Зверь - Книга - Генри Лайон Олди 6 стр.

Бедный Янэто который Тибальд, по вечернему распределениюон же твердо знал, что Тибальду положено непременно заколоть подлеца Меркуцио с санкции всемирно известного классика Вильяма, под вступающие фанфары и изменение мизансцены с фронтальной на диагональную Я так и вижуидет Тибальд, рапирой в краске машет, а я сползаю у левого портала и посмертный монолог выдаю. Вот, значит, и выдал! Это Ян классика читал, и я читал, и режиссер сто раз читала Меркуцио мой не читал, и никак не собирался помирать от дешевого бретера. Хочешь заколотьучись оружие за нужный конец брать, а не умеешьиди кормилицу Джульеттину играй Так что бегал Тибальд под мой импровизированный пятистопный ямб, а режиссер Брукнер только лысину в зале платком промокала после подполз, сволочь очкастая, и тихо так: «Слышь, Алик, я тебя во второй состав пока переброшу, ты отдохни, выспись, а там будем посмотреть»

Я вспомнил легенду о мальчике из театра Кабуки, вошедшем в образ и голыми руками угробившем на сцене пятерых собратьев по ремеслуигравших всяких там древнеяпонских негодяев. Куда его потом перевели? Ах да, в куродо Куродоэто служитель сцены такой, свечи зажигает, грим поправляет, сам весь в черном балахонеи зритель его в упор не замечает. Правильно, пойду в куродо, там мне и место. Уж на что стихами никогда не баловался, да и то так достали вчера

Я вынул из кармана смятый тетрадный лист и разгладил его на колене. Потом пробежал глазами написанное.

От пьесы огрызочка куцего

Достаточно нам для печали,

Когда убивают Меркуцио

То все еще только в начале.

Неведомы замыслы гения,

Ни взгляды, ни мысли, ни вкус его

Как долго еще до трагедии,

Когда убивают Меркуцио.

Нам много на головы свалится,

Уйдем с потрясенными лицами

А первая смерть забывается

И тихо стоит за кулисами.

Граненый бокал придавил руку к журнальному столику, на колено уселась любопытствующая девочка Алиса, подозрительно тяжелая и невинная; в дверях всплыл очкастый кот Базилио, машущий упаковкой зеленых пилюльи я уже был готов тратить свои золотые в Стране Дураков.

Подраться, что ли, встряхнуться в свалке, и удрать

Встряхнуться хотите?

Хочу.

И что же вам мешает?

А ничего!легкомысленно заявил я, не оборачиваясь к назойливому собеседнику.Сейчас вот «колесо» хлопну, коньячком запью и с Алиской на диван завалимся. Чем не Эдем?!

Совсем рядом зависли узкие глаза с вертикальными кошачьими зрачками, мелькнул рукав грязно-пятнистой хламиды Ну вот, как мнетак рано еще, а как обкуренному жрецу-любителю с несытым взглядомтак в самый раз. Везет мне на параноиков. Сейчас вот встану и

Не встанете. Это ж надо прощаться, тащиться на трамвай, ждать его опять же А вам глобального подавай, никак не меньше. Классику там, весь миртеатр, стихи непризнанные Хотите, допишу?

Он склонился над моим коленом и быстро зашелестел шариковой ручкой. Я наклонил голову. Внизу обнаружилась новая строфа, дописанная витиеватым почерком с левым наклоном.

У черного входа на улице

Судачат о жизни и бабах

Убитый Тибальдом Меркуцио

С убитым Ромео Тибальдом.

Почему-то это оказалось последней каплей. Я судорожно вцепился в пятнистый рукав, как в детстве хватался за теплую мамину ладонь.

Встряхнуться хотите?

Хочу.

Действительно? И не страшно?

Черт меня дернул за язык сказать «хочу» в третий раз

Гул затих.

Я вышел на подмостки

Глава третья

Безмозглый сидел на пологом берегу узкой пенящейся речушки и пристально следил за купающимися подростками. Юные пастухи скакали в брызжущей радуге, вскрикивали от жгучих прикосновений ледяной воды и звонко шлепали себя по глянцевым ляжкам. Именно ноги их, гладкие юношеские ноги, не успевшие затвердеть синими узлами вспухающих мышц, и привлекли к себе внимание Безмозглого. Нет, отнюдь не тайная страсть к существам одного с собой полахотя нравы табунщиков, на дальних перегонах до полгода обходящихся без женщин, отличались предельной простотоймучила его; просто он искал ответ на неотвязный вопрос, уже пятый день неотлучно таскавшийся за ним. Дело в том, что ноги зрелых мужчин племенипрактически всех мужчин!были покрыты рубцами самых разных форм и размеров; и полная несхожесть шрамов не позволяла списать их на ритуальную татуировку. Здесь было нечто иное, нечто

Сидящий на берегу человек настолько погрузился в тайные думы, что даже не обратил внимания на хруст травы за спиной, и лишь крепкий дружеский шлепок по загривку выдернул его из липкой трясины размышлений.

Мальчика себе высматриваешь, Безмозглый?!раскатисто захохотал подошедший Кан-ипа, плюхаясь рядом на размокшую глину.Хочешь, овцу подарю?! Хорошая овца, жирная, смирная,и браслетов не клянчит, не то, что эти Ты для нее самый лучший баран будешь! И не овдовеет никогдаиз тебя шурпа постная выйдет. А то давай в набег рванем?! Жену тебе красть надо? Вот и утащимможет, и мне чего обломится Ну, так как? Коней седлатьили за овцой идти?!

Безмозглый глядел на веселого табунщика, сосредоточенно морща лоб. Он уже достаточно понимал чужой язык, у него оказалась на удивление цепкая память, но не всегда еще удавалось сразу замечать переход от серьезного разговора к насмешке.

Чужой язык А какой языксвой? Неужели те несколько слов, самопроизвольно вырывавшихся у него под недоуменные перешептывания соплеменниковэто свой язык?! Иногда ему казалось, что он знает много слов, очень много, и все они разныеодин и тот же закат он способен раскрасить этими словами во множество сверкающих огней Но солнце садилось, сползала тьма, и он возвращался в привычное косноязычие.

Скажи, КанБезмозглый помолчал, отчего-то стесняясь своего вопроса.Скажи, почему у подпасков ноги гладкие, у женщин ноги гладкие, а у тебя в рубцах? И у воинов охраны тоже И у старейшин.

Кан-ипа недоумевающе выпрямился, словно Безмозглый спрашивал у него нечто, давно известное всеми резкий свист перекрыл гомон купающихся юнцов.

Айяяя! Бэльгэн, брат мой, беги сюда! Веди двух трехлеток! Безмозглый хороший вопрос задает! Совсем умный стал Айяяя, скорее!

Бэльгэн-ирчи, смуглый коренастный крепыш лет двенадцати, вылетел из воды, и через мгновение он уже мчался, вскидывая задубевшие босые пятки, к пасущемуся неподалеку косякулегко вертя в правой руке ловчий укрюк с овальной петлей на конце.

В ожидании младшего брата Кан-ипа нетерпеливо подпрыгивал на месте, потом не выдержал и кинулся к прибрежному кустарнику, срезая кривым ножом два побегав полтора пальца толщиной и длиной в два мужских локтя. После он взлетел на неоседланного жеребца, подогнанного уже конным Бэльгэном, и перекинул парню прут потоньше.

Импульсивный Бэльгэн рванул за концы веревки, вставленной коню в рот в виде импровизированной уздечки, и из-за вздыбившегося конского крупа попытался достать концом прута плечо брата. Но Кан-ипы уже не было в седле; и хлесткий удар зря рассек воздух. Собственно, и седла-то не былоно совершенно непонятным для Безмозглого маневром табунщик ухитрился проскочить под брюхом животного и, выныривая с ближней к Бэльгэну стороны, он полоснул подростка по напрягшимся голеням.

Парень взвыл не столько от боли, сколько от обиды, и вспрыгнул на спину своей лошади. Пританцовывая на неверной скользкой опоре, чудом удерживая невозможный баланс, он принялся рубить прутом увертливого брата. Один раз ему удалось достать левое запястье Кан-ипы, еще раз прут чиркнул по разметавшейся копне волос табунщика, но в большинстве случаев ветка свистела в пустоте.

Трудно было разобрать, где кончается бешеный гнедой трехлеток и где начинается бешеный оскаленный табунщики Безмозглый понял тайну рубцов на ногах мужчин племени. Оружие почти ни разу не дотягивалось до головы или туловища наездникано ноги и руки их зачастую оказывались открытыми для удара; разве что боец спрыгивал с лошади на землю, придерживаясь за холку и укрываясь за животным, но тогда он лишал себя возможности мгновенно контратаковать.

Безмозглый подумал, что он как-то не так представлял себе конный бойи сразу же осекся. Видел ли он когда-нибудь иной бой? Какой? Участвовал ли в нем? Знание не возвращалось. Он прикрыл глаза и неожиданно увидел самого себя: освещенного пятью желтыми солнцами,два больших справа и три маленьких слеваоблитого черной гладкой шкурой, с раскрашенным лицом; увидел у себя в руке странный узкий клинок, тоньше Бэльгэновского прута, рукоять которого обвивали разные металлические изгибы, подобно тусклым змеям вокруг широкой чаши Неправильное оружие, неправильный свет, неправильный он сам. Худой и черный. А такой меч и из руки в руку-то не перебросишьобязательно за изгибы зацепишься. А рубить? Как им рубить?! И опять же конь Где конь? Почему его нет? Так не бывает. Этосон.

В последнее время Безмозглому часто снились сны. В них он был иным, уверенным, носил разные одежды, говорил разные слова, красивые и понятные, во сне он играли не так, как играют дети, а по-другому, по-взрослому; он ИГРАЛ но сон таял, пальцы тщетно пытались удержать зыбкое марево, и вокруг вновь проявлялся правильный миркислое молоко, запах шкур, скрип повозок и онБезмозглый из степи, с его дурацкими видениями.

Кто?и за что?!

Запыхавшийся Бэльгэн отогнал жеребцов обратно в косяк, и, почесывая вспухшие ноги, присоединился к купающимся. Кан-ипа, вспотевший и довольный, присел рядом с неподвижным Безмозглым, потирая лоб измочаленным кончиком прута.

Ну как?весело спросил он.Понял?

Понял,ответил Безмозглый.Голова далеко, а ногирядом. Ноги чаще сверху, а голова легкаято туда, то сюда. Понял.

Молодец!восхитился табунщик.Правильно понял. А ты на лошади сидишь, как старейшина на молодой жене, у тебя ноги целые будут. Тебе голову отрубят. Сразу. А без головы плохо, ой-бой, как плохо! Видеть нельзяодин палец. Слышать нечемвторой палец. Есть нельзя и думать не получаетсятретий и четвертый пальцы. Шапку одетьи то не на что. Целый кулак неприятностей. Вот.

Кан-ипа плотно зажмурился и заткнул уши, очевидно, пытаясь представить себе все неприятности, связанные с потерей головы. Потом расслабился и сочувственно подытожил:

Да. Совсем плохо.

Они помолчали.

Пошли с нами ночной выпас сидеть,неожиданно предложил табунщик.Арзы выпьем, костер разложим Ты песни петь станешь. У тебя хорошие песни, короткие, но вкусные. Ухо твою песню съести радуется. И в животе тепло. А у меня все песни длинные, а допеть до конца никогда не дают. Ругаются. Драться лезут. Шапку в рот суют Ты где песни нашелво сне, да?!

Нет,сказал Безмозглый.Не знаю. И в ночное не пойду. Наверное.

Почему?подскочил Кан-ипа.Ленивый стал, да?!

Нет,покачал головой Безмозглый.Просто Я боюсь.

Чего боишься? Волков? Я тебе саблю дам. Свою. А мне плетки хватит. Треснешь волка басалыком по башкеи шкура целая, и волк тихий. Пошли, а?

Волков не боюсь,сказал Безмозглый.Другого боюсь.

Чего?

Безмозглому мучительно не хватало слов объяснить свой страхно он все же попробовал.

Понимаешь, Кан вот ночь, так? Вот костер, светло Тут светло, а там, в ночичто? Что за светом? Ночь там, шорохи ходит кто-то. Кто ходит, чего хочет? Вдруг к костру выйти хочет? Может, зверь, может, человек, а можетдух Страшно.

Дух?Глаза Кан-ипы удивленно расширились.Кто такой? Почему страшно? Ты слово сам придумал? Живойдух?

Безмозглый и сам плохо понимал, кто такой дух. Так, вырвалось само и слово-то противноеду-у-у-ух Как ветер в темных зарослях.

Нет, Кан. Не живой.

Тогда какой? Мертвый?

Тоже нет. Не живойи не мертвый. Никакой, неизвестный. И сравнить не с чем. Понимаешь? Дух.

Кан-ипа сгорбился и некоторое время сидел молча. Взгляд его медленно наливался мраком грядущей ночи.

Понимаю,наконец протянул он.Да. Когда живойможно убить, и не страшно. Когда мертвыйтогда совсем дохлый, и тоже не страшно. А когда не мертвый и не живой Или мертвый, но живой Никакой. Да. Очень страшно. Очень-очень страшно. И сравнить не с чем Слушай, Безмозглый, пошли с нами в ночное! Я тебе саблю дам. И себе возьму. Две сабли. А мальчишки пусть ножи берут. А ты петь будешьдуха отгонять будешь! Пусть не приходит к костру. Я тебе саблю насовсем подарю, я тебя очень прошупошли в ночное!

Ладно,сказал Безмозглый.Не кричи. Пойду. И петь стану.

Он встал и направился вдоль берега.

Когда фигура идущего скрылась из виду, к обмякшему табунщику подскочил сгорающий от любопытства Бэльгэн-ирчи.

Ну что? Что сказал дурак? Пойдет ночной выпас сидеть?!

Кан-ипа вскочил и закатил брату увесистую оплеуху.

Сам ты дурак! Конечно, пойдет! И песни петь будет. Духа отгонять надо. Страшного

Духа?обиженно скривился Бэльгэн.Какого еще духа? И зачем его гонять?

Затем, что страшно,буркнул Кан-ипа.Очень. Не живойи не мертвый. Никакой. И сравнить не с чем.

Бэльгэн-ирчи притих и поежился.

Так не бывает,протянул он, но глаза подростка уже испуганно забегали по сторонам.Никто такого не говорил

Значит, бывает. И мертвый, и живой, и всякий. Бывает. А сам большой

Табунщик пожалел, что Безмозглый оказался сегодня таким неразговорчивым, и попытался самостоятельно дорисовать, договорить неведомый, впервые открывшийся ему ужас.

Большой и И с рогами, как у буйвола. И хвостатый. А морда жирная, как у старейшины Гэсэратолько синяя. Вся синяя. К костру хочет, есть хочета песня его не пускает. Понял?

Понял,оторопело кивнул Бэльгэн и помчался к сверстникам.

Кан-ипа еще немножко посидел, размышляя, потом поднялся и тяжело двинулся за Безмозглым. Дойдя до излучины, он обернулся.

Бэльгэн-ирчи с жаром рассказывал что-то собравшимся вокруг него подросткам. Лица мальчишек были бледными. Бэльгэн размахивал руками, корчил жуткие рожи и прикладывал растопыренные пальцы то к затылку, то к зубам.

Один из подростков заплакал.

Глава четвертая

«прикрыли глаза; и яростный шум заполнил побледневшие коридорыкрики людей, бешеное рычание, лязг мечей, топот ног, чье-то оборвавшееся хрипение

Они виделивидели глазами, горящими углями волка, прыгающего на грудь человека с мечом; глазами летучей мыши с распахнутой кожей крыльев, впивающейся в искаженное лицо; глазами сотен крыс, лавиной карабкающихся на дверь, грызущих неподатливое деревосорвать, смести, уничтожить ненавистный Знак! Не жалким полоскам остановить серый потоп, и Тяжкий блеск разит волка слабее обычной стали

Четверо обезумевших воинов, прижавшись спиной к спине, захлебывались в нахлынувшей волчьей стае; по трупам, лежащим на земле, катились десятки, сотни, легионы визжащих крыс, взбегая по доспехам, подбираясь к горлу, разрывая крыло нетопыря вместе с человеческой плотью; и дерево Знака таяло на глазах!

Дверь распахнулась, и женщина с белым лицом приблизилась к задыхающемуся раненому.

Не бойся,сказала она, наклоняясь над воином и отрешенно глядя на умирающего человека.Это не больно и, говорят, даже приятно»

Хватит на сегодня,сказал Безмозглый, выдержав длинную томительную паузу.Достаточно. Спать пора.

Темнота, глядевшая на него десятками глаз, недовольно зашевелилась и вздохнула. Они слушали егокаждый вечер они собирались у костра на обочине стойбища, молодые и старые, доверчивые и настороженные, всякие; они послушно растворялись в ночном мраке, обступавшем одинокий костер и сосредоточенное лицо Безмозглого, выхваченное пламенем. Они молчали и молча ненасытно требовали все новых слов о неизвестном. Никогда не задумываясь ранее о ночи, стоящей за робким дрожащим кругом человеческого светапочему «никогда»?! Гулкая пустота проглатывала вопрос, и лишь круги по чернильной водеони открывали для себя новый мир, темный мир за гранью. И гордые мужчины с сабельными шрамами забывали обращать внимание на вздохи и приглушенное женское аханье за спиной. Пусть стоятведь мужья, пытаясь дома пересказать услышанное, терпели позорное поражение и лишь хмурились в досаде