«Бинабик назвал ее Сискви, подумал он. Наверное, он ее любил»
Ему показалось, что какая-то сила вцепилась в его сознание и принялась его трясти, так гончая хватает крысу. Неожиданно он начал падать вперед и вниз, в длинную, вращавшуюся шахту. Темные глаза Сисквинанамук стали невероятно глубокими и огромными, а потом изменились. Через мгновение она пропала, с ней ее родители, друзья Саймона, сам Чидсик Аб Лингит. Но глаза остались, превратившись в другой серьезный взгляд, медленно заполнявший все поле его зрения. Эти карие глаза принадлежали девочке из его народа, той самой, что приходила к нему в снах и наконец Саймон ее узнал.
«Лелет, подумал он. Девочка, оставшаяся в лесном доме, потому что ее раны были слишком серьезными. Девочка, которую мы отдали на попечение»
Саймон, произнесла она, и ее голос диковинным эхом прокатился в его сознании, это моя последняя возможность. Мой дом скоро будет разрушен, и мне придется бежать в лесно сначала я должна кое-что тебе сказать.
Саймон никогда не слышал голоса Лелет, но ему казалось, что пронзительные интонации вполне подходят ребенку ее возраста, однако что-то в нем было не так: слишком серьезный, слишком четкий и наполненный осознанием себя. Скорость речи и фразеология больше подходили взрослой женщине, вроде
Джелой? спросил Саймон, и, хотя у него не возникло ощущения, что он произнес это вслух, он услышал, как его собственный голос эхом промчался по какому-то пустому месту.
Да. У меня почти не осталось времени. Я бы не смогла с тобой связаться, но малышка Лелет наделена некоторыми способностями она подобна горящему зеркалу, в которое я направляю свою волю. Она очень странный ребенок, Саймон.
Действительно, практически лишенное выражения лицо девочки, произносившей слова, каким-то образом казалось не таким, как у других детей, смертных. Было что-то диковинное в глазах Лелет, смотревших на него и одновременно сквозь и за него, как будто сам он был подобен дымке.
Где ты?
В своем доме, но это ненадолго. Моя защита разрушена, озеро наполняют темные существа. Я приняла решение бежать и не противостоять сейчас урагану, чтобы сражаться потом, когда наступит подходящее время. Вот что я должна тебе сказать: Наглимунд пал. Элиас одержал победуно настоящим победителем является Он, тот, о ком мы оба знаем, темное существо с севера. Однако Джошуа жив.
Саймон почувствовал, как внутри у него растет ледяной ком страха.
А Мириамель?
Та, что называла себя Марией, а также Малахией? Я знаю только, что она покинула Наглимунд: но больше глаза и уши друзей не смогли мне рассказать. И еще: ты должен запомнить мои слова и подумать над ними, поскольку Бинабик из Иканука от меня закрылся. Тебе следует отправиться к Скале Прощания. Это единственное безопасное место в грядущей бурепо крайней мере, так будет некоторое время. Иди к Скале Прощания.
Что? Где она находится? Наглимунд пал? Саймон почувствовал, как отчаяние наполняет его сердце. В таком случае все действительно потеряно. Где эта скала, Джелой?
Неожиданно, точно удар гигантской руки, без предупреждения на него налетела черная волна, лицо девочки исчезло, оставив после себя только серую пустоту. В голове Саймона прозвучали прощальные слова Джелой:
Это единственное безопасное место Беги!.. Буря приближается
Серая пелена рассеялась, точно волны отлива, покидающие берег.
Саймон обнаружил, что не сводит глаз с мерцавшего, прозрачного желтого света в канавке с ярко горевшим маслом. Он стоял на коленях в пещере Чидсик Аб Лингита. Рядом застыло напуганное лицо Эйстана.
Какие демоны на тебя напали, парень? спросил стражник, поддерживая тяжелую голову Саймона и помогая ему сесть на табурет.
Саймон чувствовал себя так, словно его тело состояло из тряпок и зеленых веточек.
Джелой сказала она сказала, буря и Скала Прощания. Мы должны идти к Скале Прощ Саймон не договорил, поднял голову и увидел, что Бинабик стоит на коленях возле помоста. Что Бинабик делает? спросил он.
Ждет решения, мрачно ответил Эйстан. Когда ты упал, он сказал, что больше не будет сражаться. Что-то долго говорил королеве, а теперь ждет
Но это неправильно! Саймон попытался встать, но у него подогнулись колени, в голове гудело, будто кто-то стучал по железному котелку молотом. Так неправильно.
Такова воля Бога, с несчастным видом пробормотал Эйстан.
Уамманак закончил шепотом советоваться с женой, повернулся к Бинабику, стоявшему на коленях, что-то сказал на гортанном языке кануков, и собравшиеся в пещере тролли дружно застонали. Пастырь поднес руки к лицу, медленно закрыв ими глаза ритуальным жестом. Охотница торжественно повторила его движение. Саймон почувствовал, как внутри у него все похолодело, и это было тяжелее и безнадежнее зимней стужи. Он уже не сомневался, что его другу вынесли смертный приговор.
Глава 4. Чашка ароматного чая
Солнце пробивалось сквозь распухшие тучи, беззвучно заливая светом большой отряд всадников и вооруженных солдат, шагавших по Главному ряду в сторону Хейхолта. Яркие цвета знамен приглушали неровные тени, цокот копыт терялся в грязи разъезженной дороги, и казалось, будто храбрая армия бесшумно двигается по дну океана. Многие солдаты шли, опустив глаза, другие выглядывали из теней шлемов, словно боялись, что их кто-то узнает.
Впрочем, не у всех вид был удручающим. Граф Фенгболд, которому в ближайшее время предстояло стать герцогом, скакал во главе отряда под черно-зеленым, украшенным драконом знаменем Элиаса, а также своим собственным серебряным соколом. Длинные черные волосы Фенгболда, которые удерживала только алая лента, повязанная на лбу, спадали на спину. Он улыбался, размахивая в воздухе кулаком в латной перчатке, и его приветствовали несколько сотен зевак, выстроившихся вдоль дороги.
Сразу за ним ехал Гутвульф из Утаниата, который изо всех сил старался не хмуриться. Он также обладал титулом «граф» и, предположительно, расположением короля, но не сомневался, что осада Наглимунда все изменила.
Гутвульф всегда знал, что наступит день, когда его старый товарищ Элиас станет королем, а он непременно будет рядом. И вот теперь Элиас король, но все остальное складывалось совсем не так, как он представлял. Только тупой юнец Фенгболд либо слишком глуп, чтобы это заметить либо чересчур амбициозен, и ему все равно.
Перед началом осады Гутвульф коротко подстриг седеющие волосы, и сейчас шлем свободно болтался на голове. И, хотя он по-прежнему оставался сильным и здоровым мужчиной в самом расцвете лет, иногда ему казалось, будто он усыхает внутри доспехов, становясь все меньше и меньше.
«Неужели я единственный, кому с каждым днем все больше становится не по себе? спрашивал он себя. Может быть, я стал слишком мягким и похожим на женщину после стольких мирных лет?»
Но это не может быть правдой. Да, во время осады две недели назад сердце отчаянно колотилось у него в груди, но причиной был восторг сражения, а не страх. Он смеялся, когда его атаковали враги, мастерским ударом длинного меча сломал спину одному из них и принимал ответные выпады, уверенно сидя в седле и управляя своим скакуном так же, как и двадцать лет назад, даже лучше. Нет, он вовсе не стал мягкотелым, во всяком случае, не в этом смысле.
Гутвульф также знал, что не его единственного преследует растущее беспокойство. Хотя вдоль дороги собралась приветствовавшая их толпа, большинство были городскими бандитами и пьяницами. На самом деле слишком много окон, выходивших на Главный ряд Эрчестера, закрывали ставни, а из темных щелей других выглядывали горожане, которые не пожелали выйти из домов, чтобы отдать должное королю.
Гутвульф повернул голову в поисках Элиаса, и ему стало не по себе, когда он обнаружил, что на него пристально смотрят возбужденные зеленые глаза короля, и почти против собственной воли кивнул. Элиас сдержанно кивнул в ответ и с мрачным видом окинул взглядом жителей Эрчестера, вышедших его приветствовать. Элиас, которого мучила какая-то непонятная, но не слишком серьезная болезнь, покинул затянутый тентом фургон и пересел на черного скакуна всего в фарлонге или около того от городских ворот. И тем не менее он прекрасно держался в седле, скрывая от посторонних глаз недомогание. Король заметно похудел в последнее время, и теперь твердая линия его челюсти стала особенно заметна. Если не считать невероятной бледностине особенно заметной в пятнистом свете близившегося вечера, как иногда случалосьи отстраненного сияния глаз, Элиас выглядел стройным и сильным, как и полагается королю, с победой возвращающемуся после успешной осады.
Гутвульф бросил мимолетный взгляд на серый меч с двойной гардой, висевший в ножнах у короля на боку. Проклятая штука! Как же он хотел, чтобы Элиас швырнул мерзкий клинок в глубокий колодец. Гутвульф совершенно точно знал, что с ним что-то не так. Кое-кто в толпе также почувствовал неприятные эманации меча, но только Гутвульф, который достаточно часто оказывался рядом со Скорбью, мог распознать истинный источник их беспокойства.
Впрочем, не только меч вызывал у жителей Эрчестера тревогу. Так же, как король, бодро ехавший верхом на лошади вечером, превращался в больную развалину в своем фургоне днем, успешную осаду Наглимунда нельзя было считать славной победой над его братом- узурпатором. Гутвульф знал, что даже находившиеся далеко от поля сражений горожане Эрчестера и Хейхолта пришли сюда, чтобы услышать про странную, жуткую судьбу замка и людей Джошуа. Но даже если и нет, лица, на которых читалось легкое отвращение, и склоненные головы солдат вместо победоносного ликования армии без слов говорили о том, что все совсем не так, как должно быть.
Это было больше, чем стыд, и больше обычного уныниядля него так же, как и для солдат. Они испытали страх и не могли его скрыть. Неужели король сошел с ума? Неужели навлек на их головы настоящее зло? Граф знал, что Бог не боится сражения или пролитой в небольших количествах крови, такими чернилами написаны его намерения, так сказал один философ. Но, да проклянет их Усирис, это совсем другое дело, разве нет?
Он снова искоса посмотрел на короля и почувствовал, как внутри у него все сжимается. Элиас внимательно слушал своего советника, одетого в красное Прайрата. Безволосая голова священника болталась возле уха короля, точно покрытое кожей яйцо.
Гутвульф раздумывал о том, не следует ли убить Прайрата, но решил, что так будет только хуже, все равно что прикончить хозяина гончих, которые ждут команды возле горла жертвы. Возможно, Прайрат остался единственным, кто в состоянии контролировать короля, если только, как часто думал граф Утаниата, сам священник, который всюду сует свой нос, не ведет Элиаса к погибели. Кто же может это знать, будь они все прокляты? Кто знает?
Возможно, в ответ на какие-то слова Прайрата Элиас обнажил зубы в улыбке и посмотрел на небольшую толпу зевак. Гутвульф видел, что у короля лицо совсем не счастливого человека.
Я очень зол, и мое терпение подходит к концу от такой неблагодарности.
Король уселся на Трон из костей дракона, который прежде занимал его отец Джон.
Ваш монарх возвращается с войны, одержав грандиозную победу, а его встречает только горстка отбросов. Элиас поджал губы и принялся буравить взглядом отца Хелфсина, тщедушного священника, который также являлся канцлером огромного Хейхолта. Хелфсин опустился на колени у ног короля, выставив вперед лысую макушку, словно жалкий и не слишком надежный щит. Почему меня не встречали мои подданные?
Но это не так, милорд, дрожащим голосом возразил канцлер. Разве я не встречал вас у ворот Нирулаг со всем вашим двором, остававшимся в замке? Мы счастливы, что ваше величество вернулись домой в добром здравии и восхищены вашей победой на севере!
Мне не показалось, что мои жалкие подданные из Эрчестера счастливы или испытывают восхищение. Элиас потянулся к чаше, и Прайрат, который всегда был начеку, протянул ему ее, стараясь не пролить темную жидкость. Король сделал большой глоток и поморщился от горечи. Гутвульф, ты считаешь, королевские подданные продемонстрировали мне надлежащую преданность?
Граф сделал глубокий вдох и только потом медленно заговорил:
Возможно, они до них дошли слухи
Слухи? Какие? Разве мы не разрушили крепость моего брата-предателя в Наглимунде?
Разумеется, мой король. Гутвульф почувствовал, что ступил на тонкий лед. Элиас не сводил с него зеленых, точно морские волны, глаз, в которых застыло бессмысленное любопытство. Как у совы. Разумеется, повторил граф, но наши союзники они таковы, что вызывают множество разговоров.
Элиас нахмурился, словно его по-настоящему озадачили слова Гутвульфа, и повернулся к Прайрату.
Мы обрели могущественных друзей, разве не так, Прайрат?
Священник ласково ему кивнул.
Очень могущественных, ваше величество.
И они выполнили нашу волю, верно? Они ведь сделали то, что мы хотели?
Они точно исполнили вашу волю, король Элиас. Прайрат бросил мимолетный взгляд на Гутвульфа.
Хорошо. Элиас с довольным видом повернулся и снова посмотрел на Хелфсина. Король отправился на войну, разбил своих врагов и вернулся, заключив союз с королевством более древним, чем давно исчезнувшая империя Наббана. Его голос опасно задрожал. Так почему же мои подданные поджали хвосты, как собаки, которых отходили дубиной?
Они неотесанные крестьяне, сир, сказал Хелфсин, на носу которого повисла капля пота.
Я уверен, что кто-то здесь решил устроить проблемы во время моего отсутствия, заявил Элиас, старательно и пугающе выговаривая слова. Я хочу знать, кто распространяет про нас сказки. Ты меня слышал, Хелфсин? Я должен выяснить, кто думает, будто он лучше Верховного короля понимает, что хорошо для Светлого Арда. Иди и возвращайся с ответом на мои вопросы. Он сердито потянул себя за щеку. Думаю, кое-кому из проклятых, прячущихся в своих домах аристократов пора познакомиться с виселицей. Им необходимо напомнить, кто правит этими землями.
Капля пота наконец упала с носа Хелфсина на плитку пола. Канцлер принялся энергично кивать, и еще несколько капель присоединилось к первой, их оказалось на удивление много в такой прохладный день.
Конечно, милорд. Так хорошо, просто замечательно, что вы к нам вернулись.
Хелфсин слегка приподнялся, снова поклонился, потом повернулся и быстро вышел из тронного зала.
Грохот закрывшейся огромной двери эхом прокатился среди потолочных балок и плотно висевших знамен. Элиас снова откинулся на широкую клетку из пожелтевших костей и принялся тереть глаза тыльной стороной ладоней сильных рук.
Гутвульф, подойди, приглушенным голосом приказал Элиас.
Граф Утаниата шагнул вперед, едва справляясь со странным и почти непреодолимым желанием бежать отсюда как можно дальше. Прайрат, чье гладкое, точно мрамор, лицо, которое ничего не выражало, навис над локтем короля.
В тот момент, когда Гутвульф подошел к Трону из костей дракона, Элиас уронил руки на колени. Из-за темных кругов под глазами казалось, будто они погрузились в глубину черепа. На короткое мгновение у графа возникло ощущение, будто король смотрит на него из какой-то черной дыры, ловушки, в которую он угодил.
Ты должен защитить меня от предательства, Гутвульф. В напряженном голосе Элиаса прозвучали сильные нотки, и на миг графу показалось, что перед ним его прежний товарищ, воин, с которым он побывал не в одном сражении и не в одной таверне, такой, каким он его помнил, и потому слова короля причинили ему особую боль. Фенгболд и Годвиг, да и все остальные, они идиоты, заявил Элиас. Хелфсин трусливый заяц. Ты единственный в целом мире, кому я могу доверять, естественно, кроме Прайрата. И единственный, кто целиком и полностью мне верен.
Король снова откинулся на спинку кресла и, сжав зубы, закрыл глаза руками, словно испытывал страшную боль. Граф посмотрел на Прайрата, но красный священник только покачал головой и отвернулся, чтобы снова наполнить чашу Элиаса.
Когда Гутвульф открыл дверь зала и вышел в залитый светом коридор, он почувствовал, будто на сердце ему лег тяжелый камень, и начал медленно обдумывать то, что казалось ему невозможным.
Мириамель отшатнулась, выдернула руку из цепких пальцев графа Стриве, неожиданно сделала шаг назад и упала на стул, который ей подставил мужчина в маске, изображавшей череп. Мгновение она просто сидела, чувствуя, что оказалась в ловушке.
Как вы узнали, что это я? наконец спросила она. Что я приеду сюда?
Граф хохотнул и костлявым пальцем постучал по маске лисы, которую снял.
Сильные полагаются на сильных, заявил он. А недостаточно сильным следует быть быстрыми и умными.
Вы не ответили на мой вопрос.
Да? Стриве приподнял бровь и повернулся к своему помощнику в маске с черепом. Можешь идти, Ленти. Подожди со своими людьми снаружи.