Грей увидел, как массивное горло Стаббса дернулосьон сглотнул.
Я... мы... это тянется месяцами. Мы разоряем страну, жжем усадьбы, деревни...
Он тяжело вздохнул, его широкие плечи поникли.
Солдаты, те не против. Половина из них с самого начала были грубыми скотами...
Он перевел дыхание.
Им... им ничего не стоит пристрелить человека на пороге его собственного дома и овладеть его женой рядом с его трупом.
Он сглотнул снова.
За скальпы платит не только Монкальм,вполголоса сказал он. Грей не мог не расслышать, что голос у него срывается от боли и это была не физическая боль.
Такое видел любой солдат, Малькольм,сказал он почти мягко, немного помолчав.Но ты же офицер. Твой долгдержать их в узде.
«Но это далеко не всегда возможно, кому и знать, как не тебе!»подумал он.
Знаю... ответил Малькольм и разрыдался.Я не сумел!
Грей ждал, пока он всхлипывал и шмыгал носом. Грей чувствовал себя все более глупо и неловко. Наконец широкие плечи вздрогнули и опустились в последний раз.
Через некоторое время Малькольм сказал почти ровным тоном:
Все ищут выход, так или иначе, верно? И выходов этих не так много. Выпивка, карты либо женщины.
Он поднял голову, подвинулся и сел поудобнее, слегка поморщившись.
Тебя-то женщины особо не интересуют, верно?добавил он, глядя на Грея.
Грей ощутил противную пустоту в животе, но вовремя осознал, что Малькольм говорит об этом как о чем-то само собой разумеющемся.
Нет,ответил он, переводя дыхание.Я больше по части выпивки.
Малькольм кивнул и вытер нос рукавом.
А мне выпивка не помогает,признался он. Я пью, пока не усну, но ничего не забываю. И мне... мне это во сне потом спится. А насчет шлюхя... ну, в общем, не хотелось бы подцепить заразу какую-нибудь, а то, не дай бог... Оливия, сам понимаешь, пробормотал он, потупившись.В карты мне не везет, сказал он, прокашлявшись.Но когда я сплю рядом с женщиной, тогда я могу спать спокойно.
Грей привалился к стене. Он чувствовал себя так, словно его самого избили, как Малькольма Стаббса. Яркие листья порхали на ветру, кружились в воздухе, опускались в грязь...
Ладно,сказал он наконец.И что же ты собираешься делать?
Не знаю,ответил Стаббс равнодушным, безнадежным тоном.Что-нибудь придумаю, наверно.
Грей нагнулся и протянул ему руку. Стаббс осторожно поднялся на ноги, кивнул Грею и заковылял к выходу из переулка, согнувшись и держась за низ живота, как будто у него вот-вот кишки вывалятся. Но на полпути остановился и обернулся через плечо.
Лицо у него было встревоженное и смущенное.
А можно я все-таки... того... портрет-то заберу? Они ведь мои все-таки, Оливия и... и мой сын.
Грей испустил такой глубокий вздох, что он, казалось, проник до самого мозга костей. Ему казалось, будто он постарел сразу на тысячу лет.
Ну да, они твои,сказал он и, порывшись в кармане, достал медальон и бережно опустил его в карман Стаббса.Ты не забывай об этом, ладно?
Через два дня пришел конвой кораблей с войсками под командой адмирала Холмса. Город наводнили люди, алчущие нормального, не просоленного насквозь мяса, свежевыпеченного хлеба, выпивки и женщин. А на квартиру Грея явился курьер и передал ему пакет от брата и поклон от адмирала.
Пакет был невелик, но упакован на совесть: завернут в клеенку и перевязан шпагатом, а узел на шпагате был запечатан сургучом с печатью брата. Это было совершенно не похоже на Хэла: обычно его письма представляли собой наспех нацарапанные записки, составленные таким образом, чтобы передать суть минимальным количеством слов. Как правило, он не трудился даже подписывать их, не говоря уже о том, чтобы запечатывать.
Тому Берду этот пакет тоже чем-то не понравился: он отложил его в сторону, отдельно от прочей почты, да еще и придавил сверху большой бутылкой бренди, как будто боялся, что он сбежит. А возможно, Том подозревал, что бренди понадобится Грею, чтобы восстановить силы после изнурительного чтения письма длиннее одной страницы.
Спасибо за заботу, Том!усмехнулся Грей и потянулся за ножом для бумаг.
На самом деле лежавшее внутри письмо было короче страницы, не было снабжено ни подписью, ни приветствием и в целом выглядело как типичное письмо от Хэла:
«Минни хочет знать, не голодаешь ли ты там. Понятия не имею, что она намерена предпринять в случае, если ты ответишь, что голодаешь. Мальчишки желают знать, удалось ли тебе добыть скальпынасчет твоего собственного скальпа они уверены, что он краснокожим не по зубам; сам я того же мнения. Будешь возвращаться домойне забудь привезти три томагавка.
Вот твое пресс-папье; ювелир был весьма впечатлен качеством камня. Помимо этого, высылаю копию показаний Адамса. Его повесили вчера».
Помимо письма, в пакете был небольшой мешочек из плотной замши и документ официального вида, на нескольких листах плотной бумаги, сложенных и опечатанныхна этот раз печатью Георга II. Грей отложил бумаги в сторону, достал из походного сундучка оловянный кубок и до краев наполнил его бренди, заново подивившись предусмотрительности своего слуги.
Подготовившись таким образом, он сел, взял замшевый мешочек и вытряхнул из него себе на ладонь маленькое, но тяжелое золотое пресс-папье, сделанное в форме полумесяца среди морских волн. В пресс-папье был вделан ограненный и очень крупный сапфир, сверкавший на золоте, подобно вечерней звезде. «Где это Джейми Фрезер добыл такую штуковину?»удивился Грей.
Он покрутил вещицу в руках, любуясь тонкой работой, потом отложил ее в сторону. Отхлебнул немного бренди, глядя па официальный документ так, словно тот грозил взорваться. У Грея были серьезные причины предполагать, что так оно и есть.
Он взвесил документ на руке и почувствовал, как ветерок из распахнутого окна приподнял его, точно парус, который вот-вот наполнится воздухом и захлопает на ветру.
Ну что ж, тянуть не имеет смысла. К тому же Хэл наверняка и так знает, о чем там говорится; рано или поздно он все равно расскажет это Грею, хочет он того или нет. Грей вздохнул, поставил кубок и взломал печать.
«Я, Бернард Дональд Адамс, даю эти показания без принуждения, по доброй воле...»
Вот как? В самом деле? Грей не знал почерка Адамса и не мог определить, написан ли этот документ собственноручно или под диктовку... Хотя нет, погодите. Грей пролистал страницы и посмотрел на подпись в конце. Та же рука. Понятно, значит, он писал это собственноручно.
Он прищурился, вглядываясь в текст. Почерк был ровный и твердый. Стало быть, эти показания не вытягивали из него под пытками. Возможно, это все-таки правда...
Идиот!сказал он себе.Прочти это наконец и покончи с этим раз и навсегда!
Он залпом допил бренди, расправил бумаги и принялся наконец читать о том, как погиб его отец.
Герцог уже в течение некоторого времени подозревал о существовании якобитского кольца и вычислил троих людей, которых считал замешанными в эту историю. Тем не менее он не предпринимал попыток их уличить, пока не был выписан ордер на его собственный арест по обвинению в государственной измене. Узнав об этом, он немедленно послал за Адамсом, вызвав его в загородное поместье герцога в Эрлингдене.
Адамс не знал, много ли герцогу известно о его собственном участии в деле, но остаться в стороне не рискнул, опасаясь, что герцог, будучи арестован, донесет на него. Поэтому он вооружился пистолетом и под покровом ночи отправился в Эрлингден, прибыв туда перед самым рассветом.
Он постучался во внешние двери оранжереи, и герцог впустил его внутрь. Засим последовала «некая беседа».
«В тот день мне сделалось известно о том, что на герцога Пардлоу был выдан ордер на арест по обвинению в государственной измене. Я был встревожен, поскольку герцог прежде расспрашивал меня и некоторых моих коллег таким образом, что это заставило меня предположить, что он подозревает о существовании тайного движения, целью которого является восстановление династии Стюартов.
Я выступал против ареста герцога, поскольку не знал, сколь о многом он знает либо догадывается, и опасался, что, если ему будет грозить непосредственная опасность, он сможет указать на меня либо моих главных соратников, а именноДжозефа Арбетнота, лорда Кримора и сэра Эдвина Веллмана. Сэр Эдвин, однако, особенно настаивал на этом, утверждая, что вреда оно не причинит: любые обвинения Пардлоу будут сочтены за попытки оправдаться и отвергнуты, как ничем не подтвержденные, в то время как сам факт его ареста естественным образом заставит всех считать его виновным и отвлечет внимание тех, кто мог бы направить его на нас.
Герцог, узнав об ордере на арест, в тот же вечер послал за мной ко мне на квартиру и потребовал, чтобы я немедленно явился в его загородную усадьбу. Я не посмел ослушаться, не зная, какие доказательства он способен представить, и потому в ту же ночь выехал в его поместье, прибыл незадолго до рассвета».
Адамс встретился с герцогом в оранжерее. Неизвестно, как развивалась их беседа, но результат был налицо.
«Я захватил с собой пистолет, который зарядил, подъехав к дому. Я сделал это исключительно с целью самозащиты, поскольку не знал, как поведет себя герцог».
Герцог повел себя так, как того и следовало ожидать. Разумеется, Джерард Грей, герцог Пардлоу, тоже явился на эту встречу небезоружным. По словам Адамса, герцог достал свой пистолет из-под камзоланепонятно, то ли он собирался напасть на него, то ли просто хотел пригрозить,но Адамс испугался и тоже выхватил пистолет. Оба выстрелили; Адамс считал, что пистолет герцога дал осечку, поскольку промахнуться на таком расстоянии герцог не мог.
Пистолет Адамса осечки не дал и не промахнулся. Увидев кровь на груди герцога, Адамс ударился в панику и сбежал. Оглянувшись, он увидел, как герцог, будучи смертельно ранен, но все еще стоя на ногах, ухватился за ветку персикового дерева и вложил остатки сил в то, чтобы швырнуть бесполезное теперь оружие в Адамса. После этого он рухнул наземь.
Джон Грей сидел неподвижно, машинально теребя листы бумаги. Он не видел аккуратных строчек, в которых Адамс описывал произошедшее. Он видел кровь. Темно-алую, сверкающую рубином в том месте, где на нее попали солнечные лучи, проникшие сквозь стеклянную крышу. Отцовские волосы, взлохмаченные, как на охоте. И персик, упавший на те же каменные плиты, испорченный и разбитый.
Он положил бумаги на стол; ветер шевельнул их, и Грей машинально потянулся за новым пресс-папье, чтобы придавить их.
Как там говорил про него Каррузерс? «Кто-то должен поддерживать порядок. Ты и твой брат,сказал он.Вы не согласны с этим мириться. И если на свете есть порядок, мир и покойто это благодаря тебе и таким, как ты».
Быть может. Знал бы он еще, какую цену приходится платить за этот мир и порядок... Но тут Грей вспомнил осунувшееся лицо Чарли, его утраченную юношескую красоту, от которой остались кожа и кости, его упрямую решимость, которая только и давала ему силы дышать...
Да, Чарлизнал.
Когда стемнело, они взошли на корабли. В состав конвоя входил флагманский корабль адмирала Холмса, «Лоустофт», три военных корабля, «Белка», «Морской конь» и «Охотник»; несколько вооруженных сторожевых судов, суда, груженные артиллерией, порохом, боеприпасами, и множество транспортных судов для перевозки войскв общей сложности 1800 человек. «Сазерленд» был оставлен внизу и поставлен на якорь за пределами досягаемости пушек крепости, чтобы наблюдать за действиями противника. Река была усеяна плавучими батареями и мелкими французскими судами.
Грей плыл вместе с Вольфом и шотландскими горцами на борту «Морского коня». Путешествие он провел на палубе, будучи чересчур взвинчен, чтобы сидеть внизу.
В памяти то и дело всплывало предупреждение брата: «Не давай ему втянуть тебя ни в какие дурацкие авантюры!»но думать об этом было уже слишком поздно, и, чтобы отвлечься от этих мыслей, он вызвал одного из офицеров на состязание: кто сумеет просвистеть «Старый английский ростбиф» с начала до конца и ни разу не рассмеется? В результате он проиграл, но о брате больше не вспоминал.
Вскоре после полуночи корабли бесшумно спустили паруса и встали па якорь, покачиваясь на темной реке, точно уснувшие чайки. ЛАнс-о-Фулон, место высадки, которое рекомендовали генералу Вольфу Малькольм Стаббс и другие разведчики, находилось в семи милях вниз по реке, у подножия крутых и сыпучих сланцевых утесов, ведущих на плато, которое называлось Поля Авраама.
Как вы думаете, это в честь библейского Авраама?с интересом спросил Грей, услышав это название, но ему ответили, что нет, просто на плато стояла ферма, принадлежавшая бывшему лоцману но имени Авраам Мартин.
Грей подумал, что это прозаическое происхождение названия не делает его хуже. На этой земле и так развернутся достаточно драматические события, ни к чему приплетать сюда древних пророков, беседы с Господом... или вычисления, сколько солдат может находиться в стенах квебекской крепости.
Стараясь производить как можно меньше шума, шотландские горцы со своими офицерами, Вольф и его отборные войска, среди которых был и Грей, спустились на небольшие bateaux, которые должны были бесшумно высадить их на берег.
Шум реки почти заглушал плеск весел. Сидящие в лодках большей частью молчали. Вольф восседал на носу передней лодки, лицом к своим войскам, но время от времени оглядывался на берег. Внезапно он заговорил. Он не повышал голоса, но ночь была такой тихой, что пассажиры лодки без труда слышали каждое слово. К изумлению Грея, он цитировал «Элегию, написанную на сельском кладбище».
«Напыщенный осел!»подумал Грейно все же не мог не признаться себе, что эти стихи звучат довольно волнующе. Вольф не выставлялся, не читал напоказ. Он как будто говорил сам с собою, и, когда он дошел до последних строк, по спине Грея пробежал холодок:
На всех ярится смертьцаря, любимца славы,
Всех ищет грозная... и некогда найдет;
Всемощныя судьбы незыблемы уставы...
«И путь величия ко гробу нас ведет!»заключил Вольф так тихо, что лишь трое или четверо сидящих рядом слышали его. Грей был достаточно близко, чтобы услышать, как он прочистил горло, слегка кашлянув, и увидеть, как он расправил плечи.
Джентльмены,сказал Вольф, повысив голос,знайте, что я предпочел бы скорее написать эти строки, нежели взять Квебек!
В лодке слегка зашевелились, послышались негромкие смешки.
«Я бы тоже!подумал Грей.Поэт, который их написал, сейчас небось сидит у уютного камелька где-нибудь в Кембридже кушает булочки с маслицем, а не готовится карабкаться на гору, рискуя своей задницей!»
Интересно, что это былообычная театральность, столь свойственная Вольфу? «Может быть... а может быть, и нет»,подумал он. Сегодня утром он встретился в уборной с полковником Уолсингом, и тот мимоходом упомянул, что Вольф накануне вечером доверил ему подвеску и поручил передать ее мисс Ландрингем, с которой он был помолвлен.
Впрочем, ничего необычного тут не было: все оставляют свои ценные вещи друзьям накануне жаркой битвы. Если тебя убьют или тяжело ранят, твое тело могут ограбить до того, как друзья сумеют его выручить. Не у всех ведь есть надежные слуги, которым можно доверить такое. Ему самому друзья не раз поручали на время боя хранить их табакерки, карманные часы или кольца: до Крефельда он считался счастливчиком. Сегодня ему никто ничего не поручал...
Он машинально подвинулся на скамье, почувствовав перемену течения, и сидевший рядом Саймон Фрезер, качнувшись в противоположном направлении, толкнул его.
Pardon! буркнул Фрезер. Накануне, за обеденным столом, Вольф заставил их всех читать стихи на французском, и все сошлись на том, что у Фрезера самое лучшее произношение: он несколько лет назад сражался на стороне французов в Голландии. Так что, если их вдруг окликнут часовые, отвечать будет он. Грей подумал, что Фрезер сейчас, несомненно, старается думать исключительно по-французски, пытаясь пропитать свой мозг этим языком, чтобы от неожиданности не вырвалась английская фраза.
De rien,буркнул в ответ Грей, и Фрезер негромко хмыкнул.
Ночь была пасмурная, небо было исполосовано обрывками расходящихся дождевых облаков. Это к лучшему: поверхность реки была неровной, на ней играли тусклые неверные блики, обозначая то камень, то плывущую по воде ветку. Но все равно, толковый часовой не сможет не заметить целого каравана лодок.
Лицо немело от холода, но ладони вспотели. Грей снова коснулся кинжала у себя за поясомон сознавал, что трогает его каждые несколько минут, словно сомневается в его существовании, однако ничего не мог с собой поделать. Впрочем, его это особо и не беспокоило. Он напрягал глаза, высматривая впереди отблеск беспечно разожженного костра, внезапно шевельнувшийся валун, который окажется вовсе не валуномчто угодно.