Сейчас чёрточки углубились. Терапист пытался проникнуть в структуру карточного домика. Нестойкого, многоэтажного сооружения на хлипких опорах. Хаген не собирался облегчать ему задачу.
Карточный домик?
Шулер с краплеными картами
Он вознамерился молчать до последнего, и кажется, вошедший это понял. Легко кивнув Хагенувежливое, хоть и запоздалое приветствиепрошёл через комнату и опустился в кресло напротив, сохраняя некоторую дистанцию. Закинул ногу на ногу, переплёл пальцы.
Встреча получилась несколько сумбурной, сказал он деловито. Теперь всё закончилось, и мы можем побеседовать. Боюсь, я сбил вас с толку и должен ответить на ваши вопросы.
У него был хрипловатый, хорошо поставленный голос и отличная дикция.
Всё закончилось, Хаген уцепился за эти слова.
Довольно быстро, подтвердил Кальт. Впрочем, вы сами наблюдали финал. В таких случаях он наступает практически мгновенно. Вы же обратили внимание на характер повреждения? Именно так выглядят осколочные ранения при взрыве нашей модифицированной «М-79», в обиходе именуемой «адской колотушкой».
Несчастный случай?
Линия по изготовлению боеприпасов находилась довольно далеко, ближе к Стахолю, чем к Трауму. Конечно, неприятность могла возникнуть и при транспортировке. Или на самой Территории.
Пожалуй. Для кого как. Ваши действия записаны на плёнку, задокументированы и будут отосланы вместе с моими протоколами в Объединённое Министерство, адресноКройцеру и Улле. Возможно, вы даже получите благодарность. Хотя, с учетом того, что дубликат отчета будет направлен Райсу, я сомневаюсь, что мы дождёмся цветов и оваций. Что ж, я удовлетворюсь и актом выполненных работ.
Не понимаю, признался Хаген.
Ничего страшного, сказал Кальт, я объясню. Вы застали нас врасплох, в разгаре самой постыдной деятельности, его глаза блеснули сдержанным весельем. Если расскажете Виллему, это его позабавит. Хотя кому как не вам знать, какую абсурдную форму могут принимать амбиции недоучек, дорвавшихся до министерских кресел. Вы ведь специалист по моделированию, если не ошибаюсь? Хаген кивнул. Так вот, сегодня мы тоже занимались весьма примитивным моделированием. Результат был ясен с самого начала. Мнене Кройцеру. Ему нужно разжевать и положить в рот. Чудо-гемостатик Петри оказался пустышкой, а вы с непревзойдённым артистизмом продебютировали в роли вспомогательного персонала.
Но я не медик.
По новому распоряжению Улле в состав передвижного госпиталя теперь входит лишь один врач общей практики и одна вспомогательная единица без специальной подготовки. В рамках оптимизации. Яврач, вывспомогательная единица, вокруг бардак. Простые вводные. Как вам это нравится? Можно написать тысячу слов, но словапесок, словапыль. Всё решает наглядность. Мы кичимся своим интеллектом, а внутри черепной коробки по-прежнему сидит на карачках лохматая обезьяна, охочая до зрелищ. Что поделать, содержание лаборатории обходится недёшево.
Это был эксперимент, медленно проговорил Хаген, начиная прозревать.
Скорее демонстрация несостоятельности некоторых управленческих решений. Заказная оперетка. Зингшпиль «Увы и ах». Эксперименты мы проводим в более подходящих условиях. Чистыми руками. И стерильными инструментами.
Откуда привезли эту женщину? резко спросил Хаген. Понимание опустилось на него как медный колокол, накрыло с головой, а навстречу, из глубин тела уже поднимался пульсирующий жар. Душно. Непослушными пальцами он рванул верхние пуговицы. Они не поддались.
Из подвала. Полигон у нас тоже свой.
Вы распороли ей живот!
А вы заткнули его волшебной губкой-гемостатиком кретина Петри. Как жаль, что чуда не произошло. И знаете чтооно не произойдёт и в следующий раз, когда Кройцер потребует повторить.
И вы повторите?
Разумеется. Лохматая обезьяна получит свою наглядность, а яновое оборудование. В принципе, новый гемостатик неплох. Если, конечно, не приписывать ему мистических свойств. Всё дело в том, что кое-кто нуждается в экстирпации воображения
Стиснув отяжелевшие челюсти, Хаген начал подниматься. Его рука скользнула по поясу, захватив пустоту.
Сидеть! скомандовал Кальт. Металлический голос щёлкнул Хагена как кнутом. Мышцы расслабились, и он упал в кресло, дрожа от бессилия и омерзения.
Свой пистолет получите у Франца. Позже. Когда вас немного отпустит. Что вы приняли?
Идите к чёрту!
Что вы приняли? Не тратьте моё время! «Энергепилле»? «ФортеТанц»? «Реадапт»?
Да.
Сколько?
Две.
Две дозы? Вряд ли. Хотя в сочетании ну да, уголок рта дёрнулся вверх. Небольшая, но досадная накладка. А кто же знал. Интересный поворот
Тяжело дыша, Хаген смотрел, как сближаются и отталкиваются стены, колеблется потолок с россыпью мелких звёзд. Вся комната содрогалась в замедленной перистальтике, а в центре её, подобравшисьникаких уже нога на ногусидел белый страшный человек со льдистыми глазами.
Чем вы меня накачали?
Ничем, что могло бы вам повредить. Я гляжу, вы тоже знаете толк в экспериментах. Или то была идея игромастера? В принципе, неглупо. Рискованно, но неглупо. Но что прикажете теперь с вами делать? Вы же сплошное облако неопределённости.
Он опять откинулся в кресле, слегка покачивая ногой в узком кожаном ботинке. Хаген закрыл глаза. Если бы было возможно, он закрылся бы весьпростынёй или покрывалом, чтобы ни движением, ни звуком не выдать ни одной из хаотичных мыслей, что настойчиво бомбардировали мозг. Что делать? Бежать? Куда? Вся эта морально устаревшая, скудно-официальная обстановка была фальшивкой, бутафорией. Под мерцающими стенными панелями скрывались сложные системы слежения, их фасетчатые камеры разбивали происходящее на мельчайшие осколки, чтобы белые люди с внимательными глазами могли подвергнуть их вдумчивому анализу, прежде чем наступить каблуком и растереть фрагменты в стеклянное крошево.
Бежать нельзя. Некуда. И душно.
Он облизнул пересохшие губы.
Пить? тихо спросил Кальт. Алкоголь, конечно, исключим. Только вода.
Откликнувшись на неслышный зов, в кабинет осторожно вступила хорошенькая румяная медсестра с подносом, на котором подрагивал в такт шагам высокий бокал, наполненный лишь наполовину. Хаген отвернулся, и она поставила поднос на журнальный столик.
Вслед за медсестрой появился Франц. Не переступая порога, он показал какой-то крошечный предмет и сразу сжал его в кулаке. Затем так же бесшумно исчез, пропустив перед собой девушку с подносом. Их слаженные движения напоминали хорошо отрепетированный танец.
Зингшпиль. Оперетка.
Сволочь, какая сволочь!
Не глупите, сказал Кальт. Возьмите стакан. Обычная вода, как я и обещал.
Я вам не верю, сказал Хаген.
Почти все карты были вскрыты. За каждым движением наблюдали, но хуже всего было то, что стены колыхались в такт биению пульса и то же самое делал потолок. Комнатное сердцебиение. Глупо и противно.
И очень зря. Но вопрос в другомнасколько можно верить вам? Вы в курсе, что с обратной стороны воротника вашей рубашки был приклеен «жучок»? Клипса-микронаушник. Вижуне в курсе. Выпейте воды!
Клипса?
Изящная вещица. Произведение искусства. Виллем передавал привет?
Кто?
Байден, Байден, игромастер. Он к вам прикасался? Поправлял одежду? Меня всегда восхищала его целеустремлённость, порой доходящая до навязчивости. Любопытство при полном отсутствии любознательности. Есть люди, которым суждено весь свой век подглядывать в замочную скважину. А ведь он чрезвычайно рисковалвами. Я, знаете ли, весьма неприязненно отношусь к попыткам вторжения в мои дела и интимные зоны.
Мне не нужны ваши зоны, сказал Хаген устало. И дела. Мне ничего от вас не нужно.
К сожалению, не могу ответить взаимностью, серьёзно сказал Кальт. К тому же вы ошибаетесь. Хорошо. Этот вопрос мы решили и можем двигаться дальше.
«Двигаться, подумал Хаген. А как этодвигаться?» Внезапно нахлынувшее оцепенение никак не желало проходить, однако стены почти перестали качатьсядобрый знак. Он всё-таки сделал глоток. По вкусу обычная вода, прохладная, даже без привкуса железа, который давали изношенные водопроводные сети Траума. Своя система очистки. Свой полигон. «Тебя бы на полигон, сволочь!»да, мысли, определённо, текли бодрее, хотя за их качество он бы не поручился.
Терапист сидел неподвижно, молча, слившись с бежевой спинкой кресла, с геометрическим узором тяжелых, плотных штор. Хаген перевёл взгляд на книжные полки. Он давно не видел книгтолько справочники и брошюры из серии «Техно-раса» и «Единство». Свободное пространство перед книжными корешками занимали какие-то предметы. Самый крупный представлял собой макет городского здания, показавшегося смутно знакомым. Он прищурился. Вне всякого сомненияРатуша, её остроугольная крыша, башенка, часы с глянцевым циферблатом. Глянец-леденец. Хаген сглотнул. В горле по-прежнему было сухо.
Который час?
Почти полдень. Открыть окно?
Да, пожалуйста.
Штора медленно поползла вверх. Белый дрожащий свет ворвался в комнату, и стало ясно, что метель не унялась, а напротив, разгулялась до неистовства.
Тяжёлые хлопья превратились в ледяную крупку. Ветер подхватывал её горстями и бросал на стекло. Нулевая видимость. Любой транспорт, отважившийся покинуть подземный гараж, в два счёта оказался бы погребённым.
Я не могу уйти, произнес Хаген словно про себя.
Разумеется, сказал Кальт, смотря на него задумчиво и не враждебно. Вы проделали такой путь не для того, чтобы сейчас повернуть.
В его словах был резон.
Чего вы от меня хотите?
Правды. Давайте начистоту. Мне нужен ассистент. Послушныймне понравилась ваша реакция на прямые приказы. Обучаемый. Надёжный. Знающий основы психофизиологии и экспериментальной психологии.
Для чего? спросил Хаген с горечью. С вашей кровавой опереткой отлично справится любой мясник из Хель.
Мясник, у Кальта опять дрогнул уголок рта в подобии асимметричной улыбки. Да забудьте уже тот эпизод. Согласитесь, я мог бы поступить более жестко. Извечная беда. Мы в Хель мясники, а университетские теоретики изобретают сомнительные этические принципы, подрывая устои Райха. Нам ещё предстоит разобраться с бардаком у вас в голове.
Сейчас?
Чуть позже. Сейчас это будет выглядеть примерно так: вы заключитесь в глухое молчание. Затем последует приватный разговор, в ходе которого окончательно выяснится ваша неблагонадежность. А ещё потомувыпридётся пустить вас в расход. Пиф-паф. И снова поиски, расспросы, запросы, канитель
Но если я действительно неблагонадёжен?
Это поправимо, сказал Кальт, рассеянно щурясь на дневной свет. Вам нужен хороший руководитель и умственная самодисциплина. Заканчивайте ерундить. Есть дела более насущные.
Например?
Территория.
Вот оно. Хаген сел ровнее, насторожился. Это был выход. Или ловушка.
У меня нет допуска.
Само собой. По эмпо-индексу вы проходите по верхней границе. Странно всё же у нас работает служба выбраковки. На пробы вы тоже являлись, закинувшись психотропами? Допуск будет. И вы познакомитесь с моей оловянной штурм-группой.
С кем?
Кальт улыбнулся.
Иногда я играю в солдатики.
Выход. Или ловушка. В самом делеоблако неопределённости. Как бы то ни было, неизбежное, кажется, отодвигалось. Хаген потёр переносицу. Территория. Ловушка. Или выход? Кальт наблюдал за ним, иронично поблёскивая глазами. «Я боюсь, понял Хаген. Не смертисмерти я тоже боюсь, и дико боюсь боли, но большечто он дотронется, приблизится. Невыносимо. Но почему?»
В той импровизированной операционной они на какой-то момент оказались рядом. Хаген вспомнил тяжелую руку, отодвинувшую его от стола, словно игрушку. Оловянный солдатик. Его передёрнуло. «Кто-то прошёл по моей будущей могиле, подумал он. Мерзейшая поговорка».
Холодно?
Ничего.
Браслет на запястье тераписта имел неправильную форму. Неправильную, но узнаваемую. И вообще, это был не браслет.
Часы, сказал Кальт. Самые обычные, механические. Разумеется, не работают. Я их коллекционирую. Вон те, на книжной полке, я сделал сам. Они тоже стоят, как видите.
Вижу. А почему?
Интересно, правда? Игроотдел ковыряется в «песочнице», пытаясь прочитать мысли умирающих солдат. Безрезультатно, конечно. Байден нашёл золотую жилу. Но лучше бы он нашёл ответ на вопрос, почему механические часы показывают нам не время, а циферблат.
Он резко встал и подошёл к окну.
Известный вам партийный лозунг гласит: «Так было, так есть, так будет». У меня здесь немного другие лозунги. С персонального разрешения лидера, будьте уверены. Особая милость, знак расположения. Привилегия для тех, кто таскает каштаны из огня. Вы тоже будетено не для лидера, не для Райха, не для партии, а для меня. Завтра вы отправитесь в лагерь «Моргенштерн» и пробудете там три дня. Двана инструктаж и акклиматизацию, одинна знакомство с Территорией. Если выйдете оттуда живым, нам будет что обсудить. Если нет, Байден внесёт в реестр наградную запись и сделает вас героемпосмертно. Такой расклад вас устраивает?
Вполне, ошеломлённо отозвался Хаген. Что я буду там делать?
Выживать. Смотреть. Слушать. Осязать и обонять. Мне не нужны теоретики. Их местов Райхканцелярии. Ваше местоза солдатскими спинами. И никакой фармакологии, зарубите себе на носу! На Территории такие финты обходятся слишком дорого.
Он повернулся. Хаген застыл, придавленный напором чужой воли. Сквозь бреши человеческой маски сквозило яростно-деятельное, сжатое в точку ледяное безумие.
Вы меня поняли?
Да.
Уверены?
Да.
И я тоже могу быть уверен?
Да, сказал Хаген шепотом. Да Абсолютно
Хорошо, Голос тераписта опять звучал равнодушно. Сейчас вам перепрограммируют браслет. Потом вы немного отдохнёте, и Франц отвезёт вас обратно в Траум. Если хотите, можете остаться на ночь здесь, это даже предпочтительнее.
Я бы хотел вернуться, быстро сказал Хаген.
Пожалуйста. Но завтра рано утром, ровно в пять-сорок пять, ожидайте машину у главного подъезда Цейхгауза. Никаких вещей. И никаких сношений с отделом. Оптимально, если вы переночуете где-нибудь у знакомых. У вас есть знакомые?
Да.
Так попрощайтесь с ними, мягко произнёс Кальт. Кто тамГретхен, Лизхен или Труди? Девичий румянец, вздохи при свечах. Хенни, Анхен, Кете, Хельги Попрощайтесь со всеми.
Потому что я умру? уточнил Хаген.
Он угадал ответ ещё до того, как тот был произнесён. И всё равно содрогнулся в ознобе. Ничего не мог с собой поделать.
Потому что вы станете моим оловянным солдатиком, сказал Кальт.
***
Франц выбрал кружной путьпо основной дороге проехать было невозможно. Метель, наконец, прекратилась, но слой снега существенно затруднял передвижение. Машину трясло, и Франц сидел бледный от раздражения, еле удерживаясь от ругательств. Прямо впереди маячили оранжевые маячки автогрейдера, его тёмная туша ползла с улиточной скоростью, и обогнать её было нельзя.
В салоне было тепло, даже жарко. Хаген расстегнул куртку. Он апатично рассматривал всё, что попадалось на путискладские здания, кирпичные сараи трансформаторной подстанции с уходящими вбок и вдаль широкоплечими опорами линии электропередач, прямостенные ангары и жилые корпуса, инопланетные треноги осветительных вышек. Только один раз он оживилсякогда справа появилось необычное сооружение, похожее на замок в миниатюресобрание кирпичных башенок, увенчанных зубчатым парапетом. Но Франц промолчал, а он не спросил икогда строение скрылось позади, в белесом туманеустало сомкнул веки.
Спустя полчаса Франц сообщил: «Подъезжаем». На горизонте уже маячили знакомые очертания стреловидных комплексов «Кроненверк» и вышка радиовещания. По заметённым улицам медленно перемещались шипящие снегоуборочные машины с поднятыми щётками.
Куда вас подбросить? В центр?
Шротплац, если не затруднит. Высадите у типографии.
Франц закрутил баранку, выворачивая на объездную. Его чёткий профиль напоминал изображения, выбитые на старых монетах. На новых лидер был изображен в анфас.
Вы давно знакомы с Кальтом?
Достаточно давно. Около двух циклов. Он сам меня формировал.
В зеркале заднего вида отражались его глаза, напряженно следящие за движением. Даже странномужественное, отлично вылепленное лицохоть сейчас на плакати мохнатые, длинные, девичьи ресницы. Хаген даже припомнил подходящий плакат«За чистоту помыслов». Он висел в столовой и служил предметом всеобщего осторожного веселья. Кто-то из младших операторов однажды предположил, что чистота рук подразумевается по умолчанию. После этого плакат перевесили в комнату отдыха, а болтливого оператора куда-то перевели. Техник, изображенный на плакате, мог быть братом-близнецом Францатот же ясный, без единой морщинки лоб с зачесанной назад вдохновенной прядью белокурых волос, выраженные скулы, небольшой рот, тот же выдающийся вперёд, с ямочкой, подбородокпризнак настойчивой целеустремлённости. Во всех отношениях благонадёжное лицо. Гордость нации. Ресницы вот только подгуляли.