Тень упала на его лицо, и Мэролл очнулся. Сутки прочь. Голода больше не стало.
Мэролл уставился на крупный валун, лежащий у основания насыпи, устроенной невесть когда, непонятно кем. Этот валунвраг. Сказав себе так, Мэролл вновь закрыл глаза и остановился на берегу.
Врага он увидел тут жеэто был берсерк, тот самый, которому Мэролл смотрел в глаза. Берсерк шел прямо на него через Реку. Откуда шел? Неважно. Это был враг, вот и все.
Вот он погрузился по пояс, по плечи, но продолжал идти. Мэролл нахмурился. Нет, это не то. Что ему, бездыханному, безжизненному и бессмертному, утонуть в крови?
Берсерка снесло течением, и Мэролл проводил взглядом его, превращающегося в точку на алом покрывале Реки. Враг исчез в вечности.
Когда тень от меча вновь коснулась лица, Мэролл открыл глаза. Валуна не было.
Он вскочил и обежал вокруг насыпи. Валун исчез! Обратился ли он в песок, или улетел куда-то далеко, куда не доставал глаз? Да и так ли это важно? Враг уничтожен, а голод Голод сильнее не стал.
Когда Мэролл вернулся в лагерь, его ждал Эрлот. Король сидел в его палатке и смотрел спокойно, непроницаемо.
«Мне доложили о твоих отлучках, сказал он. Мне доложили, что ты ведешь себя странно. Я пришел выяснить, сошел ли ты с ума, или стал мудрым».
Мэролл выложил всё. Река шепнула, что Эрлоту можно довериться безоглядно. И Река не обманула.
«Ты и вправду мудр, заметил Эрлот. Пожалуй, мудрее, чем многие»Тут он осекся и, пристально поглядев на Мэролла, изнывающего от желания задать сотню вопросов, сказал:
«Река дает тебе силу, но забирает волю. С каждым разом тебе будет все труднее возвращаться, и однажды ты останешься там. Станешь берсерком. Но берсерком, который лишь оберегает свое уединение. Этострасть, с которой ты входишь в Реку, и которую она умножает. Те берсерки, что стоят вокруг Храма, управляются другой волей, волей Эмариса, который приказал охранять дочь. В них есть смысл. В тебе, если ты не вернешься из отлучки, смысла не будет».
В глазах короля Мэролл увидел свою смерть и кивнул.
«И ты должен пить кровь. Кровьэто воплощение Реки в нашем мире. Отвергая ее, ты уходишь из нашего мира. Поэтому важно пить кровь каждый день».
И вновь Мэролл кивнул. Осмелился задать вопрос:
«А вы? Вы всегда умели это?..»
Король улыбнулся:
«А как, по-твоему, я пережил тысячи лет без войны, без утоления своей страсти?»
В этот миг Мэролл почувствовал, что между ними наладилась некая связь. Они с королем понимали друг друга и уважали.
«Придет время, и ты возглавишь армию, сообщил Эрлот, когда они вышли из палатки и остановились, любуясь Храмом в лучах заходящего солнца. Если хочешьможешь вернуться в крепость и»
«Нет, покачал головой Мэролл. Благодарю вас, ваше величество, но я бы предпочел остаться здесь. Здесь Спокойнее».
Эрлот кивнул. Он понял.
Когда до лагеря дошла весть о том, что в Храме принцессы нет, все думали, что лагерь свернут. Но Мэролл остался, получив на то соизволение Эрлота. Ему нравилась пустынная местность, где высился Храм, нравились неподвижные фигуры берсерков. Мэролл чувствовал родство с ними.
Он думал, что теперь все разбегутся, ведь не было больше великой целиубив принцессу, заслужить лордство. Но вышло иначе. В отряд Мэролла стремились попасть все, потому что Мэролл стал лучшим. Он выносил с берегов Реки знания и умения, которые, казалось, были у него всегда, лишь пробуждались теперь.
«Похоже, мы разделили страсть», заметил однажды Эрлот, понаблюдав за поединком Мэролла.
В ответ Мэролл крепче сжал рукоять меча. Теперь всё стало на свои места. Ну конечно. Война! Войнаего страсть.
Оглядываясь назад, Мэролл видел себя прежнего, глупого юнца, мечтающего лишь выжить в творящемся вокруг хаосе. Теперь он улыбался, вспоминая. Теперь он изменился.
Ваше благородие?
Мэролл открыл глаза. В палатку просунулась голова адъютанта, который задержался в отряде так надолго, что Мэролл запомнил его имя.
Чего тебе, Диррэл?
Возвращение с берегов Реки далось легко, Мэролл научился управлять собой в совершенстве.
Новобранцы прибыли и ждут вас.
Сколько их?
Четверо.
Да уж
Мэролл знал, что в Кармаигс стекаются полчища баронетов, но до него доходили единицы. Те, кто сумел управиться с магией огня. Остальных обучать не имело смысла. Есть разница между вампиром и человеком, получившим дар.
Мэролл вышел из палатки и посмотрел на четверых баронетов, которые, завидев его, вытянулись и замерли.
Приветствую вас в отряде лучших, проговорил Мэролл, подмечая, что его интонации сделались почти такими же, как у Эрлота. Здесь вы научитесь побеждать самого страшного врага. Обернитесь и поглядите на него.
Они обернулись. Они посмотрели на берсерков. Берсерки смотрели на них, сквозь них, мимо них черными пустыми глазами. Берсерки были ключом ко всему: к победе, к поражению и к пониманию мира.
VIIIТьма
Во тьме плавали голоса.
Иногда они что-то хотели от него, и тогда становилось тяжело. Приходилось вслушиваться, потом будто ломом поднимать пласты воспоминаний, ворошить кочергой угасающие уголья мыслей и давать ответ. Но в основном голоса довольствовались друг другом, и Сардат переставал их замечать. Тьма так легко сливалась с тишиной, а вместе они наполняли сердце покоем. В темноте и в тишине не было страданий, не было боли.
Иногда Сардат думал: «Кто я?»
Раньше он был зрением. Он видел мир вокруг себя и понимал себя в нем. Сейчас он видел тьму и не понимал себя. Не хотел понимать. Быть может, он сам был тьмой, после того, сколько черного пламени пронеслось через него во время той битвы в ущелье? Но что-то мешало ему полностью раствориться во тьме, стать ею.
Голоса?..
Поначалу была боль на месте глаз. Эта боль ярким белым пятном напоминала Сардату о былом. Но шли дни, невидимые и неразличимые, и пятно погасло.
Потом были воспоминания. Сардат перебирал их, будто вор, рывшийся в украденной сумке. Хватал одно, другое, примерял и тут же отбрасывал. Улыбка И, слезы Сиеры, её поцелуи в темноте той единственной ночи, что была им дозволена. За это воспоминание Сардат цеплялся до последнего. О нем и сказал в тот день Учителю: «Она здесь. А больше ничего не существует».
Но померкло и оно, и Сардат без сожалений позволил ему кануть во тьму. Всё теряло смысл, и Сардат ждал того мига, когда остатки смысла потеряет само его существование в мире, превратившемся в горстку голосов и смутных ощущений.
Чьи-то руки держали его, вели. Назойливые голоса говорили, куда повернуть, когда остановиться, где присесть. Ему толкали в руки еду, и он пережевывал мясо, не чувствуя вкуса. Проглоченная пища падала во тьму и исчезала навеки. Какой в ней смысл?
Это бессмысленный риск. Знакомый голос разорвал внезапно тьму, заставив Сардата морщиться, будто от яркого луча, ослепившего спросонок.
Говорил Аммит.
Мы только что положили без малого сотню бойцов, чтобы вытащить тебя. И что теперь? Хочешь уничтожить остатки?
Полегче, Учитель! Это Милашка. Она сидела справа от Сардата, и, кажется, ниже. На полу? Да, верно, на полу, тогда как сам он сидел на скамейке. Видно, в какой-то хижине. Голос Аммита раздавался слева:
Грядет война, о которой вы так долго мечтали. Нам нужно поторопиться к Кармаигсу. К чему эта нелепая вылазка?
Смешок. Правее Аммита. Это тот самый Ратканон. Сардату не довелось его увидеть, он сразу стал голосом во тьме. Должно быть, они с Аммитом сидят за столом, друг против друга.
Ты называешь нелепой мою вылазку, а я называю нелепой твою войну, прогудел мощный бас. Что ж, ты сумеешь биться наравне со всеми, ты даже превзойдешь их. А я? Я, сильнейший из людей, по-твоему, отрублю голову Эрлоту? Я не маленький мальчик, не нужно утешать меня сказками. Я видел, на что способны воины-вампиры, а не тот сброд, который мы рубили допрежь. В той войне меня прикончат раньше, чем я успею поднять топор. Но здесь я ещё кое-что могу. Я не один год нападал на караваны и освобождал пленных. Пусть я не убью Эрлота, но хоть ослаблю. Хоть немного. Позволь мне наслаждаться своим малым вкладом в твою победу.
Скребнули ножки стула по полуАммит резко встал.
Я остаюсь здесь лишь по одной причине: ты дорог принцессе, которая для меня все равно что дочь. По этой же причине Река велела мне разыскать тебя. Но теперь я вижу, что тылишь камень на моей шее. Я искал бойца, а нашел шлюху.
Грохот, звуки борьбы. Удары, рычание, вскрик.
Я научу тебя следить за языком, кровосос, прогудел Ратканон.
Ого! Голос Аммита прозвучал сдавленно, едва узнаваемо. Как будто его схватили за горло и прижали к стене. Я вижу остатки гордости. Какие милые, дай поглажу, пока не сдохли окончательно.
Последнее слово он проглотилдолжно быть, Ратканон усилил хватку.
Мне нужны люди, чтобы отбить пленников у конвоиров. Но людей у меня больше нет. Поэтому я обращаюсь к вам.
Я человек! Этот голос справа, правее Милашки. Сардат напрягся, чтобы вспомнить имя: Саспий. Да, точно, тот парень, которому он дал копье.
Шум, будто что-то упалоРатканон отпустил Аммита? Должно бытьголос Учителя прозвучал отчетливей:
Ты просишь меня о помощи? Давай называть вещи своими именами.
Ну что ж Раз Река свела нас вместе, пусть будет так. Прошу.
Что взамен?
А чего ты хочешь?
Все просто: я помогу в твоей войне, а ты потом поможешь в моей. Возьмёшь свой здоровенный топор и изо всех сил постараешься отрубить голову Эрлоту.
Тишина. Дыхание. Шумное сопение Ратканона, легкое и чуть слышноеМилашки. Глупое сопение Саспия. Аммит не дышал, его сердце остановилось в тот миг, как на него напал Ратканон.
Пару недель назад я говорил этой милой девушке, что люди не должны соваться в разборки вампиров, что мы сами решим все свои вопросы, а людям останется лишь лечь под победителя. Но она доказала мне, что людиэто не просто мясо, по недосмотру Реки обретшее разум. Доказала, что людиэто сила, которую не так-то легко одолеть. ЯЯ! поверил ей. После всех тех тысяч лет, что прожил на свете, я поверил соплячке, которой едва минул третий десяток. Я жизнь свою поставил на эту верумою и её. Я вырвал тебя, сукиного сына, с Той Стороны. И ради чего? Ради того, чтобы ты сейчас мне рассказывал, что ты, самый сильный из людей, жалкое ничтожество, способное лишь разорять никому не нужные караваны?
Тишина. Темнота.
Сардат недоумевал, почему вдруг голоса ворвались в его разум. Так было хорошо, когда они шелестели под покровом тьмы. Он пытался утопить их обратно, но не мог. Получалось наслаждаться лишь короткими вспышками тишины. А потомвновь голоса. Вонзались в душу раскаленными иглами.
Милашка молчала. Сардат был ей благодарен за это. Её голос ранил больнее всех. Наверное, потому, что она была ему ближе остальных. Онаего дочь по крови. Но против воли Сардат волновался. Если она молчит, если не защищает Ратканона, значит, где-то в глубине души она согласна с Аммитом. Конечно, Аммит прав, ведь из всех здесь собравшихся он видит дальше и больше. Но правотадалеко не всё. Бывает так, что с правым нужно не согласиться. И сейчас Милашка должна была спорить, должна была вскочить и броситься на Аммита с копьем. Но Сардат слышал лишь её прерывающееся дыхание.
Пожалуйста, не уходи во тьму. Не теряй надежды. Знаю, в тебе лишь моя кровь, а этотак себе дар, одна отрава. Но что-то же есть в тебе своего? Что-то неизменное, что ты сможешь сохранить? Храни это!
Как больно. Как тяжело! Тьма, забери меня обратно!..
Отобьем людейи я пойду за тобой к Кармаигсу, сказал Ратканон.
Не так просто, тут же ответил Аммит. Мне недостаточно твоей туши, великан. Поклянись, что твое сердце отправится к Кармаигсу.
Вздох. Милашка задержала дыхание.
Клянусь, проворчал Ратканон.
Хлопок. Пожали руки? Или Аммит хлопнул великана по плечу?
Значит, идем вчетвером, заговорил Ратканон уже другим голосом. Деловым, суровым. Он будто пытался забыть свою слабость. Ты, я, Ринайна, Саспий. Конвоироввосемь. Я бы хотел сделать всё быстро
Эй, папаша! Милашка толкнула Сардата в плечо. Тебя тут под лавку задвигают, а ты молчишь. Биться-то сможешь?
Он слепец! возразил Ратканон.
Милашка начала спорить, вступил Аммит, но голоса постепенно утонули. Сардат возликовал. Тьма, отступившая было, вновь приняла его в объятия. Теперь лишь покой
Ты не можешь уйти!
Сардат встрепенулся. Кто это? Чей ещё голос? Какая боль! Этот голос не снаружи, он будто пришел из самой тьмы, родился из самой тишины.
Тонкий голосок, девчоночий какой-то.
Ты обещал меня защищать!
Кто ты? Кого защищать? Я никому ничего не обещал.
Обещал! И не смей уходить, пока не защитишь меня.
Сардату хотелось выть, так больно сделалось от этого голоса. Он казался знакомым, таким знакомым, что зубы сводило. Где же, где он слышал его?
Во тьме больше не было покоя. Во тьме поселилась непонятная девчонка. Вот она, идет к нему издалека, и кто это держит её за руку?
Вспышка пламени, и перед ним появилась Сиера. Улыбнулась. В сером своем платье, с развевающимися темными волосами. Протянула руку. Пойдем?
Но куда?..
Сиера махнула рукой, и в её ладони появился меч. Она сделала рубящее движение и задержала лезвие в пустоте. Улыбнулась, кивнула.
Сардат встал. Меч покинул ножны, свистнул рассеченный воздух. Лезвие остановилось.
Крикнула Милашка, ахнул Саспий.
Недурно, сказал Ратканон.
Он говорил, и по клинку шла дрожь. Клинок замер у горла великана, Сардат чувствовал, как ходит его кадык.
Я не слепец, сказал Сардат.
Сиера положила ладони на его руку, мягко отвела клинок. Помогла убрать его в ножны и толкнула обратно, на лавку. Сардат сел. Больше он не хотел спорить с Сиерой. Большеникогда.
Впятером, произнес Аммит. Что ж, не самый плохой расклад. Приятно видеть тебя живым, мальчик.
Губы Сардата улыбнулись. Он и сам не знал, почему.
IXКто я?
1
Краткий перелет с корабля на корабль показался Левмиру блаженством. Можно было просто молчатьи всё. А теперь, когда они с Айри остались наедине в его каюте, когда встретились их взгляды Левмир вдруг понял, что совсем не рад её видеть. Как будто Айри бесцеремонно вломилась в его душу, поломала там что-то важное и осталась, полагая, что без нее тут никак. Именно об этом говорил её взгляд. Айри искала затаенной радости встречи, не находила, но не смущалась. Она продолжала искать.
Левмир отвернулся, подошел к столу. Пальцы пробежались по разбросанным листам, покрытым рисунками, вздрогнули, когда пришло воспоминание о портрете Айри во внутреннем кармане, у сердца. Рука дернулась достать его, смять, выбросить, но разум её остановил. Нет. Айри не виновата, что в душе творится такое
Зачем ты это делаешь? спросил Левмир.
С минуты на минуту вернется Эмарис, приведет князя, и этот вопрос будет задан вновь. Айри надеялась, что наедине они обсудят что-то другое. Во всяком случае, молчала она слишком долго.
Восток и Запад слишком разные, отозвалась она. Тебе не понять, что это такоепотерявшие судьбу. Ты был мне предсказан, и я пойду за тобой. Когда судьба обретается вновь, нельзя отступить, нельзя отпустить.
Айри сидела на койке Левмира, на коленях держала прямоугольный кожаный сверток. Левмир быстро посмотрел ей в глаза и, заметив там решительный блеск, отвернулся. На душе чуть-чуть потеплело. Если бы он в таком тоне заговорил с И, в её зеленых глазах появились бы слёзы, или, по крайней мере, обида. Она бы отвечала иначе, и было бы неважно, что говорит. её нужно было бы простить и утешить, позабыв, хотя бы на время, о причине недовольства. Айри была настолько непохожа на И, да и на других девчонок, которых встречал Левмир, что с ней можно было позволить себе даже грубость. В конце концов, она теперь его сестра.
Но память никуда не делась. Та неистовая ночь, и жар её тела, и грубая страсть, стон и дыхание.
Левмир вздрогнул, тряхнул головой. Нет, тщетно. Прошлого не изменить, с ним просто нужно учиться жить дальше. И было бы куда проще научиться, не сиди сейчас здесь это черноглазое напоминание о глупом, но таком необходимом тогда поступке.
Ты могла объявиться сразу.
И вы бы послали меня обратно. Вы и сейчас можете. Но теперь я хотя бы могу соврать, что не найду дороги. А вообще, я хотела объявиться через недельку, когда будет стоянка.
Стоянка? нахмурился Левмир.
Тебе не понравится, махнула рукой Айри. Давай сейчас не об этом. Пока не пришли отцы, ничего не хочешь сказать?
Отцы! Мысленно Левмир усмехнулся. Где-то в глубине души он и сам давно воспринимал Эмариса, как своего отца, хотя лицо настоящего сохранилось в памяти. И его голос, все слова, произнесенные им перед смертью. Перед смертью, которую принес Эмарис.