Таким образом мы путешествовали по стране, помогая друг другу. Но в Раменсбурге наши пути разошлись, и мы с Пьером отправились к границе, чтобы наконец попасть в столь желанную Францию. Не могу сказать, что расставание было безболезненным. Девицы плакали, повиснув у нас на шее, а их отец, громко сморкаясь, тихо стоял в стороне. Надо сказать, что мы не бесполезно провели все это время. Мы научились всяким артистическим хитростям перевоплощения, могли разговаривать разными голосами в зависимости от роли и пользоваться гримом. Все эти навыки пригодились мне в дальнейшем, и я часто вспоминал моих случайных учителей.
Разжав прощальные объятия, мы по полям, деревням и обходным дорогам двинулись к границе. По пути давали небольшие представления, что обеспечивало нас скудным пропитанием. И вот мы пересекли границу и оказались во Франции. Пьер, воспрянувший духом, сразу привел меня в деревню к своим знакомым, где он часто останавливался в ходе своих путешествий. Приняли нас радушно, особенно женская половина. Нагрели воды, и мы, наконец, смогли помыться, по очереди окунаясь в глубокую бочку. По окончании этой процедуры мы обнаружили, что вся наша одежда была отправлена в стирку, в результате чего пришлось довольствоваться длинной, до пят, домотканой рубахой. Однако это неудобство было компенсировано разнообразными закусками, которые красовались на столе, со всех сторон окружая кувшин с вином, гордо стоящим в центре. Естественно, мы не могли отказаться от такого гостеприимства и, подобрав полы рубах, быстро устроились на лавке, готовые пожертвовать собой в угоду хозяевам. Наши мелькнувшие в ходе этой процедуры оголенные ноги вызвали хихиканье женской половины этого дома, уже чинно сидевшей за столом. Но грозный взгляд хозяина снова расставил все по своим местам. Вскоре чаши были наполнены, и мы, помолившись, отдали дань стоящим перед нами и источающим непередаваемые ароматы блюдам. Через время, когда еда начала более медленно проходить в наши желудки, появился второй кувшин красного терпкого вина, что позволило нормализовать эту проблему. Ну а третий кувшин привел всех просто в отличное настроение, и если бы не усталость, то, возможно, наша встреча могла бы закончиться плясками. Поблагодарив хозяев, мы заплетающейся походкой отправились на сеновал, где нам уже была приготовлена постель. Упав на нее, я сразу же погрузился в глубокий сон.
Свет мы увидели только после третьих петухов, когда утро уже прочно вошло в свои права. Выйдя на улицу, я сразу бросился к бочке с дождевой водой и наклонил голову. Оттуда на меня в упор глянула помятая физиономия странствующего студента с растрепанными волосами, в которых запутались стебли соломы, торчащие в разные стороны. Более противной рожи я не встречал. И чтобы ее прогнать, пришлось нырнуть в бочку. Прохладная вода сразу привела мои мысли в порядок, что подтвердило и вновь появившееся изображение, колеблющееся на поверхности воды от капель, стекавших с моей головы. Окунув ее еще несколько раз, я оторвался от бочки и более-менее ровно направился в дом, откуда навстречу мне вынырнуло улыбающееся лицо Жанетт с полотенцем и костяным гребнем в руках. Пока я вытирался, она ловко расчесала мои волосы, убрав оттуда ненужные нагромождения, что еще больше улучшило мое самочувствие. Не в силах идти дальше, я присел на крыльцо и подставил лицо прохладному воздуху. Именно в этот момент в дверях сеновала возникла фигура Пьера. Он на секунду приостановился, зажмурившись от солнечных лучей, бьющих прямо в глаза. В его волосах и бороде густо поблескивала солома, а рубаха была вся обсыпана соломенной трухой, которая от порывов ветра мелкими стайками отрывалась от него и улетала в бок. Очевидно, вчера, падая из последних сил, он промахнулся мимо постели, да так и проспал всю ночь, уткнувшись в солому. Увидев меня, он приветливо махнул рукою и рысцой подбежал к бочке с водой, повторив все мои манипуляции. Затем молча усевшись рядом со мной, он тоже стал наслаждаться прохладой. Вскоре нас позвали в дом. На столе стоял кувшин с молоком и два больших куска хлеба. Это был наш завтрак.
Одежда наша еще не высохла после стирки, в связи с чем нам пришлось остаться до следующего утра. Чтобы не слыть бездельниками, было решено помочь по хозяйству. Мы привели в порядок сенник, накололи дров. При этом Пьер постоянно подмигивал средней девушке Аннет, которая кокетливо закрывала лицо, порой красневшее от тех слов, которые шептал ей неутомимый ловелас. После обеда мы немного вздремнули, а к вечеру закончили все свои дела. Одежда наша, чистая и сухая, ждала нас на лавке, однако мы решили надеть ее утром, чтобы не испортить на сеновале. На ужине мы обошлись одним кувшином вина и, поблагодарив хозяев, ушли спать, чтобы рано утром отправиться дальше. Такой радушный прием имел свою историю. Оказывается, в свое время Пьер каким-то образом спас хозяина во время одного из своих странствий, и тот в благодарность теперь всегда держит свой дом,открытым для него. Надо отдать должное и Пьеру. Он свято соблюдал правила приличия и никаких практических шагов, кроме интрижек. не допускал по отношению к его дочерям. Поэтому и эта ночь прошла без приключений. И ранним утром с котомками, полными еды, мы отправились в Париж. Где пешком, где на телеге, мы через два дня добрались до места назначения. Естественно, меня поразила громада города, которая не шла ни в какое сравнение со Львовом. А в остальном та же грязь на улицах, множество карет и конных экипажей, причем среди них часто бросались в глаза такие, которые перевозили своих пассажиров на трех колесах. Этот вопрос, адресованный Пьеру, сразу нашел разъяснение. Оказалось, что, согласно королевскому указу, за каждое колесо необходимо было платить приличный налог. Поэтому в целях экономии народ и придумал такие повозки. Так, разговаривая о диковинном, мы достигли того места, где жил мой попутчик. Он совместно с одним из студентов снимал небольшую комнату на первом этаже небольшого серого дома. В комнате соседа не оказалось, и можно было немного отдохнуть после такой длинной дороги. Мы присели за стол, стоящий возле окна, и вытащили остатки своей провизии. Они состояли из черствого хлеба, небольшого куска вяленого мяса и головки лука. Все это в мгновение ока оказалось в наших желудках. Повеселевший Пьер сразу засуетился.
Знаешь, что! Давай отдыхай, а я схожу быстренько в одно место, а потом мы вечером отправимся в гости.
Куда? спросил я.
Об этом узнаешь позже.
И Пьер, нахлобучив на голову шляпу, исчез за дверью.
Убрав со стола, я раскатал сложенный в углу соломенный матрац и завалился спать. Сон навалился сразу, и очнулся я от того, что кто-то настойчиво тормошил меня за плечо, предлагая проснуться. Это был Пьер, явившийся в сопровождении еще одного юноши, который оказался соседом по комнате. Звали его Ришар. Быстро собравшись, я в составе новой компании двинулся в известном только им направлении. Сначала мы шли темными улочками, а затем неожиданно вышли на широкий проспект, собравший вокруг себя прекрасные каменные дома, в окнах которых мерцал свет. Повсюду сновали кареты, развозя своих седоков по нужным им направлениям. Пройдя еще несколько шагов и повернув на улицу Прувер, мы остановились у парадного крыльца одного из зданий. Пьер, оставив нас у входа, быстро взбежал по ступенькам к дверям и дернул витой шнур, висевший сбоку от ручки. Раздался мелодичный звон колокольчика, и через некоторое время из открывшейся двери вышел лакей в ливрее с подсвечникам в руке, пристального всматриваясь в нашу сторону. Пьер, наклонившись к нему, что-то прошептал на ухо. Тот послушал, кивнул головой и скрылся за дверью. Минут через десять он вернулся и жестом предложил войти. В вестибюле первого этажа, освещенного тремя большими подсвечниками, нам предложили подождать. На мой молчаливый вопрос Пьер ответил, что мы пришли в гости к его приятелю, студенту-сокурснику, представителю знатной французской фамилии. Мой друг хотел, чтобы он посодействовал нам в том, чтобы попасть на один из светских приемов в Париже, так как являлся завсегдатаем этих мероприятий и обладал обширными связями. Через время раздались шаги, и по лестнице к нам спустился молодой человек с выражением крайней усталости на бледном лице. Был он облачен в длинный халат, распахнутый на груди, а в руке держал трубку с длинным чубуком. На его шее висела оригинальная маленькая табакерка, украшенная жемчугом. Обнявшись с ним, Пьер представил меня моему новому знакомому. Тот, вяло пожав руку, предложил присесть на стоящий в углу диван и приказал слуге подать бургундского вина. Его появление подняло настроение, и беседа пошла оживленнее. В основном она касалась нашего путешествия и светских сплетен парижской знати, в окружение которой, очевидно, входил и Пьер. После третьего бокала вина они вдвоем отошли в сторону и довольно продолжительное время что-то бурно обсуждали. Вероятно, достигнув согласия, которое было скреплено пожатием рук, друзья разошлись. Пьер подошел к нам, а хозяин, махнув прощально рукой, начал подниматься наверх.
Ну что, ребята, пошли домой, сказал Пьер, поднимая нас из-за стола. Несмотря на оставшееся еще вино, нам пришлось подчиниться и последовать за ним на выход. Лакей, придержав дверь, вежливо выпустил нас на улицу, где начинал моросить мелкий дождь. Однако разогретые отличным вином, мы, почти не промокнув, быстро достигли нашего жилища. Повесив свою одежду для просушки, мы уставились на Пьера, ожидая пояснения его «секретных» переговоров. Пьер хранил гордое молчание и с хитрецой посматривал на нас. Однако надолго его не хватило.
Ладно, мы с Марселем обсуждали возможность нашего участия в одном из светских приемов в ближайшее время. Попасть туда не так просто, так как приглашения рассылаются заранее и все знают друг друга. Но через два дня будет бал в Бурбонском дворце, и у нас есть шанс попасть туда. Так как гостей будет много, то мы можем затеряться среди них. Кроме того, список приглашенных составляет его хороший знакомый, который и внесет нас туда. Ты пойдешь на приём под своей фамилией как граф Литвин. Только вот одежду надо будет тебе подобрать соответствующую. В той, что ты носишь, даже на порог не пустят. Поэтому Мишель любезно предлагает тебе воспользоваться его гардеробом. Этого добра у него хватает. Он у нас модник. Не переживай, мы с ним договорилисьтолько новые вещи. Иначе ты лишаешься возможности присутствовать на королевском балу.
Этот последний аргумент перебил все мои возражения, и я молча кивнул головой.
Как себя вести там, я расскажу тебе завтра.
Хорошо, ответил я. А почему твой друг такой потерянный, или он не рад нашей встрече?
Что ты! Вовсе нет. Это он в печали. У него сдохла блоха.
Как? не понял я. Блоха? Да мы бьем их десятками, так зачем расстраиваться всего из-за одной какойто?
Да это не простая блоха, а блоха, пойманная на теле его любимой дамы. И в связи с тем, что она пила кровь с предмета его обожания, он каждый вечер, мечтая о ней, выпускал блоху, чтобы она пила и его кровь. И это приводило его в неистовое возбуждение. У нас многие кавалеры занимаются этим, пряча пойманных от любимых девушек блох в специальной шкатулочке, которую носят всегда с собой, хвастаясь друг перед другом не только «знатностью» блохи, но и ювелиром, изготовившим дл нее футляр, и стоимостью самого изделия. Да ты видел такую на шее Марселя. И вот на этом балу будет его дама сердца, и он надеется получить от нее еще одну блоху. Как оказалось позднее, способов получения таких «подарков» от дам сердца было достаточно много. Когда рядом с ней проходил кавалер, милый ее сердцу, она тихо вскрикивала и усиленно начинала искать укусившую ее блоху в определенном месте, которое зависело от ее фантазии. Естественно, кавалер не мог оставить любимую в беде и сразу бросался ей на помощь. Где специальной блохоловкой, где пальцами, а где и всей рукой он пытался ловить вредное насекомое в указанном дамой месте. Иногда эта игра затягивалась надолго, но раскрасневшиеся ловцы блох этого не замечали. Наконец, вредное насекомое было поймано, торжественно извлечено на свет, и после демонстрации счастливый обладатель отправлял ее в шейную шкатулку. Дама мило улыбалась, а кавалер, раскланявшись, шел дальше. Такое поведение стало обыденным на всех светских приемах, и никто уже на это не обращал внимания, если, конечно, «игра» не слишком затягивалась.
Откуда же берутся блохи у дам? удивленно спросил я.
Как откуда? Из головы.
Как из головы? не понял я.
Ну не прямо из головы, а из парика, который они носят постоянно на голове. Ты еще не знаешь, но женщины любят удивлять друг друга. И вот они, чтобы покрасоваться, делают на парике сногсшибательные прически и ходят так целый день. Это стоит очень дорого, поскольку туда вплетают и ленты, и искусственные цветы, и все что угодно, чтобы было выше и красивее, то есть не так, как у других. Расплетать прическу ты каждый вечер не будешь. А чтобы парик не потерял свой вид, на следующий день его пристраивают на специальную подставку и взбрызгивают, кто водой, кто пивом, кто еще каким-нибудь составом, и он в таком состоянии служит своей хозяйке месяцами. Естественно, там заводится всякая живность, даже мыши.
Не может быть! воскликнул я, пораженный этим рассказом.
Еще и как может быть! Сам скоро в этом убедишься.
И Пьер растянулся на полу на своем матрасе.
Поэтому, когда будешь на балу и какая-нибудь дама призовет тебя на помощь, не вздумай давать волю рукам, так как ты еще не приучен к этому, а возьми специальную костяную или деревянную палочку и почеши в том месте, которое укажет дама, а то, не дай Бог, попадешь в неловкое положение.
Больно мне надо! фыркнул я в ответ и отвернулся к стенке.
Мой ответ так рассмешил моих друзей, что они минут пять хохотали, после чего все дружно отошли ко сну.
Наутро Пьер, принарядившись, потащил меня за собой в Парижский университет. Там нам встретилась шумная толпа студентов, которые, окружив нас, наперебой расспрашивали моего товарища, где он так долго путешествовал. Его краткий рассказ закончился одобрительными криками и похлопываниями по плечу. Почему-то больше таких тумаков досталось мне, чем моему соседу. Затем все потащили нас на какую-то особенную лекцию, которую должен был читать известный профессор. Наклонная аудитория была забита до отказа и гудела, как пчелиный рой. Внезапно все затихли, и на кафедру взошел седоватый старичок, раскладывая перед собой листы бумаги. Его ассистенты развешивали рисованные плакаты на доске, которые отображали различные органы человеческого тела. Оказалось, что Пьер изучал медицину и в ходе своих путешествий собирал всякие народные лечебные рецепты. И сегодняшняя лекция была посвящена этой проблеме. Все молча стали слушать лектора, который рассказывал о различных способах лечения, периодически обращая внимание слушателей на плакаты. Затем внесли настоящего больного, и профессор стал проделывать над ним всякие манипуляции. Это заставило основную массу студентов спуститься вниз, чтобы поближе разглядеть демонстрируемые приемы лечения. Безусловно, многого я не понял из этой лекции, но наглядно увидел, где что надо пережимать и давить на теле в зависимости от сложившейся ситуации. Окончание лекции зал встретил бурной овацией, и студенты с шумом двинулись на выход, обмениваясь полученными впечатлениями. На улице толпа стала редеть, тонкими ручейками растекаясь в разные стороны. Остались только несколько человекдрузья Пьера. Верный сложившейся традиции, он пригласил их сегодня вечером отпраздновать свое возвращение. Его предложение встретило дружное одобрение присутствующих. Местом для встречи была выбрана таверна «Сосновая шишка».
Вечером, встретившись возле таверны, мы веселой компанией ворвались туда и быстро заняли длинный стол в углу. Он был почти свободен, и редкие посетители, сидевшие возле него, быстро перешли на другие места, не желая связываться со студентами. Пьер громким голосом потребовал вина и мяса. Его призыв был услышан, и минут через десять на наш стол водрузили четыре больших кувшина вина в виде сосновой шишки и перед каждым поставили глиняные кружки и куски зачерствевшего хлеба для резки на них мяса, которое горкой возвышалось в миске посредине стола. Призывно булькая, прохладное вино полилось в кружки, и Пьер, сидевший во главе стола, встал во весь рост и провозгласил тост за «Встречу старых друзей». Все дружно встали и в полной тишине выпили налитое до дна, а затем, дружно выдохнув, набросились на горячее мясо, накладывая его на лежащий хлеб. При этом каждый студент доставал из своих потайных мест одежды нож, который служил для нарезания кусочков мяса перед их употреблением. У меня столь необходимого атрибута студента не оказалось, и пришлось двумя руками брать принадлежащий мне кусок и откусывать его, используя естественное оружие человека. Затем пошли тосты «За друзей», за «Альма-матер», за «Вечных студентов» и т.д. По мере того, как опустошались кружки с вином, менялось выражение лица и манера поведения студентов. Одни от выпитого приобретали цвет вареных раков, другие бледнели, а у третьих щеки наливались синевой. Кто-то спорил, кто-то что-то пытался доказать, а некоторые в самый неожиданный для всех момент пытались спеть песню. Одним словом, все было так же, как и у львовского студенчества. Входившие и выходившие посетители с опаской смотрели на шумную компанию, обходя ее стороной. Когда вся накопившаяся энергия была выплеснута наружу и кружка все чаще оказывалась пустой в результате наступившего финансового кризиса, поредевшая компания стала собираться домой. На удивление, все прошло спокойно: ни драк, ни громких скандалов, что было большой редкостью здесь. Я чувствовал себя нормально, так как осилил всего полкружки этого, похожего на воду, вина. Единственное, что было необычным, это то, что во всем теле появилась какая-то легкость и все лица вокруг выглядели очень симпатично.