Спокойно, не торопясь, князь Сернин снял со своих плеч обе ее руки, взял старую даму за плечи, усадил в кресло, склонился над нею и твердо сказал:
Тихо!
Она расплакалась, и сложила перед ним с мольбою руки:
Прошу тебя, оставь нас в покое! Мы были так счастливы! Я думала уже, что ты о нас забыл, благословляла каждый день, который миновал. Ну да Я, конечно, тебя люблю. Но Женевьева Видишь ли, я просто не знаю, что могла бы сделать ради этой крошки. Она заняла твое место в моем сердце.
Это я уже заметил, отозвался он со смехом. Ты с удовольствием послала бы меня ко всем чертям. Ну, ну, довольно глупостей. Я не могу терять времени. Мне надо поговорить с Женевьевой.
Тебепоговорить с нею?!
А что? Это преступление?
Что ты можешь ей сказать?
Сообщить ей тайну Очень важную Волнующую тайну
Старая дама забеспокоилась всерьез.
Это, наверно, заставит ее страдать? Ох! Я всего боюсь Боюсь за нее
Она идет, сказал он.
Нет, не сейчас!
Да, да, все будет в порядке Утри глаза и будь благоразумной
Послушай же, сказала она с живостью, послушай, я не знаю, что ты хочешь ей сказать, какие секреты открыть этой девчушке, которую совсем не знаешь Зато я знаю ее хорошо и хочу тебя заверить: Женевьева обладает мужественным, твердым характером, но чрезвычайно чувствительна. Выбирай слова с осторожностью. Ты можешь оскорбить ее в лучших чувствах О которых даже не подозреваешь.
Но почему же, о Господи?!
Потому что она из иной породы, чем ты, из иного мира Я имею в видув моральном смысле. Есть вещи, которые тебе теперь не понять. Между вами обоиминепреодолимое препятствие. Совесть Женевьевы выше и чище А ты
А я?
Ты нечестный человек.
III
Женевьева вошла в комнату оживленная, очаровательная.
Мои малышки все уже в спальне, на десять минут я свободна Скажи-ка, бабушка, в чем дело? Почему у тебя такое странное лицо? Все еще из-за этой истории?
Нет, мадемуазель, сказал Сернин, мне посчастливилось успокоить вашу бабушку. Но мы разговаривали о вас, о вашем детстве, и это предмет, которого, по-моему, ваша бабушка не может касаться без волнения.
О моем детстве? спросила девушка, краснея. О, бабушка!
Не надо ее за это ругать, мадемуазель, к такому разговору нас привела чистая случайность. Так уж получилось, что мне приходилось бывать в том маленьком селении, в котором вы росли
В Аспремоне?
В Аспремоне, неподалеку от Ниццы. Вы жили там в новом, белом доме
Да, сказала она, совсем белом, с синей каймой вокруг окон. Я была еще совсем юной, так как оставила Аспремон в семилетнем возрасте; но помню все, что тогда было, во всех подробностях. Сияние солнца на белом фасаде дома, тень эвкалипта в углу сада
В конце сада, мадемуазель, лежал участок, засаженный масличными деревьями, а под этими деревьямистол, за которым ваша мать работала в жаркие дни
Правда, правда, сказала она, до глубины души взволнованная, а я, я играла рядом
И там, добавил он, я не раз видел вашу мать. Встретив вас теперь, я снова увидел ее образболее счастливый, веселый.
Бедная мама действительно была очень несчастна. Отец скончался в самый день моего рождения, и ничто не могло после ее утешить. Она часто плакала. Я сохранила с тех пор маленький платок, которым утирала ее слезы.
Маленький платок с розовой вышивкой.
Вот как! сказала она, охваченная удивлением, вы знаете
Я был однажды там, когда вы ее утешали И делали это так мило, что картина навсегда осталась в моей памяти.
Она устремила на него взгляд, шедший, казалось, из глубины души, и прошептала, болеедля себя самой:
Да Да Мне действительно кажется Выражение ваших глаз И ещезвучание вашего голоса
На мгновение она опустила ресницы, сосредоточившись, будто стараясь удержать ускользающее воспоминание. Затем продолжала:
Вы ее знали?
У меня были друзья близ Аспремона, у которых я ее и встречал. В последний раз она показалась мне еще более печальной Побледневшей И, когда я вернулся
Все было кончено, не так ли? сказала Женевьева. Да, она очень быстро покинула нас. В несколько недель И я осталась одна с соседями, которые за нею ухаживали Однажды утром меня унесли В тот вечер, когда я спала, пришел кто-то, взявший меня на руки и завернувший в одеяла
Мужчина? уточнил князь.
Да, это был мужчина. Он разговаривал со мной тихо, нежно Его голос успокаивал меня Вынося меня на дорогу, потомувозя в экипаже в ночи, он убаюкивал меня, рассказывал мне сказки Все тем же голосом
Она умолкла, глядя на него еще более глубоким взглядом, с видимым усилием стараясь удержать мимолетное впечатление, касавшееся ее на мгновения и снова пропадавшее.
А затем? спросил он. Куда он вас отвез?
Дальше мои воспоминания чересчур туманны Словно я проспала несколько дней Вижу себя вновь только в том городке в Вандее, где провела вторую половину своего детства, в Монтегю, у папаши и мамаши Изеро, замечательных людей, которые меня вскормили, воспитали, чьи преданность и любовь я никогда не забуду.
Они тоже умерли, эти люди?
Да, сказала она. Во время эпидемии тифа, охватившей эту местность Но об этом мне стало известно лишь позднее С самого начала, когда они заболели, я была оттуда унесена, как и в первый раз, при таких же обстоятельствах, ночью, кем-то, кто таким же образом завернул меня в одеяла Правда, тогда я была уже больше, я противилась, пыталась кричать Он был вынужден закрыть мне рот шарфом.
Сколько вам тогда было лет?
Четырнадцать Это случилось четыре года тому назад.
Значит, вы могли бы узнать этого человека?
Нет, он еще старательнее прятал свое лицо и не сказал мне ни слова Но я все-таки думала, что это был тот же незнакомец. В памяти остались прежняя заботливость, те же внимательные, осторожные жесты.
А потом?
Потом, как и в первый раззабытье, сон На этот раз я, кажется, еще и болела, у меня был жар И проснулась в светлой, веселой комнате. Седовласая дама с улыбкой склонилась надо мной. Это была бабушка А комнатата самая, которую я занимаю наверху.
Она снова выглядела счастливой, словно озаренной светом, и завершила, улыбаясь:
Вот как госпожа Эрнемон нашла меня однажды вечером на пороге этого дома спящей, как она меня взяла к себе, как стала моей бабушкой; и как получилось, что маленькая девочка из Аспремона наслаждается радостью безмятежного существования и учит грамматике и счету маленьких девочек, непослушных или ленивых которые, однако, любят ее всей душой.
Она говорила это весело, уверенным и в то же время легким тоном, в котором слышалась душевная уравновешенность.
Сернин слушал ее с возрастающим удивлением, не пытаясь скрыть волнения.
И с тех порспросил он, вы ничего не слышали более об этом человеке?
Ничего.
Но были бы рады его повидать?
Да, очень.
Так вот, мадемуазель
Женевьева вздрогнула.
Вы что-то знаете Может бытьсамую правду
Он поднялся и начал прохаживаться по комнате. Время от времени его взгляд останавливался на Женевьеве и казалось, что он уже готов дать точный ответ на поставленный только что вопрос. Решится ли он заговорить? Госпожа Эрнемон с тревогой ждала раскрытия тайны, от которой мог зависеть покой в душе молодой девушки.
Он вернулся, сел рядом с Женевьевой, несколько еще, видимо, поколебался и наконец сказал:
Нет нет Так, промелькнула мысль Воспоминание
Воспоминание? Какое же?
Я ошибся. В вашем рассказе были подробности, которые, очевидно, ввели меня в заблуждение.
Ах! разочарованно воскликнула она. Значит, мне показалось Что вы знали
Преодолев, очевидно, еще кое-какие колебания, он заявил:
Совершенно в этом уверен.
Она промолчала, все еще ожидая ответа на поставленный вопрос, не осмеливаясь договорить, о чем догадывалась уже. Молчал и он. Тогда, не настаивая более, она склонилась к госпоже Эрнемон:
Доброй ночи, бабушка! Мои малышки должны быть уже в постельках, но ни одна не уснет, прежде чем я ее поцелую.
И протянула руку князю:
Еще раз спасибо
Вы уходите? с живостью спросил он.
Простите меня Бабушка проводит вас
Он склонился перед нею и поцеловал ей руку. Открывая дверь, она обернулась и улыбнулась.
Затем исчезла.
Итак, сказала пожилая дама, ты не решился заговорить?
Нет
И эта тайна
Позднее Сегодня Как ни странно Я не смог.
Было так трудно? Разве она не почувствовала сама, что ты и был тем неизвестным, который два раза уносил ее на новое место?.. Достаточно было слова
В другой раз позднеесказал он, обретая опять уверенность. Ты должна понять. Это дитя едва со мной знакомо. Я должен сперва заслужить право на ее доброе отношение, на ее любовь Когда мне удастся обеспечить ей существование, которого она заслуживает, поистине чудесное, как в сказке, тогда я и заговорю
Старая дама покачала головой.
Боюсь, что ты ошибаешься. Женевьеве вовсе не нужна сказочная жизнь У нее весьма скромные запросы.
У нее запросы, свойственные всем женщинам; богатство, роскошь, широкие возможности доставляют им радости, от которых не отказывалась еще ни одна.
Женевьева не из таких. И ты лучше бы поступил, если
Ну что ж, посмотрим. Покамест же не мешай мне. И будь спокойна. Я совсем не намерен, как ты выражаешься, втягивать Женевьеву в мои темные дела. Она едва будет видеть меня Только вот, надо было установить контакт И это сделано Прощай.
Сернин оставил школу и направился к своему лимузину.
Он чувствовал себя счастливым.
«Она очаровательна, думал он. И такая добрая, такая серьезная! Иглаза ее матери, те глаза, которые трогали меня до слез Боже мой, как все это теперь далеко! Какое чудесное воспоминание, печальное, но прекрасное!»
И сказал себе громко:
Решено: займусь я ее счастьем. И сейчас же! Нынче же вечером. С сегодняшнего же вечера у нее будет жених. Разве это не самое первое условие для счастья девушки?
IV
На шоссе он увидел свой автомобиль.
Домой, сказал он Октаву.
Приехав, князь потребовал, чтобы его соединили с Нейли, отдал по телефону распоряжения тому из друзей, которого называл доктором, и переоделся.
Он поужинал в клубе на улице Камбон, провел час в опере и снова сел в машину.
В Нейли, Октав. Заедем за доктором. Который час?
Десять тридцать.
Тьфу ты! Гони!
Десять минут спустя автомобиль остановился в конце бульвара Инкермана, перед одиноко стоявшей виллой. По гудку шофера доктор спустился к ним. Князь спросил:
Наш субъект готов?
Упакован, перевязан, запечатан.
В хорошем состоянии, надеюсь?
В отличном. Если все пройдет, как вы сказали мне по телефону, полиция не учует ничего.
Это ее прямой долг. Давайте наш груз!
Они перенесли в автомобиль нечто вроде удлиненного мешка, отдаленно напоминавшего человека и довольно тяжелого Князь приказал:
В Версаль, Октав, на улицу Вилэн, к отелю Двух Императоров.
Отель из самых подозрительных, заметил доктор. Он мне знаком.
Кому говоришь? И дело не будет легким, по крайней мере для меня Но, черт возьми, я не отдал бы своего места за целое состояние. Кто посмеет сказать, что жизньштука скучная?
Отель Двух Императоров Грязная аллея Две ступеньки вниз, по которым входишь в кулуар, освещенный скудным светом лампочки. Сернин постучал кулаком в дверь. Появился слуга; это был Филипп, тот самый, которому он еще утром отдавал распоряжения насчет Жерара Бопре.
Парень по-прежнему у себя?
Да.
Веревка?
На ней уже завязан узел.
А телеграмма, на которую он надеялся?
Вот она, я ее перехватил.
Сернин схватил голубой листок и прочитал его.
Черт возьми, заметил он с удовлетворением, мы поспели вовремя. Его извещают, что завтра прибудет перевод на тысячу франков. Сама судьба способствует мне. Четверть часа спустя бедняга устремится в вечность. Проводи меня, Филипп; доктор, оставайся здесь.
Слуга взял свечу. Они поднялись на четвертый этаж и на цыпочках прошли по низкому, дурно пахнущему коридору, с мансардами по обеим сторонам, ведущему к деревянной лестнице, на ступенях которой догнивали остатки того, что было когда-то ковром.
Никто меня здесь не услышит? спросил князь.
Никто. Обе комнаты изолированы. Только не ошибитесь: он находится в левой.
Хорошо. А теперь возвращайся вниз. В полночь доктор, Октав и ты должны принести наш сегодняшний груз на это место и ждать.
Деревянная лестница состояла из десяти ступенек, которые Сернин преодолел с величайшей осторожностью. Наверхустена, в нейдве двери Ему потребовалось пять долгих минут, чтобы открыть ту, что справа, без того, чтобы тишина была нарушена малейшим скрипом.
Во мраке комнаты мерцал слабый свет; наощупь, стараясь не наткнуться на один из стульев, он направился к его источнику. Свет шел из соседней комнаты и просачивался через застекленную дверь, прикрытую обрывком гардины. Князь отодвинул эту тряпку. Стекла оказались непрозрачными, но в трещинах и местами потертыми, так что, приложив глаз, можно было без труда разглядеть все, что происходило в соседнем помещении. Лицом к нему у стола сидел человек. Это был поэт Жерар Бопре.
Он писал при свете свечи.
Над его головой свисала веревка, привязанная к крючку, вделанному в потолок. Внизу она оканчивалась петлей.
Со стороны башенных часов в городе послышался слабый звон.
Молодой человек продолжал писать. Несколько мгновений спустя он отложил ручку, привел в порядок десять или двенадцать листков бумаги, которые успел исписать, и начал их перечитывать. Чтение, очевидно, не доставило ему удовлетворения, ибо на его лице появилось выражение недовольства. Он разорвал написанное и сжег клочки на пламени свечи. Затем лихорадочными движениями начертал на белом листке несколько слов, резко расписался и встал. Однако, увидев в десяти вершках над головой веревку с узлом, он вдруг снова сел, сотрясаемый ужасом.
Сернину были ясно видны бледное лицо, впалые щеки, к которым он прижимал сжатые кулаки. Скатилась слеза, единственная, медленно текущая слеза отчаяния. Глаза были устремлены в пустоту и словно видели уже устрашающий провал небытия.
А это было еще такое молодое лицо! Такие еще свежие щеки, не тронутые хотя бы одной морщинкой! И глазатакие голубые, словно в них отразилась вся синева неба Востока!
Полночь Двенадцать трагических ударов полуночи, которым столько отчаявшихся человеческих существ приурочили последние мгновения своего существования!
На двенадцатом он опять поднялся и мужественно, на сей разбестрепетно посмотрел на роковую петлю. Пытался даже улыбнутьсяполучилась жалкая гримаса приговоренного. Тогда он торопливо влез на стул и взялся одной рукой за петлю. Мгновение оставался в неподвижности; не то чтобы колеблясь или утратив мужество, это была последняя минута, та минута, которую дарят себе перед завершающим движением.
Он еще раз окинул взором отвратительную нору, в которую загнала его жестокая судьба, грязные обои, жалкое ложе. На столени одной книги, все были проданы. Ни единой фотографии, ни даже конверта от письма. Не было более ни отца, ни матери, не было семьи Что привязывало его к жизни? Ничто и никто.
Резким движением он сунул голову в петлю и стал натягивать веревку, пока та не затянулась на шее. Затем, опрокинув обеими ногами стул, обрушился в пустоту.
V
Десять, двадцать секунд прошло, двадцать страшных секунд, нескончаемых, как сама вечность.
Тело дернулось дважды, трижды. Ноги инстинктивно пытались найти опору. Затем наступила неподвижность.
Еще несколько секунд Застекленная дверь открылась.
Вошел Сернин.
Нисколько не торопясь, он взял со стола листок, на котором юноша поставил свою подпись, и прочитал:
«Устав от жизни, без денег, без надежды, кончаю с собой. В моей смерти никого не винить.
30 апреля. Жерар Бопре».
Он положил листок обратно, на виду, придвинул стул и подставил его под ноги молодого человека. Влез сам на стол и, прижимая к себе тело, приподнял его, разжал петлю и снял ее с шеи. Тело обмякло в его руках. Он опустил его на стол и, спрыгнув на пол, положил на кровать.
Все так же неспешно приоткрыл дверь в коридор.
Все на месте? спросил он тихо.
С близкого расстояния от подножья лестницы кто-то отозвался: