Невозможно, тихо произнёс Кальт.
Что значит «невозможно»?
Невозможно приостановить ваши исследования на Территории? вмешался Улле.
Да.
Иначе что?
Иначе всё. Скудоумный вы болван!
Я знал, сказал Улле. Плоское лицо озарилось багровым отсветом тревоги и ликования. Я-то болван, а вы, авантюрист, умный псих, что вы натворили? Что вы намутили там, втихую, за нашими спинами? Слегка заигрались, а, философ?
Я приеду. Утром.
Будьте любезны. А я пришлю за вами сопровождающих, чтобы вы не заблудились ненароком.
Тихо-тихо, Мартин, остановил его лидер. Айзек мой личный сотрудник и отвечать он будет передо мной. Итак, я жду вас с утра? Могли бы не уезжать. А я ведь советовал вам остаться. Что ж, возвращайтесь, и мы решим наше маленькое недоразумение. Это был последний раз, когда вы меня не послушались, правда, Айзек?
Правда.
Самый последний раз. Окончательный. И если я узнаю, что вы опять своевольничаете занимаетесь не тем, чем нужно
Да, спокойно сказал Кальт. Да, мой лидер. Я всё понял. Утром я буду у вас. Разрешите продолжить разведку на Территории? Работы возглавит мой ассистент, техник-исследователь Хаген. Вы его знаете.
Помню, как же, добродушно откликнулся лидер. Я помню всех. Бравый солдат. Славная простецкая физиономия. Пусть так, не возражаю. От него-то я по крайней мере не дождусь сюрпризов, а, Айзек? Никаких завихрений, вы обещали?
О, да, невозмутимо подтвердил Кальт, встречаясь глазами с ближайшей камерой. Никаких.
Значит, утром
Я снова буду у вас. В одном чемодане я привезу своё маленькое недоразумение. Уверяю, там всё под контролем. Главное, чтобы мне не мешали.
А что будет в другом чемодане? полюбопытствовал Райс.
А, сказал Кальт. В другом чемодане у меня будет гороскоп Мартина.
Глава 17. Весна и группенлейтер
Вот оно! Теперь-то он удостоверился: весна существовала рядом с Территорией.
Воздух пах травянистой сыростью, и солнце припекало совсем по-весеннему: яро, но бестолково, то и дело затмеваясь и грустя, сбиваясь на режим «свечу, но не грею». Под ногами чавкало, похрупывал жёлтый, глинистый ледок. Краем глаза уловив шевеление под карнизом слухового окна, Хаген встрепенулся: «Голубь!», но то был комок полиэтилена, зажатый покосившейся створкой. Да и в самом деле, откуда здесь голуби? Он глубоко вдохнул, стараясь успокоить расстучавшееся сердце: ничего, ничего нет, и маятник качнётся вспять, и будет по-прежнемутемно и холодно. Ах этот маятник, туда-сюда! А всё-таки весна
Зашлёпали шаги, и он быстро спрятал улыбку, заменив её привычной официальной хмуростью. Что высшие чины, что патрульные понимали только алфавит, азы эмоционально-наскальной живописигнев, отвращение и эту вот безразличную, тупую маску, надеваемую по будням, когда всё шло не так пакостно, как могло бы.
Официальное лицо. На первых порах он постоянно забывал, что теперь он официальное лицо, с зигзагообразными нашивками и шевроном из алюминиевого галуна на рукаве, с полномочиями, заставляющими унтеров морщиться и сбавлять громкость при его приближении. Сначала было трудно. Пришлось вспомнить выучку «папы Отто» и окоротить одного, особо громкоголосого, звероподобного, настоящего питекантропа, с жёсткойно такой ломкой! челюстью; и всё как-то сразу утряслось, привыклитолько сбитые костяшки пальцев ещё долго саднили при умывании.
С волками жить
«Завтра, подумал он, и сердце заколотилось сильнее. Мы начинаем завтра! По взрослому, опасно и всерьёз, как нужно мне, а не кому-то с кнутом. Но сначала ещё пару каштанов для Вернера. Это необходимопройти глубоко, но по краю, не захватив главного, как и учил кукловод. А потом, хорошенько усыпив бдительность, можно и на второй кругза письмом».
За письмом, за письмом! Он стукнул по гладкой, в мелких пупырышках, поверхности, проломив корку льда, и из разлома сразу вырвалась светлая, почти прозрачная вода.
Как вам это понравится?
Инженер-Инженер, кажется, я понимаю! Не зря здесь пахнет весной, ох, не зря! Главное, чтобы не расплющило по дороге, чтобы признал почтальонв этом дрянном обличье, с клеймом на лбу. Ну не на лбуна предплечье, я же везде проштемпелёван теперь, захватан пальцами, поди разгляди, кто я есть. Но признает, разглядити я вспомню путь домой, и забуду эту печальную землю как страшный сон, и опять стану собойуроженцем Пасифика, Юргеном (Йоргеном?) из Хагена.
Сегодняпоследние приготовления, сегодняпроверить. Непременно проверить. Ублюдок Йегер! Когда здесьзаноза в заднице, когда тамзаноза в сердце. Вот онипроблемы контроля. Да, вот И кого там принёсло некстати?
Разумеется, Морица.
В перекошенной, до дыр истёртой, умурзанной плащёвке, в каких-то невозможных зелёных шерстяных штанах с провисающей мотнёй. В пропотевшей насквозь головной повязке. Чучело-чучелом. Ну не чёртов ли клоун?
Вдобавок он ещё что-то жевал.
Собираются, ответил он на незаданный вопрос. Два бортаодин их, один наш. Рихтер уже на взводе, полгруппы слегло с поносом. Набрали салажат, дурилы, теперь хлебают полной ложкой. Сказать, что подойдёшь?
Он потянул носом, поиграл желваками. И так он в этот момент был мерзок, погано-возбуждён и расхлюстан, что Хаген прижмурил глаза. Вот вам и пожалуйстамаятник. Голуби?
Бумаги-то есть? процедил он, больной от ненависти и отвращенияк Морицу и к тому, что неожиданно нагрянуло, спутало мыслине отвлечься, не обойти.
Что?
Бумаги. Почему сегодня? Хотели же на следующей неделе! Меня никто не предупреждал.
Ну, знаешь ли, философски сказал Мориц. Рихтера, вон, тоже не предупредили, он сейчас там блажит, кроет почём свет, квадратно-гнездовым, с переворотом. А чего тянуть-то? Раньше начнёмраньше закончим. Я с ними?
В этом?
Ну да. А что? Всё равно устряпаюсь вусмерть, и дым
Пшёл вон, едва сдерживаясь, сказал Хаген. Ступай переоденься. Клоун!
Но
Это, чёрт возьми, приказ!
Слушаюсь, группенлейтер, буркнул Мориц, небрежно козырнул и запрыгал назад через лужи и кучи мёрзлой земли, так и оставшиеся неубранными после прокладки труб.
Ну вот. Вот. Вот. Хаген сжимал и разжимал кулаки, уже не думая о весне. Мир сузился и заволокся бурой пеленой, сквозь которую проглядывали контуры пылающего сегодня и обугленного завтра. «Окончательное решение»! Раньше начнёмраньше закончим. Не терпится им, мясникам! Эффективность! Два бронефургоназначит, предварительный выезд, без особой помпы, пробный шарпроверить, как отреагирует Территория. Скромно, экономично, серо, эскизносразу видно торчащие уши Улле. Уши Кальта выглядели бы по-другому: выжечь единоразово, но прежденабрать материалав клетки, в «виварий», за колючую проволоку.
Материал! Хаген заскрипел зубами. «Все бумаги, все визы, каждую загогулину, вплоть до точек с запятыми, подумал он, собираясь с силами, наливаясь яростью и концентрируя её так, чтобы не мешала думатьс посланцами Улле лихой штурм-наскок не пройдёт, нужна изворотливость. Будет вам изворотливость. Если надо, я и Вернера подключу. Я вам научный городок подключу, и разбирайтесь с Хуммелем и его эволюционной бандой, он вас трудами Лидера и отхлещет по носу, он вам наковыряет цитат и вывернет так, что сами же в дерьме и останетесь!»
Он сорвался было с места, но тут же опомнился и перешёл на шаг, неспешный, вразвалочку, шаг ленивца, наблюдающего время лишь по пряничным часам, зачерствевшим в бездействии.
Тик и так.
Я жду уже полчаса, нервозно сказал посланец.
Был он осанист, и был он вальяжен, и носил впереди себя небольшой дирижабль, обтянутый коричневым кителем. Типичный штатский болванчик. Просто чудо расчудесное, что Рихтер его не прикопал.
А мы ведь здесь кофе не пьём, холодно ответил Хаген. Тут вам не канцелярии. Давайте.
Бумаги были составлены так, что не придерёшься, хоть тресни. Люди Улле тоже учились. На сей раз наличествовала даже кривая подпись начальника пожарной службы, которая, в общем-то и не требовалась. Росчерк бургомистра. Треугольный штамп санинспекции.
Имелась и виза Хуммеля. И экспериментальные квоты. Значит, Кальт отпадает.
Трум-пум-пум. Шах и мат.
Разбит по всем фронтам.
Он рванул воротник, внезапно прозревая, откуда взялась мода на незастёгнутую верхнюю пуговицу.
Да, вроде, всё тут в порядке, пробубнил красномордый Рихтер, бесцеремонно отгибая в свою сторону бумажный край распоряжения. Он опять мусолил «Миу-гумми»мефедроновую жвачку, и в его зрачках можно было заплутать без компаса.
Когда вы начнёте? спросил посланец.
Сейчас, сказал Хаген. Прямо сейчас. А вы бы лучше убрались. Или останетесь наблюдать? Всё-таки Граница. Не сблюёте сейчассблюёте позже. А впрочем, оставайтесьпоможете с утилизацией.
Я лучше дистанционно, сказал болванчик.
***
Новичков было видно сразу. Их отличала влажная, с прозеленью, бледность, косящий взгляд, робость и возбуждение, так хорошо знакомое Хагену по первой вылазке. Яркие, свежеочиненные карандаши, новобранцы озирались и шушукались. Старая гвардия глядела на них с презрением. А впрочем, сколько её осталось, старой гвардии?
«Где Краузе?»спросил он в первый день, обнаружив недостачу в рядах. «Спёкся, сказал Мориц. Кончился, загнулся, окочурился, вышел весь. Оловянный клоун переоделся в цинк. Больше тебя ничего не интересует, безымянный Юрген? Где Ульрих? Где Рогге? Здесь небезопасно, дурила! Группен-драть-тебя-конём-лейтер!»
Тогда Хаген впервые дал ему в зубы. А теперь очень жалел об этом.
Чуть поодаль столпились патрульные. Свою речь Хаген подготовил исключительно для них. Рихтеру было наплевать, он сидел на подножке микроавтобуса, свесив голову, и выводил хлыстиком на тающем снегу каббалистические знаки, буквы, треугольники, круги, тут же перечёркивал их и принимался снова, монотонно напевая себе под нос. В уголках безвольно распущенного рта накипала пузырчатая пенка слюны. Хаген сделал мысленную зарубку: «Этого пора менять», обвёл взглядом нестройную шеренгу.
Вам всё уже сказали, не буду повторяться, нет времени. Распоряжение получено, вы начинаете зачищать пятый сектор, где начнётся монтаж промежуточного периметра. Транспорта для утилизации пока нет, пришлют позже, поэтому сегодня репетиция. Так вот
Он сделал паузу. Оловянные солдатики внимали настороженно, патрульныес неприязнью и любопытством, надеясь получить повод для новых анекдотцев. Ожидая, когда он обосрётся, шизанётся и слетит с резьбы. Поедет кукушкой, как все научники. Между группами поддерживалось некоторое расстояние, узенькая тропка, нейтральная полоса, которая возникала везде и всегда без каких-то указаний извне. Своя маленькая, карманная Граница. А под бритым черепом у каждого, наверняка, имелась и своя Территория.
Я говорю о дисциплине.
Кто-то чихнул. В шеренгах загомонили.
У-ля-ля, молчать и слушать! заревел Рихтер, вскидываясь как от укола. Кто там ещё раззявил пасть? Слушать группенлейтера! Вы
Благодарю, сказал Хаген, когда он иссяк. Так вот, насчёт дисциплины. Армия Райха сильна не только безукоризненной подготовкой, но и дисциплиной, чётким и неукоснительным подчинением приказам. Здесь я наблюдаю бордель, разнузданную оперетку. Вам всем зачитан приказ. Так вотя предупреждаю в первый и последний раз: те, кто выйдет за рамки этого приказа, будет ликвидирован на месте. Я сам лично прострелю его тупую башку. Это ясно? У вас есть винтовки и патроны. Одна цельодин патрон. Вся ваша бензиновая самодеятельность будет жёстко наказываться. Зигель, тебе смешно, мудила? Вся ваша «охота за сувенирами», «фотосессии», «фейерверки» и «фонтаны», вся эта мерзость будет вычищаться мгновенно. Экономим патроны и горючее. Помним про квоты. Дети и беременные сдаются на пункт, явные мутанты фиксируются и тоже в наш фургон. Никакой отсебятины
Он выбрасывал слова и видел реакцию. Зигель, прыщавый уродец, мразь! Кто-то хмурился, кто-то моргал виновато, кто-то прятал ухмылку, и всё это была такая гнусь, что к горлу подкатывали комья желчи. И можно было бы отдохнуть взглядом на научниках, так нет: Мориц, вшивый Мориц, скалился по-собачьи, потел и облизывался, подпихивал новичков и весь уже был там, на охоте, где можно вдосталь порезвиться, имея при себе всего лишь скромный джентльменский наборскладной нож со штопором и выкидным лезвием, леску, зажигалку и противогаз. А уж если добавить маленький баллон огнесмеси, так и вовсе именины сердца.
Тех, кто нарушит приказ, я буду брать в игрокомнату, с ненавистью процедил Хаген. Лично. Себе. На стенд.
Вот теперь их проняло. Только Мориц, тощий гадёныш, щурился недоверчиво. Одна паршивая овца, успешно разлагающая всё стадо.
Есть возражения?
Неа, протянула паршивая овца, выламываясь и дурачась. А только немного бы расслабиться, а? Они же всё равно не люди
Не люди, ласково повторил Хаген. Не люди А ну-ка, поди-ка сюда, пешка, дерьмо, маленький ты нелюдь!..
***
Не надо! выдохнул хитрец Мориц, обвисая в его горсти неопрятной, затхлой одёжной кучей. Не бей! Мой капитан.
И весь пыл тотчас испарился.
Тогда, в самый первый день, у него будто сорвало клапан, и он отпустил себя, и был подхвачен ревущей, дикой, долбящейся в висках багровой волной, и опомнился лишь тогда, когда разбитое в кровь, неузнаваемое нечто просипело умоляющим, сорванным голосом: «Хваахх хватит Юрген» Он отдёрнул руку и затрясся, а неузнавамое, щуплое как ребенок, измятое, рваное тянулось к нему и всё просило, всхлипывая без слёз: «Хватит Юр мой ка-ах капитан»
Вольно, беззвучно произнёс Хаген. Идите. По машинам. И помните. А-а
Он схватил себя за волосы, развернулся и побрёл к лаборатории.
Эй, эй, Юрген, герр Хаген, группенлейтер! Псст! Да стой же, дурила!
Запыхавшийся Мориц со всей силы дёрнул его за рукав.
Ну чего ты? Хочешь, я вообще останусь тут? Пусть развлекаются без меня. Хочешь?
Хочу, сказал Хаген. Это ничего не изменит, но без тебя станет немного чище. Наверное.
По огибающей боковую часть винтовой лестнице они поднялись на огороженную площадку с пластиковыми креслами. На каждом сиденье была аккуратная пирамидка снега с уже подтаявшей верхушкой. Хаген смахнул свою, а Мориц приземлился прямо так, скрючился, подпёр руками острый подбородок.
Какой у тебя эмпо?
Не твоё свинячье дело.
Спасибо. Вообще-то я просто хотел помочь.
«Помочь»? Ты?
И ещё раз спасибо. Мой капитан.
Прости, сказал Хаген, смутно сознавая, что извиняется не перед Морицем, не только перед ним, а перед кем-то ещё, смертельно обиженным и глядящим на него с вопросом откуда-то издалека, и самое страшное заключалось не в вопросе, а в этом вот непонимании. Стремясь убежать от него, он зачерпнул снега и потёр им лицо. Хар-рошо! Перед глазами как будто прояснело.
Автоколоннадва основных бронефургона и сопровождающие, испуская короткие гудки, натужно потянулась к воротам. Игрушечные люди вручную подталкивали застрявший игрушечный шлагбаум.
Как поживает твой дед из Дендермонде?
Мориц вздохнул.
Вчера я придумал новое слово. Силезия. Ты знаешь, что такое «силезия»?
Нет. А может, да. Лучше об этом не думать здесь. Ложная память.
Ложная память
Синее небо вдали казалось нежным и воздушным, гораздо светлее и безмятежнее, чем здесь, над их головами.
Знаешь, иногда мне кажется, что всё уже было, тихо сказал Мориц. Когда я вот тут сижу и смотрю себе мне кажется, что всё было именно так. А больше уже никак никогда не будет. А тебе не кажется?
Мне кажется, что я попал в какой-то страшный сон, сказал Хаген. Случайно. По ошибке. И никак мне из него не выбраться.
Мориц кивнул с видом знатока:
Это всё магнитная буря, Юрген. Что-то они зачастили. Да ещё активная луна. Ты знаешь, что на ней живёт человечек?
Уже не живёт, мрачно сказал Хаген. Жил да вышел весь. Кончился. Загнулся. Окочурился. Спёкся.
***
Это всё магнитные бури. И луна. Да, луна.
Та, полная событий, ночь растянулась до бесконечности. Завершившись в переговорной, совещание трёх лидеров продолжилось в белом, отлично оборудованном морозильнике. Правда, состав участников слегка изменился.
Территория, сказал Кальт. Территория. Территория!
Он мерил шагами кабинет. Безразмерная тень летала по стенам, трепеща огромными крыльями. Хаген застыл в неподвижности, заботясь лишь о том, как бы нигде не отразиться. Здоровые инстинкты подсказывали ему замереть и не отсвечивать, чтобы не попасть под новый виток электрической ярости.