Очень активная луна, пояснил Кальт, поворачивая к нему меняющееся лицо. К утру всё как рукой снимет. Придётся потерпеть, действует на всех.
И на вас?
Я же человек, резонно заметил он.
Удивительная ночь: пока Хаген превращался в техника-исследователя, доктор Зима превращался в нечто, напоминающее человека. По чуть-чуть, но процесс завораживал.
Неперспективные разработки! Что они знают о перспективе? Времявот что должно нас интересовать! Вопросы «где» и «когда». Они же закапсулированы в моменте и не видят ничего дальше своего носа. Мои разработки направлены в будущее. Я самбудущее. Идиоты, сборище идиотов!
Он резко затормозил, прислушался, издал смешок.
Юрген-Йорген, история повторяется. Возьмём любую сложную систему, в которой задействовано несколько сознающих себя, самодовольных эго. Система растёт, развивается, усложняется и бацеё развитие наталкивается на вековечное препятствиечеловеческую глупость. Она бессмертнаглупость, а не система! И вот уже пошли сбои, аномалии, перекосы, точки бифуркации, траектория превращается в развилку, запускаемую каким-то фактором. Это может быть всё, что угодноновая технология, идея, кризис, ветер в межушном пространстве или техник с какой-то затейливой ересью в голове. Что у вас в голове, Йорген? Какая-то ничтожная тайна, ерунда, пустяковина. Воспоминание? Соображение? Почему бы не сказать прямо, без увёрток, поделиться неудобным, стыдным симптомом со своим доктором? Поверьте, доктора и не такое видали. Есть у вас тайна, эмпо-в квадрате-техник?
Нет! сказал Хаген, вжимаясь в упругую спинку дивана.
Нестерпимый физиологический позыв скрутил кишки в раскаленный пульсирующий жгут. Такого чистого ужаса он не испытывал с тех пор, как посетил местный игрокомплекс. Сейчас от тераписта несло безумиемозоном и горелой органикой, Хаген словно оказался вблизи мощной кварцевой лампы, и она придвигалась всё ближе.
Нет? Так-таки и нет?
При чём тут моя тайна? Может быть, всё проще? Может быть, всё дело в том, что вы тоже пытаетесь подтянуть себе всю колоду?
Что-что? заинтересованно переспросил доктор Зима, опускаясь рядом.
Хаген резво отполз в угол, уцепился за подлокотник.
Трудно принимать взвешенные решения, когда карты меняют масть. Вы обвинили Улле в некомпетентности. Как же он будет компетентным, если вы постоянно подтасовываете факты?
Ух ты! сказал Кальт. Франц, обрати внимание! Улле приобрёл заступника, а у нас появился оппонент. Весь мир против нас, скажите на милость! Лидер, Мартин со своими болванчиками, а теперь ещё и эмпо-техник, свалившийся с луны. Мы чертовски непопулярны!
Гипсовый охотник примостился в креслекомфортабельном сугробе, достаточно просторном, чтобы развалиться во всю ширь и немного подремать. Но он не дремал: горящие глаза неотрывно следили за каждым движением доктора. Хагену подумалось, что в этом кресле и в этой позе Франц провёл не одну бессонную ночь, составляя компанию своему чересчур активному хозяину. Наблюдая терпеливо и самозабвенно, как дети готовы смотреть на пляшущие язычки пламени или кропотливую вязь морозного узора на стекле.
Я могу его убить, сказал Франц.
Хаген не понял, кого он имел в виду. Лидера или Улле? Или Зато терапист, кажется, уловил суть:
Убьёшь и займёшь его место?
Франц потупился. Теперь уже Кальт рассматривал его в деталях, пристально и беззастенчиво, оценивая и подводя итог.
Ты предлагаешь хорошие, надёжные решения, проговорил он неожиданно мягко. Не твоя вина, что они не подходят.
Эффект был как от удара наотмашь. Франц побагровел. Точнее, побагровели только скулы, яркими мазками по сухой штукатурке. В руках он держал головоломку, и теперь крепко сжал её, так что поверхность взорвалась диссонансным аккордом тревожно-жёлтых и оранжевых нот.
Интересно, сказал Кальт, подхватываясь с места и стремительно подходя к креслу, где клубком свернулся Франц. Очень интересно. Позволишь прикоснуться? Или тоже будешь скакать от меня через клетку?
Он потрепал охотника по рассыпавшимся волосам. Франц закрыл глаза.
Наш техник как-то вдруг передумал перегрызть мне глотку. Потерял азарт. А ты?
Я?
Ты, ты.
А смысл?
Кальт присвистнул.
Чудеса! Такими темпами я скоро перестану вас различать, мои молчаливые, хмурые правые руки. Ведь так недолго и запутаться. Да ещё эти одинаковые неразменные синяки, волшебным образом возвращающиеся на ваши физиономии. Видимо, придётся расширить дверной проёмвы так часто сталкиваетесь лбами. Но вам следует запомнить одно: мне нужны обе руки. Целые и боеспособные! Хотелось бы и без мелких травм, но тут уж ничего не поделаешь: никто из нас не совершенен.
Есть ведь ещё одна, напомнил Франц неожиданно сварливым тоном.
Ну, это левая, и за неё я спокоен. Она хитрее нас всех вместе взятых. Когда Мартин наконец решится меня удавить, останется только моя левая рука, прекрасная как рассвет над Райхом. Впрочем, у эмпо-техника тоже есть некоторое пространство для маневра. Если, конечно, я деактивирую пару устройств, синхронизированных с моими жизненными показателями. Не ручаюсь, что мы будем жить долго и счастливо, Йорген, но то, что мы умрём в один деньэто уж как пить дать.
Живот опять скрутило. Хаген поздравил себя с тем, что вот уже больше суток ничего не ел. Именно сейчас отпрашиваться в уборную было сродни самоубийству.
Тик-так, продолжал доктор Зима, рассеянно перебирая пряди белокурых волос своего охотника, дрожащего так, словно его вот-вот хватит удар. Всем приспичило на север. Что же вы ёрзаете, Йорген? Вам тоже куда-то приспичило?
Я подожду, выдавил Хаген. Его прошиб холодный пот.
Вот-вот, лучше подождите. Я буду краток. Мне, видите ли, нужно собираться. Меня, видите ли, жаждут видеть в Резиденции по очень важному вопросу. А когда я закончу доклад, меня будут учить послушанию.
Вас?
А, вам тоже смешно? Времени и без того в обрез, стоит ли тратить его так бездарно?
Он фыркнул. В сочетании с неподвижной покерной маской это прозвучало жутковато.
Север. Ха!
Северэто Пасифик, подсказал Хаген.
Приоткрыв один глаз, Франц беззвучно проартикулировал: «Заткнись, кретин!»
***
Все пути ведут в Пасифик. Пасифик! Я не знаю никакого Пасифика. Да кто его видел вообще? Фикция, мнимая величина. Есть Стеная могу исчислить её площадь, лизнуть, пощупать, капнуть кислотой Есть составы с провизией и предметами бытапрекрасно, как учёного они меня не интересуют, зато интересуют с точки зрения обывателя. Всё, больше нет ничего, что интересовало бы меня как предмет исследования.
То, что за Стеной. Разве это не цель наукиизучать то, что скрыто?
Ртутная стрелка термометра целеустремлённо ползла вверх. Хаген не мог отвести глаз от одухотворенного лица доктора Зимы. Голос тераписта звучал жёстко и страстно, сквозь тёмно-стеклянную телесную броню пробивался свет, тоже жёсткий, бескомпромиссный, обжигающе яркий как от разогретого до предела проводника в лампе накаливания.
Наука, в первую очередь, рациональна. Практична. Наука не занимается фикциями! По нашу сторону Стены нет никакого Пасифика, зато есть Территория, которая поглощает нас сантиметр за сантиметром. Что есть Территория? Я не знаю, но готов рассматривать её в качестве научной проблемы. А ещё есть вопросы, масса вопросовне проблем, которые это сборище идиотов не считает достойными изучения.
Например?
Что такое верблюд?
Что, простите?
Вы слышали. Я спросил, что такое верблюд?
Животное.
А что такое животное? Иногда вы произносите «боже мой». Виллем тоже постоянно употребляет это словосочетание. Что такое «боже мой», Йорген?
Не знаю фигура речи?
Фигура речи, повторил Кальт. Фигура речи
Он вновь присел на диван, упал на него своей тяжестью. Беспокойная крылатая тень порхнула вниз и распласталась у ног. Из-за множества источников света теням в этой белой комнате приходилось туго.
Мы произносим разные слова и не помним, откуда берём их значение. Но ведь берём! Человекэто животное в ряду других животныхпростейших, головоногих моллюсков, млекопитающих, окапи, слонов, мангустов, шимпанзе. Смотрите, сколько слов я произнёс. Что они означают? Здесь, в Райхе, нет никаких животных, но у слонабольшие уши, а я это знаю. И это мучительно, Йорген, каждое мгновение сталкиваться с таким знанием! Человеклюбопытное существо, но он ещё чертовски логичен. Вам кажется, что я ничего не чувствую? Это не таку меня болят мысли!
Что вы собираетесь делать?
Мне не хватало вас, Йорген, в самом деле не хваталоэмпо-феномена, который вместо того чтобы активно сопереживать, может быть, даже жалеть, ведь это так естественно и тоже в природе человека вместо всего этого требовательно заглядывает мне в глаза и спрашивает, что я намереваюсь делать. Я вам скажу. Ложная память. Территория. Меня интересует проблема памяти и Территории. Я думаю, это одна проблема. И я намереваюсь решить её раз и навсегда!
Каким же это образом?
С помощью ваших нейроматриц, мой саркастичный техник. Территория отравляет наше сознание, посылая нам фикции. Что вы там шепчете во сне? «Мысльэто радиоволна?»
Я?
Вы. В последнее время вы спите мало и беспокойно. С радиоволной, конечно, дали маху, но общее направление выбрано верно.
Вы меня прослушивали! потрясённо сказал Хаген. Он знал, что стены дома скрывают множество секретов, но почему-то не принимал всерьёз мысль о том, что Кальт мог подключиться в редкие часы сна. Это казалось неправильным. Дом, как-никак, должен оставаться домом, пусть изначально он и принадлежал кому-то другому.
Да уймитесь же, упрямец! До чего же вы склонны застревать и вязнуть в деталях. Как вам прогулка по пересечённой местности? Много видели, но мало поняли? Это прекрасно. Территория посылает сигнал, вы принимаете и отказываетесь расшифровывать. Нет, не таквы обезвреживаете этот патогенный импульс. Вы хитрый приёмник, Йорген, а Вернер изобрёл хитрый передатчик.
Рассеиватели
Уже давно ничего не рассеивают. Мы нашли более эффективное решение. Скажите спасибо вращающимся атомам, вы танцуетеи они танцуют вместе с вами, выстраивая пространство, нарушая естественный порядок физического вакуума. Что я объясняю, это же вытехник, не я. Познакомлю вас с Вернером, он и дирижер, и танцмейстер, я лишь подбираю репертуар.
Аксионное излучение?
А, вы нашли ещё одно хорошее техническое слово! А вот я люблю простые биологические слова«сопротивление», «адаптация» Вы сопротивляетесь Территории и, тем самым, обеспечиваете нам возможность адаптации. Так пройдите дальше, узнайте больше. Принесите мне горсточку каштанов, но не пытайтесь заглянуть под колючую шкурку! Танцуйте на шаг впереди, Йорген, вы же можете? Определённо, да. У меня чутьё на возможности и точки бифуркации. Танцуйте, а я буду подкидывать вам карты из своей колоды!
Он прищурился, то ли усмехнулся, то ли оскалился краем замёрзшего рта. Даже раненый, доктор Зима был исключительно опасен.
Вы изменили настройки излучателей, медленно проговорил Хаген, начиная понимать. Запустили какой-то новый процесс. Всколыхнули Территорию. И вы ничего им не сказали! Ни Лидеру, ни министрам никому! И продолжали бы, если бы вас не припёрли к стенке.
Не беспокойтесь, меня нашлёпают, и нашлёпают больно. Но я вернусь. Я всегда возвращаюсь. А пока меня дрессируют, вы продолжите мой маленький полевой эксперимент, дарующий Райху безопасность и процветание. Потому что стоит намвамсбиться с ритма, и Территория обрушится с удесятерённой силой. Противодействие усиливает действие, вот такая нехитрая психофизика! Люди Рупрехтапросто пешки для отвода глаз. Они могут лишь убирать остатки. Основное оружиеу вас внутри. У вас и других оловянных солдатиков. Но вы, безусловно, будете самым стойким!
Полевой эксперимент? Шутите? Да вы разрушительнее любой Территории!
Что?
Кальт с угрозой наклонился вперёд, но Хаген не собирался останавливаться. Обнаруженная слабость противника лишь подстегнула его решимость:
Что слышали! Будь я терапистом, я бы тоже поместил вам в голову какое-нибудь сдерживающее устройство. Странно, что никто не предпринял такую попытку. Вы же сами себе противоречитезаботитесь о сохранности Райха и взрываете его изнутри! Чёртов вы кукловод!..
Он не успел уклониться, и металлическая скоба пригвоздила его к спинке дивана. Хаген сжался, заскулил, предчувствуя выжигающий нутро полёт шаровой молнии. Парализованное яростью асимметричное лицо тераписта оказалось слишком близко.
Мне чудится или здесь снова запахло Улле? Даже не пытайтесь посидеть на двух стульях сразуразорвёт! Вы ещё недостаточно наловчились для таких цирковых номеров, мой красноречивый гибрид, эмпо-эмпо-техник!
От-пус-тите!
Отпущу. Но скольким хозяевам успеет пожать руку ваша добрая воля? Чего вы на самом деле хотите, упрямец?
Я? Да как бы я хотел, чтобы вас не было! выпалил Хаген с упоительным чувством человека, ступившего, наконец, на родную землю. Просто не было! Даже во сне. Даже в воспоминании. Боже, как бы я хотел, чего бы только ни отдал, чтобы открыть глазаа мир пуст, и ни следа вашего присутствия!
Хватка ослабла.
Кальт улыбнулся. По-настоящему.
Вы никогда не повзрослеете, Йорген, сказал он с сожалением.
***
Эй, псст, группенлейтер!
Кто? Я?
Это я. Группенлейтер. Официальное лицо.
Щёки и лоб всё ещё горели после принятой снеговой ванны. Он отключился ненадолго, немудрено, вчера опять допоздна засиделся в «Аквариуме», и позавчера, и поза-поза Да ещё этот маятниковый ход: «Абендштерн»«Моргенштерн» и обратно, и по кругу, туда-сюда, без остановки. «Надо было взять Илзе, подумал он. Засну ведь по дороге. Или упасть к этому, надутому, с дирижаблем, на хвост? Пусть подбросит на перекладных. Спросить заодно про директивы из центра, про реорганизацию инспекционного отдела. Скорей бы их уже разогнали, дармоедов».
Со стороны лагеря доносился ритмичный нежный звон, словно десятки молоточков позвякивали в унисон по серебряным кувалдам. Хаген принюхался, опасаясь учуять сладковато-приторный запах барбекю. Ветер дул как раз со стороны Границы. Нет, ничего. А если бы чего? Сказавши «А», нужно говорить «Б». «Захвачу мерзацев с собой, в Абендштерн, подумал он с сомнением. Сдам Лютце. Или в фарму, им как раз нужны обезьянки для нано-серии. Инновационные антибиотики. И всё-то у них инновационное, и всё-то прорывное, супер-пупер-эффективное Добавь частицу нано и запроси ассигнований без чувства мерывот и рецепт социального преуспеяния. Правильно Улле говоритдармоеды. Брать за шкирку и в нужник, туда, туда, прямо рылом, обнаглевшим пятачкомтрудись, не воруй, не гадь там, где ешь»
Он потянулся, подавил зевок. Ох-х. Покосился вбок и сразу вспомнил, на душу упала тень. Скверно, скверно, плохо. Мориц блаженно жмурился, подставляя изрытое оспинами лицо прямым лучам фальшивого весеннего солнца.
Он тебя бил? отрывисто спросил Хаген.
Пояснять, кто «он», не требовалось. Не так уж много вариантов. Мориц добросовестно поразмыслил.
Доктор Зима? Нет, никогда. Только Франц. И ты
Врёшь! сказал Хаген с тихим отчаянием. Всё ты врёшь!
Зачем мне врать?
Не знаю. А зачем вы все врёте? Может быть, по инерции?
Опоясывающая резь через желудок выдавила болезненный вздох, заставила согнуться, пережав источник боли, сошедшийся теперь в одну точку в правом подреберье. Гастрит? Или язва? В довершение всего задребезжал браслет: мигающий треугольный индикатор соответствовал красному коду срочности. «Дерьмо!»промычал Хаген, нажимая на приём.
«Я тоже рад слышать тебя, солдат, низкий, вкрадчивый голос Франца заполнил ушную раковину, перелился через край. Он приехал. И ждёт тебя». «Когда? спросил Хаген, сдавливая живот и представляя себе что? ничего конкретного, абстрактная фигура, абстрактный воздухопровод. Когда? Когда?» Смешок. «Как только, так сразу», беседовать с куратором-охотником по браслету одно удовольствие. Чинно, спокойно, размеренно, всё в рамках и без эксцессов. Они даже попытались вновь перейти на «вы», но сбились на прежнее да так и оставили. «Я буду». «Будь», согласился Франц. Вот и всё. Хаген расстегнул вторую пуговицу. Потом третью. Весна душила его за горло.
Группенлейтер?
Да, сказал он. Да. Да. Завтраесли ничего не случится, я хочу выйти в глубокий поиск. И послепослезавтра. И ещё. И мне нужен огнемётчик. Пойдёшь?
О как! удивился Мориц. Не боишься? А ведь сегодня ты лишил меня сладкого.
Так ты пойдёшь?
Ну конечно, пойду, дурила!
В его тёмных глазах плясали чертенята. Они тоже создавали микровихри пространства. Каждое танцующее тело образует спинорное поле, спросите Вернера, если не верите. Хаген чувствовал момент вращения. Чтобы перевернуть мир, не хватало лишь точки опоры. И чего-нибудь обволакивающего, тёплогодля желудка. Пожалуй, всё-таки язва.