Я затворяю за собой дверь каморки, так ничего и не решив для себя.
Что ж, каждомусвоя дорога. По сумрачным лабиринтам королевского дворца я влачу на себе оцепенелое тело Когбосхектара Без Прозвища к тайнику с личным знаком нанимателя. Быть может, этот знак подскажет мне, где искать новое тело
Струя бледного пламени в лицо.
Опять магия. Да не обыденная, какую использует самый распоследний раб, чтобы развести огонь и поджарить на вертеле кролика, а боевая, и хорошо заточенная. Ненавижу все эти колдовские штучки! Перевешал бы всех колдунов, да не за шею и даже не за ноги, а за то, что оборвется у них прежде всего!..
Отшатнувшись, получаю тяжелым по затылку. Ну, меня такими гостинцами не проймешь, и не такие плюхи хватывал, и окованными дубинами, и двухсаженным копьем, и верблюжьим копытом. Покачнувшись, тяну кинжал из ножен. Сейчас начну резать насмерть всех подряд, и только последнего не дорежу, сберегу для дознания, и потому резать буду медленно и ремнями
В голове взбухает и лопается пузырь синей воды. Это не ударударом меня не вырубишь. Это снова магия. Странно было бы ждать, что, применивши магию единожды, не применят дважды.
Кажется, глаза закрываются на короткое мгновение, и сразу же открываются. Но я уже не в дворцовом коридоре, а в какой-то гнилой темнице. Быть может, даже и в Узунтоймалсе. Сижу вбитый в узкое, не про мою задницу, дубовое кресло, прикрученный к нему по рукам и ногам. А в голове все еще плещется и бликует проклятая синяя водица.
Кляп уберите, командует Лиалкенкиг по прозвищу Плешивец.
Плешь у него действительно всем плешам плешь: будто кто взял и шмякнул ему на череп морского моллюска-осьминога, а когда тот присосался как следует, отодрал его вместе с волосней. Известное дело, с магией шутки плохи, магия колдуна метит
Едва только уста мои обретают способность производить звуки, как тотчас же производят, и в изобилии.
Что же ты, сучье стерво, творишь?! ору я, с трудом втыкая человеческие слова в густую солдатскую ругань. Сын шакала, отец шакала и любовник шакала! Дерьмо носорога, обожравшегося дристогонных колючек и охлебавшегося болотной жижи! И не простой болотной жижи, а самого мерзкого болотного цвета и запаха, какой только бывает, если не тревожить болото триста лет кряду! А если и потревожить, то лишь затем, чтобы выпорожнить туда зараз триста золотарных обозов, которым не нашлось места в Охифурхе по причине невыносимого духа, ибо они были вывезены из солдатских нужников после того, как все мечники королевства обхавались кислого козьего молока и прослабились одновременно! И самому нагадить сверху! Плод греха пьяной гиены и полусотни дикобразов, нанюхавшихся горелой травы крраднчупффн! И, коли уж на то пошло, водивших хороводы при полной луне и состязавшихся в меткости кидания игл в голый зад богохульника! Последний в помете выкормыш двенадцатисосчатой свиньи, которая блудила со всеми дикими кабанами Руйталирии! И не просто блудила, а блудила с наслаждением и задарма! Нерадивый подмастерье бездарного говночерпия при выгребных ямах Охифурха, изгнанного с должности за любовь к дерьму! Приживала при самой старой из потаскух Веселого квартала, неспособный к мужским делам из-за тридцати лет беспрерывного членодоения! Внук потаскухи, сын потаскухи и отец потаскухи! И, коли уж на то пошло, дед потаскухи! Пожиратель жареной козлятины и поглощатель кислого молока! И кислой сметаны! И кислой сыворотки! И всего кислого, что может быть произведено козой и скиснуть! И не простой козой, а самой блохастой козой из всех блохастых коз королевства и сопредельных земель! И не просто скиснуть, а свернуться и завонять! Вор, укравший саван собственного отца, лежанку собственной матери и погремушку собственной дочери! А затем все это продавший за полцены! А вырученные гроши проблудивший в самом гнусном и затхлом из всех блудилищ, по сравнению с которым распоследняя дыра Веселого квартала покажется чертогами Хумтавы! Клятвопреступник, выпертый из клана клятвопреступников за страсть к лжесвидетельствам! Дерьмо, прозванное дерьмом за вид дерьма, цвет дерьма и запах дерьма! И, коли уж на то пошло, за вкус дерьма! И, коли уж не скупиться на слова, за вкус дерьма носорога, обожравшегося дристогонных колючек и охлебавшегося болотной жижи!.. На кого же ты руку поднял?! Думаешь, спеленал меня, так я вовек не распеленаюсь?
Думаю, что нет, усмехается Плешивец. Да ты не волнуйся, Без Прозвища, не сокрушайся так сильно. Не для того мы тебя увязали, чтобы твое нытье выслушивать. Ты нам лучше вот что расскажи: куда дел Змееглавца, а главноезачем от него решил избавиться. Если не набрешешь или со слов твоих обнаружится, что Змееглавец наш любезный пребывает где-то в добром здравии, распутаем тебя без промедления, напоим до усрачки девок не позовем, потому как не сильно-то ты их привечаешь а содеявшееся между нами недоразумение предадим забвению.
Ни к чему мне брехать! рычу я. Пускай тебе шакалы брешут! Змееглавец же, как мне доподлинно ведомо, лежит мертвым трупом на обочине дороги, что ведет от Алтарного поля к городским воротам. О чем я скорблю вместе с вами, не меньше вашего, а то и больше.
Лежит мертвым трупом повторяет за мной Плешивец, словно пережевывает эту новую для него мысль. Не дышит, стало быть, и не разговаривает И что же такое могло произойти с другом нашим Агнирсатьюкхергом, что он в одночасье из здорового, полного сил мужика вдруг обратился в мешок дерьма?
Удар его хватил! Стукнуло в затылок как ты меня. Только я привычный, мне не впервой, а он похлипше оказался.
А позволь узнать: уж не ты ли его в затылок приголубил?
Зачем мне так с ним поступать, Плешивец? Зачем? Какой в том резон?! Я точно так же в этом деле, как и он, и ты!..
В каком таком деле, Без Прозвища?
Похоже на то, что Когбосхектар по простоте душевной ляпнул лишнего. Даже не лишнего, а того, что ни при каких обстоятельствах ляпнуть не мог. Поскольку все, кто хоть что-то знает об исчезновении Свирепца, до сего момента пребывали в твердой уверенности, что если уж кто здесь и остался ни при чем, так это ражий простяга Без Прозвища. Шутки у тебя, Элмизгирдуан, довольно глупые и рискованные.
Ну как же сам знаешь был король, и нет мы же вместе под дверями спальни в карауле стояли
Ну, стояли, и что дальше? Дело-то какое?
Да вот это дело, что стояли, оно и есть Вот что, Плешивец, голос Когбосхектара внезапно обретает прежнюю твердость. Ничего я тебе внятного не скажу, хоть ты меня тут на ремни изрежь. Если, конечно, я наперед не выпутаюсь и сам всех твоих прихвостков не испластаю. И вот что еще. Коли уж так близка твоему сердцу участь Агнирсатьюкхерга, спрашивать тебе надлежит не меня, смирно топтавшегося на обочине Алтарного поля, а Свиафсартона Страхостарца, что на это поле ходил вместе со Змееглавцем и, как видно, там же его и оставил. Если, конечно, довольно в тебе храбрости обращаться к Свиафсартону с вопросами Или допытай обо всем принцессу Аталнурмайю Небесницу. Уж она-то точно знает. Да только не забывай, что она как была, так по сю пору принцессой и остается. И не ровен час, воротится во дворец добрый наш правитель Итигальтугеанер Свирепец, и ведь никто не изведает, насколько сильно ему понравится то, что его любимую дочурку о чем-то спрашивал паршивый мечник
Плешивец выслушивает мою непривычно долгую речь, согласно кивая в такт словам.
Складно трещишь, Без Прозвища, говорит он наконец. Так и хочется с тобой согласиться. Тем более что из твоих слов как раз и получается, что спрашивать мне больше некого, кроме тебя. Что я и буду делать со всем моим прилежанием всю ночь напролет, пока ты не пропоешь мне, как птичка-ворона, все, что помнишь, от самого рождения до последних твоих минут в этом погребке.
Долго же придется ему ждать, пока я, Элмизгирдуан по прозвищу Скользец, на самом деле ВСПОМНЮ ВСЕ!..
Добрый ты, Плешивец, между тем отвечаю я. Слеза прошибает. Пострадаешь ты когда-нибудь через свою доброту. А не опасаешься, что между десятой и двадцатой флягами исканкеданского хватятся копейщики своего сотника и приправятся искать такие, как естьпьяные да злые? И в первую голову спросят с тебя, старинного моего друга и доброжелателя?
Да откуда же им знать, твоим копейщикам, что ты, Без Прозвища, вместо того, чтобы в казарме хлебать с ними перекисшее бухло, шляешься впотьмах по королевскому дворцу и вынюхиваешь, где и что плохо лежит? Им, небось, и в головы их пьяные да злые такого не придет. Хотя бы потому, что никогда ты раньше так не поступал и даже не намеревался.
Мне совершенно понятно, что терпение у Плешивца, как бы он ни изгалялся, уже на исходе, а запасы логики и здравого смысла у Когбосхектара иссякли намного раньше, и сейчас он беззастенчиво черпает из моих закромов. Ничто не препятствует мне оставить это большое неуклюжее мохнатое тело и переместиться в новое. Тем более что ночь не может длиться вечно, до восхода солнца я должен предъявить Свиафсартону правителя, а подозрение, что Лиалкенкиг Плешивец хорошо осведомлен о случившемся, усиливается во мне с каждой минутой.
Как на беду, в дверь деликатно скребутся, и Плешивец, что-то гаркнув на акувахском наречии, с сожалением прерывает допрос и уходит. Чего-то он ждал и, по всей видимости, дождался, что оторвался от излюбленного занятия, которое обычно предпочитал и выпивке, и бабам, и сну, и еде. Я остаюсь в компании четверых мечников, и при свете дня-то не самых умных воинов, а сейчас, за полночь, полусонных и потому отупевших сверх всякой меры.
Что вылупились, сволочи? спрашиваю я ласково. Денег, поди, хотите?
А есть? равнодушно любопытствует один из них, судя по плоской смуглой роженатуральный акувах.
А то как же!
Хорошо, что сказал. После заберем.
На этом вялая попытка откупиться обрывается. Акувахи, эти дикари, туго соображают. Есть крайнее суждение, что не соображают вовсе. Это не так. Просто обычному человеку недоступна их система ценностей. Оружие они любят больше денег. Если ты не владеешь мечом, значитне существуешь вовсе, и сквозь тебя можно пройти, как сквозь пустоту. Или, на худой случай, прорубиться, как сквозь кустарник. Отсюда следствие: лучших мечников, чем акувахи, не сыскать.
Но у меня нет времени размышлять над этой их особенностью. Мне нужно найти и осмотреть личный знак нанимателя. Или понаблюдать, что вокруг него происходит. И еще мне хотелось бы обсудить некоторые свои догадки с Лиалкенкигом Плешивцем, но только в другой обстановкекогда он будет в моей власти, а не я в его.
Измещение.
Когбосхектар по прозвищу Без Прозвища обвисает в кресле, удерживаемый одними лишь путамибольшой мешок без костей, которому из озорства придали вид человеческого тела.
Эй, знаменщик Хьеперрак встряхивает его за плечо. Заснул, что ли?
Я знаю, как его зовут, знаю, чем он живет и чем дышит. И про всех все знаю Наблюдаю за его замешательством, старательно подыгрывая. Что это стало с сотником Когбосхектаром? Может, прикинулся? Только что сидел, вращал буркалами. Грозился всех порешить. И вдруг затих. Что-то неладно. Не нравится мне. Скорее бы здесь закончить, и в казарму. Пожрать, кислой верблюжовки выпить, чтобы в животе боги в свои дудки веселее дунули. И в шкуры завернуться до побудки. Свирепца не сталои порядка не стало. Где такое было видано, чтобы мечник вязал копейщика, будто разбойника, да волок на дознание в Узунтоймалсу?! Скорее бы утро. А там, глядишь, и Свирепец объявится
Измещение.
Ты зачем упал, Шушфар?! вскрикивает Хьеперрак.
Выдергивает из ножен меч и озирается по сторонам
Туго соображают, говорите?
Ты видел, Яришвил? спрашивает меня Хьеперрак шепотом.
Что, что видел?!
Мелькнуло от сотника к Шушфару какая-то тень.
Глупости, не мог он меня видеть. И все же
А где она теперь, эта тень?
Не знаю, не знаю Хьеперрак с подозрением вглядывается в мое лицо.
Нет, это и впрямь что-то новое.
Что вылупился?! ору я на знаменщика. Мерещится всякая дрянь! Обкурился дурью, вот и представляешь всякое
Мерещится, бормочет Хьеперрак. А зачем сотник копыта откинул? А зачем Шушфар упал и лежит, как бурдюк с верблюжовкой?
Я тоже видел, вступает в разговор третий мечник, которого зовут Цриакамал.
Все это время он жался к стене. Что он там мог видеть из своего угла?
Проклятие, я же все время торчу на самом свету! И хотя никто ничего видеть не долженв тень, скорее да поглубже!..
Занять оборону, командует знаменщик. Глядеть по сторонам. Эта тварь все еще здесь.
Конечно, здесь, куда же мне деться. Обнажаю меч и прилежно, давя на корню веселье, всем своим естеством изображаю тревогу.
Мерещится, говоришь? недобрым голосом спрашивает Хьеперрак и как бы невзначай придвигается поближе.
Нет, его мы оставим на закуску. А мне что-то захотелось поразвлечься.
Измещение.
Лицо Яришвила делается похоже на глиняную маску. Ноги его подгибаются, и он где стоял, там и оседает, звонко стукнувшись напоследок лбом о каменный пол.
А ведь я и вправду видел, как некая смутная тень выскользнула из-за спины сотника Без Прозвища, на миг пригасила собой огонь факелов и растаяла за Шушфаром. Или все было не так?
Конечно, не так, болван.
Не из-за спины, а из самого сотника. И не за Шушфаром, а в самого Шушфара.
Вот теперь умница.
Но и знаменщик Хьеперрак тоже не дурак.
Я догадался, говорит он, переступая через груду одрябшей плоти и разъятых костей, еще мгновение назад полагавшую себя Яришвилом. Все понял. Ты прикончил Агнирсатьюкхерга на Алтарном поле. Потом убил сотника Когбосхектара. Потом Шушфара и Яришвила. Скачешь от одного к другому, убивая всех.
Опомнись, Хьеперрак, говорю я, успокаивающе выставляя перед собой руку без меча. Как такое возможно? И кто на такое способен?
Врагодух. Тварь из тьмы, которую старый колдун привел за собой с Алтарного поля
Подожди, Хьеперрак. Успокойся. Какой врагодух? Какая тварь? Зачем? Что ты задумал? Убить меня? Меня, твоего старого боевого товарища?!
Как же я могу убить врагодуха? усмехается он. Убить тебя? Ведь ты не позволишь, да?
С этими словами он подносит лезвие меча к своему горлу. Очень острое лезвие. Любовно наточенное этим утром и ни обо что еще не затупившееся.
Давай, врагодух, говорит он приглашающе. Прыгай в меня. Там я тебя и похороню. Я успею. Как ты поступишь тогда?
Молодчина. Умный, отважный и очень рисковый. Будет бесчестно играть с таким в прятки.
Это непростой вопрос, Хьеперрак, отвечаю я раздумчиво. Даже философский. И, по правде сказать, я не знаю на него точного ответа. У меня еще не было случая застрять в мертвом теле до исполнения Веления. Разумеется, я не умру. Быть может, уснукак всегда со мной бывает в конце Воплощения.
Веление, Воплощение Пустые слова. Просто замолчи и испытай себя. И меня заодно испытай.
Разве ты не боишься смерти?
Все равно я уже умер. Как все эти люди. Как Агнирсатьюкхерг. Кто с тобой встретится, тот обречен. Ведь так? Но я хочу взять с тебя плату за свою смерть.
Он прав, этот дикарь. Этот умный, проницательный, бесстрашный дикарь. Конечно, он умрет. Однако его азарт невольно передается и мне. Ох, уж эта кипучая акувахская кровь, эти оковы тела
Так что жеуспеешь?
Успею.
Верно?
Верно.
Гляди, не подведи меня.
Ну, что? Давай!
Давай!..
А вдруг он успеет?!
Измещение.
Он успел, а я нет.
Вернее, я успел, а он нет.
Вернее В общем, Скользец стал Хьеперраком. И он успел.
Только порезался чуть-чуть.
Убираю меч от горла в ножны. Перешагиваю через тело Цриакамала. Отпираю дверь своим ключом и покидаю подземную темницу, ныне моими стараниями обратившуюся в склеп.
Хьеперрак, чье тело я примерил, еще не угомонился. Его боевой дух, равно как и сметливость, вызывает уважение. Знаменщик все еще прикидывает, как бы можно было со мной справиться. Например, попробовать боевую магию. Вырубить, как Когбосхектара. А после зарезать. Два довода против. Довод первый: неизвестно, подействует ли. Против копьеносных сотников магия хороша, а вот как против врагодухов? Есть подозрение, что никак. Но ведь Когбосхектар все же угодил в кресло, вместе с врагодухом! Не нужно было только приводить его в чувство. Снести башку, и весь разговор Довод второй: даже если и пробовать я, то бишь Хьеперрак, в боевой магии, к стыду своему, не силен. Нельзя сказать, что полный сосунок, но с тем же Лиалкенкигом нечего и равнять. Уж он-то горазд на все эти «пламенные мечи» и «водяные кулаки»
Забавно, но Хьеперрак действительно меня видел. Да ведь не только видел, а и все правильно понял. Дикари туго соображают ну-ну.
И знать теперь я буду лишь то, что успею вспомнить, будучи Хьеперраком и нося его тело.
Поэтому меня немного беспокоит, словно заноза в пятке, слабое подозрение, что по меньшей мере один из мечников, уже необратимо мертвых, кое-что знал. Но в этой кутерьме не успел вспомнить и поделиться этим воспоминанием со мной, прежде чем я избавился от его тела. Или я теперь в каждом вижу соучастника злодеяния?! Увы, ничего уже не исправить и содеянного не воротить. Ладно