Сбежал быстро по лестнице. Решительным шагом вышел из своего дома на Крашевского, 3 и направился в сторону университета. В киоске, стоящем у его здания, купил «Польское слово» и папиросы. Облака, которые с рассвета висели над Львовом, были пронизаны там и сям холодным и ненадежным солнцем. Почерневшие кучи снега, столкнутые лопатами дворников на края тротуаров и изрезанные желтыми струями собачьей мочи, мешались ужасно и поднимались высоко над поверхностью проезжей части. Напоминали берега реки, в которой вместо воды текла желтоватая каша, состоящая из песка, остатков снега и конских экскрементов, разъезженных колесами телег и автомобилей. Проклятая река грязи. Даже в Аиде такого не было, подумал он.
Попельский не переносил осенне-зимней погоды по одной, главной, причинево время повсеместной слякоти не мог держать в соответствующей чистоте своих ботинок, к которым прилеплялись нечистоты улице.
Так было и сейчас. Сплюнул сердито на кучу снега у банка ПКО неподалеку от пассажа Хаусманна и через некоторое время перескочил проезжую часть улицы Легионов, по которой текла река грязи. На Гетманских Валах остановился на некоторое время у памятника Яну III Собескому. Поднял там свои ноги в ботинках, поставил их на ступеньки памятника и кусочком приготовленного заранее с этой целью лигнина вытер тщательно носок обуви. Он посмотрел на деревья, окружающие Гетманские Валы, на конце которых возносилось мощное здание Большого Театра. Это там в гримерной своего друга балетмейстера Юлиуша Шанявского он назначил встречу журналистке из «Нового века».
Никто нам не помешает, сказал ей вчера по телефону. В отдельной гардеробной. Особенно по утрам. Там никого не будет.
Она согласилась без колебаний. Не спросила ни о странном времени интервью, ни о еще более странном месте его проведения. Попельский воспринял это как поощрение. Был вторник 31 октября 1933 года. В семь утра похотливый самец готовился к эротическому завоеванию. Лучше было бы для него, если бы сдержал в этот день свою похоть.
* * *
Спустя несколько дней пан Михал Гладыш, почтальон Почтового отделения номер 17, готовился к работе. В эту субботу, как всегда, должен был доставить абонентам выписанные ими газеты. Суббота отличалась, однако, от других будних дней, что к ежедневным газет добавлялись еженедельники, которые дополнительно отягощали сумки почтальонов. Отделение номер 17 на площади Гошевского относилось к восточному району Львова, а среди них районам вилл. Гладыш сильнее всех их не любил. В обычных домах свое распределение газет и еженедельников размещал гораздо быстрее, потому что в одном подъезде жило нередко несколько абонентов, зато в районах вилл тратил много времени, крутя педали часами на шатающемся велосипеде от дома до дома, от калитки до калитки. Хорошо, что хоть в субботу доставляли ему газету домой и не должен ходить за ней сам на почту!
Проклиная в душе бездушие начальников, которые никак не реагировали на его просьбы о новом велосипеде, он решилкак обычно перед субботней работойуделить себе день и почитать кое-что. Он просмотрел мельком «Спортивный курьер», надул презрительно губы на украинский «Голос народа», только воскресный выпуск «Нового века» привлек его внимание. Ибо наткнулся там на интервью с комиссаром Попельским, который после нескольких лет, проведенных в должности частного детектива, снова возвращался в следственное управление. Гладыш хорошо знал Лыссого, потому что подрабатывал себе к официальной государственной пенсии пенсию неофициальнуюна протяжении многих лет был платным полицейским информатором.
Поэтому с большим любопытством читал интервью с человеком, которого знал и которого даже немного боялся. Заинтересовали его особенно темы личные, которые журналисткой обсуждались с огромным удовольствием.
Вопрос. Сколько лет вашей дочке Рите?
Ответ. О, это настоящая барышня. Скоро исполнится тринадцать.
Вопрос. У нее есть какие-то внешкольные интересы? Собирает марки? Ездит на велосипеде?
Ответ. Любит животных. Быть может, я куплю ей маленькую собачку, но сначала она должна это заслужить и лучше учиться.
Вопрос. Хочет ли она быть известной и знаменитой, как папа? Вы, пан комиссар, являетесь для нее примером? Если да, то в каком смысле?
Ответ. Много вопросов (смех). Нежелательно, чтобы полицейский был образцом для подрастающей барышни. Есть зато такой взгляд, что девушка выбирает себе мужа, похожего на собственного отца. Не хотелось бы, чтобы эта народная мудрость исполнилась в случае Риты.
Вопрос. Почему это? Не хотел бы пан комиссар иметь полицейского зятем?
Ответ. Я бы не хотел иметь зятя, подобного себе. А полицейские имеют схожие характеры. Они недоверчивы и категоричны. Нет, никогда такого зятя! Почему? Ответ прост. Рано или поздно мы достали бы пистолеты (смех).
Вопрос. А вы для Риты пример в какой-то другой области? Что после вас она унаследовала?
Ответ. К счастью, мало Она унаследовала красоту и актерский талант после своей усопшей матери [она была известной актрисой сцен венских и львовских сп. покойная Стефания Горгович-Попельскаяприм. ред.] и хочет быть в будущем актрисой. Никак не может понять, что эта далекая цель предваряется несколькими целями близкими. Не станет актрисой, если не сдаст экзамены, а не сдаст экзамены, если не овладеет, соответственно, хорошо, например, решением уравнений. А, отвечая строго на ваш вопрос, могу сказать: да, я образец для моей дочери, потому что она унаследовала или подражает одному из моих качеств
Вопрос. Что это за качество?
Ответ. Упрямство.
Пан Гладыш, услышав шум, сопровождающий открытие кухонной двери, поднял голову от газеты. Его жена стояла у стола и протягивала к нему руку с каким-то официальным, запечатанным письмом.
Тегусь забыл, Мишка. Она радостно улыбнулась. Я сумыр для тебя резала, и это у братруры лежало.
А чего ты зубы сушишь? рявкнул Гладыш. Это же записка о новом подписчике, с сегодняшнего дня я ему «Новый век» доставляю Видишь, он почти в Углинском лесу живет. На хавиру через ту позже возвращаться буду. Это так хекный для тебя?
Пани Гладышева покачала грустно головой. Ее муж тяжело встал из-за стола.
Для всеха особенно для героя интервьюбыло бы лучше, если бы это заявление нового абонента затерялось где-то около духовки пани почтальонки.
* * *
Несколько дней назад Попельский сидел, рассевшись как паша, в гардеробной Шанявского и присматривался к журналистке пани Казимире Пеховской. Она выглядела так, как будто позировала для изображения «Экстаза» Подковиньского. Она была пухленькая, веснушчатая и огненно-рыжая. У нее была удивительно светлая кожа, которая в Попельском вызывала наибольшее беспокойство и вожделение. Он задавался вопросом с самого начала, как сильно контрастировала кожа ее ягодиц с его темными чреслами и бедрами.
Убранство гардероба балетмейстера Шанявского было декадентским, знойным и неприличным. Вокруг висели мягкие розовые боа, на полу разбросаны бархатные подушки, в воздухе почти ощутимо витал запах духов и пудры, печь зияла жаром, провоцируя для скидывания одежды.
Я соглашусь на интервью для вашей газеты. Он вспомнил вчерашний разговор с главным редактором «Нового века» паном Ласковницким. Но то, что скажу, может вашим читателям показаться не очень интересным, потому что я не буду отвечать на личные вопросы.
Я пришлю вам такую журналистку, мой пан, обещал тогда главный редактор, которая все, что из вас вытянет. Она способна на самые большие жертвы, мой пан
Замужем?
Ах, вот в чем дело? пан Ласковницкий рассмеялся.
И что с того, что замужняя, думал Попельский, глядя на пани Пеховскую, отчетливо видно, что ей здесь нравится. Она приняла мое приглашение в странное уединенное место, зная, что мы будем тут совершенно одни. Ну дай мне еще какой-то знак, красотка, что ты хочешь того же, что и я.
Пани Казимира Пеховская перестала записывать последний ответ Попельского и посмотрела на него внимательно.
У меня к вам еще один вопрос, сказала она тихо и задумчиво. Наши читатели, а особенно дамы, хотели бы обязательно что-то узнать, как вы справляется с обязанностями повседневной жизни. Отсюда неизбежно был бы вопрос о вашей кузине
Я не буду говорить об этом, пробормотал он.
Правда? Журналистка улыбнулась. Ничего от вас не вытяну? Я умею убеждать
Попельский посчитал это за знак. Он положил руку на ее колено, а потом передвинул свои подвижные пальцывыше, по скользкому чулку.
Через некоторое время он осознал, как сильно контрастируют с ее белые ягодицы с его похотливыми чреслами с темной кожей. Лучше было бы для него, если бы пани Пеховская вовсе не улыбалась и была верна своему мужу.
* * *
Почтальон пан Михал Гладыш катился с большой скоростью по улицу Святого Петра и проклинал в мыслях извозчиков, которые везли скорбящих на Лычаковское кладбище, а колеса их колясок брызгали вокруг снежной грязью. Провоцировал последних автомобилистов, которые беспечно въезжали в лужи, не заботясь о том, что прохожие отскакивают перед грязным фонтаном. За последних мерзавцев считал мотоциклистов, которыев отличие от него, эксплуатирующего служебный велосипед, не могущего выпросить дурацкую цепьрасполагали соответствующим водоотталкивающим воду костюмом, защитными очками и хорошо оборудованным ящиком для инструментов. Пан Михал Гладыш был одет в неплотную, старую и дырявую пелерину, которуюк великой радости прохожих, при большом дождя должен был натягивать на голову, а единственным инструментом, какой у него были с собой, был тяжелый гаечный ключ. Этот предмет почтальон проклинал, кстати, сильнее всего. Вися на ремне на поясе, он болтался на все стороны и болезненно обивал колени едущего. Гладыш обычно из-за этого не брал его с собой и не мог сегодня понять, почему он изменил свой ежедневный обычай.
На высоте кладбищенской стены педали начали тяжело двигаться. Нажал на нее сильнее, но результат был мизерный. Внезапно он услышал скрежет, который возникает при трении металла о металл. Он соскользнул с седла, крепко приложившись о стену. Затормозил левым сапогом, вытирая подошвой тротуар улицы. В конце концов, остановился на обочине, ругаясь вслух. Усмирил нервы мощным плевком в воду, струившуюся по стоку. Он внимательно посмотрел на изъян. Цепь заклинило между колесом и шестерней. Полез туда пальцем. Цепь зажало сильно в своих тисках. Колесо не хотелось снимать. Его нужно было открутить, а по крайней мере, ослабить. Гладыш снял гаечный ключ и приступил к ремонту.
Если бы в этот день Михал Гладыш был верен своим принципам и не взял гаечный ключ, то оставил бы велосипед на хранение в близлежащих казармах 40-го пехотного полка и спокойно вернулся домой. В понедельник написал бы рапорт, в котором разъяснил бы невыполнение собой субботних обязанностей. «Новый век» с несчастным интервью, может быть, никогда не мог добрался бы до подписчика, а даже если бы попал в его руки, то мог бы пренебрежительно им отброшен как просроченный.
Если бы именно так случился бы несчастный случай и была авария, было бы лучше для Попельского, а прежде всегобыло бы лучше для Риты.
8
Рита Попельская ходила в гимназию имени Королевы Ядвиги, которая располагалась на улице Потоцкого, 35. Дорогу до школы и обратно преодолевала, как правило, в сопровождении служанки Ганны Пулторанос или своей тети Леокадии Тхоржницкой. К своему молчаливому раздражению не могла, как другие подруги, самостоятельно ходить в школу и из нее возвращаться. Хотя это на заняло бы больше полчаса, но было ей строго запрещено, потому что Эдвард Попельский как отец был сверхосторожный, как полицейскийсверхподозрительный, а как человекстрадал от глубокого пессимизма, который на каждом углу велел ему видеть преступника или опасного сумасшедшего.
Рита не могла поэтому после уроков одна возвращаться домой. В этом преследовании видела только поэтому какой-то плюс, когда из школы забирала ее тетя Лёдзя. Была она спокойна, неразговорчива ив отличие от отцау нее не было ни малейших склонностей к морализаторству и отдаче указаний из-за какой-то там дурацкой двойки по латыни. Внимательно слушала ее школьные истории, прекрасно понимала ее ссоры с подругами и всегда была на ее стороне. Рита понимала это однозначнотетя ее подруга и хранительница секретов. Девочка, не осознавая существования таких человеческих качеств, как конформизм, расчетливость или просто скука, радовалась очень, что тетяснова в отличие от отцане пытается никогда не завоевать ее внимание, не ведет бесконечных нудных лекций по истории и математике, не ноет и не вмешивается в ее мир. Леокадия давала ей свободу действий и не стесняла ее мелочами, в то время как отец больше всего на свете хотел воспитать ее по своему образу и подобию, что он делал с помощью глупых и малодушных санкций. Так это смутно ощущала уже тринадцатилетняя девочка, которая входила в фазу самостоятельных испытаний, неизбежных конфликтов и собственных поисков.
Обрадовалась поэтому, что понедельникдень, когда приходила за ней тетя Леокадия. Она знала, что скоро поедут на извозчике в ресторан «Идиллия» в Стрыйском парке, где съедят ужин, а затем каждая из них займется своими делами: Леокадия игрой в бридж с асессором Станьчаком и нотариусом Калиновским, а она самачтением записок, в которых вместе со своей подругой плели страшную интригу против другой своей подруги, которая их предала и призналась воспитательнице, что в один день все три вместо необязательного уроки хора пошли на базар на площади Брестской Унии, где восторгались канатоходцами и жонглерами с факелами.
В тот очень теплый понедельник днем 6 ноября 1933 года все произошло так, как Рита предвидела. Они поехали с тетей в Стрыйский парк и в ресторане «Идиллия» съели отличный обед. Леокадияв связи с недавним возвращением кузена на государственную, хорошо оплачиваемую работуна десерт после супа лимонного и после телячьих шницелей заказала пирожное с какао и мороженое. Вскоре к их столику подошли асессор Станьчак и нотариус Калиновский. Рита присела вежливо ипообещав, что не отойдет слишком далеко от Дворца Искусствпобежала несмотря на свое обещание в долгую, уединенную аллею, чтобы углубиться в чтение школьных записок.
Проходили мгновения, и ничто не мешало Рите думать о мести вероломной подруге. Поэтому она строила свои планы с сжатыми веками и губами. Внезапно что-то отвлекло ее внимание. Собачий писк или тихий визг подняли бы ее на прямые ноги посреди ночи, оторвали бы от самого роскошного веселого веселья, ба! он даже лишил бы ее желания интриговать.
Она открыла глаза и посмотрела на пушистого щенка, которого держал в руке какой-то пан.
Хочешь его погладить? спросил приятный голос.
Рита кивнула головой и протянула руку в шерстяной перчатке.
Потом об этом сильно жалела. Не все понедельники с тетей Лёдзей были такие же.
9
Хотя в пять часов дня в ресторане Саломона Винда на Коперника, 30 не было слишком много гостей, царили здесь большой шум и переполох. Потому что, кто играли здесь уже добрых два часа, успели выпить столько водки, что их голоса усиливались и расходились широко, как будто на волнах дыма, наполняющего помещение. Это были четверо мужчин разного возрастадвое из них уже давно перешли рубикон сорокового года жизни, а двум другимедва он маячил на дальнем, через несколько лет горизонте. Все были хорошо одеты, уверены в себе, и водка хотя и поднимала их голоса, но не вызывала эмоций. Они были вежливые и культурные в отношении двух человек в это время персоналаофициантки и барменаоднако видно было, что они не привыкли к отпору и возражению. Свидетельствовали о том внезапные колебания их глаз и с трудом скрываемое раздражение, когда официантка с грустью объявила, что карп по-еврейски потерял уже после воскресенья свою свежесть, а маринованные селедки размокли уже совсем, а следовательно, предложила бы бутерброды с грудинкой и сосиски в смальце. Это не были, видимо, любимые блюда этих господ, но они согласились на них, наконец, приписывая им служебную роль закусок к водке, которая, по-видимому, была для них этот день самой важной.
Потому что алкоголь развязал им языки и поднял мощность голосов, и официантка, и бармен тотчас узнали оказию, которая привела к тому, что эти господа, как оказалось, коллеги по работесобрались в их маленьком, но уютном заведении. Ибо они праздновали повторное принятие в свою команду высокого лысого пана с небольшой татарской бородкой. Тот мужчина, к которому его ровесник обратился «Эдзю», а младшие использовали форму «пан», был основателем всей вечеринки и душой компании.