Дома нырнул в бассейн, протер кожу настоями лимонника и горькой мяты, расчесал волосы, привычно стянув в хвост, перекусил; прислушался к себеполностью ли выветрился дым курений из головы? и лишь тогда заглянул к братишке.
Тот лежал ничком, раскинув рукиподвижные и ловкие, сейчас они свисали безвольно. Кажется, как примчался домой, так упал и не шевелился. Къятта подошел тихо, словно сам был энихи, сел рядом, провел ладонью по плечу брата.
Больно? Там, внутри?
Нет.
Тогда зачем выпендриваться? Что ты в очередной раз показал Астале?
Кайе приподнял голову:
А голос у тебя довольный.
Ты слышишь верно. Однако никогда не угадаешь причин.
Да мне все равно уронил голову на подушку.
Тебе нравится убивать.
Нет!
Да. Ты это понял и этого боишься.
Къятта по-прежнему держал ладонь на его плече, не желая терять и тени того, что испытывает младший.
Разве твое сердце не стучало от восторга, когда ты летел в прыжке? Когда ты былсильнейшим, а остальныеслабой добычей?
Ответом ему стал прерывистый звукполувскрик, полувздох.:
Помоги мне не думать обо всем этом! Помоги, слышишь?! это не просьба была, а повеление.
Жаль, что ты срезаешь волосы коротко, усмехнулся старший. Какое удовольствиеразвязать золотую тесьму и отпустить на свободу пряди, как выпускают дикого зверя, снимая цепь
Провел рукой по волосам брата. Тот вскинулся:
Энихи не нужны побрякушки!
Ты все же немножечко человек, белые зубы блестели в свете звезд. Къятта окинул младшего взглядом, с сожалением поднялся и пересел поближе к широкому окну. Для всего свое время даже Отмеченные Тииу это понимают. Он так и просидел бы полночи в молчании, не желая оставить младшего одного, но Кайе сам заговорил:
Подойди
Что тебе? старший снова присел на край постели, и брови его были сдвинуты. Южане, Сильнейшие, жили ради огня, который поднимается из глубин существа, и гасить этот огонь, сдерживать его безумие. И весьма неприятно к тому же.
Я хочу чего-то, Къятта. Себя настоящего, может быть. И не могу получить. Мне отказано в этом?
Нет, вовсе нет, удивленно проговорил старший. Чего тебе не хватает, зверек?
Я не знаю. Если бы знал, взял бы.
Не переусердствуй, снова сжал его рукуох, как не хотелось этого делать или напротив, слишком хотелось. Иначе уподобишься тем, которые могут лишь сгореть в темном пламени. Ты для большего рожден, зверек.
Не называй меня так по-идиотски! взорвался Кайе, а Къятта рассмеялся: вот так-то лучше.
Тебе не идет быть дохлой рыбой, братишка.
Порой мне хочется, чтобы ты убил меня. Я принял бы это с радостью.
Глаза обоих сейчас казались чернымитолько зрачки посверкивали желтым, напоминая о глазах дикого зверя.
Это глупо, зверек. Ты сам не знаешь, что тебе нужно. Вот и мечешься. Жизни в тебе больше чем во всей Астале вместе взятойжизни и пламени. Тебе никогда не будет спокойно. Другой радовался бы, имей он хоть половину того, что дано тебе просто так, в дар. Отшвырнул руку младшего.
Завидуешь?
Нет, непонятно улыбнулся старший. У меня все есть. Ты даже не представляешь, насколько. А чего нетскоро будет.
Перевел взгляд на россыпь созвездий.
Пожалуй, еще кое-что тебе знать пора. Ты пожалел преступника, когда узнал, что никто его не отпустит. Знай, что молодых воинов тренируют не только на зверях и дикарях. Одиночкам позволяют уйти за пределы Асталы, и если их следы затерялисьим повезло. Люди должны считать, что свободны. Но нельзя давать разрастаться поселениям, которые неугодны Астале. Ты понимаешь? Порой люди ухитряются сбиться в стайки и основать собственную деревню. Мало ли, в будущем да и с севером труднее договориться, если есть еще поселения на ничейной земле.
Я понимаю, равнодушно выдохнул младший. Это наша земля хотят житьпусть подчиняются. На севере, наверное, так же
Пять сестер почти скрылись за горизонтом, когда Къятта сказал:
Почему бы тебе не поохотиться на двуногих животных? Они сами убивают себя ради нашего удовольствия.
А знаешь, ты прав, медленно откликнулся Кайе. Они так глупы и уродливы.
Седой плохо ходилнога так и не начала разгибаться. После стычки с тремя ихи он, лучший недавно, стал хромым. Зато шкуры двух напавших ихи в шалаше лежат. А Рыжебровый Седого боитсявсе еще слушают покалеченного охотника. Кто, кроме него, детей научит тайнам леса? Кто опасность умеет чуять?
Рыжебровый не любит его. Хочет его смерти. Чтобы ни один голос против не поднимался. Хочет сам решать. Хромойи соперник? Так не бывает. А есть.
Седой переместился следом за теньюсолнце пекло.
Думал.
Хору страшны, но не трогают. Им все равно, чью кровь приниматьбольного ребенка им отдают, и все ладно. А теперь плохохарруохана пришел. Тот, кто приносит ночь. Рыжебровый сказалему не нужны больные дети. Ему нужны сильные, иначе всему племени плохо. Рыжебровый хочет Седого отдать харруохане. Люди испуганы. Могут и согласиться. Рыжебровый умеет убеждать, и он силен. Молодые охотники рядом с ним.
День пришел, а потом еще день. Страшно племенивидели следы. Харруохана ходит, смотрит. Выбирает, когда ударить.
Рыжебровый сказалрууна должны отдать хорошего охотника, и указал на соперника. Никто не осмелился возразитьстрашно.
Седого отвели на поляну за стойбищем. Не привязывалихарруохане нельзя противиться.
Седой зналчерный энихи скоро придет. Не сегодня, так завтра. Надежда теплиласьа вдруг просто зверь появился вблизи стоянки, и ошибается Тот, кто знает, и ошибается Рыжебровый? Зверя Седой может убить. Сильные руки, хоть и хромая нога.
Сумерки ползли, как змея-душитель. У Седого были чуткие ушион ловил звуки стойбища. Женщина засмеялась. Ребенок заплакал. Стук камня о каменьнаконечники делают. Седой слушал, принюхивался к дымукорни черноголовки кто-то бросил в костер, отгонять мошкару.
Темнеет небо. Оглянулся резко, словно видна была его тень, и ее чужая тень коснулась. Зверь стоял на краю поляны. Черный. Большой. Молодой еще, но сильный. Зверь пошел мягким шагом к охотнику. Седой изготовилсявцепиться в пасть, задушить. А потом замер, словно йука при встрече с опасностью. Синими были глаза энихи, поблескивали, как у всех хищных зверей. Синие.
Харруохана, выдохнул Седой, и руки его опустились.
Зверь стоял рядом, и Седой виделон смеется. Энихи не умеют смеяться. Зверь развернулся и мягкими длинными прыжками полетел над травой, к стойбищу.
Седой закричал ему вслед, крик гортанный ворвался в стойбище раньше харруоханы. А потом раздался крик женский.
Двоих потеряло племясильную женщину и молодого охотника, воспитанника Рыжебрового. Никто не осмелился поднять руку на харруохану, кроме этого юноши. И впредь никто не посмеет.
«Тот, кто приносит ночь» волен выбирать любые жертвы.
Откуда? Къятта коснулся руки младшего брата. Кожа была рассечена неглубоко, ниже был синяк на половину предплечья.
Пройдет к вечеру. Кайе улыбнулся довольно:Это животное осмелилось напасть на меня!
Я не стану спрашивать, остался ли он в живых, сухо сказал Къятта, но все-таки думай, прежде чем врываться на стоянку.
Младший изумленно вскинул брови:
Что они против меня?
В обличьи энихи ты можешь только то, что может очень сильный зверь. Перекинуться в человека успеешь, но я не хочу потом лечить твои раны.
Ты и не сможешь! фыркнул подросток, тщетно пытаясь подавить смех. Къятта-целитель? Разве в кошмаре приснится.
Тебе стоит заняться делами, а не только бегать по лесам, обронил старший. Продолжай, пожалуйста, но не забывайтебе четырнадцать весен.
Ой, как дед говоришь! мальчишка упал на постель, потянулся, прогнувшись в спине. Чего ты еще от меня хочешь?
Будешь ездить со мной. Покасо мной. А там посмотрим.
И ездилрадость приносили эти поездки. Видел цапель в камышах рек Иска и Читери, орлов высоко под облаками. Смеялся от счастья, прямо на скачущей грис руки раскидывал, прогибался назадлетел. Большая земля у Асталы.
Огни тин идут за ним, шепотом говорили спутники его и Къятты. И вернокатились по траве и земле шарики-огоньки размером с кулачок маленького ребенка. Подпрыгивали, будто резвились. То не трогали траву, то оставляли тлеющие дорожки. А людей словно не замечали; только стоять на пути у огня тин не стоиломожет, ничего и не будет, а может, парализует, а может, и вовсе тело сгорит. А одежда останетсятакие у огней шутки.
Сезон дождей кончился, рабочие поселений, еще вялые, начинали шевелиться быстрей. Порой приходилось ссоры улаживать, порой и наказыватьтам, на месте, Къятта никого не возил в Асталу. Зачем? Смерть и тут примут, а если не насмертьтем более. Знал, как сделать больно, хоть не калечилАстале нужны здоровые. Знал, как вызвать страх.
Особенно просто, когда вот он, страх, у плеча стоит, и смотрит темно-синими глазищами. Кана-оборотней, как и нихалли, боялись до потери себя. А зверь любит, когда его боятся.
И на что вы надеялись? Идиоты, ленивый беззлобный голос, и скука в немне наигранная, подлинная. Нечасто случается подобное, но самое занятное было уже. Смотрящий на разработках медной руды убит, один из четверых забрал его хольтаи четверо эти пытались скрыться в лесу. Хоть бы о семьях подумали, дурачье у двоих ведь есть семьи. Неужто думали, что черная кошка не отыщет их след?
Искать беглецов в лесуинтересно тому, кто принял обличье энихи. И весело видеть испуга зачем бежали? На что надеялись?
Ты и взял хольта? равнодушно спросил у одного из мужчин. Хоть пользоваться умеешь?
Тот угрюмо молчал.
Хольта придают силы, защищают от диких зверей, насмешливо продолжал Къятта. И как, защитил?
А что нам оставалось, али? подал голос другой. Ты ведь помнишь того, кто умер. Это хуже зверя!
Тыты еще смеешь? взвился над площадкой звонкий голос подростка. А кража?
Убийство ты понимаешь, а кражу нет, вот и правильно, весело глянул на брата, и вновь обратился к рабочим:Полагаю, в живых вас незачем оставлятьдурной пример остальным, усмехнулся Къятта. Ты считаешь это справедливым, малыш?
Да! Как же иначе? Вопрос излишний, и голос задрожалне понять, от восторга или от ненависти. Враждебность и страх, исходящие от людей, злили и опьяняли.
Нет смысла возиться, везти их в город. Долго, а интереса всего ничего. Ты справишься сам?
Да!
Огромный черный энихи спрыгнул со ступенейего будто ураганом оттуда смело. Мощным ударом лапы он снес полчерепа зачинщику, и, развернувшись мгновенно, разорвал грудную клетку другому рабочему. Двое других упали на колени, видя перед собой смерть в обличье огромного зверя. Не успев изменить направленье прыжка, энихи свернул шею третьему. И замер, взъерошенный, перед четвертым, который в ужасе съежился на камнях, закрывая руками голову. Не исходило от него ненависти, только покорностьразве можно противиться тем, кто сильнее?
Что же ты, Кайе? лениво раздалось со ступеней.
Не могу, ответил подросток, поднимаясь на ногион снова был человеком. Не могуведь он просит пощады.
Да нет, он молчит! с пальцев старшего брата сорвалась белая молния. Последний виновный упал навзничь, грудь его и лицо были обуглены.
Сладким выдалось утро. Кажется, в чашечках цветов не роса дрожала, а прозрачный мед. Ну, или пьянящий напиток айка. Шиталь долго расчесывала волосы, с удовольствиемкороткие, но густые. Надела золотое ожерелье на шеюсоединенные клювами цапли; белую полотняную юбку и расшитую черной нитью челле. Не для кого-то нарядилась, для себя. Не только ж волчицей бегать. Сильнейшая из Анамара знала, что ей к лицу.
Шиталь! радостный возглас прозвенел, и грис остановилась прямо перед женщиной, взвилась на дыбы, чуть не поранив ее острыми копытами.
Кайе в седле смеялся, околи совсем распахнута, на груди дрожит солнечный зайчик.
Как давно я тебя не видел!
Ты стал красивым, аши, вполголоса произнесла Шиталь. И другим.
Другим. Та же беспечность, порывистостьи вместе с ней плавность. Но теперь перед ней не ребенок, а хищник. Еще очень молодой знающий вкус крови. И взгляд его мальчишески восторженный, дано взрослый. Как прикосновение. Очень уверенное.
Почему ты не бываешь в нашем доме?
Къятта не больно-то желает видеть меня.
Если бы я раньше поняла, почему. А теперь поздно. Теперь ты слушаешь иные голоса. И тебе это нравится.
Приходи! развернулся на грис. Я тороплюсь, прости. Приходи! Или я сам найду тебя! Айя! с возгласом он умчался. Женщина задумчиво смотрела вслед.
Как мог хоть на миг забыть, какая онаШиталь? Ей нет равных ни в чем. Ее лепили не из красной глины, как обычных людей, а отливали из бронзы и золота. Звонкая. Протяжная. Совсем молодая. Стройная, как башня Асталы.
Таличе была ребенком он и влечения к ней почти не испытывал. Сердцетянулось, как птаха к рассыпанным крошкам, телу было почти все равно. А к Шиталь не понять, сердце ли, тело, голованичего не понять, один горячий туман.
Глава 7
Лес близ реки Иска
Два с половиной года спустя после пожара
Мальчик-подросток сидел на уступе полуразрушенной башни. Из трех ступеней состояла она, каждая верхняя уже предыдущей. Серые искрошенные ветром камни походили на части скелета давно умершего огромного животного. Отдельные рыжие прядки мальчика свисали на плечи, остальные волосы были неаккуратно перетянуты травяным ремешком на затылке. На мальчишке были только штаны, голые руки покрыты мелкими царапинами, словно он время от времени пробирался через колючий кустарник. Он и впрямь помогал очищать от кустарника-чиуни прилегающие к башне тропинкиправда, толку от мальчишки было немного, слишком крепко чиуни держался корнями за землю, слишком прочны были его ветви.
Перед мальчиком лежал комок красной глинытот пытался вылепить из него высокий кувшин, но ничего не получалось, и мальчик вновь сминал глину в бесформенный ком. Солнце висело уже над самым горизонтом, оранжевое.
Эй, ты голоден? окликнули мальчика с другого конца уступа. Голос не отличался приветливостью, но мальчик обрадовался, вскочил. Подошедший поближе человек в сильно поношенной одежде северян поморщился, увидев так и не ставшую кувшином глину. Протянул руку:
На.
На ладони лежал большой плод тамаль, еще кисловатый в это время года. Мальчик жадно вгрызся в него.
А где эльо-дани? спросил, не переставая жевать.
Опять уединился со своими ящерицами, человек снова сморщился, и с опаской оглянулся на верхнюю часть башни. Все змею поймать хочет
Змеиэто опасно, передернул плечами мальчик, преданно смотря на человека снизу вверх. Так говорит эльо-дани
Змеиный яд, разлитый в воздухе, будет хорошо убивать, он говорит, буркнул человек. Почесал затылок. Кого убивать-то?
Могло показаться, что он разговаривает с мальчишкой, но на самом деле так же человек обращался бы и к камню.
Мне доделать кувшин? робко спросил мальчишка.
С твоими руками ты не доделаешь его к концу года.
Эльо-дани разбил предпоследний он велел мне лепить новый.
Человек отмахнулся от мальчика, как от назойливого насекомого, и зашагал к полуразрушенной лестнице, ведшей наверх. Ходить по ней было небезопаснопрочная кладка, но камни от времени стали неровными. Оступишьсяи лети вниз.
Мальчик проводил ушедшего взглядом и вновь принялся за работу.
Он не понимал свои руки. Неумеха и почему только дани кормит его? Но ведь порой получается, словно тело само знает, что делать. Полог травяной сплел, связав сложным узлом волокна. А эльо-дани хмурился отчего-то. Но полог оставил.
А пальцы проворные бегали, сплетая нити, связывая узлы, когда, задумавшись, следил за полетом птиц; но стоило перевести взгляд и мысли на работу свою, и неуклюжими становились руки, словно из глины. Понять не мог, как завязать и самый простой узел. А так хотелось понять, и слезы на глаза наворачивались. Никчемный. Ачи, найденыш.
Без памяти.
* * *
Смотри-ка, люди! Попали в пожар, наверное. В голосе любопытствотак разглядывают бабочку в паутине или осу, нечаянно попавшую в кувшин с медом.
Высокий сутуловатый человек наклонился над женщиной и двумя детьми. Рыжие волосы старшего мальчика полыхали, словно зарево. Женщина обнимала детей, словно и находясь без сознания пыталась его защитить. Ребенок поднял голову, глядя на человека. Был он слегка не в себевзор почти осознанный, но мутный.
Северянка а этот на полукровку похож. И на нее. Сын или младший брат? Нет, сын, похоже он разглядывал лежащих с любопытством. А этот чистой крови