Айри лениво подумала о собственной вечности. Мысль наполнила её сладким предвкушением. Умрет отец, умрут все, кто помнит о её падении. Она сможет начинать и заканчивать новые и новые жизни, играть новые и новые роли. Отправится в путешествие по миру, влипнет в тысячу неприятностей Эх, из первой бы неприятности выпутаться! Что там за страшный Эрлот?
Но Левмир упорствовал. Он не хотел думать. Наверное, он не хотел думать ещё сильнее, чем не хотела Айри, кричал даже на ветер, что прогонял мысли сквозь его голову. Вот он вскочил, повысил голос:
Так зачем тогда мы всё это затеяли?! Какой смысл в войне, если ты заранее проиграл её в своей голове?
В лицо Левмиру полетел якорь. Левмир отшатнулся, но не учел длины цепи, и якорь ударил его в лицо. Айри закрыла глаза и мотнула головой. Судя по звуку, Левмир запнулся о бухту каната и снова шлепнулся. Прямо под реем, на котором покачивалась Айри. Чуть взгляд подниметувидит. Как можно не увидеть того, кто может в любой миг рухнуть на тебя и располосовать в лоскуты?! Но Левмир не видел.
Не смей на меня орать. Голос Эмариса сделался ещё мягче. Я и без того многое тебе позволяю. Однако говорить на повышенных тонах я привык лишь с теми, кто готов меня убить, или с теми, кого готов убить я.
Левмир, гневно сопя, поднимался на ноги. Айри приоткрыла один глаз, щурясь, смотрела вниз.
Я не проиграл битву, Левмир, продолжал Эмарис. Я лишь здраво оцениваю силы. Да, в битве с Эрлотом один на один у меня будут шансы, но невеликие. Потому я не собираюсь ставить всё на поединок. Я ставлю на то, что бок о бок со мной встанут Аммит и Кастилос. Я уповаю на ту армию, что мы ведем за собой. Но больше всего я полагаюсь на берсерков, охраняющих Храм. Они подчинены мне, и когда я отдам приказ, они его исполнят. Исполнят Эмарис задумался, помахивая цепью. Берсеркинеодолимая сила. Вот, Левмир, ты видел и слышалкороля. Того, кто взвешивает возможности и строит планы. Этото, в чем я хорош, непревзойден. То, что наполняет меня жаждой жизни. А что наполняет жаждой жизни тебя? Быть может, битва?
Не только Айри услышала вызов в голосе Эмариса. Левмир шагнул к нему, нанося широкий размашистый удар. Но цепь повела себя странно. Руки Эмариса не шевельнулись, тогда как цепь поднялась, брякнула звеньями и опутала меч. Эмарис дернул на себя, и Левмир остался безоружным. Отлетев далеко назад, меч воткнулся в лакированные перила борта «Князя князей».
Уходи, сказал Эмарис враз поскучневшим голосом. Не мне тебя учить. Хочешь научиться сражаться как человекобратись к Айри. А ко мне вернешься, когда сумеешь одолеть ее. Если захочешь.
Смотав цепь, Эмарис пошел к надстройке с каютами, но остановился и повернул голову.
Кстати, это она выкрала твои дурацкие рисунки. По моей просьбе.
Айри задохнулась от возмущения. А Эмарис поднял взгляд и подмигнул ей. Подлец! Омерзительный подлец! Но и сама хороша. Пора уже определиться, кто для нее важнее. Может, старый хитрый вампир и её испытывал? Что ж, вот тебе тогда! Тут и думать нечего! Левмир, каким бы ни был, судьба. А Эмариспросто старый друг. Глотку она ему не перережет, но помогать в кознях против Левмира не станет. А если Левмир захочет перерезать ему глотку и попросит о помощи?
Айри задумалась, глядя в белое трепещущее полотнище паруса. Для этого ей пришлось выгнуться назад так, что заныла от напряжения спина.
Значит, такова судьба, сказала Айри парусу. И улыбнулась.
XПодобающее одеяние
1
Мне было лет пятнадцать, не больше, когда я сюда попал. Я жил в деревне, к югу от Кармаигса. Однажды отправился на охоту с ребятами. Мы разделились, и я остался один. Шел по лесу, с самострелом, прислушивался к звукам, присматривался к следам Вдруг меня негромко окликнули: «Эй, мальчик!» Я обернулся, за спиной у меня стояла она. Не знаю, как её описать. Сегодня я мог бы сказать, что она была вампиром, перворожденной, и в этом было бы всё. Вы бы меня поняли. Вы знаете, что вампиры, особенно перворожденные, отличаются от людей внешне, они кажутся безупречно красивыми. Но эти словаложь на лжи. Я был глупым мальчишкой, который не видел в жизни ничего прекрасного. И передо мной появилась она. Сказка, чудо.
Она была одета в волчьи шкуры, но я их не замечал. Я видел её обнаженные руки, прикрытые до колен ноги, и этого хватало, чтобы представить её обнаженной полностью, знать, каково её тело под диким нарядом. А ещё я видел её глаза, которые будто светились. Видел её улыбку и темно-русые волосы, которые, если она не хотела, не колыхал даже ветер. Такой она осталась в моей памятистоящей меж двумя мирами: высшим, недоступным, сказочным миром, до которого немыслимо дотянуться, и низшим, развратным и пошлым, в который так хочется и так страшно упасть безвозвратно. Она была и тем, и тем одновременно, и когда я смотрел ей в глаза, я понимал, что между этими мирами нет никакой разницы.
Ты помнишь Левмира, Ирабиль. Помнишь вашу первую встречу. Да, ты не была ни старше, ни мудрее его, но теперь ты можешь понять, что испытывал он, встречаясь с тобой. Ты рвала в клочья его крохотный мирок каждым своим появлением. Он должен был погибнуть, но сумел выстоять, переломить себя, изменитьсялишь ради того, чтобы стать достойным тебя. Потому что ты давала ему такую возможность. А мне Мне было уготовано стать игрушкой в могущественных руках.
«Как тебя зовут?»спросила она.
«Санат», отвечал я.
«Неправильное у тебя имя. В нем мудрость и свет, а сам ты глуп и тёмен. Иди за мной».
Она развернулась и пошла в чащу. Так, будто где-то тут, в двух шагах, был источник мудрости и света, к которому мне разрешат приложиться. Она не оглядывалась, потому что знала: я не могу не пойти. И я пошел. Сделал этот роковой шаг, когда она исчезла, и оказался на полянке перед домом, в котором мне предстояло прожить год.
Сначала в домике были лишь сенцы и одна комната. Но с каждым днем помещений становилось больше. Когда я бежал отсюда, в доме было уже три этажа, а снаружи он выглядел всё той же халупой, что в самом начале.
Может показаться странным, но я почти не задавал ей вопросов. Спросил лишь, как её имя. Мне оно было необходимо, чтобы шептать беззвучно в ночной тишине, выводить пальцем на досках пола, чтобы связать с ней слово, которое я мог бы повторять и вызывать в памяти её лицо. Я спросил перед тем, как она впервые ушла. Она рассмеялась и сказала: «Зови меня Эмкири, это не худшее имя».
Конечно, я знал сказки об Эмкири-охотнице. Разумеется, тут же вспомнил их все. Но сотню вопросов, возникших немедля, задавать было уже некому. Эмкири ушла, оставив меня одного в заколдованном доме, в зачарованном мире, в котором была хозяйкой.
Ее не было дольше недели. Я готовил себе еду, засыпал, просыпался, бродил по дому, который каждый день показывал мне что-то новое. Я находил комнаты, похожие, как мне теперь ясно, на королевские покои. Огромные помещения, с потолками, теряющимися в вышине. Огромные кровати, сокрытые полупрозрачными пологами. Попадались библиотеки с тысячами томов, которые я не мог прочитать, потому что не разбирал ни единого символа, начертанного в них. Огромные столовые с длинными столами, сервированными на множество людей. Золото и серебро повсюду. Однажды я спросил Эмкири, почему мы с ней обедаем только в этой комнатушке. Она усмехнулась и сказала: «У нас разные причины. Я переросла роскошь, а ты до нее не дорос. Окажись мы в той столовой, мне было бы скучно, а тебестранно. Спроси ещё, почему мы не спим в одной из тех спален».
Я хотел спросить о библиотеке, о тех символах, которыми написаны книги, но её слова застали меня врасплох. Должно быть, я покраснел и совершенно точно отвёл глаза. Эмкири смеялась до слез, задыхаясь и пряча лицо в ладонях.
«Глупый мальчишка! воскликнула она. Не торопи смерть, она ведь придёт. Удели пока время жизни».
Ни до, ни после я не встречал никого, подобного ей. Потому что до сих пор не знаю, о чем она думала на самом деле, кем был для нее я. Эмкири была слишком мудрой, чтобы раскрыть все свои помыслы. И, безусловно, слишком мудрой, чтобы быть жестокой. Она играла со мной, признаю, но в чем был смысл этой игрыне знаю, да теперь уж и не узнаю.
В её первую отлучку я пытался бежать. Прошло пять дней, и на шестой я проснулся с тяжело бьющимся сердцем. Где я? Что я здесь делаю? Уж не сошел ли я с умабросил семью, друзей, людей, с которыми прожил всю жизнь, и всё лишь потому, что какая-то закутанная в волчьи шкуры женщина поманила меня за собой. Я взял самострел, набил мешок припасами и побежал.
Я помнил, откуда мы шли, помнил, в какой стороне дом. Я ведь не впервые гулял в лесу и знал, как ориентироваться. Но я шел и шел, а лес всё не заканчивался. Больше того, я не видел ни одной памятной ветки, хотя, по всему, далеко уйти мы не могли. Лес был чужой. Те же деревья, та же трава, те же птицы поют, нодругие. Чем дольше я бежал, тем труднее было отгонять от себя странную мысль: здесь нет людей. Пробеги ещё хоть час, хоть месяц, хоть годничего не изменится. Лишь бесконечный лес и хижина охотницы Эмкири.
На исходе третьего дня, обагренная закатным солнцем, навстречу мне вышла она.
«Нагулялся? Идем домой».
Взяла меня за руку, улыбнулась. Я не мог сопротивляться. Я слишком устал, я был изумлен её появлением, и я был так счастлив её видеть, что лишь улыбался в ответ.
Вслед за ней я шагнул за кусты шиповника и замер. Мы оказались на полянке, а перед нами стоял дом.
«Я в ловушке», подумал я.
«Ты дома», ответила она.
И поцеловала меня.
Гораздо позже я понял, что после каждой отлучки, вернувшись, Эмкири давала мне новую роль. Сначала я был кем-то вроде домашнего питомца, теперь стал кем-то вроде сына. Эмкири играла со мной, учила меня. Она показала, как без промаха стрелять из лука, она учила убивать зверей ради пропитания. Да, я ходил с друзьями на охоту, но до сих пор не убил ни одного зверя. Оказалось, мне это было страшно и тяжело. Эмкири научила меня сворачивать голову зайцу и утешала меня, когда я плакал.
Добрались мы и до книг. «Язык вампиров», так она назвала письмена, показавшиеся мне столь непонятными. Они ничего общего не имели с человеческой грамотой. Здесь каждый росчерк нёс своё значение, и значения эти, переплетаясь, рассказывали целые истории тем, кто мог и хотел понимать.
Только тогда я задумался, кто такая Эмкири. И, будто бы почувствовав это, она осознанно совершила оплошностьпозволила застать себя с пробиркой, из которой пила кровь. Заметив мое изумление, Эмкири сказала лишь: «Похоже, мне пора уйти вновь».
Лежа в постели той ночью, пытаясь уснуть, я ощутил её присутствие. Она склонилась надо мной, прошептала: «Отдыхай, малыш. Взрослей и жди меня».
Впервые меня укусил вампир. Яд Эмкири был сладок и невыносим. Я тянулся к ней, надеясь продлить эту пытку вечно, но она отстранилась, шепнув: «Позже, малыш. Расти».
Впоследствии я узнал, что такое болезнь фаворитов. Но у людей она развивается, когда их кусают ежедневно. У меня всё это началось сразу. Я бредил ею, меня лихорадило и казалось, что я не смогу прожить и дня. Но я прожил неделю. Я смог одолеть себя, смог заставить себя не думать. Я буквально за шкирку вытаскивал себя из дома и ходил по лесу вокруг, уже не пытаясь сбежатьзнал, что не получится. Пока гулял, думал о том, чтобы шевелить ногами и не падать. Когда уставал, думал о том, чтобы упасть в постель и забыться.
Когда Эмкири вернулась, я задал ей один вопрос: «Зачем ты так со мной?»
И вновь она улыбнулась в ответ: «Я с тобой играю. Тымой».
Теперь я стал кем-то вроде фаворита.
Она делала со мной всё, что хотела. Могла обескровить и оставить так на весь день. Я лежал, не в силах пошевелиться, смотрел на неё и думал лишь об одном: почему у меня до сих пор бьется сердце?
«Можешь меня ненавидеть, напевала Эмкири, но придется меня любить».
Потом она выхаживала меня, как тяжело больного, кормила бульоном с ложечки, помогала вставать, когда было надо. Она купала меня, но уже не как ребенка. В её глазах я видел приближение нового, и всё моё существо трепетало в ожидании. Яд Эмкири дурманил мой разум, но не меньше дурманила её улыбка, её глаза, её тело, её дразнящие прикосновения.
В ту ночь, когда она собралась уходить, всё свершилось. Я достаточно окреп и порядочно обезумел её стараниями. В свете луны она сбросила одежды, раздела меня и уложила в постель.
Мне казалось, что я умер, потому что жизнь просто не могла подарить такого. А ещё казалось, что впервые я живу, по-настоящему живу.
«Дождешься меня», прошептала на прощание Эмкири.
Она исчезла, а я стал ждать, считая каждый вдох.
Но Эмкири всегда давала достаточно времени, чтобы справиться с ней и остаться наедине с собой. «Не торопи смерть, вспомнил я спустя четыре дня её слова, она ведь придёт». И тут я понял, что произойдет дальше. Я был зверюшкой, был сыном, фаворитом. Мне предстоит месяц или два пожить в качестве её любовника. Эмкири показала то, что меня ждет, и понимала, что я не сумею устоять. Не теперь, не тогда, когда она уничтожила мою душу, покорила мой разум. После всего этого останется односмерть.
Три дня я задавался вопросом, готов ли умереть от её руки. Два дня я отвечал: «Да». На третий день что-то внутри заставило меня сказать: «Нет».
Иногда бывает так, что прямого пути не существует. Ты идёшь, кружишь, блуждаешь, и внезапно оказываешься в таком месте, о котором и не подозревал, находишь нечто, о существовании чего и не догадывался. Я нашел внутри себя гордость. На дне той выгребной ямы, в которую меня опустила Эмкири, там, где даже солнце не светило, я нашел гордость
Я поднялся наверх, в библиотеку, и собрал с полок книги. Весь день без устали я рвал страницы, мял их и наполнял ими спальню. О, я прекрасно знал, с кем имею дело. Я видел силу и скорость Эмкири, понимал, что она чует, как волк, видит, как орел, и слышит, как летучая мышь. А ещё она прожила на свете столько, что глупо было и думать о том, чтобы одолеть её.
А ещё я любил ее. И представлял, как в этой спальне она снимет с себя волчьи шкуры, воображал, как сверкнут её глаза. Я плакал, но не позволял слезам попадать на сухие страницы. Они должны были оставаться сухими.
Тогда я придумал правило, которому подчинил жизнь: «Сначала делопотом страх». Я рвал бумагу и повторял эти слова, вновь и вновь, не давая себе думать ни о чем другом. Я ждал того мига, когда смогу, убежав в лес, упасть без сил и рыдать, проклинать себя всласть. Но эту честь ещё нужно было заслужить.
Эмкири вернулась через два дня. У меня было достаточно времени, чтобы приготовиться, достаточно возможностей всё убрать и раскаяться. Но я затаился в спальне и ждал. В полной темноте я слышал, как внизу отворяется дверь, хлопает. Легкие шаги, которых не различить было, даже находясь рядом, я теперь слышал так, будто сам стал вампиром. Я перестал дышать, мое сердце перестало биться, лишь одна мысль вопреки смерти удерживала меня По Эту Сторону: «Сначала делопотом страх».
«Санат!»позвала она, и в её голосе я различил недовольство. Моя госпожа недовольна мною! Кровь звала к ней, вниз, но я стоял неподвижно, закрыв глаза, и ждал.
Эмкири позвала ещё несколько раз, потом начала искать. Она напевала, и сначала мне сделалось дурно. Она ведь ни о чем не подозревает, а я нанесу ей такой удар в спину! Потом сделалось страшноа что если все мои приготовления ничего не значат? Что если она лишь улыбнётся, погасит огонь взмахом руки и позовет ужинать? На смену страху пришла надежда. Но я продолжал ждать, а онаискать.
Я слышал, как она бродит по второму этажу. Я чувствовал, как она заглядывает в библиотеку. Знала ли она, как я старался сокрыть следы своего преступления, ставя на полки пустые переплеты? Нет, не знала. Эмкири не задержалась там, пошла дальше.
Вот скрипнули ступеньки лестницы под её ногами. Если бы я мог дышать меньше, чем не дышать вообще! Я ждал, ждал, ждал и молил Реку заставить её уйти. Пусть она просто уйдёт. Почему бы вечной вампирше вдруг не подумать, что ей осточертел этот дом, этот мальчишка, да и эта половина мира. Пусть возьмёт, да и улетит прочь! Почему не сейчас?..
Но Эмкири шла, звала меня нежным голосом, и вот толкнула дверь в спальню. В ту самую спальню.
У меня закружилась голова, перед глазами поплыли разноцветные пятна, и показалось, будто я вижу её глазами. Вот она стоит на пороге спальни, заваленной грудами мятой бумаги. Свечи горят в канделябрах. В постели лежит человек, с головой накрытый одеялом.
«Санат? удивилась Эмкири. Что ты здесь устроил, глупый мальчишка? Что этомои книги? Такое у людей представление о романтике?»
Бумаги зашуршали у нее под ногами. Вот она подошла к кровати, протянула руку, коснулась одеяла, дёрнула на себя
Я вдохнул и выдохнул.
Я толкнул дверь и шагнул вперёд.
Я поднял самострел.
Эмкири слышала за спиной моё движение, но не успела среагировать. Сначала она увидела свернутую кучу простыней под одеялом. Потом поняла, что одеяло подалось слишком уж тяжело. Успела ли она сообразить, что к нему были прикреплены нити? Нити, которые тянулись к канделябрам.