П-простите, девушка сделала шаг назад. Я я не думала, что кто-то
Она так дрожала, что Вальрику стало стыдно. У незнакомки яркие синие глаза и желтые веснушки на носу. Кажется, ее зовут Илия, но Вальрик не уверен, опять становится стыдно, уже за то, что он смеет чего-то требовать от людей, когда сам не удосужился запомнить имя девушки.
Илия?
Она кивнула.
Проходи, не бойся, Вальрик посторонился, пропуская девушку, но та не шелохнулась. Изящный поднос, прижатый к груди, тонкие пальчики с розовыми полукружьями ногтей, простое платье невзрачного коричневого цвета. Ей не идет коричневый, подобная красота требует ярких красок и нежных тканей. Например шелка или бархата в шкафу много нарядов, которые никому не нужны. Конечно, брать чужое без спроса нехорошо, но вряд ли Карл догадывается о существовании этой комнаты, да и зачем вице-диктатору женские платья?
И Вальрик принял решение.
Илия, зайди сюда.
Она подчинилась, ей было страшноВальрик явственно видел все ее мыслино ослушание прямого приказа противоречило самой сути Илии. Да, вице-диктатор серьезно подходил к выбору слуг.
Не надо бояться, я тебя не съем.
Она коротко кивнула.
Положи поднос, да, вон на тот столик.
И снова Илия подчинилась. Она двигалась медленно, словно во сне, и постоянно оглядывалась на приоткрытую дверь. На Вальрика девушка старалась не смотреть, и это обижало. Ну ничего, сейчас она увидит содержимое шкафа да ни одна женщина не устоит перед подобной роскошью.
А теперь иди сюда, вот, смотри, Вальрик распахнул резную дверцу. Померяй что-нибудь.
Илия не шелохнулась. Да черт побери, она даже не глянула в сторону платьев, она стояла, потупив взгляд, вся ее фигура выражала молчаливую покорность, готовность выполнить любой приказ только приказ.
На самом деле она его презирает, так же, как и остальные. Презирает и боится, а предложение померить что-либо из шкафа сочла оскорбительным. Вальрика же оскорбляло подобное отношение. В конце концов, почему все вокруг относятся к нему как к парии?
Слово из старинной книги было скользким и неприятным, зато подходящим. Вальрик почувствовал, что закипает. Он никогда раньше не испытывал такой холодной, расчетливой злости, желания отплатить болью за боль, небрежением за небрежение. Эта синеглазая кукла не желает иметь с ним ничего общего? А придется. Не хочет по-доброму? Что ж, если ей нужен приказ, Вальрик прикажет.
Илия, сейчас ты снимешь то, что на тебе надето и выберешь что-нибудь из этих нарядов. Яркое. Красивое. Подходящее. Понятно?
Нельзя, голос у нее тихий, Вальрик с трудом расслышал сказанное. Повелитель будет против.
Не будет. Я улажу проблему, честно. И вообще, это приказ, понятно? Ты же не хочешь оспорить этот приказ? Вальрик испытывал непонятное самому удовольствие, ломая чужую волю.
Она не ответила, она начала расстегивать пуговицы лифа. Она что, прямо здесь собралась раздеваться? Ну да, он же приказал, и что теперь делать? Выйти? Отвернуться?
Черта с два. Он останется и коричневой платье мятой неопрятной грудой упало на пол, Илия осталась в тонкой рубашке, которая почти ничего не скрывала, она по-прежнему не решалась поднять глаз, и Вальрик был благодарен за это. Ему стало стыдно. Он ведет себя, как последний подонок, пользуется властью, чтобы поизмываться над беспомощной девчонкой, тогда как властьэто прежде всего ответственность.
Т-ты в горле пересохло, а сознание словно бы раздвоилось. Одна его часть говорила, что ничего страшного, если он воспользуется ситуацией, а другая протестовала. Другая половина требовала немедленно отпустить Илию, или самому уйти, но как тут уйдешь, когда кровь стучит в висках ну и не только в висках.
Илия? Дверь открылась резко и сразу. Ты здесь?
А вот этого парня с рыжими волосами и наглыми веснушками Вальрик узнал. Парня звали Титом, и в замке он появился относительно недавно и не успел привыкнуть к отведенной ему роли. Во всяком случае, Вальрик как-то обратил внимание на то выражение лица, с которым Тит смотрел на оружие.
А оружия в замке хватало, большей частью холодноепричудливо изогнутые ятаганы, шамширы, палаши, мечи, булавы, кинжалы на любой вкус, стоит протянуть руку и странно, что мысль об этой доступности оружия пришла в голову именно сейчас. Возможно, виной тому был кинжал в руке Тита. И ярость, которой полыхнули глаза.
Илия, тихо всхлипнув, наклонилась за платьем, а Вальрик вдруг понял, что совершенно не желает драться. Ну чего ему делить с этим рыжим? Илию? Так Вальрик к ней пальцем не прикоснулся, а что до мыслей, так мало ли у кого какие мысли возникают.
Идите отсюда. Оба. Вальрик толкнул дверь шкафа, и та захлопнулась с громким стуком.
Ты! Тит, вместо того, чтобы воспользоваться предоставленным ему шансом и отступить, зашел в комнату. Мщения жаждет.
Ты что, думаешь, будто тебе все позволено? Что раз ты возле них, то все и можешь, да?
Под "ними" Тит, надо полагать, имел да-ори. Вальрик лишь пожал плечами, нет, он не думал, что ему позволено все, вернее, он довольно четко, гораздо более четко, чем Тит, представлял, сколь узки границы этой мнимой вседозволенности, но объяснять что-либо не собирался. Тем более оправдываться.
Надоело. А Тит уже все решил и теперь жаждал отомстить. Дурак. Кто так кинжал держит, это ведь не охотничий нож, а оружие, настоящее, благородное оружие, которое умеет ценить надлежащее обращение
Странно, но кинжал в руке Тита казался Вальрику существом не менее живым, чем сам Тит. Илия, забившись в угол, тихо плакала, прижимая к груди измятое платье. Больше она не выглядела ни красивой, ни особенной, обыкновенная ничем не примечательная девчонка, которая попала в неприятную ситуацию. Надо будет извиниться, а то и в самом деле как-то неудобно получилось.
И кто ты такой, а? Тит приближался медленно, крадучись, словно шел не на безоружного человека, а на опасного зверя. Вальрику подобная осторожность даже польстила.
Якнязь Вальрик. Из Вашингтона.
Вот и возвращался бы в свой Вашингтон, Тит ловкотолько лезвие недовольно блеснуло синевойперекинул кинжал из руки в руку. Там бы к девкам и приставал или тебя оттудова погнали, а?
Вроде того. Вальрик не смотрел на кинжал, равно как и не смотрел в глаза противнику, Рубеус учил, что смотреть нужно туда, где зарождается движение, и даже не столько смотреть, сколько чувствовать.
Погнали, значит а чего ж так? А ну верно сыскался кто посильнее, ты ж хилый, только с девкой и способен воевать, а настоящего соперника боишься не надо, не бойся, сильно не покалечу, чуток, чтоб неповадно было
Тит уже считал себя победителем. Конечно, у него ведь кинжал, да и без кинжала он на голову выше противника и раза два шире в плечах.
А может тебя, князь Вальрик, в платье обрядить? Глядишь, и девка-то симпатичная получится
На последнем звуке Тит ударил, подло, снизу, так, чтобы узкое лезвие звериным зубом вошло в живот противника, чтобы по самую рукоять, чтобы насмерть Тит очень удивился, когда кинжал, пропоров воздух, вдруг выпал из руки, мышцы которой свело болью
Оказывается, ощущать чужую боль очень неприятно, равно как и чужую ненависть. Вальрик поспешнопожалуй слишком поспешнооттолкнул рыжеволосого дурака. Убивать Тита он не собирался, хотя имел на это полное право. Ведь даже в Библии говориться, что кровь за кровь
Сегодня обошлось без крови, оно и к лучшему.
Вальрик, подняв с пола кинжалсерые разводы булата, черное дерево и серебряная отделка, как только Тит осмелился стащить подобную красоту, если Карл заметит
Сдавленный крик Илии и сильный удар в спину, который сбил Вальрика с ног. И еще один, по ребрам
Наверное, должно быть больно. Вальрик перекатился на бок и прыжкомхорошо все-таки, что он не способен больше чувствовать больвскочил на ноги. Вовремя, однако. Тит уже размахивался для следующего удара, широко размахивался, словно один из ярмарочных бойцов, которые меряются силой на потеху публики.
Из публики в комнате одна Илия.
От удара Вальрик уклонился, и Тит, довольно щерясь, пообещал.
Я тебя, ублюдка и без ножа руками удушу.
Вальрик кивнулподобное обещание заслуживает если не ответа, то хотя бы знака, что оно понято и принято к сведению, и в следующий миг Тит с оглушительным ревом бросился вперед. Отступать или уклоняться Вальрик не стал, не то настроение, он просто глубоко вдохнул и резко, как учила Коннован, выбросил сцепленные руки вперед, целясь в грудину.
Коннован говорила, что подобный удар способен остановить быка. Тит больше походил на медведя, но, сдавленно хрюкнувхотя медведям положено рычать, а не хрюкатьопустился на пол. Короткая судорога, закатившиеся глаза и тонкая полоска крови на губах Тит был мертв.
Проклятье! Вальрик совершенно не хотел убивать его, а просто остановить, ну и если на то уж пошло доказать собственное превосходство. Доказал.
Онемевшие пальцы не желали разжиматься, а из левого предплечья, пропоров ткань, торчал осколок кости, от которого по белому полотну рубахи медленно расползалось пятно вот только боли не было. С болью Вальрику было бы легче смириться с этой нечаянной смертью, а теперь тошно.
Илия смотрела круглыми от испуга глазами, крупные слезы рисовали мокрые дорожки на щеках, а губы слегка подрагивали
И-извини, Вальрик не знал, что сказать. Машинально зажал раненую рукувид крови неприятен, а белесый осколок и вовсе вызывает омерзениеи шагнул к двери. Дальше оставаться в комнате не было смысла да и рассказать нужно
Илия, запрокинув головугорло у нее белое-белое, а вены нежно-голубые, похожи на зимние рекизавыла, совершенно по-волчьи, тоскливо и одиноко. Слушать этот полувой-полуплач было невыносимо, но уйти, оставив ее здесь, рядом с трупомневозможно. Это отступление будет самой настоящей трусостью.
Замолчи!
Илия не услышала.
Я не хотел, слышишь! Вальрик схватил ее за плечи. Не хотел его убивать! Я всего лишь хотел подарить тебе платье, ничего большего! Понимаешь!
Ненавижу! Тонкие пальчики Илии с розовыми лунками ногтей впились в лицо. Вальрик не шелохнулся, пускай царапает, лишь бы не выла
Ненавижу тебя! Всех вас ненавижу! Чтоб ты сдох! Чтоб ты когда-нибудь тоже вот так проклинаю!
Вальрик закрыл глаза и терпеливо ждал. Ей легче, а ему все равно интересно, а способность чувствовать боль когда-нибудь вернется?
Рубеус.
Полчаса истекли, а Рубеус так ничего и не придумал. Вернее, он знал, что станет говорить, и знал, что услышит в ответ, понимал он и то, что беседа этапустая формальность.
Тогда зачем?
Кабинет Карла находился в одной из башен: полукруглая стена, узкое стреловидное окно, за котором простиралась бескрайняя чернота ночи, вечный сумрак и запах пыли.
Пыли и бумаг, которых здесь было столько, что свободного места почти не оставалось.
Пришел? Ну заходи тогда, в этом бумажном царстве Карл смотрелся столь же органично, как в фехтовальном зале, вот только вместо сабли в руках толстая круглая печать.
Бюрократия, наставительно произнес вице-диктатор, это способ существования, который мне противен, но без него никак.
Печать, коснувшись очередного листаостался круглый синий оттискзаняла свое место в бархатной коробочке.
Да ты садись, чувствую, беседа затянется надолго.
Рубеус сел, мебель в кабинете была несколько непривычна на вид, но в то же время весьма удобна.
Бумаги, бумаги, бумаги Карл сгреб все в одну кучу и сдвинул в сторону, придавив кучу железной статуэткой. На освободившемся пятачке пространства появилась бутылка вина и два бокала.
Будешь?
Нет. Спасибо.
Ну нет, так нет. Карл не настаивает, он вообще ни на чем никогда не настаивает, просто делает, как решил, и все. Вот и сейчас, наполнив оба бокала, Карл подвигает один к Рубеусу, приказывая:
Пей.
Вкуса напитка Рубеус не ощутил, было как-то унизительно сидеть здесь, делая вид, будто все так и надо.
Молчишь. Молчаниеэто предложение собеседнику первым начать разговор, тем самым ты даешь ему некоторого рода преимущество. Карл, подняв бокал, провозгласил:За консенсус, к которому мы с тобой либо придем, либо не придем, что кстати, будет весьма и весьма огорчительно. Итак, смею предположить, что обдумав приведенные мной аргументы, ты счел их неубедительными и по-прежнему настаиваешь на своем. Верно?
Верно.
Что и требовалось доказать, Карл отставил бокал в сторону. Тебе кажется, что ты прав и я должен пойти на встречу. Так вот, я тебе ничего не должен. Ни тебе, ни кому бы то ни было. Со всеми прежними долгами я рассчитался, новых, слава Господу, не наделал. А вот ты мне должен и, надеюсь, понимаешь это.
Рубеус понимал, он слишком хорошо понимал. От этого понимания на стену лезть хотелось, или вниз сигануть, подойти к краю пропасти и да только польза с этого будет разве раненому самолюбию.
Молчишь? Ну давай, молчи, хорошая стратегияпозволить противнику говорить и за себя, и за него, а потом, когда спор проигран, сказать самому себе, что "я сделал все, что мог".
У Карла тяжелый взгляд, совсем как у василиска, правда василиска Рубеусу видеть не доводилось, а вице-диктатор вот он, сидит напротив, руку протяни и дотронешься.
Скотина. И ведь все правильно говорит, все верно, только каждое слово, как подзатыльник, а от голоса волосы на затылке дыбом становятся. Но молчать дальшезначит сдаться, а сдаваться Рубеус пока не собирался:
Неужели тебе все равно, что с ней случится?
Все равно? Да нет, не все равно. Далеко не все равно. Настолько не все равно, что я трачу время, силы и нервы на то, чтобы вбить в твою тупую голову простейшие вещи, которых ты упорно не желаешь понимать. Первое: искать некого и негде. Ее нет, исчезла, пропала, испарилась я слышу Коннован так же хорошо, как и ты, даже лучше, потому что в отличие от тебя, знаю, как правильно слушать. Второе. В той ситуации, в которой очутилась Коннован, виноват ты и только ты. Это ведь ты вызвал меня, а не наоборот, и
Я не просил оставлять меня в живых.
Не просил, правильно. Но и не отказался. Вот давай, честно, если не передо мной, то хотя бы перед собой: неужели ты полагал, что я отпущу тебя просто так, безо всяких там условий? Люди так не поступают, да-ори тем более. И когда я разговаривал с ней, ты не сделал попытки остановить, предложить другой вариант, ты вообще ничего не сделал, отошел в сторону и предоставил нам с ней право искать выход из сложившейся ситуации. В тот момент тебя устраивало абсолютно все, так почему же сейчас возникли вопросы?
Карл не улыбается, на этот раз он серьезен, и черт побери, его серьезность еще хуже насмешек. На насмешки хотя бы можно не обращать внимания, а того, что сказано спокойным почти равнодушным тоном не отмахнешься.
Ты ведь испугался тогда, верно? Это ведь страшно, проиграть самый важный бой в своей жизни? Не умереть страшно, а именно проиграть не исполнить клятву оказаться слабее того, кого ненавидишь. И всего-то надо, что промолчать и будет второй шанс, верно?
Этот черноглазый сукин сын, это отродье предвечной тьмы, этот дьявол заглянул туда, куда не позволено заглядывать никому. И увидел то, в чем Рубеус не был готов признаться даже самому себе, не то, что кому-то еще.
Оттого ты и рвешься сейчас туда. Не из-за неземной любви, а потому, что разменял ее на еще один шанс. Сейчас тебе стыдно, потому что положительные герои так не поступают, им положено совершать подвиги и все такое, но какой это подвиг послать того, кто слабее, доверчивее, беспомощнее туда, куда по-хорошему, должен был пойти ты?
Замолчи.
Замолчать? Ты же сам хотел откровенного разговора. Выяснить все раз и навсегда, вот мы и выясняем. Впрочем, выбор у тебя есть, ты можешь встать, выйти, закрыть за собой дверь и забыть как о нашей с тобой беседе, так и о своей просьбе. Итак, я жду.
На стол легли часы, те самые в изящном посеребренном корпусе, на крышке гравировка, тонкие линии, то ли лоза, то ли сплетенные в клубок змеи.
На той подвеске, которую он подарил Коннован, тоже была гравировка, вставший на дыбы крылатый зверь-грифон. И подарок этотжалкая попытка загладить вину, и все те слова, все последующие его поступки тоже попытка загладить вину, потому что вице-диктатор снова прав. Да он вообще когда-нибудь ошибался? Вряд ли.
А вот Рубеус ошибся, и теперь ему мучительно стыдно за эту ошибку. У Коннован белые волосы и черные глаза, а вот лица почти не помнит улыбку помнит, голос, запах, а лицонет.
Итак, Карл стучит когтем по столу, напоминая о времени. Карл не сомневается в выборе, Карл просто ждет, когда Рубеус встанет и уйдет сбежит.
Во-первых, я остаюсь. Во-вторых, ты угадал, не знаю как, но угадал. Да, тогда я намеренно не стал встревать в ваш разговор, я знал, что жизнь, любая жизнь должна быть выкуплена, что у людей, что у вас. Я просто надеялся, что