Зверь - Книга - Генри Лайон Олди 13 стр.

Терпи,посоветовал Он.К утру сойдет.

Человек с трудом выгнулся и попытался оглядеть свою спину. Это удалось ему лишь с третьего раза, и он обмяк, уставившись на полированную ручку аккуратно свернутого бича, лежащего у скамьи.

Странно,человек едва шевелил запекшимися губами.Я думал, там все в крови

Зачем?удивился Он.

Действительно, зачем?усмехнулся человек.

Бичом можно убить,наставительно заметил Он, упаковывая коробочку с мазью.Можно открыть кровь. И развязать язык.

Я бы развязал,вздохнул человек.Но, боюсь, судьба моя от этого не улучшится. Я же не виноват, что они так и не перестали ходить ко мне.

Кто?Он задержался в дверях.

Люди. Я уж и за город переселилсяидут и идут. И каждый со своим. Говорятрасскажут, и легче им становится. А старшины Верховному жалуютсянарод дерзить стал, вопросы пошли непотребные, людишки, мол, к ересиарху текут, к самозванцу, Ложей не утвержденному. Это ко мне, значит А какой я ересиарх?! Ясобеседник. Меня старик один так прозвал. Я мальчишкой жил у него.

Собеседник?Он загремел засовом.Ну что ж, до завтра, собеседник.

До завтра, мастер.

* * *

Четырехугольная шапочка судьи все время норовила сползти на лоб, щекоча кистью вспотевшие щеки, и судья в который раз отбрасывал кисть досадливым жестом.

Признаешь ли ты, блудослов, соблазнение малых сих по наущению гордыни своей непомерной; признаешь ли запретное обучение черни складыванию слов в витражи, властные над Стихиями; и попытку обойти

«Убьют они его,неожиданно подумал мастер.Как пить дать Ишь, распелся! Воистину собеседниклюди при нем говорят и говорят, а он слушает. И на дыбе вон тоже Убьют они егокто их слушать будет говорить мы все мастера»

Он понимал, что не прав: не все мастера говорить, и из них тоже не все Мастера, а уж слушатьтак совсем

Он присел на корточки у очага и сунул клещи в огонь. Работать клещами он не любилгрязь, и крику много, а толку нет. Вонь одна. Покойный брали нежарко, и калить не надо, и чувствуешьгде правда, а где таксудорога Пальцами брал, и его научил, и он парня обучит, жаль, неродной, а кому это надо? Судье, что ли, красномордому? Писцу? Пытуемому?! Уж ему-то в последнюю очередь Ничего, сегодня не кончится еще, поговорим вечером

И возможность эта доставила мастеру странное удовольствие.

Дверь противно завизжала, и в зал бочком протиснулся длиннорукий коротыш с бегающими глазками и глубокой щелью между лохматыми бровями.

Судья замолчал и оглядел вошедшего.

Так,протянул судья,приехал, значит Смотри, заплечный,коллега твой, из Зеленой цитадели. По вызову к нам. С тобой работать будет. А то, говорят, стареешь ты

Мастер выпрямился. Коротыш с интересом скосился на него, но здороваться не пошел. Сопел, озирался. Потом шагнул к висящему человеку. Мастер заступил ему дорогу. Ременной бич развернулся в духоте зала, и в последний момент мастер неуловимо выгнул запястье. Конец бича обвился вокруг калившихся клещей, и они пролетели над рядом разложенных инструментовв лицо длиннорукому. Тот ловко перехватил их за край, где похолоднееи, опустив клещи на стол, посмотрел на мастера. Мастер кивнул и подошел к гостю. Длиннорукий поморгал и неожиданно всей пятерней уцепил плечо мастера. Вызов был принят, и они застыли, белея вспухшими кистями и не смахивая редкие капли выступившего пота.

Судья пристально вглядывался в соперников, писец перестал скрипеть, и даже висящий на дыбе, казалось, приподнял всклокоченную голову.

Тиски разжались. Мастер отступил на шаг и протянул руку коротышу. Тот попытался ответитьи с ужасом воззрился на неподвижную плеть, повисшую вдоль туловища. Несколько секунд он безуспешно дергал лопатками, потом коротко поклонился и, ни на кого не глядя, вышел.

Когда дверь захлопнулась за ним, судья отмахнулся от назойливой кисточки, и недоумение сквозило в его бархатном голосе.

Что здесь происходит?!

Он не будет со мной работать,спокойно сказал мастер.Никогда.

Человек на дыбе захихикал.

* * *

Отец меня к пню подводит, а пень-то повыше макушки, я тогда совсем кутенок был,рассказывал мастер, сидя у скамьи и прикладывая пузырь со льдом к обожженному боку собеседника.Подводит, значит, а в пне трещина. Фута три будет или поболе. До земли. И вставляет он в нее клин. Бери, говорит, в щепоть и тащи. Я вцепился, а он, зараза, не идет. Ладно, отец говорит, когда потянешьпозовешь. Неделю билсяпозвал. Он поглядели глубже вбил. И ушел. Молча. А когда усы у меня пробиваться сталия отца позвал и клин его до земли всадил. Сверху еле-еле оставил, только чтоб ухватиться. Рванули в кусты забросил. Заплакал отец, обнял меня, потом топор расчехлил и муравья на пень бросил. Руби, говорит, ему голову. Срубишьпозовешь. И ушел. Такой у меня отец был. Умиралмеч передал: старый меч, дедовскийсейчас не куют, топоры все больше Ты, говорит, теперь мастер. Спокойно, мол, ухожу. И ушел.

Мастер плохому не научит,задумчиво сказал собеседник.

Он посидел молча, обдумывая эту мысль.

Хороший парень,сказал он.Жаль, неродной Силы много, дурной силы, ноничего, хороший. Мечу учу, топору, пальцы ставлю. Чему учухорошему?

Мастер не учит плохому,повторил собеседник.Мастер не учит хорошему. Мастеручит. И не может иначе.

Он встал и направился к выходу. Уже в дверях его догнал вопрос.

Четвертование,спросил собеседник,это очень больно?

Нет,твердо ответил он.Не больно.

* * *

Толпа затаила дыхание. Он взмахнул топором. Потом нагнулся и поднял с помоста откатившуюся голову, бережно сжимая обеими руками побелевшие щеки и заглядывая в остановившиеся глаза.

Радость была в них, покой и вечность, спокойная умиротворенная вечность.

Ну как?тихо спросил мастер собеседника.

К ним уже бежали очнувшиеся стражники.

* * *

Древесина столба царапала оголенную спину, и веревки туго стягивали изрезанные руки. В углу помоста грузно лежала знакомая колода, и топор в ней; и меч. Зачемоба? Раз столб, значитмеч, по стоячему. Только кто возьмется? Снять голову стоячему, да при людях, это уметь надо

Он не хотел, чтобы это был длиннорукий.

Сутулая коренастая фигура в пунцовом капюшоне выглядела на удивление знакомой, и он всматривался в уверенные движения; всматривался до рези под веками.

Палач ловко выдернул меч из колоды, постоял и левой рукой вытащил и топор. Потом он приблизился к мастеру и положил меч у его ног. Топором? По стоячему?

Эту мысль мастер додумать не успел.

Сверкающий полумесяц взмыл над ним, и он узнал человека в капюшоне.

Плечо не напрягай,бросил мастер.Мечвозьмешь. Себе

Лезвие топора полыхнуло вдоль столба, и веревки ослабли. Мастер почувствовал привычную свинцовую тяжесть рукояти, скользнувшей в затекшую ладонь.

Бери, отец. После передашь. Пошли

И уже прыгая с помоста, смахивая шишаки и кольчужные перчатки, краем глаза он не переставал следить за коренастым юношей в пунцовом капюшоне, мерно вздымающим такой родной топор. Хорошо шел, легко, плечо расслаблено

Это не была битва.

Это была бойня.

Мастер плохому не научит.

* * *

(И маленькая сноска в нижнем правом углу. «Витражи патриархов. Хранилище, нижний ярус, тридцать второй стеллаж».)

Глава двенадцатая

Скил послушно глядел в подпрыгивающий затылок Девоны, спускавшегося впереди него в хранилище, но перед глазами трупожога до сих пор мерно вздымался и опускался огромный меч с крестообразной рукоятью. Скилу хотелось выть. Это Девона привычно растворялся в произносимых фразах, это он был безумени лицо Упурка покорно истекало бесконечной сменой выраженийа Скилъярд впервые в бестолковой своей жизни, дымной и суетливой, впервые испытал таинство погружения в чужую, бесстыдно распахнутую сущность; впервые осознавал, что значит быть внутри, быть другим, простобыть! Впервыеи треугольный меч полыхал в клубящемся мраке, и непонятные слова лопались разрубленными веревками, и одна из масок Упурка, не раз мелькавшая в течение рассказа, казалось Скилу странно знакомой Он не знал, где видел ее, не знал, чей образ примерял безумец; Скил спотыкался о выщербленные ступени, протискивался в узкую дверь хранилища, смотрел на повернувшегося к ним Сарта с безразличным музыкантом у ноги

И внезапное знание неожиданно затопило дрогнувший рассудок Скилъярда. Он узнал черты, проступавшие в говорившем Девоне.

Узнали не удивился. Что-то сгорело в нем; что-то, но не все.

Забыв о приличиях, Скил кинулся к молчащему старику, едва не наступив музыканту Гро на руку.

Что сталось с мастером?!Ему казалось, что он кричит, кричит до судорог в горле, но сил хватило лишь на свистящий шепот.Говори, старик! Дальше! Ты должен знать! Ты должен

Сарт тяжело поднялся навстречу.

Хороший мальчикего холодные ладони крепко сжали голову Скила, и испытующий взгляд Сарта надвинулся на замершего трупожога.Сообразительный Да, я должен знать. И знаю.

И бледнеющий Скил увидел в глубинах бесцветных зрачков старика, потерявшего возраст на неведомых дорогах,увидел в их зыбкой колеблющейся глубине хмурого коренастого юношу в пунцовом капюшоне, отчаянно пробивающегося к темнеющему входу в катакомбы; увидел грузное тело на его широких плечах, обмякшее тело с неправдоподобно тонкой стрелой под левой лопаткой; увидел, дрогнул,и внезапная тьма немыслимого прошедшего времени затопила открывшееся.

Скил отшатнулся.

Лучники,еле слышно бросил Сарт вслед ему.Они встретили нас на окраинах Мастер умер легко и быстро, а я Я ушел в каризы. И вот, как видишь,умираю до сих пор. И все никак не выходит. А жаль.

И Подмастерья приняли вас?

Скил спиной почувствовал зябкую, томительную влажность голоса Сырого Охотника. Видимо, Сарт также ощутил возникшее напряжение, потому что он долго смотрел на людей, стоящих у незапертой двери, и взгляд его старательно обходил молчащего Девону.

Приняли,наконец сказал он.Это сейчас в каризах Подмастерья. А тогда былиМастера. Они видели казнь Собеседника и знали, кто мы. Тело учителя оказалось лучшей рекомендацией.

Этого не может быть!взорвался Пирон и, оттолкнув Сырого Охотника, вплотную подбежал к Сарту. Тот иронически приподнял бровь и улыбнулся Пирону.

Ты лжешь! Я читал архивыМагистра по прозвищу Собеседник казнили еще до Второго Нашествия! Второготы слышишь, старый безумный лжец?!если это вообще не легенда!

Ты знаешь историюСарт протянул руку и легко коснулся спутанных волос юноши; и Пирон отпрянул в изумлении.Это хорошо. История заслуживает уважения. А легендыэто всего лишь слишком эмоциональная история. И зачастую слишком наивная Да, Собеседника, патриарха Мастеров из каризовкоторый, кстати, терпеть не мог, когда его называли Магистромдействительно казнили почти два века тому назад. По местному времени Что было потом, мой кричащий знаток архивов?!

Потом?Пирон на мгновенье задумался.Потом была трехлетняя засуха, и гонения на уходящих в каризы, и через год Мастера заговорили Путь через катакомбы, создав Витраж Дороги, ныне почти утерянный Потом полтора десятилетия было безвременье, и никак не могли выбрать следующего Магистра, потом горел Зеленый замок, и

Как звали следующего Магистра?мягко перебил его Сарт.

Еще секунду Пирон продолжал бубнить под нос события и даты, после неожиданно осекся и кинулся к дубовому шкафу, пылившемуся в дальнем нефе. Хлопнули створки, перевязанные свитки полетели на пол, Подмастерье по уши зарылся в их шелестящую грудуи когда он вынырнул оттуда с коричневым пергаментом в руке, лицо его напоминало серый изношенный балахон Сырого Охотника.

Следующего Магистра,слова падали тяжело и бесцветно, подобно ледяным каплям; и Скил физически ощутил их холод.

Следующего Магистра звали Сарт.

Свиток шлепнулся на гору бумаги и, шурша, скатился на пол. Сарт подошел и бережно подобрал его.

Да,сказал он.Следующего Магистра звали Сарт. И он любил жизнь, как только может любить ее ученик великого палача. И эта жизнь исторгла его из себя, как матькричащего ребенка. Только мне удалось вернуться.

Уже возвратившись в комнату, Скил вдруг сообразил, что Девона за все время так и не произнес ни единого слова. И по дороге молчал. Пиронтот просто остался в хранилище, колеблясь между стремлением уличить старика во лжи и страстной надеждой поверить в невероятное; Сырой Охотник мгновенно растворился в сумраке переходов по своим сырым охотничьим делам; а Девона все оставался непривычно тихим и только все туже скручивал в трубку извлеченный из-за пазухи список.

Слушай, Девона,не выдержал наконец Скил.У тебя что, губы заржавели?! Где не надотак ты первый, а тут Ты как себе мыслишь, этот как его Сартврет или нет?

Упурок равнодушно пожал плечами.

Не знаю, Скилли. Думаю, что не врет. Нет, не думаючувствую. Болит у него, глубоко, внутри, ноболит Пустота у него там, без дна, без смысла, ноболит, Скилли И так же чувствую, что мне все это безразлично. Пока. Вот Пирон ждет, что придет добрый дядяа лучше сразу два дядии даст ему конфету. Дешево и сердито. Бог из машины. А я не Пирон. И не Сырой Охотник, отгородившийся от мира серым безразличием балахона и умением в случае чего дать любому палкой по голове. Впрочем, под шелухой, под коркой и в том же Сыром Охотнике сидит маленький сопливый Пирон; иначе он давно уже перерезал бы себе горло, при всей антипатии к металлическому оружию. Надежда, Скилли, умирает последней. А вот ячужой. И Сартчужой. Только я хочу стать своим, а Сарт он или раздумал, или разучился, или Не знаю. Вернее, не чувствую. Пока. А таквсе может быть, парень Скилли

Возбуждение медленно угасало в нахмурившемся Скилъярде. Ему было очень жалко тоскливого неприкаянного Упурка, но он стыдился своей жалости. Кто он такой, в конце концов И потомчто-то общее проглядывало в отстраненно-вежливом Сарте и импульсивно-распахнутом Девоне. Что-то общее, скрытое в толще мелочей, неразличимое для постороннего взгляда Может быть, это и значилоиграть?!

А я-то думал, тебе будет интересно,уныло пробормотал Скил.Выговоришься, развеешься, и

И помирать раздумаю,подхватил Упурок.Нет уж, Скилли, меня на треп не купишь. Зря, что ли, мы тут список составляли? Да и Пирон обидится

Скил не нашел ничего лучшего, как глухо буркнуть насчет того, что жизнь в конечном счете не такая уж бесполезная штука.

Да,неожиданно согласился Девона.Это если жить. А как живу я, Скилли? Я читаю жизнь с листа, как придется, не успевая разобраться, подготовиться, расставить паузы и ударения. Кто подсунул мне этот листи почему именно этот? Что было на прошлых листах и что будет на следующих?! И какая цель маячит в конце? Единственное, в чем я свободентак это усилить акценты там, где я хочу. И порвать лист тогда, когда мне взбредет эта блажь в голову. Ты думаешь, почему Сарт не сказал нам, отчего егомастера, Магистра и кто он там еще?выбросило из каризов, и вообще из его мира и его времени? Гляди, Скилли!

Девона швырнул Скилу пачку листков, которые Сарт подсунул им в хранилище и с которых Девона позднее читал «Мастера»и Скил с трудом исхитрился поймать их. Затем быстро перелистал страницы. В самом конце оказался приколот кусок странной голубоватой бумагиили ткани?исписанный летящим крупным почерком. Сбоку были пририсованы три смешные рожицы. Последняя была смешная и страшная одновременно. Страшно смешная. И глаза, как у голодной крысы. Скил вгляделся в написанное.

Одиноко-незрячее солнце глядело на страны,

Где безумье и ужас от века застыли на всем,

Где гора в отдаленье казалась взъерошенным псом,

Где клокочущей черною медью дышали вулканы.

Были сумерки мира.

Дальше голубизна куска резко переходила в обугленную кромку, словно слова внезапно обрывались в хищный первобытный хаос, в дымящуюся лаву; и рожица в правом углу удовлетворенно косилась в изломанную трещину открывшейся бездны.

Скил вернул листы Девоне и опустился на табурет.

Я думаю, он перешел границы власти,тихо сказал Скил, и на миг ему показалось, что это произнес не он, а кто-то другой, спокойный и бесконечно старый.Если это и означает играть, то нельзя играть безнаказанно. Ни жизнью, ни словами. За сказанное надо отвечать. Уж лучше банальная кровь человека на щите. И, наверное, именно поэтому Собеседник позволил