Иван-Царевич Иван-Дурак, или Повесть о молодильных яблоках - Строкин Валерий Витальевич

Валерий СтрокинИван-ЦаревичИван-Дурак, или Повесть о молодильных яблоках

1. ЦАРЕВИЧИ

В некотором царстве и в некотором государстве Впрочем, это было конкретное царствогосударство в котором правил, как водится, уже старый, поэтомудобрый, великий и могучий, уже справедливый, славный царь Берендей.

Жизнь, известное дело, прожил царскую: воевал, отступал, побеждал, снова воевал, участвовал в заговорах и сам страдал от них, брал и разорял города и веси, возводил новые. Два раза был женат. Оба брака, в какой-то степени, оказались неудачными.

Первая супругаАнита, так она требовала себя называть, хотя имя имела простое и несложноеАнна, оставила ему двух сыновей. Старшего Бориса, названного так в честь деда, среднегоОскара, названного странным для того царства именем по прихоти царицы Аниты.

Люди судачили: «Он-то в честь кого назван?» Сплетни прекратились после того, как Анита бежала вместе с заморским кутюрье, которых в те времена, при её царствовании, в кремлевских палатах было как собак нерезаных.

На границе кутюрье поймали и, кажется, повесили или посадили на кол. Царица как в воду канула. Берендей не долго её искал. Рассылал конные разъезды во все уголки царства. В соседних государствах клеили листы с её приметами. Глашатаи кричали суммы денежных вознаграждений тем, кто укажет, где скрывается царица. Царь быстро успокоился и через несколько лет, отягощенный государственными заботами и воспитанием неслухов-царевичей, (воспитывали все: от младшего конюха до Казначея, Воеводы и Шута), оголодавший без женской ласки и присмотра, женился во второй раз, на Марье-царевне. Это были самые светлые года. Чтобы отыскать таких кудесниц, как Марья, надо иметь не только счастье-везение, но и высшее дозволение.

Может быть поэтому, завидуя их счастью, недоброжелатели, за глаза, называли её царевной-лягушкой. Некоторые, посмелее и шепотомведьмой, околдовавшей царя-батюшку. Но большинство, были согласны с выбором Берендея и души в ней не чаяли.

Велико же было горе царя, когда она умерла во время родов, подарив ему третьего сына, которого с горяча назвали Иваном. И возможно, что поэтому царь Берендей, мягко говоря, немного недолюбливал, своего младшего отпрыска, с рождением которого угасла жизнь царицы- матушки, ненаглядной Марьюшки

Царь жениться больше не рисковал. Челядь продолжила воспитание мальчишек, постепенно превращавшихся в принцев на выданье. А года царя Берендея не убывали, а накапливались, начинали давить на плечи, сгибать в пояснице, менять орлиный взор на слепой совиный. В некогда грозном и царственном голосе стали проскакивать петушиные вскрики и стеклянное дребезжание.

«Наследника на царство пора готовить»решил Берендей. Царство делить на троих не хотелось, не так легко оно собиралось дедами-царями, а вот выбрать достойногоНадо крепко подумать, такое с кондачка не решается. Особенно внушал опасения третий, по большей части воспитанник Митрофанушки.

В один из дней, Берендей решился по этому поводу собрать государственный совет, который включал в себя, хорошо это или плохо, всего три особоприблеженные персоны.

Старый боевой друг, товарищ и соратник, воевода Дубылом. Говорят, что раньше в его фамилии был один «дуб», но после знаменитой сечи на реке Калине со Змеями Горынычами, глядя на лес нарубленных змеиных голов, он произнес сакраментальную фразу: «Навалено, аки дубы столетние нарублены». После чего, царь-батюшка милостиво разрешил поменять фамилию на Дубылом.

Вторым членом государственного совета был казначей Копейкин. На самом деле он отвечал за все: за казну, за поля широкие, леса темные, реки глубокие, в общемза все царское хозяйство. Кажется, фамилия его была толи Шейман, толи Алтынов, но за рачительность в работе и скрупулезность подсчетов того, что ходит и что лежит на балансе, с легкой руки Митрофанушки, его стали прозывать Копейкиным. Прозвище звучало так часто, что на Шеймана-Алтынова, казначей реагировать перестал. Привык

Третьей государственной головой, был старший правительственный шут гороховый Митрофанушка. Казначей и Воевода, теша свое самолюбие считали, что на совете он присутствует исключительно для количества и сглаживания острых моментов во время дискуссий.

Разумеется, у Митрофанушки имелась своя точка зрения, по поводу государственной думы, но именно эта точка зрения никого не интересовала.

Берендей нервно прохаживался по горнице, время от времени хмуро косился на мелькающий в зеркале силуэт старого сутулого человека, с длинной белой бородой-лопатой и седой косичкой, подпрыгивающей на затылке в такт шагам.

Царь остановился, поправил сползающую на брови корону.

«Череп, что ли, усыхать стал»,  раздраженно подумал он. «Однако до хрыча старого далеко»,  польстил он себе и, вздохнув, произнес:

 Силы не те стали, совсем не богатырские,  он скорбно посмотрел на морщинистые покрытые старческими веснушками широкие ладони.  Руки силушку теряют. Подкову сегодня не согну. Раньше дубы рвал,  Берендей широко улыбнулся, обнажив крупные, ореховые зубы.  Ну, или почти вырывал, но подковы точно гнул. Пытался. Смотря какие дубы и какие подковы.

 Раз, два, три, четыре!  донеслось из-под окна.

 Раз, два, три, четыре! Баба сеяла горох! Раз, два, три, четыре! Две горошины из трех! Раз, два, три, четыре!

 Ножку! Я сказалногу держать. Село!

Такой дурной и громкий голос был у старшего сына Бориса.

Берендей подошел к окну, выходившему на кремлевскую, мощеную крупным булыжником, площадь.

 Тоже мне, витязь в тигровой шкуре,  пробормотал Берендей, с досадой поправляя корону. Может к ней подвязки какие приделать? Или ювелира попросить, пусть отольет новую, по размеру?

Под окном стоял старший Борис, облаченный в кольчугу, с накинутым на плечи, парадным, алым плащом. В руке он держал обнаженный меч, служащий сейчас, чем-то вроде дирижерской палочки.

 Раз, два, три, четыре!  меч свистя, рубил воздух.

 Равнение! Выше! Выше! Ножку держать, салаги!

Мимо, с одеревенелыми лицами, которые заливал пот, маршировали пятеро дружинниковиз последнего весеннего набора. На их плечах лежали деревянные шесты, имитирующие бердыши.

 Крепче оружие держать! Это вам не оглобли! Ногу выше! Ну-кадружно стукнуть!  орал Бориска, ветерок трепал его длинные рыжие кудри.

«Как у Аниты, если б она не красилась. И голос еёдурной и визгливый. Все время кричала. Никогда не могла спокойно говорить. Но характером в меня. О походах да завоеваниях грезит. Саша Македонский,  Берендей захихикал, с сомнением покачал головой.  Начнутся войны, парады, лагеря для дезертиров и военнопленных. А если его побьют в сражении? В солдафона его превратил Дубылом. Доверь воспитание ребенкаспортют супостаты».

В дверь постучали. Берендей отвернулся от окна.

 Прошу!

Дверь скрипнула, показалась голова, в сине-беломгосударственных цветов, раздвоенном колпаке. Вопросительно звякнули колокольчики, нашитые на два разноцветных уха.

 Гой еси, батюшка.  За головой просунулось длинное тощее тело шута Митрофанушки, на нем был наряд арлекина из черно-белых квадратиков.

 У настоящих остряков все должно быть острым,  пробормотал Берендей.  Здравствуй, Митрофанушка, ты чего так странно говоришь?

Шут отвесил небрежный поклон.

 Это родная мова, батюшка.

 На какой я говорю?

 На современной.

 А разница в чем, дурень?

 В музыке, батюшка.

 В какой музыке, Митрофанушка?

 Родную речь сердцем понимают, а современнуюголовой.

 Не зря ты у меня в шутах ходишь, тень на плетень наводишь. И костюм у тебя дурацкийв клеточку. От него в глазах рябит,  недовольно проворчал Берендей.

 Это авангард, батюшка. Гардеробчик от царицы Аниты остался, она его по заграничному журналу выписала. Мода такая.

 Мода!  воскликнул Берендей.  В соседнем царстве-государстве одного короля голым сделала. Стыд и срам!

 И я, батюшка, говорю, что стыд и срам.

В дверь громко и требовательно постучали.

 Войдите!  крикнул Митрофанушка, торопливо садясь на лавку. Она стояла напротив высокого резного кресла-трона, на спинку которого был, накинут государственный флаг. Маленькая подушечка, лежащая на сиденье, имела те же цвета. Берендей, мучился геморроем, тщательно это скрывал, и все дружно делали вид, что ничего не знают. Над креслом висел царский герб, прикрепленный к потолку золотой цепью. Это была голубая пятиконечная звезда, пронзенная золотой стрелой. Ленту с девизом, которая должна была обвивать герб, отдали на реставрацию из-за осыпавшихся, от времени, золотых букв. Надпись должна была гласить: «Если только захочу, с неба звездочку сшибу и обратно вколочу». Стихотворное упражнение Берендея Основателя, превращенное со временем в царский девиз должно было означать намек и предупреждение завистливым соседям, против их поползновений на независимые царские земли. Надпись ничем не хуже и не лучше, чем у других царей. Например, у царя Рафика была лента с надписью, естественно кириллицей: «Ультима рацио регно». Царь Рафик переводил её как «последний довод королей», потому что ниже, под надписью, был нарисован талантливым придворным художником крупный зеленый кукиш.

А у одного далекого южного халифа девиз состоял в переводе из одних непристойностей, а герб представлял собой изображение остаточной части оскопленного предмета в вертикальном положении среднего пальца. Жизнь такаягосудари стараются напугать, а не прощения попросить.

В палату степенно, с поклонами, вошли воевода и казначей.

Воевода Дубылом, был одного возраста и одной комплекции с Берендеем, начинающий полнеть, с длинными сивыми усами и бородой. Темное выдубленное солнцем и ветром лицо являло собой гранитный лик, которые имеют все военачальники: волевое, бравое и всегда правое, готовое к чеканке на медали. Как обычный военный, на вещи он привык смотреть с позиции силы. Иногда, когда Дубылом нервничал, на левой щеке дергался кривой сабельный шрам, след от похода в дикие земли. На правойналивался красным шрам от ожогаслед от плевка Змея Горыныча. Он никогда не снимал кольчуги, на которой с гордостью, носил три, особенно дорогих и близких сердцу, медали: пятьдесят лет безупречной службы в царской дружине; за битву со Змеем Горынычем; за героизм при взятии Троиюбилейный выпуск дорийцев, которые в своих архивах нашли амазонку Дуболомскуюучастницу легендарного похода. Дубылом с гордостью хвастал, что его прапрапрапрабабушка была царицей древних тавров, или киммерийцев. Дома у него хранилась большая коллекция наград и военных трофеев, которые собрал его воинственный род, больше похожая на музей боевой славы.

Рядом с дородным воеводой был почти незаметен маленький, плюгавенький, лысенький человечек; все они такие, серые генералыказначей Шейман-Алтынов-Копейкин. Очень честный, патриотически-настроенный, порядочный тип. На удивление и всеобщее подозрение, он ни разу не был уличен в краже государственного имущества. Может быть потому, что жил одиноко, от внимания боярышень сторонился. Поговаривали, что он у собственной ключницы под колпаком и двух сыновей, она нажила от казначея, скромника-соромника, а не неизвестно от кого. Аист Роженицы далеко не улетал.

Копейкин ведал государству счет, разбуди ночью, скажет: что, и где, и сколько лежит, чем полны государственные закрома. Деньги выдавал, даже царю, неохотно, справедливо считая, что он пускает их на ветер. Стихийным бедствием для Копейкина было время правления царицы Аниты.

 Просит копейку, а забирает червонец,  чуть не плача докладывал он Берендею.

 А, пусть тешится, дело женское,  не слушал и махал руками царь, далекий как от внешней, так и от внутренней политики.

 Так червонцы золотые за границу, на тряпки идут. К нам тюль да колготки, а к ним золото. Инфляцией пахнет.

 Фляциятвоя проблема, онацарица. Наладь у нас производство колготок.

 Все одно, из Парижу выписывать будет,  обреченным голосом отвечал Копейкин

Когда царица сбежала, Копейкин с облегчением вздохнул и занялся возмещением убытков

 Ну, вот все собрались,  объявил царь, садясь в свое председательское кресло, глядя сверху вниз на свою государственную думу.

 Слушаем тебя батюшка?  подал голос Копейкин, сидя между воеводой и ухмыляющимся Митрофанушкой.  Вижу, что-то замыслили.

 Замыслили, замыслили,  пробурчал Берендей. Корона сползла на глаза, он с досадой её снял, поскреб седую макушку.

 Собрал вас, людей ближних, чтоб волю свою объявить.

 Объявляй, батюшка,  Митрофанушка ловко поймал муху с колена воеводы, приставил кулачок к уху, заслушался.

Казначей и воевода неодобрительно покосились в его сторону, но смолчали.

 На пенсию мне пора,  неохотно сказал Берендей, глядя на золотую корону, вращающуюся на указательном пальце.  На покой хочу,  выдохнул он, посмотрев на недоверчивые лица думы.  На пенсии хорошо,  очередной вздох-выдох.  Рыбку половить, грибки пособирать, в шашки с поваром поиграть, на поддавки. Стар я государством-царством править.

 Супер-стар,  хихикнул Митрофанушка, разжимая кулачок. Муха, сердито гудя, вырвалась на свободу, сделала пируэт над головой шута и выбросилась в окно, от греха подальше.

 Эта новость государственного значения,  осторожно заметил Копейкин, проводя ладонью по вспотевшему черепу.

 Никто с годами не молодеет,  авторитетно пробасил воевода.

 Вот и я про что,  оживился Берендей,  о наследнике надо подумать. Кому царство оставить? Имею трех сыновей, царство делить, не намерен. Не для того его мои деды по крупицам собирали.

 Чего думать? Старший, по праву должен наследовать,  бухнул воевода.

 Не по старшинству, а по уму надо выбирать, чтоб польза и прибыль государству была,  заспорил казначей.

 Вот и я о младшеньком,  встрял в разговор Митрофанушка, его бубенцы весело звякнули.

 А младший Ванька был дурак,  Копейкин язвительно посмотрел на шута.

 Я за старшего. В ледовом побоище он пятьдесят рыцарей колом в полынью загнал,  упрямо гнул свою линию Дубылом, преданно выпучив глаза на Берендея.

 Сила есть, ума шибкого не надо. Для чего, скажи мне, мы Оскара по заграницам учили?  спорил казначей.

 Знаем, чему он там выучился,  воевода смерил грозным взглядом тщедушное тело Копейкина.  Старший о дружине пуще всех заботится. Кто при случае, лучше всех за царство постоит? А у Оскара только купля-продажа в голове. На Запад смотрит, чего мы там не видели?

 Твоя дружина жрать харчи бесплатные горазда,  казначей выдержал испепеляющий взгляд Дубылома.  Копейка царство растит и бережет не хуже твоей дружины.

 Баба сеяла горох!  закричали за окном так, что в горнице все вздрогнули.

 Ты чего, ядрена вошь, в ногу не идешь? Всем стоять! Выйти из строя. Упор лежа принять. Раз! Два! Три!

 Во,  шут ткнул пальцем в окно,  когда строем ходить, когда раком ползатьпри Бориске начнем.

 Что ты в воинском искусстве понимаешь?  рявкнул Дубылом.

 Ничего, я не военнообязанный.

 Прекратить спор!  прикрикнул Берендей. Он соскочил с трона, возбужденно забегал из стороны в сторону, вопросительно теребя бороду.

 Выбирать всегда трудно, потому что ошибиться можно. Вот я и решилза яблоками молодильными пусть отправляются. Кто больше принесет, тому царство оставлю.  Берендей вопросительно посмотрел на сидящих.

 Перед пенсией здоровье подправлю,  добавил он.

 Блеск!  Дубылом поднял большой палец, воодушевлено отозвался,  пошли старшего с дружиной, он тебе весь урожай принесет.

 Не получится,  Берендей нахмурился, застывая перед окном.

Борис, возвышаясь над отжимающимся новобранцем, громко отсчитывал:

 Одиннадцать! Двенадцать! Шестнадцать!  вот блин, опять сбился. Встать! Встать в строй. Ша-а-а-гом марш! Равнение держать не по полю идете к девкам красным, в царской дружине служить изволите, салаги. Здесь вам не там, а там вам не тут!

Борис поднял голову и, увидев царя-батюшку, помахал рукой, горделиво выпячивая грудь и подбородок. Берендей милостиво кивнул и повернулся к думе.

 С дружиной не получится,  повторил он.  Ведь мы недавно ДП еще на пять лет подписали. Мораторий у нас.

 Забыл, а что такое ДП?  Воевода смущенно заерзал на скамейке.  И молраторий, будь он не ладен?

 Должностное преступление,  расшифровал казначей.

 Дорожное происшествие,  шут коротко рассмеялся.

 Договор о перемирии на пять лет,  наполнил Берендей.  Сократить число дружинников и провести конверсию.

 Давно не воюем, сократили и консервы закрываем, с крестьянами бьёмся за урожай. Скоро дружинник сулицу от сохи не отличит,  пожурился воевода, ожог на щеке покраснел, шрам гневно задрожал.

 Зато казне прибыль,  казначей потер руки.

 Боевые походы тоже прибыль не малую приносили, и государственные границы расширяли,  возразил воевода и смахнул со щеки скупую слезу.

 А какие расходы были, какие расходы,  скороговоркой пробормотал казначей.

 Батюшка, а есть ли молодильные яблоки? Зачем они тебе, если мы наследника выбираем?  наивно поинтересовался Митрофанушка.

 Ты мне не дерзи, хоть и дурак в государственном масштабе, а воли языку не давай, если не понимаешь.

 Понимаю батюшка.

 Кто яблоки принесет, тот и царство получит.

 Но есть ли такие яблоки на свете белом?  допытывался Митрофанушка.