он, оказывается, поехал сюда. Пришлось ехать за ним.
Монах говорил абсолютно спокойно. Он был в великолепной сутане из темно-синего бархата. Такие под стать епископам. Он носил серебряное распятие на серебряной цепи, мягкие туфли вместо сандалий, и ещё он благоухал. Он не выделялся на фоне господ на балу. Он выглядел здесь как свой.
Волков оглядел его и спросил:
Ну, я видел, что ты был с епископом в ложе, ты поговорил с ним?
Да, отвечал монах, и епископ был к нам благосклонен.
Он утвердил тебя на приход?
Да, утвердил. Он очень ценит вас, господин, очень ценит, любую вашу просьбу готов поддержать.
Да?
Да, господин, да. И для вас у меня ещё две хорошие вести.
И что же это за вести?
Кроме того, что он утвердил меня на приход Эшбахта, так он ещё и дал денег на постройку прихода.
Денег? Удивился кавалер.
Кроме тех, что он уже дал вам, он ещё даёт денег на постройку костёла.
Теперь Волкова интересовало только одно:
Сколько?
Две тысячи двести талеров. Сообщил брат Семион с улыбкой. Только
Что ещё? Кавалер даже не успел обрадоваться.
Я на эти деньги и вправду буду строить костёл. Продолжал монах. Те четыреста монет, что вам дал, пусть останутся вам, а на эти деньги мы построим небольшой, но красивый храм. Уж не взыщите, господин.
Я бы тебе поверил, мерзавец, если бы ты не стащил у меня ларца с золотом, что мы вывезли из Фёренбурга.
Господин! Воскликнул монах. Но ведь я вернул вам вашу долю, а остальным распорядился так хорошо, как только было возможно.
Угу, так хорошо, что ты до сих пор ходишь в бархате и носишь серебро.
Монах воздел руки к небу, словно призывая Господа в свидетели таких несправедливых слов.
Ладно, посмотрим, что ты там настроишь, не думай, что тебе удастся много украсть.
Я и не думал даже о таком, я хочу построить себе хороший костёл. Себе, вам и пастве.
Да-да, чтобы было, куда баб водить. С сарказмом заметил Волков.
Монах промолчал.
А как тебе удалось выклянчить у епископа столько денег?
Он спросил, собираете ли вы войско для Богоугодного дела?
Спросил, значит? Вслух думал кавалер. Ему не очень нравилось, что епископ так интересуется его делами.
Я сказал, что вы привели хороший отряд из Ланна и что с теми людьми, что уже живут у вас в поместье, их будет четыреста. А если они все переженятся и начнут ржать детей, то вскоре их будет больше тысячи. И тот маленький храм, что вы построите на четыреста талеров, всех нипочём не вместит.