А еще раз можешь? не обращая внимания на антирекламу, спросил Хома.
Что? не понял собеседник.
Ну, это приказать, чтобы прилетела.
Не-е, это она сама, ответил подросток, вновь погружаясь в негу.
Хома ехидно покачал головой, типа «знаем-знаем», но спорить не стал и замолчал, пялясь по сторонам и хрустя так не понравившимся скворцу угощением.
Максим же в это время вбирал в себя солнечную энергию. Он чувствовал, что солнце быстрее всего восстанавливает его силы, что он здоров, что слабость вызвана только опытами по целительству и что для быстрого восстановления ему необходимы солнечные лучи. Очень легко думалось, и подросток вновь попробовал сделать выводы. Во-первых, этот неожиданный дар. В принципе, он может сейчас пойти к профессору и продемонстрировать это на новых или старых безнадежных больных. Он представил себе эту картинку. Изумление, слава Слава? Запрут и будут исследовать. А потом толпы больных начнут приставать. Он вспомнил, как объявился в городе некий «святой», и его сразу же окружила толпа больных и калек.
«Им то всем хорошо исцелять, с досадой подумал юноша. А тут одного вылечитьтакая боль. Потом все равно скажут, что самозванец. Или запрут особо приблатненных исцелять. Нет. Не хочу! Буду молчать. А тампосмотрим», принял он окончательное решение.
Подросток открыл глаза и осмотрелся, наконец, вокруг. Действительно, больница была помещена в бывшем дворце, или поместье, или замке. Пышное, но запущенное здание летом наверняка утопало в зелени каштанов. Но сейчас на вековых деревьях только-только проклюнулись листочки. Старое здание, как и Максим, сейчас лениво грелось в лучах весеннего солнца.
Юноша вдруг отчетливо понял, что выздоровел. Ему хотелось общаться с друзьями, читать интересные книги, болтаться по вечерам по городку, тайком пробираться на аэродром и пойти на уроки! Последнее желание было настолько удивительным, что он даже потряс головой. Может, он все-таки болен? Нет, его нестерпимо потянуло на занятия. Какое-то сладостное предчувствие новых чудес манило его, и юноша решительно поднялся со скамейки.
Пора! сообщил он сам себе, но был неправильно понят Хомой.
Если боишься простудиться, то иди. Я еще посижу. Внутри такая вонища
Из-за нас и вонища. Что я, что тысколько под себя гадили?
А пусть бы сразу же убирали. За это им и платят, свернул второй подросток ответственность за запахи на других. Тебя проводить? вдруг проявил он заботу.
Да нет. Я сам.
Максим на одном дыхании поднялся по крутой лестнице на третий этаж, прошел по коридору и остановился у стола дежурной.
Светланочка, а когда меня выпишут? спросил он у болтающей по телефону медсестры.
Медсестра, возмущенная таким обращением, вскочила и резко обернулась. Но, увидев улыбающегося пациента, почему-то перекрестилась и тяжело осела на стул.
Чудеса, прошептала она.
Что? Что? пытался уточнить заинтригованный подросток.
На себя посмотри, что, посоветовала медсестра. Час назад я тебя отпустила во двор. Белый как смерть (тьфу, тьфу, тьфу) был. А теперь? Кровь с молоком.
Загар, весеннее солнце, даже не заглядывая в зеркало, оправдывался Максим.
По собственному самочувствию он понялдевушка не врет.
И ты туда же. Чудеса продолжаются, констатировала она. Когда выпишут? Пока полностью не исследуют ваши случаине выпишут.
А сколько этополностью? озадаченно попытался уточнить юноша.
Это у профессора спроси Сейчас даже смену сдавать не хочется, продолжила она. И Маринка молчит. Что ни спрошу о той ночи, «не помню» говорит. А ведь она-то все помнит, язва эта.
Максим сел рядом на убогий стул и удивленно уставился на медсестру.
Ну, чего зенки вылупил? Тоже влюбился? А я говорюязва! почему-то озлилась медсестра. Послушай, парнишка, я знаю, что говорю. И если она молчит, значит
«Я ее просил молчать, вспомнил подросток. И она молчит. Очень мило. Может, еще и гипноз? Или что?» Он вспомнил сегодняшнего странного скворца и решил проверить.
Пора спать, скомандовал он болтушке. Та вдруг прервала свою изобличительную речь, зевнула и стала расстегивать халат.
«Может, прикалывается?» подумал Максим, когда толстушка расстегнула последнюю пуговицу. Но девушка аккуратно повесила халат на стул и стала стягивать свитер.
Черт знает, что, прокомментировал произошедшее Максим и, прикоснувшись к спящей, произнес: Подъем! Быстро одеться!
Девушка стремительно вскочила и в пределах своей сноровки быстро накинула халатик.
Проснуться!
Медсестра через мгновение уже щебетала с кем-то по телефону. Судя по голосу, она ничего не помнила.
Черт! Вот черт побери! полувосхищенно, полуозадаченно пробормотал Макс. Значит, могу? И профессора можно вот так попросить? И еще много чего, мелькнула у него мысль. Как Мессинг? Тоже неплохо.
Его рассуждения были прерваны появившимся Хомой. Тот вновь был хмур и неразговорчив. Впрочем, и Максиму было не до разговоров. Он открыл толстый том Дюма и погрузился в роман, разбавленный его же грезами. И только перед вечерним обходом он, узнав, что будет профессор, сказал Хоме, что, видимо, его очень скоро выпишут.
Глава 4
Вечером, заглянув в ярко-голубые глаза добрейшего Василия Ивановича, Максим попросил:
Выпишите меня, пожалуйста, завтра.
Но мы же с вами, юноша, договорились начал профессор.
Но доктор Я уже почти здоров. Мне нечего здесь делать Мне пора домой. Мне надо в школу, просительно, но твердо ввинчивал он в глаза врачу свои желания.
Нет, каков наглец! прокомментировал мнение больного профессор, обращаясь одновременно и к молодым людям в халатах, и к Хоме. А впрочем
Надо, профессор, надо, подыскивая убедительные слова, продолжил Максим. Вы завтра утром поймете, что надо.
Вы наглец, молодой человек. Вот с каким контингентом приходится работать, вновь обратился он к сопровождающим его. Только-только очухаются, а уже командуют. Впрочем, динамика выздоровления очень впечатляющая. Да я вам потом в кабинете расскажу и об этом случае. А этонаш Хома, наша гордость, наш уникум. Я его сейчас бегло осмотрю Как вам известно, более тщательные у нас утренние обходы. А этотбольше ради вас. Прессу мы все уважаем.
«Журналисты, похолодел Максим. Надо же было мне перед прессой А если бы профессор Или я бы не те слова нашел. Гоняйся потом за каждым, чтобы забыли. Но все-таки надо быть осторожным. А я и был».
Довольный собой, подросток с улыбкой наблюдал, как доктор тормошит Хому, одновременно осмотрительно давая комментарии для прессы.
Теперь ты звезда, сказал он к Хоме, когда все ушли. Будет о тебе в газетах. Больше, конечно, о профессоре, но и о тебе тоже.
А о тебе?
Мой случай не уникальный. Даже не вспомнят, пожал плечами Максим.
А тебя завтра выпишут?
Хотелось бы.
Значит, выпишут. Профессор, он, наверное, тебе как тот шпак, проворчал Хома, гася свет и отворачиваясь к стене.
«Что-то понял», решил Максим, сладко зевая.
Но предчувствия новых встреч, новых возможностей и новой жизни были столь сладки, что он отогнал мысль о Хоме.
«Ну его», решил юноша, засыпая.
Сейчас ему грезились таинственные подвиги и всяческие романтические способы применения своих новых дарований. Очень некстати оказался под рукой «Монте-Кристо». А может, и вовремя? Черт его знает, что натворил бы подросток и какие скандалы разразились бы, если бы вместо этой книги кто-нибудь подсунул ему «Эммануэль».
Ну что же, пора. Думаю, залеживаться тебе не следует. Динамика исключительно положительная. Пора, профессор тяжело вздохнул. Пора, повторил он. Отцу я позвонил, так что прощайся.
До свидания, профессор, спасибо вам, начал Максим.
Да нет, рассмеялся Василий Иванович. Не со мной. С новыми знакомыми, с друзьями, так сказать, по несчастью, с обслуживающим персоналом. А мы с тобой попрощаемся попозже. Когда тебя забирать приедут. А вас, молодой человек, попрошу в кабинет, кивнул Хоме профессор и, ссутулившись, вышел из палаты.
Чего это он? спросил Макс у Светланы, когда из палаты вышел и Хома.
А, все эта пресса. Вчера приходили, видел? Он перед ними бисер метал, а они Там, в четвертой палате, очень тяжелый. Тоже профессор оперировал. Половину мозгов удалять пришлось. Так онродственничек одного из этих журналистов. Ну вот, тот и говорит в конце интервью: «По какой таксе вы эти чудеса устраиваете? За Богдановича вам что, недоплатили? При одинаковых травмах одна уже на ногах, а онв сознание не приходит»? Ну что тут ответишь?
Ну, что время не пришло.
Нет, наш Василий Иванович врать не будет, с гордостью отвергла эти предложения Светлана, заканчивая утреннюю уборку. А ты вот выписываешься.
Ну
Счастливо тебе, привычно пожелала медсестра и выскочила передавать смену.
«Не знает и ничего не помнит», понял подросток. Это радовало, но и вызывало грусть. Он тут такое сделал и никто не ценит. Не знают. Думают, профессор. Сердце на мгновение обожгла ревность, но сейчас же уступила место здравому смыслу. Никто ничего не знает. Сам хотел этого. Профессор хороший добрый старик. И такие операции! А сейчасна тебе. Не верят. Он вспомнил согбенную спину профессора, вспомнил, каким счастливым майским жуком он влетал, когда дела больных шли на поправку.
«Отблагодарить? пришла вдруг мысль. А почему бы и нет? Силенок хватает. Напоследок? Один разочек, уговаривал он себя, ежась от воспоминаний о боли. Потом на солнышко Ну, действуй».
Макс быстро прошмыгнул в соседнюю палату. Она ничем не отличалась от его палаты номер три, разве что два тяжелых неподвижных тела с забинтованными головами издавали пренеприятнейшие запахи. Видимо, после ночи до них у медсестер все еще не дошли руки. Но думать о причинах и последствиях было некогда. Максим протянул ладони сразу над обоими. («Дуплетом», пронеслась и сразу исчезла шальная мысль.)Теперь он больше знал, что и как следует делать. Мысленно проник в мозг каждого и увидел похожие на предыдущие повреждения: черную опухольу одного и знакомую черную пропастьу другого. «Вырезали у этого, понял он про несчастного с пропастью. Это онродственничек журналиста. Но второй Он же не виноват, что не имеет влиятельных родственников. Ладно, обоих. Времени, конечно, для полного излечения мало. Ну, хоть полпути к выздоровлению осилим. Могу же помочь! Должен, если могу!» И появились уже знакомые лучи, и пришла уже знакомая боль
Возвращавшийся с осмотра Хома подхватил стоящего в коридоре Максима и затащил в палату.
Что с тобой? Опять? Где? задавал он вопросы, тормоша соседа. Ты это Не отрубайся. Чего тебе?
Солнца. Во двор
Я помогу. Ты только не отрубайся, повторил Хома, поднимая Макса с кровати.
Последние два пролета лестницы он практически нес Максима на руках.
Ну вот, тяжело дыша, сказал Хома и усадил на скамейку паренька.
Спасибо, прошептал Макс, подаваясь вперед и вверх, к лучам солнца.
Спасибо, язвительно проворчал Хома. Нашел время! Скоро батька приедет. А ты что вытворяешь?
Пока приедет, я оклемаюсь. Мне главноесолнышко. Ипокой, ответил Макс, не вдаваясь в подробности.
Ладно, отдыхай, я отойду, обиженно ответил подросток и резко рванул внутрь здания.
Макс не отреагировал. Он был измучен и опустошен.
«И как они делают это с толпами? подумал он о великих целителях. Может, какое обезболивающее принимают?»
Он вдруг улыбнулся этой мысли, а затем оцепенел, впитывая в себя солнечные лучи. «Вот что чувствует аккумулятор при подзарядке».
Хома в это время сидел в палате, ожидая развития событий. Но было тихо. Не выдержав, он пошел в соседнюю палату. Таинственный сосед выходил отсюда, выходил никакой, как тогда, когда лечил его. Значит, вот-вот начнется. Он еще брезгливо смотрел на этих «живых трупов», когда один из них зашевелился, попробовал приподняться, затем гнусным голосом заныл: «Сестра, утку!» После повторения этого призыва в палату вбежала медсестрата самая красавица, с которой о чем-то шептался его сосед. Она машинально подложила под больного заказанную посудину, затем всплеснула руками и выскочила вон.
«Звать профессора», понял Хома.
Где я? спросил вдруг второй больной.
«Ну, началось», понял Хома и, ответив вопрошающему, что тот на поле чудес, решил ретироваться. В коридоре он столкнулся с офицером и его дочкой. И хотя подросток, как и все местные, недолюбливал «белую кость», мужик был такой счастливый, а идущая под руку девчонка так радовалась, что юноша широко улыбнулся им в ответ и кинулся во двор.
Там началось, сказал он и осекся.
Недавно расслабленный, обессиленный Макс теперь излучал здоровье и угощал невесть откуда взятыми червями чету скворцов. При появлении незнакомца птицы вспорхнули с руки кормильца и, устроившись на самой нижней ветке ближайшего каштана, стали ожидать продолжения трапезы.
Круто! прокомментировал увиденное Хома. А черви откуда? Тоже позвал к себе? Как птичку?
Да нет! После дождя выползли сами.
Представив себе картинку, как он зовет червей, а они ползут на угощение скворцам, подросток весело рассмеялся.
Хома тоже рассмеялся.
Там это Началось В соседней палате начали выздоравливать.
Уже? вырвалось у Максима.
Да, а что? Пойдем, посмотрим, как профессор метаться будет.
А, сосед равнодушно махнул рукой. Неинтересно. Только мешать будем.
Я тебе помогу.
Мне? Спасибо, не надо. Уже очухался. Это так, временная слабость была. И, глядя на сомневающуюся физиономию Хомы, предложил: Хочешь на ручках?
Через несколько минут, после того как Максим трижды одолел противника, Хома наконец решился.
Вот, возьми, сказал он, снимая с шеи и протягивая своему спасителю довольно массивный золотой крест.
Ты что, зачем? отверг Макс подарок.
Послушай. Я редко прошу. Тем болееу ваших. А сейчас, видишь, прошу. Возьми. И носи на память. Можешь потом не носить, но хоть сейчас. Хоть немного. Нагнись.
Максим покорился каким-то жалобным нотам в этой просьбе и наклонился. Теплый крестик пощекотал грудь и мирно повис среди прорезающейся поросли. Подаривший его юноша пристально, чего-то ожидая, смотрел на крест, затем на товарища, затемопять на крест.
Значит, чистый, облегченно вздохнул он.
Ты о чем?
Да так. Носи. Он твой.
Но мне нечего подарить тебе в ответ.
Ты мне уже подарил, ответил Хома, обнял Макса и тотчас, устыдившись своей «немужской» слабости, кинулся назад в больницу.
«Знает, подумал Макс, оставшись один. Придется и ему в глаза заглянуть».
Хотя проявленная благодарность и тронула, он испугался, что Хома все-таки разболтает о том, что узнал. Не по-детски озабоченно вздохнув, он докормил вновь примостившихся на руке скворцов. Посоветовал им пастись дальше самостоятельно и пошел укладываться.
Выписка прошла без особых эмоций. Профессор, растерянный из-за новых удач в лечении, рекомендовал душевное спокойствие и покой вообще, сообщил, что в школу все-таки следует пойти, но если учеба будет тяжело даваться, он сможет освободить Макса от посещения занятий, мол все равно выведут по среднему. Выписав каких-то порошков и пилюль, он приказал быть под наблюдением своего участкового врача, рассеянно выслушал благодарность Белого-старшего, после чего распрощался с обоими Белыми. Больше их в больнице ничего не удерживало. Болтушку Светлану сменила строгая Марина, она холодно приняла от отца Максима коробку конфет. Самому же подростку многозначительно шепнула, что «должничка» все равно найдет. Хома куда-то исчез, с остальными Макс познакомиться не успел. Уже ничто не удерживало решительно. И только при переодевании в свою одежду возникла некоторая проблема. Джинсы, рубашка, джемпер мало того, что свободно болтались, они были заметно короткируки и ноги выглядывали на добрую треть.
Ну, ты, сынок, и дал! Вот это вытянулся, с удивлением объяснил эту странность отец. И, действительно, стоя рядом с отцом, Максим с радостью осозналвырос. Если сейчас одеть комбез ина аэродром, то ни у кого и вопросов не будет.
А он у тебя длинный, констатировал подошедший к машине Пушкарев.
Теперь, когда Белый-старший стал героем и ему, по мнению многих, светила генеральская должность в столице, начальствующий состав начал принимать вчерашнего рядового летчика за равного. Вот и сегодня, узнав о том, что Белому надо ехать забирать сына, Пушкарев вновь предложил ехать вместе на его машинеему все равно надо было проведать семью.
Максим односложно поздоровался и устроился на заднем сидении. Мужчины сели спереди.
Как Анюта? поинтересовался Белый-отец.
Спасибо. С каждым днем лучше. В школу, конечно, в отличие от твоего, не успеет. Ну, за лето, думаю, наверстает.