Каких еще чулок?
Каких-каких? Самых обыкновенных. Женщина подошла к комоду и указала рукой на полку. Вот здесь лежали совершенно новые чулки. Американские, в упаковке!
Вы носите чулки? осведомился Зверев.
Зинаида Павловна фыркнула и проговорила:
Вот еще! Для кого мне рядиться? Чулки для нашей внучки Танечки. У девочки скоро день рождения, вот я их и купила ей в подарок на барахолке. Добротные чулки, говорю же, американские!
Зиночка, перестань! запротестовал Сычев. Кто станет красть твои чулки? Ты скорее всего положила их куда-нибудь и забыла. Уверен, что мы их непременно найдем.
Ты меня совсем за дуру держишь? Я совершенно точно помню, что положила упаковку сюда, на полку.
Зверев подошел к комоду и мизинцем приподнял крышку шкатулки, стоявшей на полке. Внутри лежали какие-то украшения.
Здесь есть что-то ценное? поинтересовался капитан.
Разумеется! ответила Зинаида Павловна. Золотая цепочка, гранатовый кулон, запонки.
И что, ничего не пропало? Вы проверяли?
Сычев уверенно закивал и сказал:
Все на месте! Пропала только картина.
И чулки! добавила Зинаида Павловна.
Зверев посмотрел на Костина. Тот уже перестал дуться и с профессиональным рвением следил за тем, как проходит опрос потерпевшей стороны.
Ну что ж, а теперь давайте насчет картины, продолжал Зверев. Что на ней изображено? Известно ли вам, какова ее рыночная стоимость?
Пропажу картины мы обнаружили примерно через полчаса после того, как вошли в дом. Она висела вот здесь, проговорил Сычев и указал на гвоздь, одиноко торчащий в стене напротив окна. Воры вырезали ее из рамки чем-то острым, а ту не тронули.
Рамку Мокришин уже изъял для проведения экспертизы, сказал Костин, молчавший до этого момента, и осведомился: Будешь смотреть?
Потом! отмахнулся Зверев.
Сычев тем временем продолжал:
Картина очень дорогая. Видимо, вор об этом знал и пришел сюда именно за ней.
Мне сказали, что ее написал какой-то Шапиро, вроде бы француз. Это так? Он действительно знаменит?
Сычев булькнул гортанным смешком:
Даниэль Шапиро! Да, он действительно знаменит, а вот насчет француза Хозяин квартиры рассмеялся едким старческим смешком.
Он такой же француз, как я царица Савская! заявила Зинаида Павловна.
Я сейчас уже точно не помню, когда оно было. Году эдак в двадцать седьмом, когда я еще работал здесь, в Пскове, заведующим неврологического отделения межрайонной больницы, у меня лечился некий Даня Шапировский, наш, местный, из многодетной еврейской семьи. В то время он был всего лишь бедным, никому не известным художником.
Шарлатаном он был! Видели бы вы его мазню! в очередной раз вмешалась в разговор Зинаида Павловна.
Полное имя моего больногоШапировский Даниил Маркович! Он лечился от тяжелого приступа мигрени и при выписке подарил мне одно из своих полотен.
Ну ты и ляпнул! Полотен! Говорю же, самая настоящая мазня: кубики, ромбики, пирамидки, одним словом, груда каких-то незамысловатых фигурок, а в самом центреотрезанное человеческое ухо!
Сычев вздохнул и тихо продолжил:
Спустя год после выписки этот самый Шапировский сбежал из страны и уехал во Францию. Там он как-то умудрился организовать выставку своих картин и, вы только представьте себе, получил всемирное признание. Тогда-то этот художник и стал Даниэлем Шапиро.
И что с ним стало? поинтересовался Зверев.
Даня умер в тридцать девятом от инсульта. Его полотна тут же стали уникальными произведениями искусства. Так что картина, украденная у нас, стоит немалых денег.
Я ведь мужу говорила, дескать, продай ты эти каракули, заявила Зинаида Павловна. А он мне: «Нет! Это же классика русского авангарда!» Предлагали же тебе за нее реальные деньги, а ты!..
А кто хотел купить вашу картину? поинтересовался Зверев.
Некий академик Щукин, ответил Сычев. Я и его тоже лечил. Только не думаю, что он как-то связан с этим похищением.
Это почему же?
Щукин умер в сорок третьем, в блокадном Ленинграде, так что подозревать его я бы вам не советовал.
Зверев кивнул Костину, тот записал фамилию академика в блокнот.
Щукин действительно был ценителем русского авангарда, поэтому он и предложил мне пятьдесят тысяч за картину Шапиро, когда узнал, что такая у меня имеется, продолжил Сычев.
Солидные деньги, сказал Зверев, хмыкнул и полюбопытствовал: Жалеете, что не продали?
Сычев лишь развел руками:
Что сделано, то сделано.
В этот момент в комнату вошел Дима Евсеев, рослый крепыш лет сорока, и протянул руку Звереву.
Здорово, Павел Васильевич! Ты чего здесь?
И тебе не хворать! Докладывай, чего нарыл! пожав оперативнику руку, сказал капитан.
Соседи ничего не слышали. На крыше мы нашли веревку с узлами, по ней наш воришка в окошко и влез.
Окно закрыто было, только форточка не заперта.
Значит, он в форточку влез, а в такое отверстие протиснуться, это надо еще умудриться. Возможно, пацан.
Или карлик, добавил Горохов и ухмыльнулся.
И такое не будем исключать. Зверев строго посмотрел на Шуру и спросил: А к чему он веревку крепил?
За карниз. Узел самый обычный. Отчаянный парень, ничего не скажешь. Ведь мог навернуться. Тут все-таки четвертый этаж.
А следы на крыше имеются? Почему я кинолога не вижу?
Следов там полно, но в таком месте ни одна собака ничего не учует. Там все голубиным навозом загажено. Евсеев поднес руку к носу и понюхал рукав. Я вот весь провонял, пока по этим крышам лазил. Теперь не меньше куска мыла извести придется, чтобы одежду отстирать.
Отмоешься, сказал Зверев и обратился к хозяйке: А ваша внучка ей сколько лет?
Семнадцать. А это вы к чему спросили?
Да так. На кого она похожа?
В каком смысле на кого? На мать.
Тогда я задам вопрос по-другому! На вас она похожа или нет?
Вы имеете в виду, какая у нее фигура? Зинаида Павловна отвела голову в сторону и обиженно хмыкнула. Ну да, я крупная женщина и что с того?
А ваша внучка, она тоже крупная?
Ну что вы, вмешался Сычев. Танечка у нас как воробышек. Метр с кепкой. Худенькая совсем.
В деда она, если вы это имеете в виду, недовольно добавила Зинаида Павловна. Кожа да кости.
На кухне послышалось шуршание. В комнату вошел Леня Мокришин, держа что-то в руке.
Василич, и ты уже тут? А ну, глянь-ка! Я кое-что весьма интересное обнаружил, сказал эксперт и поднес к лицу Зверева пинцет, в котором было что-то зажато.
Что это? поинтересовался капитан.
Шерсть.
Да тут везде шерсть. Кошка у них линяет, сказал Шура Горохов.
Кошка у них рыжая, а эти волоски темные, заявил Мокришин и показал находку Сычеву.
У вас только одна кошка? спросил Зверев.
Одна. Мне и Манюни выше крыши, ответила хозяйка квартиры.
Это не кошачья шерсть, уверенно заявил Леня.
А чья же?
Эксперт достал из кармана лупу, еще раз внимательно рассмотрел клочок, найденный им, и проговорил:
Пока ничего не могу сказать наверняка. Но мне кажется, что это шерсть дикого зверя. Я этот клочок на подоконнике нашел.
Шура Горохов усмехнулся и произнес:
Вот так, гражданин Сычев. К вам в дом какая-то зверушка забралась и украла вашу бесценную картину. Может быть, это была куница.
Тогда уж лучше ласка, сказал Костин.
Хорошо, пусть будет ласка. Зверев прокашлялся и подвел итог разговора: Ладно, хватит этой вашей лирики про зверушек! Заканчивайте тут все. Завтра представите отчет, а я пошел. У меня ведь в конце концов сегодня выходной. Он шагнул к выходу и при этом незаметно поманил Костина за собой.
Они закурили, стоя у открытого окна на лестничной клетке.
Зверев о чем-то напряженно думал, смотрел на неутихающий дождь и вдруг резко спросил:
Что скажешь, Венечка? Какие будут соображения?
Костин тут же вытянулся, сжал кулаки и грозно проворчал:
Василич, ты опять?
Капитан рассмеялся и сказал:
Нечего было на меня дуться. Если показал свой гонор, то получи наказание! Так что ты у нас снова Венечка. Говори, что думаешь. Если дельное что скажешь, буду тебя снова Вениамином называть.
Костин что-то процедил сквозь зубы и выложил свою версию:
Я думаю, что грабитель был один. Все указывает на то, что он спустился по веревке с крыши и влез в форточку. Потом наш преступный элемент накормил кошку, чтобы она не орала, забрал картину, взобрался по веревке и ушел тем же способом, что и пришел. Этот грабитель коротышка, потому что обычный человек не влез бы в такую маленькую форточку. Скорее всего это ребенок. Однако он имеет очень хорошую физическую подготовку, раз сумел не только спуститься вниз, но и влезть обратно. Наш форточник не профессионал. Он не связан с криминалом и не имеет контактов со скупщиками краденого, поэтому не стал брать драгоценности, которые наверняка видел. Ведь если не иметь каналов сбыта, то на краденых драгоценностях легко можно погореть. Нашему воришке была нужна картина, и он ее взял, потому что скорее всего имел покупателя или же знал способ, как и где ее можно продать. Он не альпинист и не матрос, потому как не умеет вязать правильные узлы, горделиво заявил Костин, который в прошлом был моряком и очень этим гордился.
Зверев одобрительно кивнул и спросил:
Ну а про чулки что скажешь?
А что чулки? Если хозяйка и впрямь ничего не напутала, то наш грабитель мог прихватить их кому-нибудь в подарок. Жене, например, или подружке.
Это ребенок-то?
А что? Очень даже возможно. Хорошие женские чулки в наше время достать не так уж просто, плюс стоят они недешево. Поклажа, как говорится, невелика, а вычислить тебя по ним никак не получится. Вещь все-таки не штучная, это же не запонки или кулон.
А я вот сомневаюсь в том, что это был ребенок.
Это почему?
Ребенок, конечно, мог накормить кошку, но чулки, это все же перебор. Поэтому у меня есть несколько иная версия.
Какая же? Давай уж, Василич, не темни!
Как думаешь, зачем я спросил у хозяйки про рост ее внучки Танечки?
И зачем же?
Чтобы убедиться в своей правоте. Когда я узнал, что Танечкадевушка миниатюрная, моя версия практически подтвердилась.
Погоди, Василич. Веня приоткрыл рот. Уж не хочешь ли ты сказать?..
Хочу-хочу. Ты давай, домысливай, Венечка!
На этот раз Костин пропустил оскорбительное для него имя мимо ушей.
Ну да! Как же я сразу об этом не подумал? Раз внучка Сычевадевушка маленькая, значит, и чулки, купленные Зинаидой Павловной именно для нее, были небольшие. Наш грабитель тоже невелик ростом. Получается, что он мог взять чулки для себя! Выходит, что картину украла женщина, да? Костин замолчал, стоял, приоткрыв рот, и часто-часто моргал.
Зверев с чувством собственного превосходства коснулся Вениного подбородка и поднял его вверх, закрыл парню рот.
Варежку закрой, а то горлышко простудишь, заявил он.
Вот так дела! Женщина, значит!
Ну что ж, ты сам обо всем догадался, поэтому получил полное право вновь стать Вениамином, снисходительно изрек Зверев, хлопнул напарника по спине и стал неторопливо спускаться по лестнице.
Глава 3
Боевой офицер, кавалер двух орденов, дошедший до Берлина, начальник псковской милиции полковник Корнев считался начальником суровым и властным. В управлении, которым он руководил с августа сорок пятого, Степана Ефимовича побаивались, но уважали за принципиальность и самоотверженное служение делу.
Однако, несмотря на все свое героическое прошлое и репутацию жесткого человека, Степан Ефимович испытывал легкое волнение всякий раз, когда вызывал в свой кабинет Зверева. Тому были самые объективные причины.
Этот его подчиненный, которого в управлении все за глаза называли Зверем, то и дело всячески дерзил ему и демонстрировал на людях их панибратские отношения. Специально он это делал или нет, Корнев не знал. Несмотря на то что сейчас полковник и капитан стояли на разных ступеньках карьерной лестницы, последний по-прежнему продолжал общаться со своим другом Степкой немного свысока, подтрунивал и глумился над ним, то и дело демонстрировал собственную проницательность.
Зверев делал это еще и потому, что, несмотря на свою репутацию разгильдяя и злостного нарушителя внутреннего распорядка, в управлении он по праву считался лучшим опером. Самые сложные и запутанные дела Степан Ефимович, как правило, поручал именно ему, и этот раздолбай Пашка всегда докапывался до истины. Так что Корнев до сих пор в душе немного побаивался своего друга детства в первую очередь потому, что никак не мог найти на него управу. Но и обойтись без Зверя полковнику тоже не удавалось.
Они с Пашкой воспитывались в одном и том же детском доме. Позже оба окончили Томскую школу милиции, где их дружба окончательно окрепла. Потом парни работали в одном районном отделе милиции и раскрыли вместе несколько довольно запутанных дел.
Судьба развела двух дружков-детдомовцев, и виной тому стала начавшаяся война. После ее окончания они снова встретились, так как оба попали служить сюда, в управление милиции Псковской области.
Вот только карьера у них шла по-разному. Корнев со своим аскетическим характером и строгими нравами быстро дослужился до высоких должностей и вскоре возглавил управление. Зверев же из-за своего безудержного разгильдяйства долгое время пребывал в низших чинах. Однако несколько последних дел, успешно раскрытых Павлом Васильевичем, дали основание Корневу повысить своего товарища до должности начальника оперативного отдела.
Зверев вошел в кабинет и уселся на свой любимый кожаный диван с подлокотниками из красного дерева. Корнев ожидал, что его подчиненный, как это обычно бывало, тут же достанет курево и самым наглым образом потребует пепельницу. Степан Ефимович уже заготовил для Зверева несколько назидательных фраз по поводу недопустимости столь вольного поведения в кабинете начальника.
Однако на этот раз Зверев не выказал желания закурить и довольно резко спросил:
Чего вызывал? Ты же знаешь, у меня дел выше кадыкатри кражи, разбой и бытовуха с огнестрелом! Говори быстрей, да я работать пойду.
Корнев немало удивился такому развитию событий. Зверев, который редко проявлял подобное стремление к исполнению своих служебных обязанностей, сегодня, очевидно, встал не с той ноги.
«Это как же понимать?» подумал Степан Ефимович и даже на мгновение потерял дар речи.
У него запершило в горле. Он закашлялся, поспешно налил из графина стакан воды и выпил его одним махом.
Зверев, глядя на это, ухмыльнулся и проговорил:
Если бы я не знал, что начальник у нас малопьющий, то предположил бы, что ты вчера перебрал.
Корнев выдохнул, пропустил мимо ушей эту очевидную бестактность, придал голосу максимальную жесткость и распорядился:
Все свои заморочки передашь Шувалову. У нас появилось по-настоящему серьезное дело!
«Сейчас снова начнет бузить», предвидя негодование собеседника, подумал Корнев.
Однако Зверев и в этот момент немало его удивил.
И что, что серьезное дело? спросил Павел Васильевич довольно сдержанно.
«Что-то он слабо сегодня трепыхается. Уж не заболел ли? Ага, я все понял! Выходные, которые наш Пашенька Зверь так долго ждал, прошли довольно скудно. Очередная краля не пришла или не приласкала».
Другие варианты Степан Ефимович уже и не рассматривал, даже не предполагая, как он прав.
Убийство! Дело взято на контроль прокуратурой, сказал полковник. Сам Антипов только что звонил мне, просил сделать все, чтобы это преступление было раскрыто в кратчайшие сроки. Одним словом, с этого момента ты работаешь только по новому делу.
Кого убили?
Погиб известный врач! Он застрелен в собственном квартире, похищена картина!
Что за картина? оживился Зверев.
Какого-то французского художника. Да, вспомнил. Даниэля Шапиро.
Зверев покачал головой и проговорил:
Он никакой не француз, этот твой Шапиро, а наш псковский еврей. Его настоящее имяДаня Шапировский. В двадцать седьмом году он сбежал из нашей страны в Париж и уже там прославился, а имя свое на французский манер переиначил.
Корнева поразила такая осведомленность.
Когда это ты успел столько про этого Шапиро узнать? Читал о нем? полюбопытствовал он.
Больно мне нужно о нем читать. Я и знать-то про него не знал до прошлого дня. Вчера же Костин с дежурной группой к Сычеву выезжал на кражу этой самой картины. Ну и я там вроде как случайно побывал. А этого доктора, значит, уже укокошить кто-то успел. Жалко мужика. Нормальный такой старикан, а вот жена у него та еще фурия.