Согласно книге эмира, когда кто-то вторгается в любую из этих собственностей, мы называем его злом. Хочет ли он запятнать нашу репутацию, или забрать наше золото, или ограничить нашу свободув любом случае мы впадаем в ярость.
Но если человек увеличивает нашу собственность, если он отказывается от своего богатства ради нас или восхваляет нас, мы называем его добром.
По этому определению Великая Истинная Хозяйка была чистым злом. Она разрушала мир Габорна, лишала его и его народ всего, включая жизнь.
Но как сражаться с ней? Как уничтожить ее?
Габорн так глубоко ушел в свои мысли, что бежал почти ничего не замечая. Он завернул за угол и услышал стон. Казалось, какой-то человек мучается от сильной боли.
Габорн замер в ребристом туннеле, затаив дыхание. Он старался не производить ни звука, умеряя даже биение собственного сердца.
Помогите! голос доносился откуда-то сверху. Это был человек, он страдал от боли, голос его звучал сдавленно. Он всхлипывал, и звук этот отражался от стен туннеля, и Габорн даже испугался, что прошел мимо него в темноте.
Эй! окликнул Габорн.
Он осторожно двинулся вперед. Бледно-зеленый свет его опала был слишком слаб, чтобы проникнуть далеко в темноту. Рыдание стихло.
Габорн приблизился к углу, увидел что-то на землеэто была человеческая нога, обескровленная, белая как снег. Пальцы на ней почернели, а все мускулы были болезненно скручены.
Рыдания возобновились. Сразу за углом, за поворотом туннеля.
Нервы Габорна напряглись. Чувство Земли предупредило, что впереди опасность.
Это ловушка, понял он. Опустошители оставили здесь кого-то в качестве приманки. А как только я заверну за угол, они набросятся на меня.
Сердце забилось сильнее, лоб покрылся холодным потом. Габорн крепче схватил копье опустошителя и медленно, дюйм за дюймом, двинулся вперед, прижимаясь спиной к стене.
В нескольких футах впереди лежали две руки, почерневшие пальцы на них были скрючены, как когти.
Клянусь Силами, подумал Габорн, что они сделали?
Он представил себе человека, одинокого, беспомощного, с отсеченными руками и ногами, лежащего в луже крови. При таких обстоятельствах только очень могущественный Властитель Рун с дюжиной даров жизнестойкости мог так долго цепляться за жизнь.
Помогите! крик послышался снова, ближе, но слабее.
Габорн внезапно почувствовал, что страшно устал. Он бежал несколько дней, почти в беспамятстве, и, несмотря на все дары, теперь утомление брало свое. Стены пещеры, казалось, стали туманными, расплывчатыми; он сам словно отделился от своего тела.
Эй! крикнул Габорн. Есть там рядом с вами опустошители? Это ловушка?
Он услышал сдавленный звук, будто страдалец не мог поверить, что слышит приветливый человеческий голос.
Нет, никаких опустошителей, ответил он слабым голосом. Это не опустошители сделали такое со мной.
Голос показался смутно знакомым, и Габорн завернул за угол, с удивлением увидев тень на земле так близко.
Он всмотрелся. Крабы-слепцы прорыли свои норы в стенах туннеля, и прямо под ними лежал человеческий обрубокбез рук, без ног. Серые, как перец, волосы и борода. Его лицо было повернуто в темноту. Прямо на нем сидели крабы и поедали его. Но он все еще цеплялся за жизнь, его грудь поднималась и опускалась.
Не опустошители сделали это со мной, прошептал человек чуть громче. Если только ты сам не опустошитель.
Он повернул голову к Габорну и уставился на него пустыми кровавыми глазницами. Крабы выгрызли его глаза. Это был Король Лоуикер, которого Габорн оставил умирать в Белдинуке неделю назад.
Нет! закричал Габорн, испугавшись, что перед ним дух Лоуикера.
Лоуикер засмеялся, несмотря на боль.
Габорн, сказал он, и это имя эхом отразилось от стен туннеля.
Габорн отчетливо слышал, как шепот раздался в его левом ухе и почти сразу снова послышался откуда-то спереди.
Я сплю, сказал себе Габорн. Никаким образом бесчестный Король Лоуикер не может быть жив и находиться здесь. Властителям Рун с большим количеством даров жизнестойкости тоже нужно спать, но когда они засыпают, им часто снятся вот такие кошмары.
Лоуикер смеялся, словно его позабавило замешательство Габорна.
Итак, сказал он, ты пришел, чтобы встретиться со мной. Или ты надеешься уничтожить мою госпожу?
Габорн не ответил; мысли его разбегались. Сон, думал он, или послание?
Ты не можешь убить ее, сказал Лоуикер, не убив самого себя. Потому что она живет в тебе самом. Тыее святилище, почва для ее потомства.
Нет, сказал Габорн. Мне от нее ничего не надо. Я ненавижу ее.
Так же, как меня? спросил Лоуикер.
Ты был убийцей. Ты убил собственную жену и убил бы меня. Ты получил то, что заслужил.
Лоуикер смотрел на Габорна пустыми глазницами, словно обвиняя. Кровь запеклась на обрубках его рук и ног, и теперь крабы с удовольствием вгрызались в него.
Ты тоже получишь то, что заслужил, сказал Лоуикер.
И в этот момент Габорн почувствовал, будто его окатило волной холода и тьма сгустилась вокруг. Казалось, мир бешено завертелся.
Ему казалось, что он очутился в центре водоворота. Невидимые ветры вихрями закружились вокруг, ветры тьмы, и он хотел закричать и позвать на помощь, но язык во рту стал словно деревянный, и даже если бы он сумел издать звук, то его услышали бы только крабы-слепцы.
Он упал на землю, зная, что в пещере он не один. Какая-то невидимая сила окутывала его, стараясь уничтожить.
Сердце отчаянно билось в груди. Он почти не мог дышать. Ворон кружил над ним. Он чувствовал Великую Истинную Хозяйку, ее древнюю злую волю. В ушах звучал ее шепот: «Как ты можешь сражаться с врагом, у которого нет формы; с врагом, который проникает даже в твои мысли и подчиняет их себе?».
Габорн свернулся в клубок. Он хотел бежать, но бежать было некуда, и он не мог отличить реальность от иллюзии.
Словно в видении, он заметил маленького мальчика, лет четырех-пяти. Небо было чистым и синим, а деньтеплым и ясным. Но откуда-то доносились раскаты грома, и ребенок бежал от своего дома с совершенно определенными намерениями; в руке у него была палка.
Мальчик думал: в курятник залезла лиса.
Но едва он повернул за дом, как вдруг понял, что это был за гром. Гигантская орда опустошителей шла в атаку. Их черные шеренги с грохотом двигались по ближайшему холму. Мальчик увидел их; колени у него подогнулись, рот открылся. Он поднял свою жалкую маленькую палку, словно надеясь отогнать их, но орда двигалась вперед столь же стремительно и неотвратимо.
Первый же опустошитель, подошедший к дому, проглотил ребенка целиком, и видение растаяло.
Хозяйка продолжала шептать прямо в ухо Габорну: «Тыдитя, а мыорда. Тебе не победить нас».
Габорн чувствовал, это видение не было вымыслом. Госпожа показала ему то, что действительно случилось на пути орды к Каррису.
Тьма сгущалась. Долгое время Габорну казалось, что его душу исторгнут из тела и сделают из нее игрушку для Ворона.
Но постепенно он начал понимать. У нее не было такой власти. Если бы была, она бы стерла все человечество с лица земли много веков назад.
Едва он понял это, клубящаяся тьма начала таятьи через некоторое время исчезла.
И Лоуикер, и его отсеченные конечности исчезли тоже, словно кто-то хотел уничтожить все улики. Перед ним был чистый пол, отполированный ногами многих тысяч опустошителей.
Сердце Габорна продолжало бешено колотиться о ребра.
Хозяйка атаковала его. Почему?
Габорн мог придумать только два объяснения. Первоеона мучила его для собственного удовольствия. Но могло быть и так: она сделала это потому, что испугалась.
Почему она может бояться меня, думал Габорн. Какую опасность я представляю для нее?
Он вернулся назад, к тому моменту, когда видение началось. Габорн размышлял о том, как ему победить существо, состоящее из чистого злазла, живущего не в теле, но в душе.
Он с трудом встал на колени, начиная понимать, что произошло. Она старалась сбить его с мысли, помешать ему думать об этом. Габорн знал, если он продолжит размышления, то подвергнется новой атаке.
Ну что ж, пускай, сказал себе Габорн. Я хочу покончить с ней. Я ненавижу ее. Он поднялся на ноги.
Тогда она повернет эту ненависть против тебя самого, зашептал голос в глубине его сознания. Она предложит тебе ненавидеть тех, кто ей служит, и, в конце концов, одолеет тебя. Зло стонет и плачет лишь тогда, когда ты становишься добрее.
Темные смерчи исчезли, и мир наступил в сердце Габорна, несмотря на то что словно из дальней дали до него доносились стенания локуса.
«Учись любить всех людей равно, писал Эрден Геборен, и эти слова теперь звенели в его голове, словно Эрден Геборен стоял прямо перед ним. Жестоких так же, как добрых».
«Жестоких так же, как добрых», повторил Габорн. Сомнения мучили его. Он подумал о короле Лоуикере, убийце собственной жены.
Что я должен был сделать с ним?
Он вспомнил сотни жестоких людей, которых отказался Избрать. Он вспомнил, как он ненавидел Раджа Ахтена.
«Учись любить всех людей равно. Жестоких так же, как добрых».
Избирая тех, кто останется жить, и тех, кто умрет, Габорн старался соблюдать какое-то правило. Он отказывался Избрать сильных, которые позволяли умирать слабым. Он отказывался избирать мудрых, позволявших умирать глупым. Он избирал старых и молодых, мужчин и женщин, жителей Рофехавана и Индопала.
Он установил только одно правило. Он отвергал злых и бессовестных. Он чувствовал, что это справедливо. Ибо человек может родиться глупым, или слабым, или уродливым и удача может отвернуться от самых предусмотрительных, но за свой характер человек должен нести ответственность. Иначе мы придем к анархии.
Тогда пусть они несут ответственность и за свою слабость, шептал тот же голос. Но наказывай их за их собственные прегрешения по той мерке, какую они заслужили, не позволяй твоему гневу становиться судьей.
Габорн остановился на этой мысли.
Он чувствовал себя дураком. Он причинил боль и горе Духу Земли и утратил способность предупреждать своих Избранных об опасности. Из-за его, Габорна, слабости сегодня ночью в Каррисе будут погибать женщины и лети.
Кто накажет меня за мою глупость, думал Габорн.
Он знал ответ. Люди умрут, а он останется жить, это и будет его наказанием.
А вдруг он может сделать что-то еще?
Эрден Геборен сказал, мол, он должен любить жестоких и коварных, стараться помочь им даже тогда, когда они ослеплены похотью и жадностью и не понимают сами, чего хотят.
Что-то тут было не так. Габорн всегда поражался тому, как Йом умела переводить. Когда Эрден Геборен писал свою книгу, он часто с трудом подбирал слова, перечеркивал одно, вставлял другоетолько для того, чтобы и его тоже зачеркнуть. Казалось, его язык был бессилен подобрать точные слова, чтобы описать его впечатления от Светлейших.
Что он подразумевал под словами «любить жестоких»? Как можно любить жестокого человека, не полюбив при этом саму жестокость? Разве что «любить» было не чувством, но определением. Быть может, любить другого означало стараться расширить его горизонт, помочь ему стать лучше, даже если сам он этого не хочет.
Габорн бежал вниз по туннелю ничего не видя, руководствуясь только инстинктом. Казалось, крабы-слепцы и другие хищники застыли от страха. В полу зияли большие дырыздесь кервели, крошечные насекомые, съели камень. С потолка свешивались каменные деревья с нелепо перекрученными ветвями.
Краем глаза он заметил светлое пятно около свода туннеля.
Он взглянул наверх, и сияние исчезло. Это иллюзия, подумал Габорн, отблеск моего опала.
Он вспомнил, что ему однажды сказал его дед. «Добротаона как камень, брошенный в тихий пруд. От нее будто расходятся во все стороны круги, она захватывает все вокруг себя, и со временем она возвращается к своему источнику. Ты здороваешься с человеком, хвалишь его работуи его день становится светлее. Он, в свою очередь, дарит свет тем, кто его окружает, и вскоре весь город улыбается, и кажется, будто незнакомые тебе люди рады тебя видеть. Вот так работает доброта. И зло так же».
Эрден Геборен назвал локус тенью, тьмой, которая, как туман, распространяется все дальше, стараясь коснуться всех вокруг.
А может ли локус быть хорошим? Есть ли в мире существа, сотканные из света, которые действуют так же?
И вдруг, словно удар, его поразило новое знание. Оно пришло так внезапно, словно кто-то прокричал слово или вспомнилось что-то, известное ему, но давно забытое. Теперь же оно вернулось, словно кто-то рядом с ним произнес эти слова.
Да, есть, и это Всеславные, повторил голос.
Он снова увидел странное пятно света, мерцающее наверху. Оно имело форму огромной птицы, вроде чайки с распростертыми крыльями, в полной тишине описывающей круги над его головой.
Я не один, прошептал Габорн в своем сердце. Правда?
Правда, ответил голос. Я рядом с тобой.
Габорна охватило счастливое чувство уверенности. Теперь он знал, почему Хозяйка атаковала его. Она тоже почувствовала присутствие Всеславных.
Можешь ли ты помочь мне? спросил Габорн. Он не знал, почему он спросил. Он почувствовал, что зря это сделал. Он обещал своему народу защиту, и его собственная слабость привела к тому, что его обещание оказалось ложью. Он принял помощь Посвященныхлишь для того, чтобы увидеть, как они погибают. По его вине больше людей погибло, чем спаслось.
Возможно, если ты достаточно сильно жаждешь этого, прошептал голос.
Достаточно сильно, ответил Габорн.
Внезапно сияние над ним вспыхнуло, раскалилось добела. Свет слепил его, и Габорн закрыл глаза руками, но все же чувствовал жар. Теперь он ничего не видел, но чувствовал мудрость и силу; до этого момента он не мог себе представить, что их может быть так много.
Свет ослепил его. Все кости в его теле содрогались, словно подчиняясь какому-то неведомому ритму. А свет становился все яростнее.
Тени сбежали из туннеля, и Габорн отнял руки от лица, надеясь хоть мимолетно увидеть Всеславного. Но даже если это создание обладало телом, Габорн его не увидел. Это было только неописуемое сияние, ослепительнее полуденного солнца, и Габорн почувствовал, что в любой момент он может растаять или взорваться.
А затем свет пронзил его насквозь. Это было так, будто огненное копье вонзилось ему в сердце, копье, которое выжгло все бывшее в нем зло. Теперь каждый волосок на его коже был полон энергии, а каждая пора источала свет.
Вещи, которых он раньше никогда не мог понять, теперь стали совершенно ясны и понятныотношения между добром и злом; между людьми, локи и Всеславными.
Пылающий в нем свет был невыносим.
Я умираю! воскликнул Габорн в страхе.
Свет начал таять так же безмолвно, как до этого наполнил помещение. Тени начали расти и удлиняться. В туннеле стало темно, словно крылатая птица света отступила перед тенью.
Габорн остался один. Он сидел на полу, тяжело дыша.
Наконец, он успокоился и взглянул на свои руки. Он чувствовал в них невероятную силу, и ему казалось, что сияние по-прежнему освещает его мозг, но никаких физических перемен в себе он не заметил.
Неужели я и в самом деле видел Всеславного? Или это был сон наяву? Если бы здесь были другие люди, они увидели бы то же, что и я?
Но он знал. Он не мог не верить своим чувствам. Это не было сном.
И тогда он встал и снова помчалсявсе вниз и вниз, в глубины Подземного Мира, неся сияние в своем сердце.
Глава тридцать перваяСамоцветы пустыни
В жадности нет ничего плохого. Это свойство, которое позволило твоим предкам накопить состояние, которым мы владеем сегодня. Если ты хочешь почтить их, наслаждайся жадностьюи сделай себя достаточно сильной, чтобы получить все, чего желаешь.
Сверкающие, как самоцветы на фоне черного пепла, Радж Ахтен и его свита лордов из Индопала ехали к лагерю Риаллы Лоуикер.
Его лорды были разодеты в блестящие доспехи, сияющие в солнечном свете такой яркой белизной, что резали глаза, и блестящие золотом, словно только что отчеканенная монета, украшенные рубинами, которые были гораздо краснее крови. Сбруя лошадей и верблюдов была украшена так же ярко, как сами лорды.
Они спускались с холмов, проезжая сквозь земли, которые опустошители разрушили своими заклятиями неделю назад. Мертвые сосны вдоль дороги издавали запах преждевременного гниения, хотя серые иглы все еще держались на черных ветвях. Трава превратилась в жухлую солому и теперь лежала, иссушенная, на земле. Все лозы и кустарники высохли.
Здесь уже неделю не выпадало дождя, и все мертвые травы и папоротники и сосновые леса были теперь сухими, как трут. Искра, высеченная ударом конского копыта о камень, вспыхивала маленьким пожаром вдоль дороги. Один из капитанов предупредил людей, чтобы они остерегались этой опасности.