Кавалера разбирало любопытство, и он сказал:
Что ж, так давайте, господа, перейдём к делу.
Прежде, чем мы начнём, начал негромко нотариус, хочу, что бы знали вы, коли вопрос вам покажется бестактным или глупым, так на него вы в праве не отвечать. И в любой монет беседу прервать и уйти, никто не остановит вас.
Начинайте уже, я весь в нетерпении. Сказал Волков. Он поглядел на соевого спутника, брата Семиона, монах тоже был заинтригован.
Имя ваше Иероним Фолькоф, рыцарь божий и господин Эшбахата, которого прочие зовут Инквизитором? Стал спрашивать юрист.
Да.
Были ли имена у вас другие?
Раньше звался я Ярославом. Был Яро Фолькоф.
Отчего поменяли имя?
Болван-монах при возведении меня в рыцарское достоинство записал меня в реестр рыцарей города Ланна как Иеронима по дурости своей и приписывать отказался. Я оспаривать не стал.
Хорошо, скажите, кавалер, правда, что всю жизнь свою вы провели на войнах и в походах, и там ран и увечий во множестве сникали.
Сие правда.
Скажите, кавалер, были ли у вас раны и увечья, что мешали бы вам вожделеть дев и жён. Любезны ли вам девы и жёны?
Волков покосился на своего монаха тот сидел с остекленевшим от удивления лицом.
Таких ран у меня нет, ответил, наконец, кавалер. Жёны и девы мне любезны, вожделел их и вожделею, как Господом положено.
Есть ли у вас пред Богом или пред людьми обязательства брака или обязательства безбрачия, есть ли обещания или обручения?
Никому ничего подобного не обещал. Ответил Волков. Он, кажется, начинал догадываться, о чём идёт речь.
Что ж, на том первое дело мы и закончим. Сказал нотариус. Вот, соизвольте поставить имя своё на этой бумаге.
Он положил на стол исписанный лист. Брат Семион тут же вскочил, взял бумагу, но Волову её не отдал сразу, а стал читать её, словно поверенный у кавалера. И кавалер, как ни странно, был в этом ему признателен.
Всё верно, господин, можно подписывать, лишних слов здесь не записано, только ваши слова, тихо сказал монах, кладя бумагу перед Волковым.
Нотариус всё равно услыхал его слова и злобно глянул на монаха, оскорблённый таким подозрением.
Волков обмакнул перо в чернила и подписал бумагу.
Что ж, продолжил нотариус, забирая бумагу и пряча ей в папку. Тогда перейдём к главному вопросу. Дозволите ли вы мне, граф, вести его, или будете сами говорить?
Скажу сам, произнёс молодой фон Мален. Он чуть помолчал, улыбаясь, гладя на Волкова и обдумывая, кажется, слова, а потом начал. Не далее, как вчера, наш епископ, отец Теодор, говорил с моим отцом и сказал, что Богу неугодно, когда столь славный воин, как вы, и столь знатная девица, как моя сестра Элеонора Августа, пропадают в печальном одиночестве. И отец мой, и я считаем, что сие плохо не только для Бога, но и для государя нашего, Его Высочества герцога.
Волков внимательно слушал, не произнося ни звука. Его лицо не выражало ни малейших чувств. А фон Мален продолжал:
А неоднократно подмечая приязнь и душевность, что установилась между вами и моей сестрой, думаю, что будет правильным от лица фамилии предложить вам её руку.
Кавалер опять покосился на своего спутника, тот всё также сидел с изумлённым лицом и вылупленными от удивления глазами.
А вот он сам был на удивление спокоен. Да, это было для него неожиданностью, но отнюдь не чудом. Когда-то о таком он и мечтать не мог. Слыхано ли делодочь графа! Пусть третья, четвёртая, да пусть даже девятая, но это дочь графа! И ему предлагают её в жёны. Небесная, заоблачная высота для солдата или даже для гвардейца. А теперьТеперь он совсем не тот солдат, каким был когда-то. Он будет слушать спокойно и внимательно. Даже если предложение ему будет делать второй человек в графстве, тот, кто через какое-то время сам будет графом. Будет слушать и думать. Это предложение ему, конечно, льстит, но чудом Нет, чудом для него оно уже не было. Это предложение стало для него подтверждением его нынешнего статуса. И уж точно он не собирался, обливаясь слезами, кидаться лобзать руку молодого графа как благодетеля. Он молчал, сидел и ждал продолжения. И, видя, что кавалер никак не реагирует на его слова, граф посмотрел на канцлера, как бы передавая тому право дальше вести беседу. Канцлер в свою очередь достал лист бумаги и спросил у Волкова:
Желает ли кавалер знать наше предложение?
Желаю. Просто ответил Волков.
Прекрасно, сказал канцлер и начал читать. В приданое за девицей Элеонорой Августой фон Мален дано будет: карета, четвёрка добрых коней без болезней и изъянов, сервиз из четырёх тарелок из серебра, четырёх кубков из серебра, четырёх вилок с серебряными рукоятями, четырёх ножей с серебряными рукоятями, кувшин и два подноса из серебра. Дано будет двенадцать перин пуха тонкого и двенадцать подушек. Двенадцать простыней батистовых и две атласные. Покрывала атласных два и одно меховое, беличье. Канцлер поднял глаза от бумаги. Из белки красной. И продолжил читать. Шубы две. Бархата два отреза. Шёлка два отреза. Парчи тоже два отреза, красный и синий. Батиста для нижних рубах и юбок восемь отрезов. Кружев один отрез. Вина доброго десятилетнего шесть двадцативёдерных бочек. Масла оливкового две двадцативёдерных бочки. Также в приданое будет дан за девицей фон Мален десяток коров хороших с бычком. Пять свиней хороших с боровом. Десять коз с козлом. Десять овец тонкорунных с бараном. Четыре крепких мерина и две большие телеги. Медная ванна, два медных кувшина, два чана больших, два медных таза, двадцать полотенец.
Тут канцлер опять сделал паузу. Он опять поглядел на Волкова и, опять не найдя в его лице каких либо эмоций и не услыхав от него вопросов, продолжил:
Ко двору жениха будет передано в крепость четыре мужика дворовых, без изъянов, здоровых, не старше сорока годов. И будет передано в крепость четыре дворовые девки без изъянов и болезней, не старше сорока годов. Так же в содержание невесты будет передано тысяча талеров серебра чеканки земли Ребенрее.
А жениху от дома Маленов будет дано шестьсот гульденов золотом в приз по свершению таинства венчания.
На этом канцлер закончил, он положил лист бумаги на стол перед Волковым. Но тот бумагу не трогал, а взял её брат Семион. И, не читая её, даже не заглядывая в нее, сразу задал вопрос, как раз тот, который хотел бы задать кавалер:
Уделов и сёл за невестой не будет? Полей, покосов, выпасов, лугов или, может, лесов? Ничего?
Ничего такого. Сказал молодой граф. Только то, что в списке. Поместий лишних у фамилии нет. Они все и так оспариваются моими братьями и другими родственниками.
Девица рода фон Малени так награда немалая, многие бы взяли её и без приданого, только за кровь и честь.
С этим я согласен, наконец произнёс Волков. Я и сам считаю, что фамилия Мален оказывает мне честь, предолгая свою девицу мне в жёны.
Все, кто сидел напротив, закивали головами, даже нотариус, и тот мотал головой.
Но мне надобно время, чтобы подумать. Продолжал Волков. Никто из вас, господа, не будет осуждать меня, если попрошу время на размышление?
Нет-нет, никто вас не осудит. Сказал графа. Это у холопов женитьбыдело весёлое.
Да, чего им, попа позвали, пива выпили да и легли под куст, смеялся канцлер. А может, и попа звать не стали.
Все смеялись, атмосфера явно пересовала быть сугубо деловой.
Да, соглашался граф, у холопов жизнь проста и легка, женись на том, кто приглянулся, а для нас бракэто политика. Мы были бы рады видеть столь сильного мужа, как вы, в нашей фамилии. Да и вы, наверное, хотели бы видеть в родственниках графа.
Не стану врать, об этом и не мечтал я даже. Сказал Волков.
Так соглашайтесь, и граф вам будет отцом названным, а я названным старшим братом. Продолжал граф.
Ещё раз прошу у вас времени на раздумье, отвечал ему кавалер.
Конечно-конечно, мы всё понимаем. Улыбался фон Мален.
А канцлер, также улыбаясь, добавлял:
Только хотелось бы нам услышать ваш ответ до конца уборочной, до фестивалей у мужиков. А уборочная уже начинается, вам две недели хватит на раздумья?
Хватит.
Что ж, тогда будем ждать вашего решения. Сказал канцлер. А если по приданому у вас будут какие-то пожелания, то мы готовы рассмотреть их.
Я за две недели всё обдумаю и сообщу вам.
Все стали вставать из-за стола, раскланиваться. А на выходе его ждала Элеонора Августа с теми же женщинами. Элеонора снова почти уселась на пол, когда он вошёл в комнату. Но на сей раз он не прошёл мимо, а подошёл к ней, взял за руку и помог подняться.
Она всё равно не поднимала глаз, смотрела в пол.
Вы знаете, о чём я говорил сейчас с вашим братом? Спросил Волков у неё.
Знаю, тихо отвечала девушка.
Желаете ли, что бы это случилось?
Жёны из рода Маленов не желают ничего, чего бы не желали их отцы, братья и мужья. Нравоучительно сказала дородная дама.
Но Волков и не глянул на неё, он ждал ответа от Элеоноры.
Что угодно папеньке, то угодно и мне, наконец ответила та и подняла на него глаза.
И кавалер вдруг понял, что она на его вкус совсем не красива.
Куда ей до Брунхильды?
Хорошо, сказал он, этого для меня довольно. До свидания.
Он шёл вниз по лестнице и думал о словах этой женщины, а монах шёл и говорил:
Теперь ясно, зачем сюда епископ приезжал, зачем на разговор графа звал.
Волоков остановился, повернулся к нему так быстро, что монах едва не налетел на него:
Так ты думаешь, это затея епископа?
Да уж не мгновения не сомневаюсь. Отвечал брат Семион. Да и дочка графа в девках засиделась, Малены тоже рады будут, тут всё одно к оному. А вам и приданое давать не нужно, и так возьмёте. Вы ж не откажитесь от неё.
А зачем это епископу? Не понимал Волков.
Да как же зачем, господин, тут же всё на поверхности лежит. Искренне удивлялся монах. Вы свару с кантоном затеете, герцог на вас обозлиться, решит покарать или в тюрьму бросить, а граф, родственничек ваш, выгораживать вас станет. А как вас не выгораживать, если вы муж его дочери? Нет, епископ, хоть стар, а наперёд смотрит. Он вам опору готовит в графстве.
Чёртовы попы, произнёс Волков.
Он буквально почувствовал, как его толкают в спину, приговаривая: «Ну, давай, давай, начинай свару, затевай войну».
А если я не захочу воевать? Спорил он глядя в хитрое лицо монаха.
А тот и ответил сразу, не моргая и не размышляя ни секунды:
Тогда вам тем более на графской дочке жениться нужно. Если уж вы надумали против воли церковных сеньоров идти, так тогда хоть с мирскими сеньорами подружитесь. Родственники такие вам никак не помешают.
Кавалер повернулся и пошел, размышляя на ходу над словами монаха.
И нечего вам печалиться, продолжал монах, идя за ним. Всё у вас есть, и ещё больше будет, главноеголову не терять.
Думаешь?
Конечно, вы ж серебряной ложкой во рту родились.
Волкова аж передёрнуло от этих слов, он опять повернулся к монаху и зарычал:
С ложкой родился? С ложкой? С какой ещё ложкой? Один сеньор, сидя в Ланне, другому сеньору, сидящему в Вильбурге, пакость строит, а я рискую головой, я или на войне погибну, или на плахе, или в тюрьму попаду, или мне бежать придётся. И где тут ложка?
Где ложка, болван?
Монах молчал.
Это у них там ложки, он указывал пальцем в сторону раскошенного бального зала, у них, а я родился с куском железа в руке. Чувствую, что и умирать мне придётся с ним же и с ещё одним куском железа в брюхе.
Они вышли из замка, кажется, кавалер немного успокоился.
Не вздумай об этом разговоре сказать епископу, произнёс он, влезая на коня и чуть опираясь на плечо Максимилиана.
Я и не помыслил бы об этом, отвечал монах, но вот то, что граф предложил вам руку его дочери, обязательно упомяну, когда мы приедем за деньгами. Это он должен знать.
Об этом скажи. Согласился Волков.
Экселенц! Сыч смотрел на Волкова во все глаза. Вам что, предложили жениться на дочери этого? Он кивнул на замок. На дочери графа?
Держите языки за зубами, ответил Волков.
Да, конечно, экселенц. Конечно. Обещал Фриц Ламме.
Конечно, кавалер, кивнул Максимилиан, тоже садясь на коня.
Сейчас снимаем лагерь, произнёс кавалер, вы двое поедете со мной в Мален, остальные пойдут домой.
Господин, кричал монах, подождите меня, мне нужно найти свою лошадь.
Догонишь, не оборачиваясь, крикнул Волков.
Глава 10
Брунхильда уже сидела у зеркала и красилась, рубаха так тонка и прозрачна на ней, что не заметить этого никак нельзя было. Как специально такие носила. Мария ей помогала, платье обновляла, кружева замывала.
Ах, вот и вы, где же вы пропадете всё утро? Красавица подняла на него глаза.
Даже сравнивать её с Элеонорой нельзя, словно сравнивать лань лесную с коровой. Глаза у неё припухли от выпитого вчера, волосы не прибраны, а всё равно красивее не найти. Может, красивее неё была только дочь барона, Ядвига. Да и не помнит он ту Ядвигу уже, а это вот она тут сидит, с плеча прозрачная ткань падает. Через эту материю соски темнеют.
Необыкновенно красива она. Да, уж Элеоноре до неё далеко.
Господин мой, что ж вы молчите, или случилось что? Она опять поворачивает к нему своё красивое лицо, и её опухшие глаза кажутся ему такими милыми. Прямо взял бы её лицо в ладони и стал бы целовать эти глаза. Но не сейчас, сейчас ему тоскливо. Даже видеть её тоскливо.
Собирайся, уезжаем мы. Говорит он.
Как? Кричит красавица, вскакивает и подбегает к нему. Турнир сейчас, меня граф в ложе ждёт. У меня на вечер, на бал, уже десять танцев обещано!
Теперь он ещё и тёмный низ её живота через лёгкую ткань видит. Кавалер отворачивается, говорит мрачно и холодно:
Поедешь и попрощаешься с графом, а потом сразу сюда, мы уезжаем.
Да как же так? Я же танцы обещала
Он вдруг поворачивается к ней. Быстро лезет в кошель, сразу находит там флакон Агнес. Пол капли, всего пол капли он вытрясает из флакона на палец. И эти пол капли размазывает под шеей красавицы, от ключицы до ключицы.
Заглядывает ей в глаза и целует в губы. И уходит быстро из шатра. Вышел и сразу крикнул:
Максимилиан, Сыч, езжайте с госпожой Брунхильдой к арене, она будет прощаться с графом. Потом сразу сюда. Хилли, Вилли, скажите господам офицерам, что снимаем лагерь. Уходим.
Он сам хотел побыть один, посидеть где-нибудь хоть минуту, но брат Семион тут же за ним увязался. Идёт за ним, а сам читает тот список, что им канцлер дал, и говорит Волкову:
Не сказано тут, кто свадьбу оплачивать будет, а это в такую деньгу влетит, что поморщимся потом. Уж я с деревенского старосты за одно венчание пять талеров брал, а тут сама дочь графа.
Волков шёл вперёд, уже хотел грубостью какую-то ему сказать, но тут догнал их Хилли.
Господин, там два господина вас почти с рассвета дожидаются. Как вы ушли, так они пришли и сидят теперь, всё вас ждут.
Скажи им, что я тут, пусть сюда идут. Сказал Волков, усаживаясь на пустую бочку из-под пива.
Монах опять что-то нашёл в списке, но кавалер жестом ему велел заткнуться. Ничего он сейчас не хотел слышать про свадьбу.
Ждать двух господ долго не пришлось, и господа те были странными. Вернее, странным был один. А второй был вполне себе приятный молодой человек из знатной семьи, он сразу подставился:
Меня зовут фон Гроссшвулле. Он поклонился.
Волкову было просто лень слезать с бочки, и он вел себя почти грубо, кивнул господину Гроссшвулле и без всякого почтения сказал:
Фон Эшбахт. Чем обязан, господа?
Господин фон Эшбахт, все тут только и говорят о вас, только и слышно о том, какой вы знаменитый воин, такой, что у Ливенбахаов отнимает шатры. И что вы убили на поединке лучшего чемпиона герцога. И ещё
Будет вам, будет, сказал Волков и поморщился, я все свои подвиги и так знаю, что вам угодно, господин Гроссшвулле?
Пришёл я просить за своего брата, Гроссшвулле повернулся ко второму господину. За вот этого вот человека.
Второй господин был весьма заметен, ростом он был даже выше Волкова, а ещё был он крупен телом. Вид у него был печален, хотя в его годы, а было ему лет семнадцать, люди печалятся не так уж и часто.
Он наш седьмой в семье, последний и неприкаянный. Отдавали мы его в пажи известному господину, так его погнали оттуда, господин сказал, что он увалень, отдавали в учение в университет, так только зря деньги потратили, в монастырь, так он и там не прижился, монахи его через месяц домой сами привезли.