Подойдите.
Гайфье повиновался. Несколько раз он оглядывался на своего старшего друга, но Ренье только кивал, как бы подталкивая мальчика к Фейнне.
Герцогиня Ларра положила руки на плечи обоих детей и развернула их лицом к Ренье. И снова он увидел изваяниена сей раз не геральдическую фигуру, но грандиозное надгробие под гербом. Странное дело: он не усмотрел в этом дурного предзнаменования. Слишком уж роскошная предстала ему картина: сразу трое прекрасных людей, дорогих ему, полных жизни и любви.
Что нужно от меня детям Талиессина? спросила Фейнне.
Ренье набрал в грудь побольше воздуха. Он никак не мог решиться произнести эти слова. Он вдруг понял, что они прозвучат чересчур дерзко.
И тут заговорил Гайфье:
Мы слышали, ваша милость, что вы умеете входить в эльфийский мир.
Со мной это происходило несколько раз, сказала Фейнне. Я попадала туда, где все устроено по-другому. Где столько света и жизни, что я могла видеть. Но всегда это была случайность. Я по-прежнему не понимаю, чего вы от меня хотите. Всей душой я желала бы услужить королевскому дому, но не представляю себе, как
Гайфье упрямо наклонил голову.
Я вам не верю! выпалил он.
Фейнне красиво подняла брови, изогнув их дугой.
Это ваше право, государь.
Я не государь, а бастард, но я мужчина и вправе не верить лжи! еще более дерзко сказал Гайфье.
Рука Фейнне дрогнула на его плече.
Поясните ваши слова, попросила она. Сдается мне, их смысл оскорбителен.
Гайфье промолчал. Вместо него заговорил Ренье:
Выслушайте нас, ваша милость. Фейнне, выслушайте нас. Я знаю, что вы можете провести этих детей в мир Эльсион Лакар.
В мире Эльсион Лакар этим детям нечего делать, холодно произнесла Фейнне.
Никогда прежде Ренье не слышал у нее такого тона, и сердце у него сжалось.
Он опустил голову.
Не это я ожидал от вас услышать.
В таком случае объясните, чего именно вы ожидали, и я попробую помочь вам, сказала Фейнне.
Вы знаете о том, какое зло бродит по Королевству?
Да.
Да?
Что вас удивляет, господин Ренье?
Я не предполагал, что Элизахар рассказывает вам подобные вещи.
О, промолвила Фейнне таинственно, я их знаю и без Элизахара
Источник этого злаприграничье.
Наверное. Но это обстоятельство не отменяет другого: королевским детям нечего делать в мире Эльсион Лакар и уж тем болеев приграничье. Вы посылаете дочь Талиессина на смерть, и я не желаю помогать вам в этом.
Эскива шевельнулась под ладонью герцогини и тихо, сердито сказала:
Якоролева! Я обязана умереть за свой народ, если потребуется. Сбывается проклятие сумерек, которое, сами того не зная, изрекли актеры в тот самый час, когда я появилась на свет. Вам об этом рассказывали? Надо чаще бывать в столице, ваша милость, особенно во время важных праздников!
Фейнне наклонилась к ней и прошептала в ее ухо:
Вы думаете, ваше величество, что если я слепая, то ничего не вижу? Вы и представить себе не можете, что я вижу!
Эскива дернулась, отпрянула в сторону.
Когда я убью моего брата, зло безнаказанно хлынет в земли Королевства! Зло, дорогу которому открыл Гион. Гион, первый король, первый человек, получивший эльфийское благословение и отринувший его смысл. Ведь это Гион нашел путь из человеческой смертности в эльфийское бессмертиечерез приграничье, через гнилые туманы и страх
И вы хотите пройти этим путем? спросила Фейнне.
Эскива молчала. А Гайфье ответил:
Да.
Незрячее лицо герцогини застыло, как маска. Она готова была заплакать, у нее покраснели края ноздрей и распухли губы, хотя слезы так и не созрели в глазах.
Я не могу этого сделать, глухо проговорила она.
И тут из темного угла выступила вперед кастелянша, о которой давным-давно забыли. Изящная девичья фигурка с лицом обиженной старухи.
Нет, можете! выкрикнула Танет. Можете и знаете об этом! Вы открыли для меня мир Эльсион Лакар, когда вам вздумалось связать меня клятвой, и да поразят меня небесные молнии, если для этого вам не понадобилось просто провести ладонью у себя над головой!
Танет тряхнула связкой ключей, что болталась у нее на поясе.
Видите? Она показала цепочку, сперва Ренье, потом королевским детям. Вот чем они сковали меня! Я прикована к ним надежнее, чем раб к мельничному жернову! А госпожа Фейнне носит свои ключи в кончиках пальцев, и это ключи не от кладовок и не от гардеробных, нет, нет! У нее в рукахключи от волшебного мира, и говорю вам, я видела, как она это делает. Танет метнула на герцогиню яростный взгляд. Чего вы боитесь, моя госпожа? Того, что дети Талиессина погибнут, выполняя свои долг? Но ведь этоучасть любого из смертных, и лучше бы гибель послужила к их чести! По крайней мере, королева остановит нашествиепотому что ИХ становится слишком много Говорят, ОНИ подбирались уже под самые стены замка и сколько бы ОНИ ни убили, ОНИ ни на миг не становятся сытыми: голодих вечное проклятие. И только вы, с вашим дивным даром, в состоянии помочь королеве спасти свой народ спасти моего мальчика! Только вы, ваша милость, а вы еще колеблетесь!
Выговорив все это, Танет резко взмахнула руками и уселась прямо на пол, подтянув острые колени к груди и уткнувшись в них подбородком.
За то, что я выдала вас, ваш муж повесит меня на воротах своего замка, сказала она, не поднимая глаз, но мне теперь все равно!
И вдруг она разрыдалась, громко и безутешно, и Гайфье с удивлением понял, что она плачет не о себе, а о ком-то, кто ей дорог и с кем она не желала бы разлуки.
Онфруа, пробормотала Танет. Спросите Онфруа, когда он вернется. Если только он вообще вернется к нам Там, на границах герцогства, он выслеживает и убивает ИХ, а вы не хотите помочь преградить ИМ дорогу.
ИХ? прошептала герцогиня. О ком ты говоришь? Кто такие ОНИ?
Танет вскинула на нее взгляд.
Вы не знали? крикнула она. Не знали? Милосердное небо, как же он убивает ИХ, если вы об этом не знаете?
Фейнне долго молчала. За ее спиной брат и сестра соединили руки, и Гайфье сжал пальцы Эскивы. Ренье сверлил глазами Танет, пытаясь разгадать смысл ее последней фразы: ключнице явно было известно нечто, о чем все прочие не догадывались. «Онфруа, думал Ренье. Сын герцогини дружен с ключницей. Ей что-то известно о нем. Что-то такое, о чем не знает даже мать. Все это более чем странно Что имела в виду Танет? Как связано то, что делает Онфруа, с тем, что знает об этом его мать? Надо будет побольше разузнать об этом парне».
Неожиданно тишину разорвал голос Фейнне. Герцогиня сказала:
Хорошо, дети Талиессина. Я выполню вашу просьбу. Я открою вам дорогу в мир Эльсион Лакар. Да простит меня небо, если из-за меня вы умрете!
Она высвободила руки, соединила ладони над головой, а потом развела в стороны, и на несколько мгновений над головой у нее возникла радуга. А затем под аркой этой радуги появилась дорога, затянутая туманом. Никакой стены больше не было там, где шла эта дорога: только мрачные глухие леса, терявшиеся в тусклой дымке, и лысые макушки валунов, что выступали на обочинах.
Не разжимая сплетенных рук, мальчик и девочка ступили на дорогу, и тотчас каменная стена сомкнулась за ними.
Глава тридцать третьяЧЕЛОВЕК УМИРАЕТ
Долина курилась дымом. Спускающиеся сумерки наполняли ее серым светом, и дым растворялся в воздухе, делался невидимым, только от горечи першило в горле и слезились глаза.
Деревня, подожженная нынешним утром, уже догорала. Само утро представлялось почти невозможно давним. Бальяну казалось, что он с трудом может припомнить обо всем, что происходило вскоре после рассвета: о том, как армия Вейенто спускалась к реке и поила лошадей, а затем, пройдя по долине пару часов, вышла к этой деревушке и первым делом разграбила и подпалила ее.
Бальян ни на мгновение не выпускал отца из виду. Вейенто был воплощением своей войны, ее квинтэссенцией; казалось, на нем сходятся все линии, что соединяют предметы, к нему устремлены все взгляды; онсгусток мятежа, его безумный дух.
Герцог метался по деревне с факелом в одной руке и с мечом в другой. Там, где появлялся он, тотчас поднимался крик и плач, а затем из домов, преследуемые оранжевыми языками, начинали выскакивать люди. Одни падали под ударами меча, другим удавалось спастись. Вейенто смотрел вслед бегущим и, подбоченясь, хохотал
Все закончилось в одно мгновение. Внезапно мир вокруг переменился. Только что долина казалась совершенно пустой, насколько видел глаз. Только колосья на обреченном поле ложились под ласковой ладонью ветра и тотчас распрямлялись навстречу солнцу, а далеко впереди там, где река сверкала излучиной, были различимы рыжие и белые точкистадо.
И вдруг грохот и пыль наполнили долину. Пугая стадо, вдоль реки потянулась навстречу мятежному герцогу армия. Между колосьями выросли смертоносные пики, кони рассыпались на всю ширь долины и понеслись вперед развернутым фронтом. Флажки на копьях дергались на ветру, являя раздвоенные языки и пронзенных солнцем геральдических зверей.
При виде этой картины Вейенто застыл на месте с раскрытым ртом. Ему-то уже стало чудиться, будто его война сведется к быстрому маршу через земли Королевства, от одной беззащитной деревни к другой.
Бальян быстро подошел к нему.
Отец
Вейенто отстранил его нетерпеливым жестом.
Коня мне! крикнул он пробегающему мимо солдату, и тот почти сразу подвел к нему коня.
Бальяна поражало то обстоятельство, что у Вейенто не было собственного коня: он садился на любого, на первого попавшегося, которого подводили к нему солдаты. И при том Вейенто никогда не был хорошим наездником. Никто в герцогстве не мог похвастаться подобным умением: в горах предпочитали передвигаться пешком.
Вейенто тяжело взгромоздился в седло. Его люди уже вооружались, отвязывали лошадей и становились плечом к плечу, готовые отразить атаку.
Конники Талиессина оказались рядом в считанные мгновения. Все смешалось возле горящей деревеньки, небо наполнилось сверканием мечейподобно тому, как в несчастливые времена оно наполнялось саранчой.
Никогда прежде Бальян еще не был так далек от собственной судьбы. Он как будто наблюдал за собой со стороны. Его несвобода наконец обрела свое совершенное воплощение: он не властен был теперь не только над образом собственной жизни, но и над путями собственной смерти.
Эта отстраненность как будто изъяла Бальяна из битвы. Совсем близко от себя он видел, как сражаются люди, как они падают или отбегают, как раскрываются в крике их рты и бешено вращаются глаза, и совсем уж неуместное воспоминание пронеслось в его мыслях.
Однажды Бальян присутствовал на выступлении менестрелякакого-то странствующего музыканта в весьма поношенной одежде, которую сам владелец, несомненно, почитал за щегольскую. Менестрель этот подрядился петь на одном из гномских торжеств и чрезвычайно старался. Никогда в жизни Бальян не видел, чтобы человек гримасничал так старательно. А этот то растягивал рот, то сжимал губы в куриную гузку, щеки его то раздувались, то прилипали к зубам, нос непрестанно шевелился, а по лбу ползали извилистые морщины. Слушать его можно было только с закрытыми глазами, но и опустив веки Бальян продолжал видеть это кривляющееся лицо.
А сейчас он был окружен со всех сторон подобными лицами. Солдаты творили свое искусство с той же натугой, с какой выдавливал из себя песни злополучный менестрель, и это сходство поразило Бальяна.
Несколько раз Бальян видел Талиессина: на белом коне, в легком доспехе, с тонким золотым обручем вокруг шлема, регент проносился по полю боя, и Бальяну в его состоянии вид Талиессина приносил мгновенное облегчение, потому что только Талиессин вносил гармонию в бушующее море хаоса.
На какой-то миг казалось, что люди герцога способны отбить атаку: с Талиессином пришло не более четырехсот человек. Несколько раз королевская армия отступала, но всегда возвращалась и возобновляла сражение.
Вейенто, радостно скалясь, с окровавленным боком, лупил мечом налево и направо, не слишком заботясь о последствиях. Бальян видел его постоянно. Он не мог не видеть его: не выпускать Вейенто из виду молодой человек также приучил себя за долгие дни неволи.
Затем что-то изменилосьуже во второй раз за день. Солдаты Вейенто вдруг подались вперед, навстречу врагу, и бой вспыхнул с удвоенной яростью. В долине стало совсем тесно. Часть армии была прижата к реке, и некоторые поединки уже вздымали в воздух длинные струи воды, а затем по реке поплыло красное.
Бальян обернулся и увидел, как в долину входит второй отряд. Это были по большей части пехотинцы, конники прикрывали их с флангов, а впереди ехал рослый человек в кольчуге, с длинной пикой в руке. И хоть Бальян никогда прежде его не встречал, он сразу понял, кто это, еще до того, как услышал поблизости яростный крик своего отца:
Элизахар!
Герцог Ларра не подал своим людям ни одного знака. Он просто двигался вперед, а затем, подобравшись на подходящее расстояние, опустил пику и погнал коня галопом. Маленькому отряду в триста человек не требовалось приказаний: солдаты попросту повторили действия своего командира.
Вейенто оказался в клещах. Где-то впереди мелькнуло улыбающееся лицо Талиессина и налитые кровью темные шрамы, уродующие его щеки Затем все смешалось. Колосья погибли, затоптанные, превращенные в пыль. Пожар был позабыт. Большинство домов уже догорело, и теперь яркое пламя превратилось в тусклую удушающую пыль.
Слезы текли из глаз Бальяна, и только так, сквозь слезы, он мог видеть происходящее. Он дышал с опаской, боясь раскашляться. Один раз рядом с ним очутился солдат с мечом в руке, и этот солдат смотрел прямо ему в лицо, но Бальян сумел отклонить вызов. Ему не хотелось сражаться ни с людьми регента, ни тем болеес людьми Элизахара.
Вейенто примчался из дымного облака и с размаху прижался к сыну. На герцоге больше не было доспеха, он был в промокшей насквозь от пота и крови рубахе, без пояса. Корона чудом держалась на слипшихся, мокрых волосах. С брезгливым содроганием Бальян ощущал горячую мокрую спину отца.
Защищай меня! крикнул Вейенто, размахивая мечом.
Бальян наклонился и осторожно высвободил щит из руки погибшего солдата. Он успел выпрямиться, чтобы принять на щит удар чьей-то пики; по счастью, конник не стал останавливаться, чтобы посмотреть, достиг ли удар цели.
Вейенто вдруг захрипел и начал оседать на землю. Бальян обернулся. На губах отца выступила розоватая пена, глаза стали тусклыми.
Подняв щит над головой, Бальян сел рядом с Вейенто на корточки.
Что с вами, ваша милость?
Рази, бей их, прохрипел герцог. Мы победили.
Он схватился за корону, судорожно ощупал ее пальцами.
Спрячьте ее, сказал Бальян. По ней вас узнают.
Нет! Нет! Герцог приподнялся. Нет! Не покушайся Якороль!
Не отвечая, Бальян поднял щит повыше и вдруг почувствовал острую боль в руке: кто-то снова с размаху ударил в щит, так что юноша с трудом удержал его. Древесина щита треснула, совсем близко от виска Бальяна показался кончик копья.
Бальян отбросил щит, встал. И тут он увидел, что долина погружена в золотистый туман. Ему подумалось, что ничего красивее он в жизни не виделразве что рассвет в горах. Тонкое неземное кружево колебалось в воздухе. Время от времени в полупрозрачной кисее угадывался силуэт всадника; конь как будто раздвигал грудью полосы тяжелого, густого, возле самой земли расплавленного золота.
Битва заканчивалась в сплошном дыму, она тонула в пыли, и жар солнца дожигал то, что не уничтожили мечи и копья. День прошел стремительно, как единый миг; не было у этого дня ни утра, ни полудня, ни величавого расцвета, ни первых признаков угасанияон промчался от рассвета до заката, не задерживаясь, как бы не снисходя до подробностей.
Когда Бальян обернулся к отцу, того уже не было на прежнем месте: Вейенто носился по полю боя, наклонялся над лежащими и тряс их, а затем с досадой отпускал, чтобы броситься к следующему солдату, павшему или раненому. Он пытался догнать тех, кто убегал. Несколько раз его едва не зарубилион уклонялся от удара в последнее мгновение, и Бальян мог бы поклясться, что во всех этих случаях отец попросту не замечал грозившей ему опасности.
С чужим мечом в руке Бальян пошел сквозь дым и туман, навстречу ночной темноте, что надвигалась на долину с востока. Он мучительно страдал от жажды, но река казалась окровавленной, и он не решался зачерпнуть воды, пока вдруг не сообразил, что в ней отражается свет заката. Тогда Бальян упал на колени на берегу, погрузил лицо в воду и начал хлебать. Он едва не задохнулся и поскорее высвободился из тяжких объятий реки: вдруг ему почудилось, что кто-то схватил его за шею и пытается утопить.
Тяжело дыша, Бальян уселся на берегу. Вода стекала с его лица и волос. В горле по-прежнему першило, и так же, как и раньше, донимала духота. Бальян поднялся на ноги и побрел дальше.
Он понял вдруг, что давно не видел отца, но это почему-то не воспринималось им как долгожданная свобода. Как будто он обязан был отыскать Вейенто и доставить его домой.
В клубах дыма бродили гигантыЭлизахар и Талиессин; они обменивались короткими репликами, решая судьбу мятежных солдат. Издалека донесся совсем уж домашний звукстук ложек о жестяные миски: солдаты победившей армии ужинали.
Звук принесла река, и Бальян не мог бы сказать, как далеко находились сейчас враги. Он просто шел по берегу, опустив голову и не ощущая ничего, кроме усталости.
А потом он увидел Вейенто. Герцог лежал ничком, скорчившись, в темной луже, и синий луч первой луны тянулся к нему из-за леса. Бальян узнал его по знакомому развороту головы. Слишком долго юноша изучал этот затылок, пока ехал следом за отцом по дорогам Королевства! Корона Мэлгвина, скатившись с мятых волос герцога, лежала рядом, и он из последних сил тянулся к ней рукой.
Бальян остановился рядом, присел на корточки, заглянул отцу в лицо. Тот был еще жив. Не произнося ни слова, Бальян подал ему корону, и пальцы Вейенто, точно разумные существа, сами побежали к ней и вцепились в ее зубцы.
Бальян выпрямился, огляделся. Ему нужна была телегаи, словно по волшебству, вот она, телега, очутилась рядом, и низкорослая лошадка была впряжена в нее. Мешок с остатками сена болтался на шее животного.
Бальян волоком потащил отца к телеге. Вейенто ничего не говорил, не сопротивлялся, только крепко удерживал одной рукой корону, а другой отталкивался от земли, помогая сыну. Возле телеги Бальян передохнул, собираясь с силами, а затем перевалил Вейенто через низкий бортик.
Это была одна из тех телег, на которых Элизахар вез продовольствие для своих солдат. Там еще оставалось некоторое количество припасов. Бальян распорол мечом один из мешков, бросил клинок и вытащил несколько хлебных лепешек. Они успели зачерстветь, но пахли восхитительно. Скрываясь под пологом, отец и сын съели одну лепешку на двоих. К несчастью, никаких запасов питья здесь не было, а выходить к реке Бальян опасался. Меньше всего ему хотелось, чтобы их с Вейенто захватили в плен. Он ни мгновения не сомневался в том, что Талиессин распорядится публично повесить мятежника и лично проследит за тем, чтобы Вейенто испытал перед смертью все возможные унижения.
Поэтому, когда герцог попросил пить, сын, ни слова не говоря, взялся за вожжи и направил лошадку к выходу из долины. Вейенто забеспокоился было, даже попытался схватить Бальяна за руку, пробормотал: «Куда? Стой!»но тут же бессильно откинулся на мешок.
Бальян до последнего не верил в то, что ему удастся беспрепятственно добраться до леса, но они словно бы превратились в невидимок, и скоро деревья сомкнулись за их спинамикак будто отец и сын покинули главный зал, и тяжелый кожаный занавес, закрывающий дверной проем, плотно соединил раздвинувшиеся на миг половинки.
Вейенто был ранен. Это сделалось для Бальяна очевидным только через несколько часов. До того юноша молча правил лошадью, увозя отца все глубже в лес, к родным горам. Он ни о чем не думал, ничего не чувствовал. Даланн была бы довольна своим учеником: он вполне «превратился в камень».
Когда тьма накрыла телегу с беглецами, Вейенто начал стонать. Бальян счел, что они отъехали от долины на достаточное расстояние, чтобы можно было остановиться. К тому же где-то неподалеку бежал ручей. Бальян не слышал журчания воды, заглушённого густой травой, но чуял запах сырости.
Он провел рукой по телу отца. Вейенто был горячим и мокрым. Кровь бежала из рассеченного бока. Бальян подумал о том, что отец истекал кровью несколько часов, в то время как сын даже не потрудился обратить на это внимание, и ужаснулся. Он поскорее перетянул рану оторванным от рубахи рукавом, чтобы остановить кровотечение, и выбрался из телеги.
Ночь окружила его, полная доброжелательной прохлады. Ночь была обитаема. В ночи свиристели цикады, раздувались с урчанием жабы, бесшумные светляки посылали синие и белые сигналы любви незримым подругам.
Бальян сделал несколько шагов, и почти сразу под ногами захлюпала влага: ручей действительно оказался близко. Юноша принес воды в плоской миске и напоил отца. Вейенто сперва никак не реагировал на воду, а потом вдруг выпил все залпом, откинулся назад и захрапел.
Бальян напился сам, после чего снова взялся за вожжи. Они ехали всю ночь, не спеша, и лошадка, казалось, была весьма довольна этим обстоятельством. Она чуяла, что возвращается домой, и бежала весело, уверенно.
Рассвет прокрался в горы, и Бальян, как будто ему открыли глаза, очнулся посреди родного пейзажа. Покой сошел в его душу. Теперь он мог видеть и слышать, теперь он снова стал самим собой.
Вейенто хрипло стонал у него за спиной и метался по телеге. Повязка насквозь пропиталась кровью, и Вейенто запачкал ею хлебные лепешки, что высыпались из прорехи в мешке.
Бальян остановил лошадку и выбрался наружу. Огляделся. За ночь они проделали довольно большой путь. Деревни на границе Королевства, сожженные Вейенто, путники миновали ночью. Должно быть, Бальян заснул и не правил лошадью, и это оказалось благом: умное животное само отыскало дорогу. Бальян погладил лошадку по морде, и она подтолкнула его носом, явно требуя награды. Даже прихватила губами за рукав, а затем заржала.
Бальян почувствовал себя глупо. Лошадь едва ли не человеческим языком изрекала: «Где же вознаграждение за мою находчивость? Одними поцелуями ты от меня не отделаешься, любезный».
Бальян вздохнул. Ему жаль было разочаровывать свою спасительницу. Он подумал вдруг о том, что Талиессин, вероятно, не ограничился бы расправой с Вейенто. Многие укажут на Бальяна как на сына и наследника мятежного герцога, как на человека, что неотлучно находился при отце и выполнял все его приказания.
Страх смерти запоздало настиг Бальяна, и юноша покрылся испариной. Несколько минут он стоял, закрыв глаза и стиснув зубы. Его сотрясала дрожь. Потом он осторожно перевел дыхание, унимая отчаянно колотившееся сердце. Еще ничего не случилось. Их еще не поймали.
Он снова забрался в телегу. Теперь он знал, куда ехать. К гномам, под землю. Туда, где их с отцом никто не найдет.
* * *
Элизахару легко было с Талиессином. Несмотря на то что прежде им никогда не доводилось действовать вместе, они понимали друг друга с полуслова.
Прямо на поле боя Талиессин решил судьбу герцогства: коль скоро Вейенто либо погиб и будет найден мертвым в долине, либо бежал и непременно будет пойман, а наследников у него не осталось, его земли соединяются с Ларра и переходят под правление Элизахара.
Элизахар принял это как должное и только чуть нагнул голову, когда изъявлял согласие, как будто клонясь к земле в ожидании новой, более тяжелой, ответственности.
Судьба пленных также определилась обоими победителями без проволочек: все захваченные в долине отправляются в гарнизон Саканьяса под начало преданных правящей королеве командиров. Солдаты регента подбирали раненых, сгоняли к палатке Талиессина уцелевших. И каждого из них Талиессин расспрашивал о Вейенто, но никто не мог ему сказать, где находится мятежник. Одни утверждали, будто видели его, однако не припоминаликогда и где именно; другие в сумятице последней схватки и вовсе его не заметили.
К наступлению ночи, когда зажгли факелы, Талиессин сказал своему союзнику, герцогу Ларра:
Он бежал!
Вряд ли он успел уйти далеко, задумчиво отозвался Элизахар. Когда я приметил его в последний раз, незадолго до окончания боя, он был ранен.
Значит, ему помогли, настаивал Талиессин. Насколько я знаю, его любили.
Возможно, согласился Элизахар. И вдруг широко зевнул:Устал Я займусь поисками завтра. В конце концов, теперь это мое герцогство, и я больше, чем кто-либо другой, заинтересован в том, чтобы там установился порядок.
Им принесли ужин, какие-то плохо различимые в плошке разваренные бобы, подали в кувшине воду. Элизахар взял кувшин и с подозрением уставился внутрь, точно пытаясь отыскать там незримых рачков, от которых, как известно, случаются желудочные колики. Но рачки так и остались незримы, к великому разочарованию Элизахара.
Вы боитесь пить эту воду? спросил Талиессин, с любопытством наблюдая за сотрапезником.
Вы не поверите, государь, вздохнул Элизахар, скольких вещей я боюсь
В свете единственного факела, воткнутого в землю, лицо Талиессина изменялось каждое мгновение. Его черты казались сейчас такими же неподдающимися определению, как и у любого эльфа: тени блуждали по ним произвольными путями, и только четыре черных шрама оставались незыблемымиединственная устойчивая человеческая примета Талиессина.
Внезапно он показался Элизахару хрупким, способным сломаться в любой миг, от любого неловкого прикосновения; и тотчас на память герцогу Ларра пришли другие лица, еще более таинственные, ибо их черты до сих пор не определилисьвозраст не успел огранить их.
Элизахар чуть улыбнулся, увлеченный наблюдением за путешествиями теней по всей командирской палатке. Талиессин немного откинулся назад и в полумраке представлялся одной из таких теней.
Ваши дети, государь, проговорил Элизахар.
Талиессин сильно вздрогнул.
Что с ними?
Надеюсь, ничего дурного. Армия опередила слух о том, что королева пропала.
А вас-то, будьте вы неладны, как настиг этот слух? вырвалось у Талиессина.
Вы, государь, еще больший бродяга, чем я, не в обиду вам будь сказаноЭлизахар вздохнул. Первые годы моей жизни прошли среди землевладельцев, вот откуда я знаю, что никогда не повредит потолковать с крестьянином о том, что у того на сердце.
И где же вы нашли здесь крестьянина?
Талиессин отставил плошку с бобами и уставился на своего собеседника. Элизахар выглядел тяжеловесным, слишком земным, обремененным годами. Сходство его с отцом росло постоянно и вот-вот должно было сделаться полным.
Крестьянина нашли мои солдаты, пояснил Элизахар. Его откопали из-под развалин каменного дома. Сгорел только второй этаж, деревянный, а каменный как-то удачно рухнул, так что погреб уцелел.
И что у него было припрятано в этом погребе? заинтересовался Талиессин. И добавил:Вы не поверите, но эльфы, даже такие полукровки, как я, обладают особенно обостренным чувством голода
Боюсь, этот подвал мои солдаты разграбили еще до того, как доложили о находке мне, сказал Элизахар. Впрочем, я их не осуждаю. Довольно и того, что они привели ко мне хозяина. Толковый человек, хоть и напуган.
И он сообщил вам о слухах касательно моей дочери?
Да. Элизахар отправил в рот первую ложку бобов и медленно сморщился. Вам не кажется, что они горькие?
Это дым. Талиессин резко качнул головой, как бы разгоняя тени и мрак, и действительно на миг весь он предстал Элизахару залитым ярким оранжевым светом. Но в следующее же мгновение темнота опять сгустилась в шатре и поглотила регента.
В народе болтают о том, что королева пропала и что власть должна перейти к старшему в родуто есть к потомкам Мэлгвина. К Вейенто и его старшему сыну, Бальяну. Этот Бальян был с отцом на поле боя.
Бальян? переспросил регент. Насколько я помню, наследник Вейенто зовется Аваскейн.
Аваскейн? Элизахар задумался, потом покачал головой. Они говорили о Бальяне. Должно быть, это бастард.
Судьбы бастардов причудливы и извилисты, сказал Талиессин с таким знанием дела, что оба они с Элизахаром вдруг рассмеялись, и это еще больше сблизило их.
Скажите, мой государь, вдруг спросил Элизахар, отчего вы не обеспокоены известием о том, что ваша дочь, наша королева, пропала?
Голова у него кружилась, так что Элизахару вдруг показалось, что в кувшине не вода, а крепкое вино. «От усталости», понял он.
Голос Талиессина донесся из темнотыкак будто приглушенный расстоянием, хотя регент находился совсем близко:
Я спокоен потому, что спокойны вы, когда говорите мне об этом.
Ловкач! восхитился Элизахар и зевнул.
Талиессин хлопнул в ладоши:
Не спать!
Элизахар вздрогнул.
Простите. Дело в том, что я встретил ваших детей по дороге, когда направлялся сюда, на соединение с вами.
Обоих?
Да.
И куда же направлялись они?
Полагаю, сейчас они находятся у моей жены, если только все пошло так, как они рассчитывали.
Талиессин подпрыгнул. От его сурового спокойствия не осталось и следа. Уронив ложку в миску, он уставился на своего собеседника.
Что вы сказали? пробормотал регент.
Не было больше таинственного эльфа, потомка Эльсион Лакар и первых королей. Просто отец, встревоженный за судьбу своих детей. «Можно даже сказатьпапаша», со странным злорадством подумал Элизахар. Впрочем, он тотчас устыдился недостойных чувств. Вероятно, все дело в том, что рядом с Эльсион Лакар становится неловко за свою приземленность, и, когда те же качества проявляет Талиессин, это как будто оправдывает чрезмерную материальность Элизахара.