Самая большая проблемаэто расположение. Смотри, с двух сторон горы, причем южный хребет подпирает ядерная пустыня, этакий своеобразный буфер, здесь, палец Карла коснулся исчерченной бумаги, земли Святого княжества, а здесьИмперии, формально граница проходит в пяти километрах от завода, что, как понимаешь, весьма раздражает имперцев. И не их одних. Предупреждая вопрос, когда начиналась строительство, граница проходила двумястами километрами восточнее.
Я кивала, хотя на самом деле мне было совершенно наплевать на завод, на границу, на территориальные конфликты да и вообще на все вокруг. Карта раздражала, лекция утомляла, мне хотелось вернуться в свою палатку, лечь, закрыть глаза и совершить очередную неудачную попытку вернуться в темноту.
Отдать завод мы не можем, продолжал тем временем Карл, равно как и свернуть или перенести производство. Данная точка относится к разряду стратегически важных, поэтому Коннован, ты меня вообще слушаешь?
Слушаю.
Пытаюсь изобразить максимальную заинтересованность, а в голове только и мысли о том, что в темноте тихо и спокойно. Почему же они не позволили мне умереть? Вот просто взять и умереть, я бы я бы была благодарна.
Ясно, Карл потер переносицу и, подперев руками подбородок, проникновенно так произнес. Коннован, солнце ты мое незакатное, окажи любезность, послушай старика, потом помечтаешь.
Извини.
Извини потом извиняться станешь, если выживешь, конечно.
Мне кажется, или в его голосе действительно прозвучало сожаление? Наверное, кажется, Карл и эмоциивещи не совместимые. Карл, эмоции и я
А теперь давай серьезно. Из плюсовосновные линии изначально размещали под землей, на прямое попадание ядерной бомбы, конечно, не рассчитаны, но обычную бомбардировку выдержат. Из минусоввсе транспортные и энергетические линии придется прокладывать заново, а на это уйдет недели две-три. Причем недели будут жаркие, потому как кандагарцыдалеко не идиоты, понимают, что стоит нам упрятать производство под землю и черта с два нас оттуда выкуришь, поэтому ближайшая задачаудержать ущелье, понятно?
Понятно, куда уж понятнее. Удержать ущелье.
Если не передумала умирать, добавляет Карл, то, полагаю, подходящий случай подвернется. Хотя, конечно, мне будет тебя не хватать.
Правда? услышать подобное от Карл было несколько неожиданно.
Правда. Привык, знаешь ли за столько-то лет.
Привык почти комплемент.
Коннован, все-таки ты постарайся особо не нарываться, хорошо?
Хорошо.
Не нарываться но темнота ждет, в ней спокойно, а мне так нужен покой. Впрочем, я ведь слово дала.
Узкая песчаная дорога, зажатая между каменными стенами и расчерченная окопами. Пара пулеметов, две сотни бойцов, вера в скорое подкрепление и слабая надежда на артиллерию, которая больше долбит стены, чем противника. Однажды нас вообще едва не засыпало, ну да лучше так, чем вообще без прикрытия.
Когда вокруг стреляют, начинаешь относиться к жизни как-то иначе, и мысли о самоубийстве кажутся не то, чтобы глупыми, но какими-то неуместными. Да и времени на них почти не оставалось, времени вообще ни на что не оставалось, уже и не помню, когда я в последний раз нормально спала, чтобы не двадцать-тридцать минут в перерыве между атаками, а хотя бы часа два. Или еда нормальная горячая еда, а не чертовы консервы вприкуску с черствым хлебом.
Людям тяжелее, они здесь уже давно, устали и даже на артобстрелы не реагируют. В глазахобреченность и тоска, они не верят, что это когда-нибудь закончится, и постепенно их настроение передается и мне. И не только мнеиз да-ори на передовой еще Кельм и Бриктак эти двое ставки делают на то, как долго еще вытянут. Кельм рассчитывает на месяц, Брик более пессимистичендве недели, одна из которых уже прошла. Мне дают три дня.
Белой звездой вспыхнула сигнальная ракета и я, запихав недоеденный бутерброд за щеку, скатилась на дно окопа. Белый цветсигнал артиллеристам, ну сейчас начнется а говорили, будто их батареи выбили. Черта с два имперцев выбьешь. И границы нет, раньше хоть как-то сдерживала.
Хреново работаете, товарищ Хранитель.
Знакомый протяжный свист, зажимаю уши руками, но все равно глохну. Сверху накатывает волной песка, потом еще одной и еще снаряды идут плотно. Наши вроде бы отвечают, но как-то вяло.
Зеленая ракета. Ну, веселье начинается, вытряхиваю песок из волос и подбираюсь поближе к пулемету. Хороший мой, теперь если кому и верить, то только ему. За все дни ни разу не подвел. Цинки с патронами тут же, ох и повеселимся
Мощный посыл связи на миг выключает цвета, заставляя вытряхивать из ушей несуществующие пробки.
Что?
Одновременно разворачиваю пулемет, который взрывной волной чуть сдвинуло в сторонужутко неудобно. А никто из людей не делает попытки помочь.
Конни, продержитесь час-полтора. Техвзрывчатку используй.
Карл исчезает прежде, чем успеваю ответить.
Полтора часа Мы уже вторую неделю периметр держим, так что полтора часаэто не так и много. С другой стороны, если Карл просит, значит значит Имперцы приготовили неприятный сюрприз.
Например, танки.
И протащили же! Не тупые болванки снарядов, в которых портится нечему, а этих монстров. Черная громада с торжествующим ревом выкатывает из темноты за ней еще одна и еще пока нас разделяет метров пятьсот, но даже с этого расстояния кандагарские звери выглядят внушительно. Низкие, приземистые, похожие на закованных в броню черепах, они движутся неспешно, точно знают, что противопоставить нам нечего.
Я видела танки на фотографиях, и на кадрах видеохроник, но чтобы живьем лязг, грохот, земля ощутимо подрагивает, а ожившие куски железной скалы неотвратимо приближаются.
Твою мать!
Рация скрежещет. На сей раз Брик с закономерным вопросом что делать. А я откуда знаю, что? У меня из оружияодин пулемет! И десяток полос пластвзрывчатки Технической. Карл сказал
Карл ничего толком не сказал. Как ее использовать?
Обыкновенно. Размять. Скатать шар, сунуть капсюль, так, чтобы не совсем утонул. И куда-нибудь куда? Черепахи приближаются. Шкура расшита пластинами брони, но гусеницы уязвимы, и пузыри топливных баков. И днище тоже.
Подпускай поближе и взрывчаткой.
Идиотский план, ответил Брик, отключаясь. Ну какой уж есть, артиллеристов звать, так они скорее наши собственные окопы заровняют, чем в танки попадут.
Головная машина, замерев на месте, плюнула огнем. Снаряд разорвался где-то сзади, но все равно несколько неприятных мгновений я испытала. Подобраться бы к этим монстрам поближе
А собственно говоря, что мне мешает? То же самоубийство, только, как и просил Карл, с пользой для общества. В запасе у меня пару минут. Танки движутся медленно, это плюс, но за ними пехотаэто минус. Значит
Две минуты плотного огня, патроны не жалеюесли план удастся, имперцы отступят, если не удастсямне будет все равно, сколько цинков осталось. Люди отходят, не дожидаясь приказа, похоже на бегство, но разбираться некогда потом, если выживу.
А головная машина уже совсем близко, черный ствол нагло торчат вперед, широкие гусеницы вминают землю, а толстые полосы брони кажутся складками кожи на теле дивного зверя.
Примитив. Зато надежный. Тонкие штуки граница вырубит, а этого монстра этого монстра вырублю я. Или наоборот.
Глубоко вдохнутьсамолепные гранаты на поясе, капсюли в кармане. Главное, самой не подорваться, очень уж дурацкая смерть выйдет. И вперед.
Быстро. Ни о чем не думая. Упасть на землюразгоряченное воняющее краской и железом брюхо проползает над головойони меня даже не заметили. Дышать невозможно, а рев мотора сводит с ума, заставляя всем телом вжиматься в каменистую землю. Досчитать до трех и бляшка пластита прикипает к брюху. Давлю пальцами капсюль. Теперь бы самой успеть до взрыва
Не успеваю. Осколок царапает щеку, зато танк замирает грудой мертвого железа. А второй ползет прямо на меня стреляют. Больно. О боли потомвзлететь на корпус, обжигающе-горячий, но за пластины брони удобно цепляться. Люк. Приоткрыт наверное, внутри адски жарко. Ну, вот вам, ребята, подарок. От взрыва машина вздрагиваетбудто в ведро камень бросилии некоторое время продолжает двигаться.
Агония.
Еще три один совсем близко, наползает бронированной тушей, смердит порохом и сгоревшей краской, за ним бегут, торопятся суетливые тенипехота выстрелов не слышу, только рев работающего мотора и скрежет сминаемых гусеницами камней. В пыль и меня сейчас тоже в пыль. Бежать нужно, но отчего-то продолжаю стоять два заряда осталось. Случайная пуля скользнула по щеке. Горячий поцелуй на прощанье. Страшно ждать? Тогда вперед, как с первым раз, два
На счет три по трубе ущелья прокатилась ледяная волна
Рубеус.
Он ее убьет. Собственными руками шею свернет, чтобы не мучила ни себя, ни его. Под танки полезла, идиотка чертова.
Дура, ты понимаешь, что ты дура? голос срывается на крик, и стыдно, и страшно, еще немного и опоздал бы. Она смотрит непонимающим взглядом и говорит:
Привет. А ты откуда?
Вытирает лицо рукавом, на коже остаются темные полоски грязи. Свежие царапины, старые шрамы, форма на ней будто с чужого плеча. Злость постепенно успокаивалась.
Ты же погибнуть могла. Ты слово давала, клялась, черт побери схватить бы ее, вернуть в замок, там безопасно. Там Мика, и приходится жить как прежде, а он разучился, он не помнит, как существовал без нее. Сказать? Да нет, глупо расписываться в собственной слабости, когда надежды.
А что ты сделал?
Она подходит вплотную к замершей громаде танка, касается брони, настороженно, точно опасаясь, что прикосновение разбудит уснувшего зверя. Не разбудит. Мертв. И этот, и остальные, и пехота, и наверное дальше, до рубежа Имперцев, обозначенном ежами колючей проволоки.
Это Анке, да?
Да.
Северный ветер и его, Рубеуса, страх не успеть, он не думал, он сделал первое, что пришло в голову: просто направил всю имеющуюся в наличии энергию в ущелье, сам толком не понимая, что создает: щит или меч. Зато Анке понял. Заиндевевшие каменные стены, снежные узоры на броне и тела, похожие на оловянных солдатиков. Ледяных солдатиков. Скольких он сегодня убил? Несколько сотен? Несколько тысяч? Тоска наползала, порождая новую волну ярости.
Они все равно умерли бы, Коннован мягко касается руки. Здесь больше нечего делать, кроме как убивать и умирать. Это война, Рубеус и ты зря за меня беспокоился, я бы справилась, честно.
Конни смотрит снизу вверх, в лиловых глазах отражение неба так близко, но все равно далеко. Зачем она дразнит, неужели не понимает, насколько тяжело быть рядом?
Идем, лед ее запястий обжигает пальцы, губами бы прикоснуться, поймать пульс поймать душу, девушка-призрак, за что эта мука? Сжать руку, боль за боль кто бы понял, насколько тяжело. Вечное небо над головой, уставшие крылья Северного Ветра. Некого винить, не у кого просить прощенья.
Незачем. Все равно безнадежно, так стоит ли унижаться.
Отпусти, мне больно. Не делает попыток вырваться, но просит. Пожалуйста
Разжать пальцы, добровольно выпустить? Убежит, но иначе нельзя прижимает ладонь к плечу. Ранена? Господи, какой же он идиот, что не заметил. А Коннован почему молчала?
Все в порядке. Нормально. Ничего страшного. Она пыталась улыбаться, она пыталась убедить, что все в порядке, она сбежала сюда, где убивают, лишь бы не оставаться в Хельмсдорфе. Она настолько ненавидит его, что готова лезть под пули, лишь бы не возвращаться.
Нельзя показывать слабость. В конце концов, у него осталось еще чувство собственного достоинства, и Рубеус приказал:
Идем.
Она подчинилась.
Идиот, неизлечимый идиот. Карл руками смахнул с мокрых волос воду. Ты о чем думал, когда границу обрушил? Вот так, одна секунда и вся энергия в ущелье ушла. Выбил. Всех. Начисто.
В помещении воняло свежей краской. Бледно-зеленые стены с тяжелыми венами кабелей, белый потолок и заботливо укрытый простыней стол. На полотне россыпь круглых пятен, часть белые, часть зеленые, сквозь стены внутрь комнаты проникает нервное гудение работающих заводских линий, и приходится делать усилие, чтобы сосредоточится на деле.
Думаешь, я не мог подобным образом? Да две секунды, концентрируешь всю имеющуюся в наличии энергию в одной точке и получаешь эффект полной стерилизации заданного квадрата.
Полотенце полетело на стол, не слишком чистое, но Карлу все равно. Да и Рубеус не отказался бы смыть въевшуюся в кожу пыль, всего-то час в ущелье, а ощущение, будто год в окопе проторчал.
Зато граница голая. И надейся, что узлы просто отключились, иначе это даже не идиотизм. Это хуже. Ну скажи, какого ты вмешался?
Ты обещал поберечь ее, Рубеус постарался говорить спокойно.
Настолько, насколько это будет возможно, уточнил Карл. Тем более, что вы, Хранитель, в данном вопросе не имеете права голоса.
Жестко. Вежливо. На "вы" перешел, почти пощечина. Странно, он ведь должен ненавидеть Карла, а теперь злится из-за дурацкой показной вежливости.
Ты сам от нее отказался.
Карл, натягивая рубашку, тихо добавил:
Может быть потом, когда оба успокоитесь. Жизнь ведь длинная.
Длинная, только времени все равно мало. И комната эта вызывает отвращение. Лишенная окон, с очищенным вентиляцией воздухом не комната, а
Вальрик.
Камера. Настолько тесная, что, кажется, стены вот-вот столкнуться друг с другом. Если встать в центре, то можно дотянуться руками серого бетона, причем не важно, слева ли, справа. А потолок высоко. Лампа забрана мелкой решеткой. Она разрезает свет на неровные квадраты, часть из которых желтыми пятнами расцвечивает тонкое покрывало, часть стекает со стен на пол. Иногда свет ярче, иногда почти гаснет, и камера погружается в тягучую унылую недотемноту.
Время сна.
Спать не хочется. Есть тоже, но Вальрик ест, потому что должен выжить и отомстить. Ненависть теперь совсем другая: тяжелая, давящая, требующая немедленных действий. Но как действовать, когда вокруг лишь стены, пол квадратами мутного света и железная дверь. Вальрик колотил в дверь пока сбитые в кровь пальцы не онемели, да без толку. Тем, кто снаружи, было наплевать на стук.
Предательство. Ставки, приказ и предательство, втройне подлое из-за того, что Ихор знал, насколько важен этот бой. Знал и не позволил почему так? Вальрик честно попытался понять, вот только та тварь, что поселилась внутри него, мешала думать. Она требовала крови и мести, и Вальрик с радостью подчинился бы, но вырваться отсюда невозможно, оставалось ждать.
Когда-нибудь его выпустят отсюда. Должны выпустить. Невозможно представить, чтобы эта клетка навсегда, и каждый раз, заслышав шаги с той стороны, Вальрик надеялся, что уж сегодня дверь откроют, именно дверь, а не узкое, в две ладони, окно, через которое передавали тарелки с едой. Он пытался говорить с теми, кто приходил, но его игнорировали.
Но за что с ним так? За то, что убивал? Или за то, что побеждал, хотя должен был умереть? За то, что Хозяин поставил на Шрама и испугался, что проиграет? Или за то, что поверил? Нельзя верить, никому нельзя верить. Джулла не обманывала, а остальные лгали. Всегда. Постоянно. Использовали, ломали его в угоду собственным потребностям, а он подчинялся.
Идиот. Трижды идиот, что слушал Ихора, а надо было как хотел, нож в столовой и по горлу, там где пульс. Тогда бы Шрама ни один врач не спас. Честный бой таких не бывает, у кого-то всегда преимущество. А он, Вальрик, забыл об этом.
Время честных поединков прошло.
Кровать жесткая, узкая. И сны тяжелые, серые, будто тюрьма продолжается даже там. Лучше сдохнуть, чем дальше так жить непонятно кем, а еще лучше убить того, по чьей вине Вальрик попал в эту клетку.
Быть может, завтра дверь откроют
Открыли. Это было настолько неожиданно, что Вальрик растерялся. Ждал, надеялся, караулил, вслушиваясь в доносящиеся снаружи звуки, а теперь растерялся.
А ему приказали:
Выходи.
Вальрик подчинился. За ним пришли четверо, болотно-зеленая форма, высокие шнурованные ботинки, автоматы
Встать. Лицом к стене. Руки за спину, жесткий тон свидетельствовал о серьезности намерений, интересно, что будет, если он откажется выполнять приказ? Надоело быть послушным, и Вальрик, резко развернувшись, ударил ближайшего из конвоиров. Почти дотянулся, но тот ушел в сторону и ответил. Удар прикладом по ребрам, и еще один, сзади, по шее. И по голове вспышка и темнота