Козленка он тащил на плече, это принцесса теперь видела в свете луны, изредка пробивающемся сквозь ветви. Значит, это его голова тыкалась ей в лицо.
Козленка я ещё не ела, сказала Ирабиль. Сварим, или поджарим?
Кастилос продирался сквозь заросли. Впереди уже виднелся огонек костра.
Ну чего молчишь? возмутилась Ирабиль. Я
Извини, перебил Кастилос. Я просто не хочу срывать злость на тебе.
За что злость? не поняла принцесса.
За то, что нашел тебя в глухом лесу одну. Поэтому позволь мне пока помолчать.
Немногим позже она кляла себя последними словами за то, что пропустила сказанное мимо ушей. За то, что улыбнулась, не рискнув рассмеяться, и беззаботно шла за Кастилосом. За то, что позволила, наконец, упасть цепям, сковавшим сердце, и вдохнуть полной грудью, заполнить всё своё существо жизнью и радостью, невесть откуда взявшимися в этом умирающем мире.
Час назад она понимала Кастилоса, понимала его молчаливую замкнутость. Но теперь его угрюмость казалась ей смешной. Причину мысли принцессы обегали стороной, с непостижимой ловкостью. Ну чего он насупился? Всё ведь прекрасно: они живы, они идут к Кармаигсу, и скоро, должно быть, встретят Левмира. И Аммита, и Сардатате ведь тоже знают, куда идти. А потомпридумают что-нибудь.
Глупо переживать из-за прошлого, решила принцесса. Из-за будущеготоже. А настоящее всегда терпимо. Сейчас она даже спокойно могла произнести про себя имя Айритой странной девушки из сна, чей портрет, сделанный знакомой рукой, не раз и не два являлся воображению. Всё казалось сносным в этот вечер, ставший отчего-то волшебным.
Выйдя к костру, Кастилос бросил на землю козленка со свернутой шеей и встал над похрапывающим Роткиром.
Значит, так, произнес Кастилос.
Лишь сейчас принцесса почувствовала укол тревоги. В голосе Кастилоса звучала приближающаяся буря. Из крохотного своего опыта жизни Ирабиль знала, что самое ужасное существоэто человек, который не может нанести удар настоящему врагу и, в отчаянии, бьёт друзей. Ужаснее может быть лишь вампир в такой ситуации. Вампир, чья страсть, как оказалось, защищать её.
Поздно, слишком поздно эти мысли пришли в её голову. Одновременно с тем, как ботинок Кастилоса врезался в беззащитный живот Роткира.
От удара Роткир проснулся, вскрикнул. Его отбросило на край полянки, к толстой уродливой сосне. Миги Роткир оказался на ногах. Одной рукой он держался за живот, другой нащупывал рукоятку меча. Часто моргал, видно, с трудом стряхивая сон
Сон! Конечно, это ведь наваждение.
Перестань! крикнула принцесса, но её никто не слушал. Оба её спутника смотрели друг на друга и видели врагов.
Я велел тебе охранять ее, сказал Кастилос, медленно приближаясь к Роткиру, который так и не обнажил меча. Ты позволил себе уснуть.
Роткир тряхнул головой, провел ладонью по лицу, словно пытаясь снять залепившую глаза паутину.
Это старушка! продолжала Ирабиль. Она пришла к костру и усыпила его. За ней я пошла в лес. У нее есть домик, и она
Кастилос повернулся к ней, и в глазах его полыхнуло алое пламя.
Хочешь сказать, здесь был кто-то чужой?
Д-д-да, пролепетала принцесса.
Роткир вскрикнулКастилос оказался рядом с ним, схватил за горло, приподнял и прижал к стволу дерева.
Отпусти! прохрипел Роткир, вцепившись в руку Кастилоса. Не видел я никого! Сам не знаю, как сморило.
Не видел, да? Голос Кастилоса был спокойным, и от этого спокойствия у Ирабиль дрожали колени. Так была старушка, или нет?
Нет! каркнул Роткир.
Ирабиль не знала, что сказать. Она видела, видела эту старушку, шла за ней, говорила с ней, но кто она была? Куда делась? Зачем приходила? И откуда, откуда, во имя Великой Реки, взялось это сказочное настроение, которое теперь грубо втоптано в грязь? Всё казалось таким нелепым сейчас.
Нет, всхлипнула Ирабиль. Пусти его, это я виновата.
Даже если ты, разбежавшись, ударилась бы в дерево головой, виноват в этом был бы он, заявил Кастилос. Можешь сколько угодно меня ненавидеть, но больше я не оставлю тебя с тем, кому не доверяю.
Быстрым движением Кастилос выдернул нож из-за пояса Роткира.
Мне надоело слушать твои бесконечные шуточки и похвальбу. Тебе всё нипочем, ты из любой грязи выйдешь, улыбаясь, любую потерю переживешь. За это тебя ценил твой отец, но не я. Сейчас и здесь мне нужен боец, которому я могу доверить самое дорогое.
Роткир, все это время пытавшийся вырваться, выкрутить руку Кастилоса, замер. Глаза его сощурились.
Отец? прохрипел он.
В его сердце вонзился нож. Глаза широко распахнулись, но почти сразу поблекли и закатились. Безжизненное тело рухнуло на траву.
5
Странный лес, сказал Кастилос, усевшись возле костра. Дикого зверья вообще нет. Как будто вывел кто. Если Эрлот умудрился ещё и такое провернутья в восхищении. В Кармаигсе сейчас, должно быть, истинный свинарник.
Принцесса, раскрыв рот, переводила взгляд с Кастилоса на мертвого Роткира и обратно. Что Что сейчас произошло? Как такое может быть?! Она что, с ума сошла?!
Ты что сделал? прошептала она.
Просто шел и шел. Увидел козленка, убил его. Вот как он умудрился тут выжить? Что, здесь нет волков? Нет медведей? Тут даже птиц нет, ты заметила?
Ирабиль подняла руки и обнаружила, что они трясутся. Как ни старалась, она не могла остановить дрожь. Всю её колотило, в глазах помутилось.
Что ты наделал?! завизжала она.
Бросилась к Роткиру. Ноги не слушались, одна зацепилась за другую. Упав на колени, принцесса поползла. Когда ладони коснулись рубашки Роткира, Ирабиль застонала.
Не может быть. Не бывает такого!
Мысли о Кастилосе ушли, растворились в более страшном открытии, чем безумный вампир: Роткир мертв. Этот назойливый веселый парень, бесстрашный и бесстыдный, никогда больше не будет шутить и смеяться, не улыбнется, не рассердится. Онмертв.
Ирабиль выдернула нож из-под ребра. Положила окровавленное лезвие на запястье, но не успела сделать разрез. Вспомнила, что не может остановить сердца, что оналишь жалкий, бессильный человечишка.
За что?! простонала она. Прошу тебя, Река, один только раз, дай мне силы вернуть его!
Река молчала. Река молчала всегда. Канули в веках те времена, когда она, говорят, отвечала перворожденным.
Нет. Не будет никакой силы, не будет чуда. Река не делает подарков, она принимает жертвы и отвечает на них, лишь на них. Но какую жертву могла предложить Ирабиль?
Я не буду больше, по-детски прошептала она, сквозь слезы глядя на бледное лицо Роткира. Никогда не буду перечить. Клянусь! Пусть я буду осколком стеклышка, безделушкой, в которую все верят. Пусть со мной носятся, сколько угодно, пусть бьются за меня, а сама яшагу не ступлю. Я согласна, что больше яникто. Ну нет у меня лучшей жертвы. Ты ведь знаешь, что мне этохуже смерти!
Река молчала. Должно быть, и не слышала сбивчивого лопотания принцессы. Зато с кое-кем другим Река заговорила впервые в жизни.
Роткир моргнул.
Ирабиль поспешила отереть слезы, чтобы убедиться: глаза её не обманывают.
Роткир моргнул ещё раз. Ладонь скользнула по рубашке, нащупала окровавленную прореху.
Жив! выдохнула Ирабиль.
Роткир поднялся рывком. Он все так же держал руку на груди, будто прислушиваясь.
Сердце не бьется, сказал он.
Пожалуйста, буркнул Кастилос. Если нож больше не нуженбрось сюда, сниму шкуру с козленка.
Роткир его будто и не слышал. Приоткрыв рот, он повернулся к принцессе. Кончики клыков, выглядывали из-под его верхней губы.
Что со мной? прошептал Роткир.
«Река приняла мою клятву, хотела ответить Ирабиль. Теперь яничто, но ты будешь жить».
Ты вампир, поздравляю, ответил вместо нее Кастилос. Запусти сердце как можно скорее, но помни, кто ты есть. Ливирротвой отец. Твоя мать была человеком. Поэтому ты получился таким странным, всегда ходил по грани между тем и этим. Но сейчас не время ходить по грани. Мне не нужны люди, которым я не могу доверять. Быть может, как вампир, ты будешь ответственнее. Тебе не так сильно будет хотеться спать. А теперьпередай, пожалуйста, нож.
* * *
Никто, кроме Кастилоса, не стал есть.
Никто, кроме Кастилоса, не смог уснуть этой ночью.
Ирабиль не хотела представлять, о чем думает, глядя в звездное небо, Роткир, так непривычно молчаливый.
Сама она думала о себе. О том, как легко дала клятву, как легко растоптала всё, что в ней оставалось своего, согласилась стать красивой безделушкой. Ради Левмира она не приносила таких жертв. Когда он пытался её уберечь, спрятать, защитить, она рвалась вперед, несмотря ни на что. Да, пусть тогда все было иначе, но Она не принесла такой жертвы. Но принесла её ради Роткира.
Почему?
Почему?!
Почему?..
IVЗнак доверия
1
Сагда тыкала сухим пером в лежащий на столе чистый лист бумаги. Кончик пера оставлял крохотные вмятинки, и девочке нравилось думать, что с обратной стороны лист как будто бы мурашками покрылся. Как кожа, когда холодно или страшно. Перепуганный лист. Замерзший лист. Дрожит и плачет. Сагда улыбнулась этой глупой детской фантазии и отложила перо. Хватит, она уже достаточно взрослая, пора перестать заниматься ерундой. Вот Унтидита ещё ребенок. Она без задней мысли, высунув язык от усердия, что-то вычерчивает на своем листе карандашом. Как всегда, получатся непонятные каракули, которые из сострадания к художнице можно будет назвать узорами. Но вечером Унтиди соберет вокруг себя целую толпуне только детей, но и взрослыхи, глядя на каракули, расскажет новую сказку.
Сагда заставила себя улыбнуться. Она часто заставляла себя улыбаться, не задумываясь, что на такой поступок способны не все даже взрослые, не говоря о детях. Сагда помнила день, когда они познакомились. Это был первый, страшный год правления его величества Эрлота. Она, Сагда, коротала время в бараке, строя башенку из камней, а Унтидисовсем ещё крохаплакала над ворохом измятых листов. «Сказки», которые подарили им, детям из старательского поселка, какой-то Левмир и какая-то И. Сагда до сих пор не могла взять в толк, как может быть такое имя, из одного лишь звука. Это ведь жутко неудобно! Не поймешь, когда тебя зовут, а когда про что другое говорят.
В тот день Сагда сумела успокоить малютку Унтиди, подарить ей крохотную надежду. Рассказала о школе, где научат читать, и получится воскресить сказки, которые казались погибшими. В тот день Сагда взяла Унтиди под крыло, она защищала её от остальных, пару раз подралась из-за нее. Сагда собой гордилась.
Но в последние годы всё изменилось. Тогда Унтиди было шесть лет, а Сагдедесять, и обе они были детьми, только Сагдасильнее и старше. А теперь Унтиди было десять, а Сагдепочти четырнадцать, и с каждым днем становилось яснее: дружить, как прежде, не получается. Унтиди казалась смешной и глупенькой, её слова и поступки нередко смешили, а то и злили Сагду. Она всё чаще искала одиночества или компании сверстников. Ей начинали нравиться мальчишки. Теперь, когда жизнь в бараках сделалась терпимой, думать о таких вещах стало возможно и нормально. Каждый вечер Сагда замечала, как её ровесницы или девочки постарше выходят на прогулки с тощими нескладными мальчишками, слышала их веселый смех и разговоры.
Однако и это было не всё. Самое страшное Сагда прятала на самом дне своей души и даже не хотела называть это скверное чувство, за которое ей было стыдно. Унтиди стала главной. Непонятно, как это произошло, когда, но, видимо, началось в тот вечер, когда она дрожащим голоском рассказала сказку про двух драконов, и все население баракаизголодавшиеся, умирающие людисобралось вокруг. Унтиди говорилаеё слушали. Она показывала пальчиком, и люди шли туда. Она шутилаони смеялись. А самое скверноеона знала, что говорить и что делать. Не лепетала всякую чушь, как другие дети. Нет, Унтиди то и дело поражала Сагду «взрослостью» суждений и мудростью. Легко разнимала драки, судила в спорах, делила неделимое. И даже самые свирепые и злые мужики порой таяли под её грозным взглядом из-под насупленных бровей.
В бараке был староста, назначенный смотрящим вампиром, и Сагда то и дело видела, как он без зазрения совести ходит к Унтиди, и они о чем-то шепчутся, держат совет.
Было времяи Сагда радовалась, что подруга приобрела такое влияние, ведь и ей стало легче жить под её крылом. Но теперь в глубине души у нее поселилось это ужасное чувство. Несправедливо! Это ведь она тогда подошла к плачущей малютке, она её спасла от одиночества и отчаяния. Так почему же теперь она, Сагда, взрослая, почти девушка, осталась в тени, а эта мелкая девчонка купается в лучах славы? Люди что, с ума посходили, что прислушиваются к ней?
Унтиди подняла голову от рисунка, взглянула на Сагду, улыбнулась и помахала рукой. Сагда ответила на улыбку подруги. Заставила себя, как заставляла всегда. И, наученная опытом, сделала следующий шаг навстречу, чтобы заколотить это ужасное чувство понадежнее. Бросила взгляд на листок и спросила:
Будет новая сказка?
Унтиди кивнула. Её глаза сияли, будто маленькие звездочки. Сагда улыбнулась вновь, и на этот раз заставлять себя не пришлось. Улыбка принесла ей облегчение.
В классев бывшей гостиной герцога Кастилосастановилось шумно. Ученики переглядывались и перешептывались, удивленные задержкой начала урока. Беспокойство подогревали слова Чевбета. Он, старый и надежный, как каменная стена, бывший дворецкий Кастилоса, за минувшие годы научил их всему, чему только мог. Начали с чтения, письма и счета. Потом настал черед истории, и дети, раскрыв рты, слышали о событиях времен столь древних, что их даже представить себе было нельзя. Слушали имена тех, кого и сегодня можно было увидеть воочию. Эрлот, Атсама, Каммат, Олтис Казалось невероятным, чтобы это были те же самые вампиры, что за их плечами такая сумасшедшая древность. Что онине только сволочи, уничтожившие их жизнь, ногерои, спасшие их предков от полного вымирания.
«Завтра, сказал вчера Чевбет, прежде чем отпустить детей, урок проведу не я. У вас будет новая учительница, и я надеюсь, что у вас хватит достоинства принять её благосклонно. Полагаю, вы достаточно взрослые, чтобы я мог оставить вас наедине с нею. Она сможет рассказать вам такое, чего я не сумею».
Ну и где же эта учительница? Кто она? Почему опаздывает? Чевбет никогда не задерживался, он начинал урок тотчас, как последний ученик заходил в класс. Дети не привыкли ждать, и сейчас они начинали возмущаться. Некоторые смеялись. Мальчишки затеяли шуточную драку. Унтиди же не обращала внимания ни на что. Она упоённо покрывала каракулями лист.
Но вот скрипнула дверь, и в классе сделалось тихо. Чевбет их к этому приучил. Одного его взгляда дети боялись больше, чем грозного окрика смотрящего вампира. Те, кто сидел ближе ко входу, заметили фигуру дворецкого. Он стоял, вытянувшись, будто перед внезапно вернувшимся Кастилосом, и держал открытой дверь.
Скрипнула половица, послышались шаги. Сагда не заметила, как начала грызть краешек пера. Кто же, кто же там будет?! Остальные ученики затаили дыхание
Учительница вошла в класс. В её взгляде, брошенном на сидящих детей, было столько же потаенного страха и настороженности, сколько в их взглядах. Но она старалась вести себя достойно. Прошла к столу, положила на него книгу и ворох бумаг, которые принесла с собой, и повернулась к классу.
Здравствуйте, прозвучал её тихий голос. Сегодня я проведу ваш урок. Меня зовут
Ты?!
Сагда вздрогнула, услышав этот голос. Повернула голову, увидела, что Унтиди отложила карандаш, обеими руками вцепилась в стол и сверлит учительницу взглядом, полным ненависти.
Учительница на мгновение прикрыла глаза. Потом сжала кулаки и, отважно заглянув в глаза Унтиди, ответила:
Да. Я. Если кто-то из вас не знает, меня зовут Арека. Давайте начинать.
2
Чевбет дожидался её в библиотеке. Стоило Ареке переступить порог, старый дворецкий наполнил чашку чаем и приоткрыл вазочку с сахаром. Арека постояла в дверях, прижимая к груди кипу бумаг. В голове царила благословенная пустота. Скоро она поредеет, уступит место мыслям, и вот тогда начнется кошмар. Уже сейчас подрагивали руки и ноги.
Они дети, сказал Чевбет. Не судите их строго.
Арека тряхнула головой, подошла к книжному шкафу, сделанному из темного лакированного дерева. Вернула на место книгу, которую взяла для урока. Книгу, которая так и не пригодилась.