Все происходит в большой спешке и суете.
Мне достается роль стороннего наблюдателя, ироничного и безучастного. Здесь нас таких троея и кони.
А сейчас ты кто? требовательно спрашивает Аталнурмайя.
Твой раб, Небесница! пылко хрипит Змееглавец.
Эти мне оковы тела
Приводим себя в порядок и под одобрительными переглядываниями копейщиковмол, а Змееглавец-то, оказывается, истый орел! саму принцессу огулял, во как! появляемся из рощи. Ждать Свиафсартона, который уже близок.
Наконец этот трухлявый пень, сипя, кашляя и сморкаясь, доползает до своего коня, но взгромоздиться на него не имеет никаких сил и обвисает на своем посохе, как тряпка. Тощий, как тот посох, не плешивый даже, а какой-то шелудивый, сморщенная бурая рожа в лишаях и шрамах. Это у всех старых колдунов поголовное: не то чужих заклятий следы, не то собственных Когбосхектар перекладывает копье в правую рукулевша, стало быть, берет старца за пояс и легко вскидывает в седло. Силы этот зверовид неимоверной. Может убить человека, переломив через колено. И убивает, если придется. Может брошенным копьем пронизать самые прочные латы, будто кисею. И пронизывает
В кромешной темноте, сопровождаемые завыванием далеких шакалов и уханьем ночных птиц, мы возвращаемся в город. Я замыкаю процессию.
Уже в виду городских ворот ко мне приближается Без Прозвища.
Как все было? любопытствует он.
Невинный, казалось бы, вопрос. Что он хочет знатькак все было на поле или как все было в роще?
А для чего ему понадобилось знать, как все было на поле?! Он что-то заподозрил или тоже в деле? Что-то Змееглавец не припомнит об его, Когбосхектара, участии Это что же, какая-то неучтенная ниточка к пропавшему Свирепцу? Интере-е-есно
Однако же то, что мне нужно, от Агнирсатьюкхерга я уже получил. Кроме, пожалуй, личного знака его нанимателя. Знак хранится в тайнике, как ему и положено. Никуда он не денется и без Змееглавца
Измещение.
Я немного удивлен тем, что мой собеседник резко клонится на шею коня, а после кулем валится наземь. Немногопотому что это Когбосхектар был бы удивлен изрядно тому, что Агнирсатьюкхерг Змееглавец вот только что был в полном здравии и вдруг ни с того ни с сего завел глаза и даже попытался бы предпринять какие-то действия, а я, Скользец, не удивлен ни чуточки, и потому спокойно продолжаю свой путь уже в одиночестве.
Если что меня и поразило, и даже раздосадовалотак это собственная оплошность.
Несчастный болван Когбосхектар ничегошеньки не знает о заговоре против короля. Какой еще заговор?! Против самого короля?! Да кто же посмеет!.. Он бесхитростно уповал, что его старинный приятель Агнирсатьюкхерг щедро поделится с ним впечатлениями от перепихона с королевской дочкой.
Вот уж воистину, пошел посратьлишился жопы
Так, и что мне теперь прикажете делать с этой горой мышц, с этим бездонным, вечно бурчащим от грубой пищи животом, с этим беспрестанным свербежом в шерстяных зарослях на загривке и на холке?
Исчезновение Змееглавца ни у кого не вызывает подозрений. Копейщикам он чужой, раз его нетстало быть, так и надо, ускакал куда-то по своим недоступным их разумению делам. Свиафсартон слишком озабочен собственными болячками и тем, как бы после всего пережитого не отбросить сандалии до прибытия во дворец. Пожалуй, лишь Аталнурмайя приметила его отсутствие, и то с большим запозданием.
Эй, ты, надменно окликает она меня. Куда подевался начальник стражи?
Его больше нет, Небесница, гундосит Без Прозвища и сооружает на мохнатой роже подобие улыбки. Но Скользец все еще рядом с тобой
Выражение панического ужаса на ее рожице доставляет мне неописуемое удовольствие.
Обожаю пугать маленьких засранок. Обожаю! Высокородная сучка может корчить из себя принцессу, властительницу, наследницу трона, но при всем этом она как была, так и останется маленькой засранкой. Посадить такую на одну ладонь, а другой сверхухлоп, и стереть, словно тлю или наступить на одну ногу, взять за другую как ту мелкую потаскушку из Слогрима как она смотрела, как она орала, как умоляла пощадить Что, не нравлюсь? Боишься? То-то же, сикавка Катись своей дорогой, нечего ошиваться возле настоящих мужиков. Такой, как я, коли уж возьмется дрючить, так после ты не то что на лошадке разъезжатьна пуховой подушке примоститься не сможешь. Сучка засранка принцесса, драть твою мать
Что приуныли, сволочи? Копейщики вы или убрукские евнухи?! Подтянуться, сопли подобрать, песню орать!..
Над полусотней взвивается песня.
Про что могут петь грубые солдаты по пути в казарму? Про баб, жратву и бухло. Какие слова будут в этой песне? Да уж такие, что у стороннего человека уши в трубочку свернутся. Даже старый хрен Свиафсартон очнулся, вскинулся, закрутил башкой и пришпорил коня, лишь бы подальше от этого паскудного хора. А принцессата вообще чуть из седла не выпала, с-сучка
Ладно, уеживай прочь, к своим куклам-конфетам. А мы покамест займемся мужским деломлиходея скрадывать. Того, что Итигальтугеанера Свирепца изобидел. Короля нашего, милостивца-благодетеля, вояку и гуляку, словомистинного мужика, не какую-нибудь там кислорожую сволочь.
Полусотня, будя своим диким ревом спящий город, пересекает пустую рыночную площадь и утягивается в казарму.
Я же, поотстав, правлю в противоположную сторонуза принцессой и старым колдуном, которых уже принял под свое крыло дворцовый караул. Хотел бы я знать, как эти двое объяснят стражникам исчезновение Агнирсатьюкхерга.
У сторожевого крыльца спешиваюсь, отставляю копье, присаживаюсь на ступеньки. Нужно выждать, пока уляжется кутерьма. А потом забрать из заветного места заветный же знак. Или даже не забиратьа постеречь, не придет ли за ним кто, вспугнутый известием о пропаже Змееглавца.
Дверь бесшумно отворяется.
Из темноты медленно простирается тонкая белая длань и манит меня.
С недоумением поднимаюсь и иду на зов. Лапа на худой случай устроена на рукояти кинжала. Эх, копье бы прихватить, да за своды цеплять будет, грохоту не оберешься.
Мой проводник, с головы до ног закутанный в бесформенную накидку, семенит впереди, ныряет в закоулки, отпирает какие-то двери, в общемчувствует себя как дома.
Эй, окликаю его шепотом, ты, мать твою, кто?
В жопе долото! злобно шипит он, не оборачиваясь. Шевели копытами, носорожья задница!
Грубит, сволочь. Наш человек
Во дворце, против ожиданий, тихо. Никто не носится с факелами и криками: «Измена! Начальника стражи пришибли на хрен!..» Изредка слышатся чьи-то приглушенные голоса, да вереницей призраков проходит дальний караул, да где-то каплет с потолка вода.
Мы сворачиваем в тесную, забитую каким-то хламом конуру. Мой маленький грубиян запирает дверь и, пока я торчу истуканом, напряженно раскорячась и до половины вытянув кинжал из ножен, с помощью нехитрого заклинания зажигает масляный светильник в бронзовой чаше. Конура наполняется прыгающими тенями и оттого делается еще теснее.
В горле моем застревает незаданный вопрос.
Потому что он оборачивается, скидывает накидку и оказывается принцессой Аталнурмайей Небесницей в натуральном виде.
То есть буквально в натуральном, потому что под накидкой она совсем голая.
Сколько же ей лет? Ну-ка, прикинуть Появилась она на свет в тот славный год, когда мы вернулись из похода на Руйталирию пили по этому поводу, помнится, как в свой последний час, не щадя живота, заблевали всю казарму, ступить было некуда одни тайком вздыхали, что, мол, лучше бы у короля родился наследник, потому как негоже отдавать королевство, такими трудами и такой кровью собранное, за дочкой в приданое в чужие руки другие, наоборот, строили хиханьки да хаханьки, что, мол, теперь всякому из нас выпала удача завалить принцессу на мягкое, по достижении ею невестинского возраста, и заделаться, стало быть, королевским зятьком так что лет ей, не сбиться бы, примерно пятнадцать, или чуть больше. Возраст подходящий. А уж дородная она да гладкая на все восемнадцать, есть за что ухватить, в костях не заблудишься.
Расслабься, олух, шепчет она. Наверное, не ожидал?
Чего угодно, только не этого, Небесница бормочу я, не убирая руки с кинжала.
Так кто ты сейчас?
Скользец, к твоим услугам, Небесница.
И что ты сделал с беднягой Агнирсатьюкхергом?
Всего лишь покинул его тело и взял себе другое.
В этом есть какой-то смысл?
По правде сказать, небольшой. Это был неверный выбор.
И что ты намерен делать дальше?
Взять себе другое тело.
Может быть, мое?
В этом еще меньше смысла. Я не думаю, что это поможет моему поиску
И все же, Скользец, я предлагаю тебе свое тело второй раз за одну ночь.
Эта маленькая сучка держится так, словно всю свою короткую жизнь торговала собственной щелкой в Веселом квартале!
Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя? зловеще хрипит Без Прозвища.
Да, хочу. Подари мне демона, Элмизгирдуан!
Я не Элмизгирдуан, я Когбосхектар. А знаешь, почему меня называют Без Прозвища?
Почему же?
Потому что мое настоящее прозвище нельзя произносить вслух при посторонних. Мое настоящее прозвище настолько непотребно, что даже грубые копейщики краснеют, как целки, и жмутся задами к ближайшей стене. Потому что я сбился со счета шлюхам, подохшим подо мной
Давай, Без Прозвища! Трахни меня, покажи свою доблесть! стонет она, дрожа от похоти.
Ладно, ты сама захотела.
Прости мне это бесчинство, Свирепец. Видно, быть мне твоим зятьком
Едва сдерживая рвущийся из груди рык, я расстегиваю пряжку, распускаю шнуровку и обнажаю свое главное орудие.
Гляделки у этой сучки лезут на лоб. Рот приоткрывается в изумлении. Она переводит взгляд со вздыбленного снаряда на мое искаженное страстью лицо и обратно.
И вдруг начинает хохотать.
Ее корчит от смеха! Ее прошибают слезы!
Как пытается она выговорить, сгибаясь пополам, нет, как как ты находишь эту штучку в темноте когда хочешь облегчиться?!
В моих глазах полощется красная пелена. Голос похож на рев раненого животного. Я лют и страшен.
Ты смеешься надо мной! Я убивал и за меньшее!..
Она едва не валится наземь:
Прежде чем убить, попытайся изнасиловать!
Иногда я поступаю наоборот!..
Путаясь в ремнях, пру на нее. Убить эту сучку. Разорвать пополам. Растоптать, размазать
Давясь смехом, Аталнурмайя швыряет мне в лицо пригоршню мельчайшего праха и произносит короткое заклинание. Что-то там вроде «айюнафилхорайя ахоаноба иномлантауна»
И я, не довершив шага, обращаюсь в дерево.
Магия. Ненавижу магию.
Кажется, у меня даже листья появились, а корни я прямо-таки ощущаю собственными пятками. И где-то на верхних ветках свила гнездо какая-то блядская птица
Так ты намного лучше, говорит Небесница с удовлетворением. Даже твое достоинство, кажется, увеличилось в размерах и стало пригодно к употреблению. Уж никак не тот прыщик, что был раньше.
Она снова хихикает.
Эй, Скользец, ты еще тут? Или Когбосхектар тебя окончательно задушил?
Я никуда не исчезал, Небесница. Все ждал, чем же ты огорошишь этого простодырого скота.
Вот и дождался.
Только не надейся, что твоя детская магия сгодится против меня. Хочешь, я отпущу зверя на волю?
Уж лучше сделай ему шишку побольше.
Ты все еще намерена ублажить свою странную прихоть?
Я решила, что стану матерью демона. И стану ей, даже если мне придется трахаться с деревом вроде этого. Даже если мне придется перетрахать все деревья в округе!
У матерей демонов незавидная судьба. Обычно они умирают еще при родах.
Откуда ты знаешь?
Я видел это не раз.
Добавь еще, как ты любишь: и не двадцать Твоя мать тоже умерла?
Я не был рожден матерью. И не забудь: я не демон.
Ах да, помню, ты Элмизгирдуан Угольно-Черный из расы угольно-черных элмизгирдуанов.
То, что ты делаешь, лишено всякого смысла. Лишено по двум причинам. Причина первая: что бы ты себе ни воображала, я не демон. Причина вторая: ты все равно не доберешься до меня, как бы того ни желала. Всякий раз ты совокупляешься не со мной, а с телом, которое я всего лишь выбрал в качестве сосуда для своей сущности. Или накинул на себя, как та накидка, на которой ты стоишь ногами. Кувшин не может обладать достоинствами вина, что было в него налито. Одежда не будет сильной, умной или пригожей, как тот, кто ее носил.
Я хочу в этом убедиться.
Что ж, я предупредил. Поступай как знаешь. Гляди только, чтобы твой ребенок не родился жутким уродом, похожим на всех своих отцов.
Демон и должен быть уродом!
У меня больше нет желания с тобой пререкаться. Поспеши совершить свой нелепый обряд, а после дозволь несчастному глупому Когбосхектару исполнить его предназначение до конца.
Послушай, Скользец Пока я насилую этого дуралея, можешь развлекать меня своими сказками. Ты ведь должен знать много интересного.
Меня никогда не просили ни о чем похожем. Я мог только мечтать о том, чтобы передать кому-то малую толику бремени своих воспоминаний. Но не предполагал, что стану делать это, будучи заточен в одеревеневшем теле копьеносного сотника-изверга, которого употребляет полоумная девчонка королевских кровей.
Но другой случай мне вряд ли представится.
Может быть, делясь своей памятью, наконец я научусь забывать
Вот, послушай, начинаю я. Давным-давно, в одном из прежних миров, кажетсядаже в самом первом, жил король, которого звали Гумаукт. Мы же назовем его Гумаукт Третий, поскольку отец его был Гумаукт, и дед его тоже был Гумаукт. На самом-то деле королем его никто не величал, потому что он был не человек, и вообще не сходен был ни с чем, что вы, люди, можете себе вообразить, а властный титул его звучал как «Глаз Вихря». И у него была дочь, которую звали, естественно, Гумаукта. Дочь была совсем юная, а окружали ее большие, грубые и громогласные существа, которым некогда было с ней возиться. Даже отцу не было до нее дела. Целыми днями хотя и дней-то в ту пору, можно сказать, и не было крошка Гумаукта была предоставлена самой себе. И был при дворе если это можно было считать двором некто, кого вы, люди, наверняка называли бы колдуном. В том мире все по вашим меркам были могущественными колдунами, но этого за его безмерную магическую силу почитал даже король Гумаукт Третий. Имя колдуну было Гумаульф ты можешь заметить: никакого разнообразия, но это не так. Самые созвучные для твоего слуха имена на языке того мира казались совершенно различными. Оттого-то я и вынужден самым нелепым образом нумеровать Гумауктов, чтобы хоть как-то разбирать их, а тогда все короли были Гумауктами, но у каждого было свое имя. Однако же речь не о том, а об игрушке, которую сострадательный колдун подарил принцессе Гумаукте, чтобы немного скрасить ее досуг
Она почти не слышит меня. Трудится, старается изо всех сил, но дерево есть дерево, даже если обработано в форме человеческого члена.
Осторожно, чтобы не спугнуть, начинаю ей помогать. Увлеченная своим занятием, Аталнурмайя даже не замечает, что дерево ожило, что мои руки сомкнулись на ее бедрах, что мое тело с пылом и охотой отзывается на всякое ее движение
Наконец, она получает то, что хотела.
Как тебе это удалось, Скользец? шепчет она. Как ты заткнул своей булавкой мою пещеру?
Не льсти себе, Небесница. То, что ты называешь пещерой, всего лишь мышиная норка. И вспомни: шершень мал, но больно жалит
Это все еще ты, Скользец?
Разумеется, я. И всегда был я. Когбосхектар до сих пор оглушен твоим заклинанием и в дело не годится. Забудь про него. Забудь навсегда. Больше ты его не увидишь.
Она подбирает накидку и неверными движениями, словно пьяная, закутывается в нее.
Делай то, что должен, демон. Ступай своей дорогой. Я разыщу тебя в любом обличье.
На пороге я задерживаюсь. Мне снова приходит в голову навязчивая мысль, что Аталнурмайя должна кое-что знать об исчезновении своего отца. Уж слишком она спокойна и занята собой в то время, как ей полагалось бы убиваться, заламывать руки и обливаться слезами отчаяния.
Но ведь это легко проверить. Еще одно Измещениечтобы рассеять все подозрения.
А если она ничего не знает? Если она и вправду такова, как есть, и нет резона требовать от нее того, на что она не способна? Любила ли она своего отца настолько, чтобы страдать из-за его пропажи?..
Словно ощутив мои колебания, она обращает ко мне свое лицо, слабо освещенное призрачным огнем светильника. Спокойное лицо, спокойные глаза, не выражающие ничего, кроме уверенности в своей правоте. Холод ночного металла