Ну вот, сказал Мориц. У Кальта новый солдатик. Лучше прежнего.
Селяви, откликнулся Краузе. Кажется, так говорят в этом вашем Дендермонде? Что за дурацкое названиеДендермонде!
Дурила, я же не оттуда. Я там даже и не бывал никогда, там воевал мой дед. Я из
Ну?
Не помню, сказал Мориц удивлённо. Его востроносое лицо исказилось напряженной гримасой. О чём мы вообще говорим? Ты осёл, Краузе! Осёл, крытый другим ослом. Что за чушь ты несёшь?
Краузе утробно хмыкнул, показывая желтые коронки. Задумчиво допил из фляги и сунул её в карман комбинезона.
Ты должен мне пять марок. Или даже шесть. А если будешь хорошо себя вести, куплю тебе билет в Цирк.
Дерьмо, сказал Мориц. Дерьмо-дерьмо-дерьмо!
Он погрозил кулаком флагштоку, возносящемуся к небу как стальной кол. Для крошечного насекомого, ползущего зигзагами меж гудящих электричеством бетонных громад, Мориц был невероятно самонадеян. Остальные вели себя тише. Внезапно выскакивающий ветер хлестал их мокрой тряпкой, бросая в глаза россыпь ледяных осколков. Хаген постоянно облизывал губы, стремясь избавиться от намерзающей корки. Он не узнавал местности, в этом были виноваты те, кто разрывал пространство, наводняя его навязчивым запахом горящей резины и трансформаторным жужжанием. При каждом резком движении в воздухе проскакивали искры. Краузе не делал резких движений, но был весь облеплен сине-белыми всполохами статического электричества. Зато гладкий, окатистый Рогге входил в поток как нож в масло, без шума и пробоев.
Если бы я был один
Его предупреждали о коварстве Территории, ловушках и спецэффектах, и самое главноео чуждости всего, что можно встретить и наблюдать, но сейчас он чувствовал только печаль, глубокую и всепоглощающую, а всё что искрило и буровилось на поверхности было столь же мало значимо, как помехи радиосигнала. Шипение и треск, крутит водоворот, но в глубинебезмолвие и контуры, подёрнутые рябью
Когда-нибудь я останусь один и тогда
Он попытался абстрагироваться от звука шагов, толчков, голосов, и сразу ощутил результат. Дорога выровнялась, и ветер мягко прикоснулся к щеке, заживляя раны и ссадины.
Я не мог бы остаться здесь, но мог бы увидеть. Одним глазком.
Он не питал иллюзийэто место по-прежнему отторгало их, как инородные включения. И всё-таки здесь что-то было, он понимал Кальта: то, что скрывалось в глубине, заслуживало исследования, и стандартные инструменты здесь не годились.
«На почте лежали письма, вспомнил он, как будто лампочка озарила чёрную шахту подсознания. Много писем, не дошедших до адресата, не отправленных и не врученных. Одно из них было адресовано мне! Теперь поздно, теперь Франц, он не даст». Мысли получались рубленными, жесткими и терпкими на спиле. Опять опоздал. Курьерский поезд ушёл без него. Клик-клакповернулась стрелка, и многозвенный состав втянулся в узкую стенную щель, которая сразу же заросла бронёй и стала монолитной.
Теперь мне никогда не вернуться! Может ли это бытьникогда?
Не понимаю, нервозно произнёс Ленц. Кто сейчас ведёт? Я? Или не я? Это принципиально.
Не отвлекайся, посоветовал Рогге, а Мориц хихикнул:
Чудно. У нас завелись принципы. Их притащил безымянный солдат. Краузе, гляди, чтоб он тебя не укусил, ты недостаточно иммунен.
Заткнись!
Замолчите, попросил Хаген. Вы мешаете мне сосредоточиться.
Сосредоточиться? Да ты спятил, друг. «Сосредоточиться». Ну, конечно, мы мешаем, а для чего же ещё нужна группа? Давай-давай, напряги мозги, и Территория сделает из них шнельклопс. Чуете запах жареного? Ульрих, почему ты ничего ему не объяснил?
Там был Франц, с горечью ответил Ульрих. Он обещал, что объяснит всё. Я поверил. Я согласился.
Франц! в устах Морица короткое имя прозвучало как название стыдной болезни. Вот кто нас закопает. Вонючка. Самолюбивое дрянцо.
А ты? негромко спросил Рогге.
Я?
Мориц осёкся. Недоумевающе мотнул головой, словно боксёр, пропустивший удар. Обвёл взглядом остальных.
Побойся бога, Эвальд, сказал он наконец, и было видно, что реплика Рогге задела его до глубины души. Вы всепобойтесь бога. По крайней мере, я-то знаю, что такое группа.
***
Япас, сознался Ленц. Потерялся. Всё. Пора возвращаться.
Они стояли, глядя на заходящее солнце, огненно-красное и рыжее по краям, простирающее лучи по всем сторонам света. Бетонный квадрат, служивший им опорой, без сомнения, был шахматной клеткой. На других клетках застыли другие вещи, и все эти вещи составляли город, побежденный, опустевший, зажавший уши и скорчившийся в бомбоубежище.
Хаген совсем обессилел. Ульрих поддерживал его одной рукой, обхватив за плечи, без малейшего напряжения, не выказывая признаков недовольства. На его продолговатом лице сохранялось выражение спокойной фаталистической обречённости.
Вот опять
Хаген услышал вой. Он нарастал, набирал силу, становился нестерпимым. Что-то мелькнуло и земля сотряслась, подбросив их серией толчков.
Ух! возбужденно воскликнул Мориц. Один в один. Я бы тоже
Следующий взрыв прогремел ближе.
Скажи «прощай», скажи «до свидания». Я могу делать это лучше!
Убираемся, принял решение Ульрих.
Ещё секундочку! простонал Мориц. Я так давно не слышал
Ещё услышишь. Возвращаемся. Мне всё равно, кто ведёт, но это нужно сделать быстро.
«В самом деле, подумал Хаген, мы отклонились от курса. Нужно вернуться и попробовать сначала. Конечно, если нам позволят вернуться».
В последнем он не был уверен. Напряжение опять нарастало, но теперь его источник находился вовне. Как будто дремлющее, разлитое в пространстве сознание внезапно стряхнуло остатки сонной паутины и обнаружило сгусток беспокойства, ничтожно малый, но досадный и подлежащий истреблению. В переглядке подвальных впадин свозила враждебность. Каждая улица, каждый поворот, ущелье арки, виток пожарной лестницы, колодец чердачного окна предвещали неладное, таили движение, застывшее и извилистое, как серповидный нож, как бритва: зазеваешьсяперережет сухожилия. Хаген поймал себя на том, что вертит головой, пытаясь ухватить переменыпромельк слева, скрип фонаря, что-то резкое, полосатое, треугольное реет в воздухеи ничего нет, и синьне синь, а зеркало роняет ледяные слёзы
Вот, сказал Рогге. Нет. Не знаю.
Где?
Справа. Сейчас нет, но было
Я тоже заметил, подтвердил Ленц. Блеснуло.
Они всматривались в чёрно-кляксовый рисунок улиц, пока не потемнело в глазах.
Бомбы, сказал Мориц. Ковровая бомбардировка. Тротил и белый фосфор, и никак иначе. У кого-нибудь есть возражения? Я готов их выслушать. У меня есть ответные доводы.
Отойди подальше, посоветовал Ульрих. И разверни свои доводы куда-нибудь в другую сторону. А то попалишь нас по дури.
«Я безоружен», осознал Хаген, и вдруг включился в происходящее. Ещё секунду назад был зрителем, наблюдал сквозь двойное толстое стекло, ехал себе в поезде, а тут сразу осозналнет стекла, сам как стеклохрупкий и пробиваемый, и рядом никоготени и схемы. Качается лампочка в проволочной клетке, и от стены наискось линия разлома. «Это вам, возьмите», короткопалая рука в мелких родинках треплет конверт, как будто ждёт вознаграждения. На конверте круглый, с орлиными крыльями штамп и чернильный номерпроверено, проштемпелевано, покрыто чужими отпечатками, но всё-таки дошло, а говорили, не дойдёт. Конечно, он подписывал бумаги о неразглашении, но почта есть почта, нельзя уж совсем доводить до абсурда, что такого секретного может быть в письме, всё секретное уже вымарано, выцарапано бритвой. «Давайте! сказал он нетерпеливо. Что вы мнётесь?» «Даже не знаю, нерешительно сказал помощник, нет, не Векслер, а этот, присланный недавно, вечно потный и вечно сомневающийся. Мне кажется, надо показать шефу» «Вам кажется», он потянулся выхватитьв конце концов, ну сколько можнои что-то свистнуло, чмокнуло в плечо, толкнув назад, заставив попятиться
Уйдитссюда! Псст!
Воротник впился в горло: что-то вцепилось и железным крюком оттягивало, наматывая на колесо. Рывок. Он отлетел и впечатался в податливую гору, живой заслон, обхвативший его одним мощным объятием и потащивший прочь. А впереди в апокалиптическом оранжевом зареве метался рычащий Мориц, и раз за разом окатывал пламенем скользкие зеркальные столбы.
Сзади! сорванным голосом вскрикнул Ленц. Ульрих, сзади!
Вижу!
Отрывистые щелчки прозвучали над самым ухом. «Дьявол, сказал Ульрих. Краузе, развернись!»и Хаген отшатнулся от вспышки, полыхнувшей прямо в лицо. «Осторожнее, чёрт!» Где-то лаяли зенитки, выли сирены, а в центре крутящегося огненного смерча дёргались чёрные тонкие стебли. Жар становился нестерпимым. Прикрыв лицо скрещенными руками, Хаген попытался осесть наземь, но ему помешали.
Быстро, прохрипел Рогге. Давай-давай, назад! Успеем.
Они пятились до середины улицы, а потом повернулись и припустили, грохоча снаряжением, стараясь отбежать как можно дальше от подпрыгивающей штуковины, напоминающей банку с вколоченной в неё деревянной рукояткой.
Сейчас!
Земля подпрыгнула. Ударная волна опрокинула их как кегли. Затем последовал второй удар.
Надо же!
Подъём, сказал Ульрих. Чего разлеглись? Ленц, выводи нас отсюда, живо!
В чёрно-снежном небе порхали бумажные бабочки. Необычайно красивое зрелище. «Когда выйдет луна, я смогу увидеть человечка, подумал Хаген. В анфас и профиль, близко, как наяву. Я его узнаю».
Что-то наступило на ладонь, тяжело, до хруста.
Подъём, объяснил Мориц. Тебе же ясно сказали.
Бумажные бабочки корчились и сгорали заживо на его плечах.
***
Когда впереди показались проволочные ограждения второго периметра, все заметно повеселели. Кто-то насвистел несколько тактов походного марша. Звуки покружили и растаяли в прозрачном воздухе. Хаген старался держаться с наветренной стороны. От его спутников невыносимо несло.
Копчёное чучело игриво подмигнуло ему белесым, слезящимся глазом:
Дерьмово выглядишь, безымянный солдат.
Ты едва не сломал мне пальцы, сказал Хаген.
Мориц пожал плечами.
Так что ж? До этого я спас тебе жизнь. А ещё раньше ты чуть не перегрыз мне горло. Один, да минус два, да десять держим в уме Не сочти меня мелочным, но твоя арифметика хромает на обе ноги. Не хочешь сказать «спасибо»?
Не хочу.
Честно и прямо. И очень глупо. Очень.
Очень, подтвердил голос с другой стороны. Эй, а вотлучше расскажи про деда, пока мы ещё здесь. Твой дед из Дендермонде
Мой дед, пропыхтел Мориц, растирая по коже грязь и копоть. Под Верденом он горел как феникс. Он был настоящий штурмовик. По сравнению с ним вы всеи я с вамиогрызки и обсоски, уж можете мне поверить.
Верим-верим, успокоил его Краузе. Тем более, что нет у тебя никакого деда. И не было никогда. И не могло быть.
Ну так что ж, ответил Мориц после непродолжительной паузы. Откуда тебе знать, ты, счастливчик-свинопас? Может был, а может, и нет, так сразу и не разберёшь. Но вот если бы он был
Захватывающая история, прокомментировал Ульрих.
Ленц тихо скис от смеха. Его яркая голова в остроконечном шлеме кивала как подсолнух на ветру. «Следующая нейроматрица будет моей, подумал Хаген. Кальт получит свёрнутую, зашифрованную, оцифрованную мысль и выпарит в тигле, чтобы выкристаллизовать что?»
Территория пыталась меня убить!
Почему-то это казалось особенно важным. Как будто ему был вынесен приговор, а он до последнего надеялся на помилование. Неглубокая рана в мякоти плеча зудела и ныла как больной зуб. Он перемотал её эластичным фиксирующим бинтом из спецпакета, прямо поверх рукава; перемотал небрежно, потому что инфекция, если она, конечно была, уже проникла в кровь, заразила зеркальной дрянью: цап-царап веретеноспи, проклятое дитя.
Пыталась меня убить
«Почему бы нет? спросил он сам себя. Разве я чем-то отличаюсь? Принципы? Смешно. Как выразился бы Мориц, я оказался недостаточно иммунен. Да здравствует ускоренное обучение в полевых условиях. Отлично прочищает мозги».
Территория.
Тротил. Напалм. Белый фосфор. Эту землю нужно засыпать солью, известью, уничтожить, не оставив ни пяди. Эта земля была отравлена, как и они сами, отведав отравленного веретена.
Что ты там бормочешь?
Одна хорошая бомба, сказал Хаген. А лучше не одна. Ковровая бомбардировка. Ив лоскуты, в ошмётки, в пепел, и чтобы никто и никогда
О, хмыкнул Мориц. Гляди-ка, поумнел. Ну, наконец-то.
«Неправда, подумал Хаген. Я удаляюсь от Пасифика. Что бы я не делал, с каждым шагом я всё дальше от него. Если планета действительно шарообразна, удастся ли в точке максимального удаления вновь обнаружить себя дома? Если и так, в родные места я войду задом. Задом наперёд. Вверх тормашками. Трам-пам-пам. Я никогда не буду прежним».
А хорошо! сказал Ленц. Вы только посмотрите, до чего здорово!
Жуя невесть откуда добытую травинку, он мечтательно обозревал покинутую пустошь. Над разбомбленными квадратами курился сизый дымок. Территория изменилась. Сейчас она выглядела куда более освоенной.
Эй, ты! Слышь? Псст!
Что? спросил Хаген устало. Ну что? Что вам ещё от меня нужно?
Оловянные солдатики сбились в стаю. В волчью стаю, с крупным, лохматым, опытным вожаком и тщедушным, но юрким и подвижным как ртуть сигнальщиком. «Скверно», привычно подумал Хаген, привычно потянулся к поясуэ! привычно мысленно плюнул с досадой и сжал кулаки.
Снова здорово. Краузе, отойди, он опять
Упрямый парень!
Как осёл
Как твой дед из Дендермонде.
Они посмеивались, перебрасываясь словами словно горячими камешками. Хаген ждал. Он слишком устал, чтобы уворачиваться, но был готов к последнему отпору. Он знал, кто прыгнет первым. Тот, кто всегда добивает упавших и раненых.
Ну-ну, сказал Мориц. Я не кусаюсь. В отличие от тебя.
Какого чёрта вам нужно?
Маленький ответ на маленький вопрос.
Какой?
Они переглянулись. «Кастет, подумал Хаген. Булыжник. Связку монет. Ну хоть что-нибудь». Но в его кулаке истекала потом солидная, увесистая пустота.
Если нам удастся выбраться живыми и доктор Зима не продырявит тебе мозг, у тебя есть шанс узнать кое-что новенькое. Оглянись на Территориюхороша? Безымянный солдат. Хочешь танцевать с нами?
Мориц, копчёный чертяка, смотрел на него, наморщив нос, оскалив мелкие собачьи зубы. Ульрих и Краузе стояли, подпирая друг друга могучими плечами как побратимы. А ещё был Роггес обмётанными трауром глазами и кольчужный Ленц, бритый как обезьянка. Они стояли, и за их спинами медленно иссыхали контуры сожженных деревень, городов, обращенных в руины. Остывших людских жилищ. Обугленных судеб.
Ты хочешь?
Нет!
Да?
Может быть.
Он колебался. Территория мешала думать. И вокруг столпилось слишком много тяжёлых тел.
Тебе даже не нужно просить. Просто кивни. И сделай шаг нам навстречу.
В самом деле?
Да, сказал Хаген.
Где-то в противоположной части света беспечные, тёплые люди радостно встречали прорвавшийся поезд. Звенящая капель напоминала им о весне, и воздух уже полнился ароматом робкого цветения, призывным выдохом сирени, луговой свежестью. Слишком далеко. Но всё-таки это был Пасифик.
Что? Повтори.
Да, я хочу. И я не безымянный солдат. Меня зовут Юрген.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть их торжествующих лиц. Но почему-то всё равно увидел их, как негативы, проявленные прямо на сетчатке.
Хайль, Юрген! весело сказал Мориц.
А потом
Хайль, Юрген! поприветствовала его Группа.
[1] Цит. из перевода «SSMANN UND BLUTSFRAGE» (репринтное издание). http://www.libros.am/book/read/id/161126/slug/ehsehsovec-i-vopros-krovi-reprintnoe-izdanie.
.
Глава 10. Ложная память
Охая и ёжась, в несколько подходов и передышек, он стянул флисовое бельё, а за нимсетчатую майку, мокрую от пота. Мелкими, робкими, подкрадывающимися шагами приблизился к зеркалу и замер в оцепенении от неверия, балансируя на грани ярости и удивления.
Сволочь! Он меня изувечил!
Багровое пятно, расползшееся по правому боку, тянуло щупальца к сердцу. Натянутая кожа горела и сочилась кровью из множества мелких порезов. Боль в ребрахспасибо Краузе, но всё, что вокруг, и другой бок, и спина, и особенно пугающецепочка чёрных пятен вокруг шеиэто уже дело рук и ног профессионала более высокого уровня. Когда только успел? И лицо