Лицо, впрочем, пострадало меньше, чем можно было ожидать. Судя по ощущениям, оно должно было заплыть до неузнаваемости, покрыться кровавой коркой, но в действительности кожа лопнула всего в двух местах, а основные следы побоев ещё не успели проявиться.
Гораздо больше его потрясло выражение. Хаген даже помотал головой, чтобы убедиться, что трагическая маскасо втянутыми щеками, выпирающими скуловыми костями, тёмными, свинцовыми подглазьямидействительно его и приросла намертво.
Что же они со мной сделали!
Морщась от жалости к себе, он медленно провёл по лбу и крыльям носа, оглаживая и расправляя, проверил твёрдость перегородкидержится, переключился на високтам тоже ощущалась какая-то неправильность.
Франц. Ах, Франц!
«Я запомню, подумал он с холодной решимостью. Запомню и верну с процентами. Стажировка? Ну да, я немного туповат, но вколоченное остаётся на века. Будь уверен, я постараюсь заплатить за обучение».
Вернуть должок. Отплатить с лихвой. Постараюсьно как? Дешёвая мелодрамка. Зингшпиль «Увы и ах». Он оторвался от зеркала и поплёлся в душ, держась поближе к стене. Всё вокруг ходило ходуном, пол изгибался и казался смазанным жиромноги так и разъезжались. Следовало позвать медсестёр, пожалуй, это самое разумное, что он мог бы сделать, но ему с таким трудом удалось отстоять право вымыться самостоятельно. Девушки были симпатичные, крепкие, добродушные, и всё же при мысли о чужих прикосновениях его начинало мутить.
«Территория, он с опаской подставил плечи под прохладные водяные градины. Ох, дья Бомбы? Нет, тут не бомбы. И вот опять: нам повезло, что Райх долгое время брал всё на себя. Откупались. Ну да, Пасифик откупался чем мог, щедро, от души и давайте не будем об этике, к чёрту этику откупалсяи слава богу, дал бы больше и втридорога, и ведь это могло продолжаться вечно, а потом что-то освободило руки, а в руках-то оружие То-то и оно. А есть ли оружие в Пасифике? Заводы, автоматические линии. Действующая армия?»
Он не помнил.
Ошибка именно в этом. Выключив воду, он привалился к стене и блаженно растёкся, отдыхая. Всё дело в памяти. Легко сражаться, когда помнишь, за что сражаешься. Без земли, без имениневесомое перекати-поле. А у них есть Райх, даже у Франца, даже у этого чертёныша Морица И только Кальт пашет на каком-то своём высокооктановом топливе, государство в государстве. Остальныеукоренённые. Стая. Группа.
«Я мог бы жить здесь, признал он с горькой ясностью, удивившей даже его самого. Ну честно, положа руку на сердце. Я бы привык. Дали бы ещё по морде раз или два, а потом, отвесивши оплеух, зарядили основной курс: да в печень, да по почкам, да в пах Гипсовый Францбольшой специалист, а на подошве у него подковкиэто же просто невыразимое счастье, что по голени, а не в пах! Пара сеансов, и я бы сдался: не герой, чего уж там. Одна загвоздканет места. Терпеть не могу общежития, и никогда не могвсю эту скученность, тесноту, шевеления, общие вещи, голоса над ухом, смех, запахи»
Запахи
Хлорка, мокрый кирпич, дешевое мыло и много-много другихпотных, душных, кислых и терпких спросонья. Подъём в пять и быстро-быстро, клик-клак, клик-клак: заправить кровать, выровнять по нитке, отбить кромку, отсыревшие вещи на разгоряченное тело, а стоит зазеватьсяи кто-нибудь обязательно хлестнёт свёрнутым в трубку полотенцем между лопаток
«Эй-эй, этого никогда не было! встрепенулся, оборвал он себя. Стоп! Учёбка. Что такое учёбка? Ложная память. Теперь понимаю. Меня ранили, и я заразился чужими воспоминаниями. Кого я увижу в зеркале в следующий раз? Себя? Или безымянного солдата?
Дурные новости: я превращаюсь. Чертовски дурные новости: превращаюсь в Морица.
В кого-то вроде него».
Спокойно. Он посмотрел на руки. Пальцы дрожали, а сморщившиеся от горячего пара кисти покрылись обваренной куриной кожицей. Вода с журчанием уходила в сток. Раз и два. Шаг за шагом. Вдох и выдох.
Наверное, это и означает «танцевать». Если так, я в беде.
«Нужно найти Ульриха, понял он. Ульриха или Рогге. Или обоих сразу. Почему умирают солдаты? Статистика, у них должна быть статистика! Отдел тратит время на ерунду, изучая неполные сведения, пытаясь перекодировать и расшифровать одну-единственную нейроматрицу, добытую бог весть когда с использованием устаревшего оборудования. У Кальта всё иначе. Он пошёл дальше. На него подвязан Нейротехну ещё бы, за живые деньги, которых отродясь не водилось в госпрограммах. И каждый деньхорошо, не каждый, но раз в два-три дня, раз в неделю, оловянные солдатики приносят новый материал, которым он не спешит поделиться и это сходит ему с рук. Личный сотрудник Лидера. Личный кошмар Улле и всей финансовой клики. Кто контролирует счета Кальта? Кто визирует и одобряет программы исследований? Чем, чёрт возьми, занимается золотой выпускник Хельоткрыто, вдохновенно, у всех на виду и совершенно без присмотра?»
Ага. Мысленный клубок распался на составляющие. Они укоротились, затвердели и шёлк-щёлкзадвинулись в пазы.
Территория. Хаген обернул полотенце вокруг бёдер. Где-то должна быть чистая одежда. Так значит Территория. С этим можно работать. Пусть и не вполне традиционными методами, но всё-таки можно.
Работать.
Он почувствовал себя лучше.
А когда вернулся в бокс, то обнаружил, что его уже ожидает доктор Зима.
***
Он притулился у окна, и потому Хаген заметил его не сразубелое на белом. Но вот он распрямился, повернулся, высокий, тонкий, но рельефныйопять этот любопытный оптический эффект. На сей раз под халатом была рубашка цвета хаки с расстёгнутой верхней пуговицей в соответствии с модой. В защитной одежде Кальт выглядел моложе. И опаснее.
Идите сюда!
Небрежным жестом он указал на кушетку рядом с письменным столом.
Растерявшись, Хаген забыл о стандартном приветствии. Одна рука вцепилась в полотенце, другой он попытался прикрыть живот и грудь со страшными багровыми отметинами. Безуспешно. Внимательный взгляд Кальта просканировал повреждения. Лицо осталось бесстрастным, однако тектонические движения под мраморным мускульным панцирем обнаружили какую-то сложную эмоцию, знак которой Хаген так и не смог определить.
Ближе. Я должен вас осмотреть.
Я в порядке.
Голос всё-таки дрогнул. И словно в ответ у Кальта взлетел уголок рта.
Вижу, вы не теряли зря времени. Не спрашиваю, как вам понравилась моя оловянная группа. Ответ написан крупными, разборчивыми буквами. Да подойдите же! Что с вами?
«Что со мной?» Хаген заставил себя приблизиться. Как всегда при резкой смене событий, он почувствовал себя оглушенным, но одновременно, парадоксальным образом, ощутил и облегчение, потому что предчувствие стало очевидностью и потому что Кальт ни в кого не превращался. Он мог быть равен лишь самому себе.
Пол и стены больше не ходили ходуном. Обстановка внезапно стала будничной и понятной, определённой до мельчайших деталей.
У вас бьётся сердце, заметил Кальт. Знаете сказку про угольщика из Шварцвальда? Не жалейте. Разобьётсяподарю вам каменное.
Он вдруг подмигнул. Или то был нервный тик? Хаген застыл, боясь шевельнуться.
На столе в идеальном порядке расположились медицинские принадлежностимарлевые салфетки в прозрачных упаковках, пинцеты, дезинфицирующие растворы в пластиковых тубах и флаконы поменьше, тёмного стекла, эмалированная кювета, шприцы, корнцанги. Кальт пробежал пальцами по краю. Прищурился.
Круг размыкается, круг замыкается. «Руки к солнцу, руки к центру мира» Райген, помните? В вашем Центре Обучения были райгены? Сделайте шаг вперёд, я должен кое-что проверить. Боль усиливается при дыхании?
Мне не больно.
Да неужели?
Молниеносным, неуловимым движением он наклонился и дёрнул полотенце. Хаген прижал локти пытаясь удержать спадающую ткань, изогнулся и резкая боль прошила грудную клетку, выбив гортанный крик.
Упрямство родилось прежде вас, хладнокровно заключил Кальт. Знаете, что такое упрямство? Стремление настоять на своём вопреки необходимости и здравому смыслу. Вы сейчас не в той форме, чтобы бросать вызов необходимости. Вероятнее всего, трещина или перелом одного или двух рёбер. Я мог бы сказать определённее, но вы же уклоняетесь от обследования. Франц отведёт вас на снимок и перевязку, а потом мы продолжим.
Франц?
Кто сломал, тот и чинит. Не волнуйтесь, мои люди способны делать выводы на основании одного эпизода, без череды ни к чему не ведущих повторений. Надеюсь, вы тоже? Давайте проверим.
Он прижал клавишу миниатюрного переговорника, висящего на стене. Хаген плотнее затянул полотенце, оглянулся. Собираясь в душ, он бросил одежду на стул у зеркала, теперь она исчезла.
Послышался тихий свист отодвигающейся стенной панели. В комнату вошёл Франц.
***
В комнату вошёл кто-то, отдалённо напоминающий Франца. И навязчивый рефрен «Что же они со мной сделали?» превратился в «Боже, что они сделали с ним?»
Не онион.
Кальт.
Мучнисто-белая кожа Франца была словно присыпана пылью. Пыль собиралась в морщинах, очерчивающих провисшую линию рта, в уголках глаз, в ямочке на подбородке. Белесая пыль погасила блеск глаз, высушила слизистые. Франц не плакал. Он был мёртв и опять готовился умереть. Обнаженные атлетические руки безвольно свисали по бокам как тряпичные кукольные обрубки. Впрочем, руки были и ни к чему: он не мог и не собирался сопротивляться.
Подойди поближе, тихо произнёс Кальт. Странный сегодня день: все прячутся по углам.
Франц повиновался. Он по-прежнему был мёртв, мертвее некуда, но под глазом задёргалась жилка, и всё лицо вдруг заплясало и поехало набок. Он сделал над собой усилиезаскрипел зубамии умер опять, похоронил себя под слоем пыли.
В этот момент Хаген понял, что такое ненависть, ощутил её вкусгорький и щиплющий, разъедающий корень языка. Кальта нужно было убить. Непременно. Не откладывая в долгий ящик.
Сломанные рёбра. Это из разряда инициатив? Посмотри на него. А потом на меня.
Тусклые глаза Франца ничего не выражали. Просто оловянные пуговицы. Сфокусировав их требуемое время на одном объекте, он перевёл взгляд на другой и замер в ожидании. Тишина давила на уши. Хаген хотел и опасался её прервать. Ведь тогда давление могло обратиться на него.
Защищать, сказал Кальт. Я думал, это простое слово. Не требующее развёрнутых пояснений.
Я виноват, чётко выговорил Франц. Я ошибся.
«Но это не он. Это Краузе». Из горла Хагена вырвалось клокотание. На секунду Франц поднял глаза и вновь опустил их. Не важно, кто нанёс удар. Важно, кто в ответе. Франц отлично знал правила игры. Не исключено, что некоторые из них он писал собственноручно.
Отведи его к девочкам в радиологию. Скажи, чтобы потом проводили обратно. А сам подожди в моём кабинете. Я вскоре подойду и мы начнём. У тебя есть возражения?
Нет, хрипло ответил Франц. Вы правы.
И я могу быть уверен, что ты придёшь.
Да, я приду. Я виноват.
Молодец, сказал Кальт.
Он перевёл взгляд на Хагена. В серо-голубых зимних глазах плясала ирониято ли над присутствующими, то ли над собой.
В такие моменты я начинаю сознавать, что живу не зря.
Он вздохнул.
А что насчёт вас? Вопросы? Возражения?
Нет, ответил Хаген. Так же ломко и отчётливо, как преждеФранц. Всё понятно. Разрешите идти?
***
За эти тридцать-сорок минут девочки окончательно затормошили его. Краснощёкие, крутобёдрые, шумные, с круглыми чашечками локтей, выныривающих из просторных рукавов, с белокурыми кудельками, выбивающимися из-под съехавших набок шапочек, они сноровисто прижали его к аппарату, вытащили, обтёрли раны антисептиком, наложили тугую повязку, перехватившую грудь литым панциреми всё не переставая хихикать, шушукаться, задавать повторяющиеся, ничего не значащие вопросы. А как его зовут? А какая снаружи погода? А привезли ли новую униформу? А что слышно насчёт двухдневного отпуска в город? Дадут ли транспорт? А правда ли, что медосмотр новичков-патрульных будет проходить прямо здесь, а не в приёмнике напротив? А какой цвет ему больше нравитсялиловый или терракотовый, для маркировки образцов? А почему?
Хаген только моргал. В их бойких, бесцеремонных руках он чувствовал себя игрушкой, негнущимся целлулоидным пупсом. От медсестёр разило шипучкой, лимонной фрезией, медово-сладким жасмином. Теперь они щебетали о своём, о девичьем. Часто повторялось имя какого-то Вилли. О нём говорили с восхищением и укоризной. С назидательным предвкушениемах, какой проказник! Если Территория и припекала мозги солдатикам, то этих добродушных кобылиц она, кажется, не трогала. А может, просто привыкли.
О самой Территории и утренней прогулке вопросов не задавали. Видимо, на этот счёт существовала какая-то инструкция.
Напоследок Хаген получил серию уколов в неожиданные места ичто уж совсем неожиданноострый птичий поцелуй от самой миниатюрной из сестричек, барышни Элен.
«Не понимаю, думал он, вышагивая по бесконечным коридорам в сопровождении рослых, румяных опекунш. Как это устроено? Как устроено человеческое сознание? Как вообще монтируется одно с другим: беспечный женский смех, забота, интрижки, флирт, поцелуи, дружеские подначки, радио с закольцованной Розамундой, суета вокруг продуктовых талонов, кассы взаимопомощи и хоровые кружки, с одной стороны, и грязь, кровь, унижения, поставленная на поток живодёрняс другой. Это же какой-то вывих, излом пространствауместить всё в одной комнате, расставить мебель, не запнувшись
Лагерь Моргенштернслышите, Инженер? лагерь! Не научный городок, не место для бивуака. Меня не пустили, но я видел: колючие проволочные петли под напряжением, номерные бараки, бритые головыобезьянки, обезьянки Кто ониполитзаключенные? Или просто брак, мусор с высоким эмпо? У медсестричек тёплые руки. Они бинтуют Морица, который танцует. Я тоже буду или всё-таки нет?»
«Он меня убьёт, подумал он, когда впереди показалась полупрозрачная дверь бокса. Повзаправдашнему. Не останавливаясь на полпути. Я боюсь? признался он с колотящимся сердцем, замирая на пороге, вцепляясь в мгновение между вне и внутри. Да, да, чёрт возьми, я боюсь! Никогда и никого я не боялся так, как его. Если бы можно было повернуть, развернуть Ах, если бы»
Если бы
***
Внутри было свежо, даже морозно. Кондиционер работал на полную мощность.
Где?
Франц отдыхает, пояснил Кальт, правильно расшифровав его беспокойство. Приводит себя в порядок. Немного запачкался
Сам он сидел на краю кушетки, поддёрнув брючины и аккуратно разложив полы халата. Вся его поза олицетворяла ожидание.
Запачкался
Он ведь не ошибся, сухо сказал Хаген.
А, блокада подействовала. Вы стали разговорчивее. Бок ещё болит?
Нет.
А болел?
Нет.
Узорчатая, в заячью лапку, поверхность пола предоставляла много пищи для размышлений. Хаген предпочёл с головой уйти в созерцание. Слишком холодно, а наложенная сёстрами повязка не грела, наоборот, пережимала сосуды. Бесполезная вещь. Даже сквозь толстый слой марли он ощущал давление чужого присутствия.
Давление. Присутствия. Новая физика. А всё-таки тяжело
Франц увлекся, сказал Кальт так же сухо, в тон. Привнёс в дело посторонние мотивы. А мог бы сработать лучше и чище. Я обращаю внимание не только на результат, но и на процесс. Тем более, что и результат получился аховым. Как я в таком виде покажу вас Лидеру? Он, знаете ли, большой эстет.
Покажете кому?
Вы слышали.
Вы сказали«Лидеру»!
Именно. Сейчас немного подлатаю вам плечос укусами Территории лучше перестраховаться, а потом мы кое-куда прокатимся. Я скажу всё, что следует, а вы будете держать спину ровно, сохранять на лице нужное выражение и молчать. С выражением, конечно, швах Может, оно и к лучшему, что вам подкорректировали мимику. В крайнем случае, можно будет списать на нервный тик. Я всегда так делаю.
Хаген не удержался, метнул взгляд выше, выхватив из фоновой мути угловатые коленина раз, выпирающий сквозь ткань халата уголок блокнотана два, и лишь на третий, коронный, заходрезко очерченный порог подбородка, ироническую складку в углу рта. Раз-два-три, выше не смотри
Лидеру, повторил он недоверчиво.
Видеосвязь, не рассчитывайте на многое. Рукопожатий не будет, всего лишь пара минут общения. Но чтобы их получить, нужно поторопиться. Выезжаем через полтора часа. Франц как раз успеет восстановиться, а выпообедать. Сегодня у вас волшебный день: танцы на Территории, встреча с Лидером Есть и третий волшебный подароко нём узнаете своим чередом. А сейчас