Я приеду завтра, сказал Франц. Не опаздывайте.
Куда мы отправимся?
В «Моргенштерн». Я останусь и буду приглядывать за вами.
Вы тоже оловянный солдатик? спросил Хаген с любопытством. Франц искоса посмотрел на него:
Мы всесолдатики. И вы станете. Но прежде он даст выбрать. Все выбирают одно.
Что именно?
Узнаете, сказал Франц. Не частите. Куда торопиться? Что будет, то и будет.
Но почему оловянные?
Шутка. Просто шутка. Не берите в голову.
У меня нет чувства юмора, откликнулся Хаген.
Немного помолчал и опять задал вопрос:
А что за тема с часами? Тоже шутка?
Ну почему? возразил Франц, не отрываясь от дороги. Они же не ходят, верно? В прошлом году была мысль основать лабораторию времени. «Айсцайт»[1]. Вот это шутка. В смысле, название. Её сразу прикрыли. Финансовый отдел.
И что?
Ничего. Пользуемся электронными.
Бред какой-то, пробормотал Хаген. Так, значит, мы будем заниматься временем?
Как же это возможнозаниматься временем? Франц щёлкнул пальцами. Времяпшик. Ничто. Будем заниматься тем, чем скажет Кальт. Например, через два дня вы выйдете на Территорию. А я буду следовать за вами, и если вы попытаетесь юлить или сделаете глупость
Выстрелите в затылок?
Перебью позвоночник. Стреляю я отменно. Первый приз на межгородских соревнованиях.
В его голосе чувствовалась симпатия, искреннее дружелюбие. И он совершенно не шутил.
А, сказал Хаген. Вот и конкретика.
Конкретиканомер позвонка. Есть несколько вариантов. Назвать?
Не стоит.
Франц усмехнулся, протянул руку для прощания:
Тогда до скорого.
В отделе Байдена рукопожатия не прижились. Хаген скованно кивнул, коснулся кожаной перчатки и вылез из машины, вдыхая полной грудью всё ещё свежий морозный воздух.
***
В комнате ничего не изменилось, но появился затхлый запашок. Такой рано или поздно обязательно заводится в старых, непроветриваемых помещениях. Хаген сбросил курткуна пол, поспешно разулся. Поколебавшись, сорвал с себя чужую рубашку, комком бросил в угол.
Дома. Один. Наконец-то.
И всё, как прежде.
К чемоданчику на столе он приблизился мелкими шажками, затаив дыхание, с чувством благоговейного восторга и невероятного обессиливающего страха. Руки тряслись всё сильнее. Ему пришлось прерваться, перевести дух, обхватив себя за плечи. «Это нелепо», произнёс он вслух, но слова пропали, растворились в спёртой атмосфере комнаты. И всё же это было его место, его берлога, его явка. «Я дурак, бормотал он, по очереди вставляя штекеры в тускло отсвечивающие гнёзда. Дурак, дурак, но, господи, пусть она заработает! Пожалуйста, пусть! Ради бога! Ради всего святого!»
Губы выталкивали невнятицу, пока он колдовал над чемоданчиком, подкручивая там, подвинчивая здесь. «Парю над рацией с воздушной грацией». Из груди вырвался истеричный смешок. «Сейчас я получу разрыв сердца», подумал он в приступе трезвомыслия. Он уже видел, как это будетраспахнутая настежь дверь, бесцеремонные люди из службы безопасности и вызванный наспех начальник. Замершая в стыдливом молчании комната. Распахнутый зев чемоданчика. И он самскорчившееся на полу тело, безнадёжно мёртвое, стылая коряга, окостеневшая от отчаяния.
Нет-нет!
База, прокаркал он в окошечко микрофона. Раз, раз. Раз. Вызываю базу. База, как слышно?
Ничего. Лишь тихий, едва уловимый тонкий звук, прерывающийся зуммер на фоне шепчущихся голосов.
База! он прочистил горло. Как слышно? Ответьте! Меня слышно?
Шипение и скрежет. Эхо звёзд. Азбука Морзе.
Ничего.
Ничего.
Он схватился за волосы, загибаясь от острой нутряной боли, и тут пришёл Голос.
Юрген? спросил Голос. Юрген, вы здесь? Вы на связи? Юрген, вы меня слышите?
Чёрт бы вас побрал! прохрипел Хаген, едва не плача от облегчения. Какого чёрта вы там делаете? Слышно? Меня слышно?
Не волнуйтесь, звук то усиливался, то отдалялся, затухая, но это был голос, голос Инженера, хотя звучал он как-то иначетише и глуше. Таким голосом говорят старики, пытаясь докричаться до остального мира.
Юрген, это вы? Вы один?
Нас легион, он заставил себя отодвинуться от микрофона и сел на трясущиеся руки, чтобы ненароком чего-нибудь не повредить. Что за дурацкие вопросы? Один. Ну, конечно, я один! Один как перст. И вы. Что с вами случилось?
Случилось? озадаченно прошелестел Инженер. А что случилось? Не совсем понимаю. Юрген, где вы были?
Сейчас я расскажу, он взъерошил волосы, хрустнул пальцами. Сейчас я всё вам расскажу. А вы будете слушатьочень внимательно. Готовы?
И, не дожидаясь ответа, приступил к рассказу.
***
Когда он закончил, коммуникатор словно умер. Слышался только ровный шумто ли помехи, то ли звук дыхания.
Я ничего не знаю о сокращении поставок, сказал Инженер, наконец. Это не наша инициатива. Но я уточню. Мне это не нравится, Юрген. Как я и говорил, что-то происходит, что-то готовится. Райх отказывается от переговоров, ужесточает контроль. Массированная дезинформация. То, что вы говорите, очень важно. Знаете, ведь у нас совсем не осталось агентов внутри страны. Никого, кроме вас.
Агентов, повторил Хаген. Ну да, верно. Не шпионагент. Бывают страховые агенты, комиссионные и вот он ясекретный агент. Почти пробрался в логово врага. Завтра враг разберёт меня на атомы. Слышите, Инженер?
Всё так безнадёжно?
Нет, вы, определённо, плохо слушали! Слушали, но не слышали. Давайте я подробно объясню, что они делают с живыми людьми в своих лабораториях. Это не слухи и не домыслы, это наблюдения очевидца. Кой чёрт очевидцая сам перемазался в крови, как мясник, как ублюдок из Хель! Напротив меня сидел ублюдок из Хельв элегантном костюме и галстуке! Нет, галстука, кажется, не было. Не помню. Спуталось. Он тоже игрокони все тут играют и развлекаются, как висельники! Завтра он вскроет мне мозг тупой ножовкой!
Юрген!
Да. Здесь я техник. Старший техник. Почему вы не сделали меня рабочим? Теперь я испачкал руки. И душу. И рубашку. Хотя рубашку они мне постирают.
Это ужасно, тихо сказал Инженер. Фоновый шум съедал звуки, но смысл был понятен и без них. Мы многого не знали. Что-то недооценивали. Я жалею, что послал вас.
Я жалею, что согласился.
Простите.
Ничего, сказал Хаген. Я ведь знал, что шёл на войну. Я просто не знал, что такое война. Можно ли считать, что меня обманули? Вы обмолвились о проблемах со связью. Это затруднит мое возвращение, не так ли?
Тяжёлый вздох.
Вот так дышат звёзды. Так дышит азбука Морзе.
Юрген сказал Инженер.
В его прерывающемся голосе звучала глубокая печаль.
Простите меня, Юрген. Простите нас. Я обещал вас забрать. Я должен это сделать. Но не могу, теперьне могу. Простите меня, если можете!
Забавно, сказал Хаген. Всю обратную дорогу я вёл мысленную беседу с вами. Готовился. Подбирал бранные слова. Я думал, что буду вне себя. Я думал, что буду зол.
Юрген!
Но стоило услышать ваш голос, и всё прошло. Мне так вас не хватало! Просто будьте на связи. Говорите со мной. Мне необходимо слышать вас, чтобы помнитьпочему и во имя чего я здесь!
Простите меня.
Нет-нет, возразил Хаген. Я не виню вас. Вы здесь, и этого достаточно. Просто мне не дает покоя один вопрос. То, что я не виню васозначает ли это, что вы в самом деле не виноваты? Или что-то происходит, и мне теперь так мало нужно, что я готов простить всё? Всё на свете. Потому что вам я готов простить всё.
Я не знаю, ответил ему старый голос. Я не знаю, не знаю. Но буду стараться вернуть вас.
Я тоже. Мне стыдно, Инженер, я сказал людям из Сопротивления, что яПасифик. Я наврал. На меня наставили оружие и я глупо, по-детски, на голубом глазу наврал. Такое махровое брехло.
Нет.
Да. Я не Пасифик. Я меньше, гораздо меньше, не гордость, не лицо, не знамяи не претендую Но я здесь ради его безопасности, я помню, откуда я, помню, что это значитбыть из Пасифика и я ничего не помню. Почему?
Юрген
В мембране затрещало. Гортанные голоса прорвались в эфир и тут же пропали. Заиграла музыкалиричная и заезженная, заставка к какой-то передаче. Потом опять возник голос Инженера, изменённый и встревоженный:
Юрген, нас перехватывают. Прш Вы слш должен прекратить позже
Конечно, сказал Хаген в замолчавший динамик. Я понимаю. Я не сержусь. Просто будьте. А я сделаю всё, что смогу. Как и вы.
Он задумался. О чём-то нужно было спросить, а он не спросил, забыл. Как же это? Ах да, Мици, Фрида Лидия сумятица в голове мешала вспомнить имя. Лидияон ухватился за него. Его ждёт Лидия.
И я ничего не помню.
Он погладил остывающую рацию. «Сегодня я буду спать здесь», подумал он и улыбнулся. Разложил кресло-кровать и улегся прямо так, без белья, которого всё равно не было.
Он так устал, что забыл занавесить окна, а в эту ночь на небо как раз выползла маленькая, холодная, смертельная луна. Но Хаген её не увидел. Он мерно дышал, закрыв глаза, и ему ровным счётом ничего не снилось. Как и всегда.
А утром, ровно в пять-сорок пять, он был у главного подъезда Цейхгауза. И Франц, подъезжая, помахал ему рукой в чёрной кожаной перчатке.
___________________________________________________________
[1] Eiszeitбукв. "время льда", ледниковый период, kaltхолодный.
Глава 8. Граница
Ну вот, воскликнул Мориц, ты должен мне пять марок!
Он вибрировал от переполнявшего его возбуждения. На бледной, нечистой коже, испещрённой оспинами, проступил слабый румянец.
Подавись ты, буркнул Краузе, отворачиваясь от маленького, заляпанного грязью окна.
Фургон затрясло. Хаген ухватился за край скамьи. Как и остальные, он пренебрёг ремнём безопасности и теперь жалел об этом. Послышались сдавленные ругательства.
Как картошку! возмутился худенький розовощёкий Эберт. Ему приходилось хуже всего, любая тряска вызывала рвотные позывы, и сейчас он скрючился, пытаясь не упасть и удержать всё в себе. Сквозь прижатый ко рту платок голос звучал странно и молодо. Уж сюда-то могли бы дойти ногами.
Это верно.
А я говорил, что мы выкатим из красных ворот, но он же упёрся как брюхатая ослица.
Заткнись, сказал Краузе. Получишь ты свои пять марок, только закройся. Без тебя тошно.
Сидящий напротив Ленц тревожно закрутил бритой головой. Потом успокоился и смущённо улыбнулся Хагену. Он тоже считался новичком и это был его третий выход на Территорию.
Но это ещё не Территория. Горячо, совсем горячо, но ещё не она.
Грузовик опять подпрыгнул, громыхнув железом. Хагена швырнуло вперёд. Челюсти щёлкнули, во рту стало мокро и солоно, а уже потом пришла жгучая боль от прокушенного языка.
Дерьмо! Какой чокнутый за рулём?
Трамвайные пути, произнёс Рогге голосом экскурсовода. Раньше здесь ходили трамваи.
Раньше свиньи летали, а кучевые облака можно было хлебать столовой ложкой. Так, Краузе?
Заткнись.
Замолчите, попросил Ульрих. Как группенлейтер он обязан был поддерживать порядок, а как человекхотел хотя бы пару минут провести в тишине, собираясь с мыслями. Перед выходом за второй периметр многие испытывали такое желание.
По сравнению с остальными Ульрих выглядел гигантом. Но это было не единственное его преимущество. Немногословный и рассудительный, он умудрялся держать в узде довольно-таки разношёрстную группу, и, что бы ни происходило, вся его большая, складная фигура излучала спокойное терпение. Правда, этим утром оно оказалось поколеблено.
«Его нервируем мы, подумал Хаген. Балласт. Штафирки под личную ответственность. Добавочный геморрой. Впрочем, балласт здесь только я. И Ленцдо кучи. Бледный как простыня и, кажется, тоже вот-вот сблюёт».
Удивительно, но сам он не испытывал такого волнения, как в первый день, когда впереди возникли кирпичные бараки первого периметра, и на фоне чистой, тронутой инеем синевы пробуждающегося неба развернулись пронзительно чёткие, причудливые контуры антенн-излучателей. Тогда сердце защемило так, что ему показалось, будто он умирает.
Но сегодня я выживу. Сегодняещё да.
Он не знал, откуда взялась такая уверенность. Может быть, она проистекала из хорошего самочувствия. В кои-то веки он выспалсяна неделю вперёд, отдохнул душой и телом, и даже упрямая, крепколобая тень, именуемая Францем Йегером, не слишком омрачала существование.
До этого утра.
На кой тебе деньги, живчик? полюбопытствовал солдат, имени которого Хаген не запомнил. У него были хрящеватые уши и острый нос, подвижный как стрелка компаса. Ты всё равно отсюда не выйдешь.
Женщина, сказал Мориц мечтательно. Я куплю женщину. Резиновую мягкую женщину, настоящую королеву, и мы будем танцевать при свете звёзд. А вам, клоунам, я куплю мороженого. И Краузебилет в Цирк.
Эй, кто там рядом? Заткните этого долгоязычного кретина!
Их тряхнуло ещё разЭберт жалобно вскрикнули мотор заглох. В тишине раздавалось только ритмичное щёлканье остывающего двигателя.
Приехали, сказал Ульрих, расправляя плечи. Выметайтесь. Нас ждут.
***
Один за другим они попрыгали на землю и зажмурились: солнце било прямо в глаза со всех сторон сразу, отражаясь от бронированных блестящих бортов. Хаген оступился, но кто-то поддержал его за локоть.
Как вы? спросил Ульрих, нагибаясь и прикрывая глаза лодочкой ладони. Всё в порядке?
Лучше не бывает.
Поодаль разгружались две машины патруля. Между фургонами бегал приземистый унтер и, надсаживаясь, сообщал солдатам, что они свинские животные и будут повешены на мясных крюках, если не пошевелят своими чугунными задницами. Патрульные вяло отбрехивались. Один, скрутившись винтом и пережимая живот, тащился к белому микроавтобусу с лаконичной табличкой «Медслужба».
Хаген потер ладони, зазябшие на слабом, но холодном ветру.
Наденьте перчатки, посоветовал Рогге. Погода тут непредсказуемая, в два счёта обморозишься и поджаришься. А заметишь, когда будет уже поздно. Тут надо быть начеку.
Он назидательно поднял палец, покивал грустным мягким лицом, а Хаген в который раз задался вопросом, что объединяет всех этих людей? Даже если предположить, что Кальт отбирал их опытным путём, основываясь на их феноменальной живучести, всё равно имелось что-то общее, и это общее отзывалось в выражении лиц, походке, настроении, в том, как они ели, болтали, сквернословили. Впрочем, сквернословили они мало и неумело, без огонька, без фантазии. Все, кроме Морица.
Брунненплац, широким жестом Рогге обвёл площадь, выложенную брусчаткой. Здесь был фонтан. Видите фонтан?
Да-да, рассеянно сказал Хаген. Рядом с гранитной чашей пустующего фонтана как раз остановился второй белый микроавтобус. Без таблички.
Оп-па-па, сказал Мориц, Вот и по нашу душу. Кто сегодня обезьянка? Ленц, твой выход. Мы танцуем с тобой, а ты ведёшь.
Он уже успел надеть тяжёлый ранец и теперь прилаживал брандспойт, соединённый гибким шлангом с резервуаром. Что-то не ладилось, и брандспойт то и дело соскальзывал вниз. Наконец, Краузе не выдержал: обругав напарника безруким чучелом, занялся его снаряжением. Ульрих наблюдал за ними с меланхоличной скукой, из чего можно было сделать вывод, что ничего особенного не происходит, а пляски с огнемётом составляют часть обычного ритуала.
На всякий случай, Хаген отодвинулся. По итогам последних наблюдений он не доверил бы Морицу даже водяной пистолет. Даже игрушечную сабельку из фольги.
Оловянные солдатики? Шуты гороховые!
«И я тоже шут, подумал он, внезапно поддаваясь беспощадной самокритике. Я-то тут, пожалуй, и есть самый главный шут. Дурень с бубенцами. Тронешьзазвенит». Память услужливо воскресила сцену первой встречизастывшие взгляды, длинный, интонированный свист, мгновенно оборвавшийся, когда Франц шлёпнул ладонью по столу, вымученная вежливость Ульриха, на лице которого явственно читалось смятение и попытки скрыть его, и Морицево «не было печали» без попыток что-то там скрыть М-мх, неловко, стыдно, скверно, скверно Ладно, проехали.
«Это же Граница! Он вновь потер руки и несколько раз топнул ногой по брусчатке. Граница. Мы уже здесь. И это просто пустая площадь, просторная, насквозь продуваемая ветром. Роза ветров. Зачем нужна площадь, если на ней ничего нет? И ни следа разрушений. Какая же это Граница, если нет никаких следов разрушений?»
Аккуратные каменные дома с декоративными фронтонами не имели отношения к войне. Наверное, подойдя ближе, можно было обнаружить дефекты кирпичной кладки, но издалека их облик казался благополучным и оттого слегка зловещим. Внутри этих домов могла месяцами копиться прохладная, бархатно-портьерная темнота, пахнущая пылью и плесенью. Внутри этих домов могли быть люди. Чья-то пергаментная, усеянная старческими крапинками рука могла крутить бакелитовую ручку радиоприемника, пока в соседней комнате кто-то надрывно выдыхал «н-нн, ах-х», а потом вздохи переходили в протяжный стон, заглушаемый свистом бормашины