Не сейчас, понимая, что ещё мгновенье, и он возьмет юношу прямо здесь, немедленно, маркиз рванул его голову назад, отрывая от себя.
«Как хочешь», Лунный Стриж отступил на полшага и грустно усмехнулся, глядя на него в упор.
Демонов Тигренок, Дукрист старательно успокаивал дыхание, напоминая себе, что сейчас не место и не время.
Дайм? Тигренок? оба, словно застигнутые на месте преступления, вздрогнули и обернулись. Вы не подрались? Дайм, что тут происходит? Мне что, пора ревновать?
Принцесса с тревогой вглядывалась в мужчин, стоящих менее чем в шаге друг от друга, не понимая толком, что между ними произошло. Почему Тигренок выглядит таким потерянным и несчастным? Почему так растерян Дайм? В воздухе буквально стоял терпкий вкус чувственности, напряжения и боли.
Она взглянула на маркиза, но тот опустил глаза, не желая ничего объяснять. Встретилась глазами с Тигренком и вздрогнула сама. Покорность, смирение, тоска и горечь, смешанные с яростным желанием. Боги, что же с ним такое? Она подбежала к нему, не обращая внимания на Дайма, и обняла, прижимаясь всем телом. Тигренок судорожно вздохнул, почти всхлипнул, приникая к ней, смыкая объятия. Дукрист смотрел на них, захлебываясь в половодье их чувств, не желая пока мешать им. Шу и вправду ревновала Тигренка, хоть это и казалось глупым. Ревновала, боялась потерять, и чувствовала себя виноватой, и восхищалась им, и желала, и сердилась, и надеялась и почти тоже самое чувствовал и юноша. Они горели, тяжело дышали, прижимались друг к другу, боясь отпустить хоть на мгновенье, исступленно целовались, словно этот миг был последним в их жизни.
Тигренок, милый, солнечный мой, он замер, боясь пошевелиться, боясь спугнуть неловким движением желанные слова. Тигренок.
Шу, он взял в ладони её лицо, в последней отчаянной надежде заглядывая ей в глаза. Шу, он не успел больше ничего сказать, как она снова уткнулась ему в плечо, я люблю тебя, Шу, слышишь? Люблю! Посмотри на меня, пожалуйста но она так и не увидела движения его губ и не ответила ему.
«Что же ты творишь, девочка моя? Неудивительно, что твой Тигренок мечется, как сумасшедший. Он боится тебя потерять, боится смерти. Думает, что он просто игрушка для тебя. Почему ты до сих пор не сказала ему, что любишь? Чего ты сама боишься? Что же с вами происходит, глупые дети? Зачем вы мучаете друг друга?»
Тигренок и Шу затихли, прижимаясь один к другому, так и не сумев ничего понять. Дайм чувствовал, что юноша почти плачет от отчаяния, так и не услышав от неё спасительных слов. Его собственное сердце разрывалось от сострадания, ему хотелось схватить их обоих за шкирку, как котят, и встряхнуть хорошенько.
Он бы, пожалуй, так и сделал, уж, по крайней мере, заставил бы маленькую дурочку снять с любимого ошейник и поговорить с ним, если бы не одно странное ощущение. Оно могло бы показаться невероятной глупостью, но, тем не менее, Дайм понял, отчего Лунный Стриж не находит себе места и боится. Даже не боится, а пребывает в постоянном ожидании смертельного удара. Вот только зря ему кажется, что он последует со стороны Шу. Настоящая опасность исходит совсем с другой стороныТёмный Хисс требует положенной жертвы, и глупый мальчик решил отдать ему себя вместо Шу и ошибся. Либо они оба сумеют выкрутиться, либо оба умрут. И единственный его шанс в том, чтобы предложить жадному божеству равноценную замену. Рональда, напримерон же затеял эту игру, или Мастера Тенион согласился принять контракт и отдал ученика на заклание.
И самое досадное, что вмешаться и хотя бы подсказать Дайм не мог, рискуя вызвать гнев божества. Хисс не отличался терпением и покладистостью, и если втравил своего Посвященного в переделку, то внимательно следит, справится ли тот сам, покажет ли себя достойным дальнейшей жизни. Мало кто из простых людей принимал всерьез уверения жрецов в том, что ни Райна, ни Хисс не покинули до сих пор этот мир, и продолжают по-прежнему играть людьми. В чем-то они были правыникого из них божественные развлечения не задевали напрямую. Но в случае с магами и посвященными все было наоборот. И сомневающимся достаточно было бы заглянуть повнимательней в глаза Лунного Стрижа, чтобы встретиться взглядом с самим Хиссом.
Но и оставить их и отойти в сторону в ожидании развязки Дайм не хотел, да и не мог. Слишком глубоко он увяз, и был уверен в том, что в случае потери Шу его собственная жизнь лишится всяческого смысла. И если он не имел права открыто поделиться своим пониманием, то можно было попытаться хоть как-то успокоить их, или косвенно натолкнуть Лунного Стрижа на нужную мысль. Очень осторожно. И не сейчас.
Шу обнимала его, зарывшись лицом в его волосы и успокаивающе поглаживая по спине. Она не могла понять, почему ему снова так грустно, чем она его обидела. Может быть, это из-за Дайма? Что он такое наговорил Тигренку? Памятуя вчерашние намеки маркиза, она боялась, не попытался ли он но нет, Дайм бы не стал. Неужели все из-за ошейника? Ещё вчера ей казалось, что Тигренок просто забыл о его существовании, но это было до бала, и последней ночи боги, что же она опять наделала? Зачем она пила это проклятое вино? Розовые, не до конца зажившие следы плетки на плечах любимого вызвали жаркую волну стыда и заставили её залиться краской. Как ей в её дурную голову пришло вчера требовать от него покорности и напоминать о его месте раба? Наверное, она сошла с ума. Точно, сошла с ума. И как ещё после всего этого он не оттолкнул её? Может быть, теперь он ластится к ней из страха? Чтобы она больше его не била? Ширхаб! Десять ширхабов!
Под ласковыми ладонями, поглаживающими его, Хилл приходил в себя, его разочарование таяло и уступало место привычному уже грустному смирению. Что ж, не так уж важно, узнает она о его любви, или нет. Всё равно это ничего не изменит. Оставшиеся несколько дней, по крайней мере, у него есть надежда провести не на коврике у двери, а рядом с ней, в её постели, пусть и втроем. Это точно не так уж важно, тем более что маркиз не так уж плох и плевать на унижение. После вчерашнего тем более плевать. Пусть он для принцессы всего лишь игрушка для постельных забав. Пусть Дукрист видел, как он тщетно молил её о капельке любви. Пусть он и сейчас наблюдает за ними. Неважно. Он хотя бы не выгнал его, и не ускорит его конец. И на том спасибо.
Но вот Шу почему она кажется такой несчастной? Что он опять сделал не так? Может быть, она все ещё сердится на него за вчерашнее глупое упрямство? Или ей кажется, что Дайм недоволен тем, что остался в стороне? Думает, что Дайм ревнует? Хилл взглянул на него из-за плеча Шу. Маркиз так странно смотрел на них, не то с сожалением, не то с осуждением. Нет, не надо, чтобы они снова поссорились с Шу. Не надо, чтобы она осталась одна совсем скоро.
То, что увидел Дукрист в глазах Лунного Стрижа, ему совсем не понравилось. Смирение и отчаяние. Нет, это никуда не годится. У него, можно сказать, считанные дни остались, когда ещё хоть что-то можно сделать, а он сдался. И не понимает, что тем самым погубит не только себя, но и Шу. Демонов влюбленный кретин. Совсем последние мозги отшибло. Дайм уверился в том, что все же вмешаться придется. Хоть разозлить его, чтобы перестал из себя жертвенного агнца корчить и начал шевелиться. И Шу хороша. Тонет тихо в своем болоте, и не попискивает даже. Что творит с нормальными, казалось бы, людьми, любовь! Дайм усмехнулсяна себя посмотреть забыл. Вместо того, чтобы избавиться от мальчишки поскорее, жалеет его и собирается помочь. Ну разве не сумасшедший? Ещё и восхищается тем, как красивы они вместеШу, подобная лунной ночи с её черными волосами, лиловыми очами и бледной прозрачной кожей, и Хилл, золотисто солнечный, с глазами цвета весеннего неба. Такие разные, такие юные глупые дети.
«Все, хватит, одернул себя Дукрист. Надо или оставить их в покое, или все же поговорить с ней о Кее. Да и насчет птенчика не помешает», он громко покашлял, привлекая к себе внимание.
О, Дайм, смутившись, Шу отодвинулась от Хилла, подтягивая повыше сползающее полотенце. Я сейчас. Оденусь только
Шу, нам надо бы поговорить. Вдвоем, яростный взгляд мальчишки он проигнорировал. Можешь пригласить меня на завтрак.
Да. Конечно. Я спущусь через пару минут, в её голосе звучало извинение одновременно с досадой. Кивнув на прощанье Хиллу, маркиз удалился.
Шу обернулась к возлюбленному, не зная, как попросить его остаться наверху так, чтобы не обидеть. Но Тигренку не надо было ничего говорить. Он смотрел на неё с обжигающей тоской и покорностью, словно заранее принимал любую новую боль, что ей придет в голову ему причинить, и прощал. От его нежной печальной улыбки у неё нестерпимо защемило в груди, и она с трудом сдержала слезы. Ей совсем не хотелось, чтобы он снова ревновал и придумывал себе демон знает что, пока она поговорит с Даймом.
Иди сюда, милый, Шу взяла его за руку и усадила на кровать. Тигренок смотрел на ней с робкой надеждой, словно молил: «останься со мной, не уходи», ластился, терся о её руки все её существо откликалось на его призыв, она горела и томилась, опускаясь рядом с ним на колени, заглядывая ему в глаза, толкая его на постель. Он послушно лег, подставляя лицо под её нежные руки, зажмуриваясь, запрокидывая голову, открывая беззащитное напряженное горло её ласкам Шу поцеловала его закрытые глаза, коснулась влажных горящих губ пальчиком.
Спи, Тигренок, тихий шепот, колышущий прядку на виске, согревающий до самой глубины души. Спи, милый, лицо его расслабилось послушно, упали руки. Спи, любовь моя, последние слова уже вплелись в его сон песней утренних птиц. Сон, подаривший ему немного покоя, сделавший юное лицо нежным и беззащитным.
Она гладила и перебирала разметавшиеся светлые пряди, любуясь доверчиво прильнувшим к ней возлюбленным, слушая его размеренное сонное дыхание. Ей казалось, что перед ней не юный мужчина из плоти и крови, а прекрасный сказочный дух, соблазнивший её волшебной красотой и нечаянно задержавшийся в гостях после рассвета. Что он в любой момент может исчезнуть, растаять подобно дыму, раствориться в солнечных лучах. Болезненная, щемящая нежность изливалась из её глаз горячими слезами.
Шу, милая, ты опять плачешь? Не надо, девочка моя, ласковые ладони утирали её мокрые щеки, теплое дыхание щекотало макушку. Пожалуйста, любовь моя, несмотря на просьбу Шу, он так и не ушел в гостиную, а остался за дверью, и вернулся, почувствовав, что ей снова горько.
Обернувшись к Дайму, она уткнулась в него, пряча заплаканное лицо него на груди. Возлюбленный обнял её и поднял, усаживая к себе на колени и баюкая, как маленькую.
Успокойся, родная, все хорошо, хорошо не было и в помине, и её печаль не давала Дайму дышать. Все будет хорошо, девочка моя, обязательно, вот увидишь, в его руках Шу стала успокаиваться, тихие жалобные всхлипы перешли в прерывистые вздохи и затихли.
Прости, Дайм. Я не понимаю, что со мной творится. Вчера я обидела его не поднимая головы с его плеча, Шу сбивчиво и торопливо шептала. Я не должна была, Дайм. Я боюсь, я так боюсь его потерять, и не знаю, что же мне делать. Иногда мне кажется, что он любит меня, а иногда я не знаю. Ему плохо, я чувствую, он тоскует, и мне так больно, Дайм прости. Я не должна тебе это все говорить. Но я не понимаю. Я глупая, да?
Это пройдет, родная, он продолжал гладить её по волосам и укачивать. Принцесса казалась сейчас испуганной и совсем хрупкой, и сердце его разрывалось от желания утешить, помочь ей, защитить. Так хотелось сказать ей: «Посмотри на него, мальчик сходит с ума от любви к тебе, и все, что ему нужно, так это услышать от тебя, что он тебе нужен, что ты любишь его. Это же совсем просто. Разбуди его, скажи, наконец. Не мучай больше ни его, ни себя. Сними с него дурацкий ошейник, поговори с ним. Узнай, кто он такой, почему оказался здесь, с тобой. Вместе вы справитесь, вы же одно целое», но он знал, что не имеет права лишать их последнего шанса непрошенными советами.
Ну, хватит. Сколько можно жалеть себя? Если глупая, поумней. Давно пора.
Извини, тяжело вздохнув, Шу отлепилась от надежного прибежища и взглянула ему в глаза. Думаешь, я совсем сдурела, да? Ты прав. Хватит.
Вот и умница. Кстати, ты меня долго ещё голодом морить собираешься?
Что, тебе еще и завтрак сюда?
В следующий раз. Одеваться будешь или так пойдешь?
Хватит с тебя, Шу вскочила и принялась натягивать платье.
Почему это? Ты мне так больше нравишься.
Нахал.
Я? Тебе показалось, он поднялся вслед за ней.
И не вздумай соблазнять Тигренка.
Почему бы и нет? Или я, по-твоему, совсем уже никуда не гожусь? он замер в изящной и вызывающей позе, словно предлагая собой полюбоваться. Развитые тренированные мышцы, рельефно прорисовывающиеся сквозь тонкий белый батист рубашки, смуглая гладкая кожа, стройное, гибкое и сильное тело, напоминающее туго натянутый лук, тонкие аристократические черты в сочетании со встрепанными каштановыми локонами, яркими бирюзовыми глазами и невероятно очаровательной улыбкойполюбоваться было чем. Что Шу и сделала, неторопливо оглядев любовника с ног до головы.
Годишься, и ехидно ухмыльнулась в ответ.
И это все? Годишься? Дайм в притворном гневе шагнул к ней.
Ммм да. Годишься, Шу показала ему язык и взялась за расческу.
Все. Пора на покой, розы выращивать, горестно вздыхая, он подкрадывался к отвернувшейся принцессе.
Или ещё не пора? схватив её в охапку, он развернул Шу к себе и нежно поцеловал. Она обхватила его руками за шею и потерлась щекой о его плечо.
Пора завтракать. Иначе я за себя не отвечаю.
О, как заманчиво звучит и что же будет, если ты за себя не отвечаешь?
Покусаю того, кто поближе. Тебя, например.
Покусай, он снова приник к её губам на мгновенье, и отстранился, улыбнувшись.
Ты не сердишься на меня?
Нет, конечно. За что? кинув настороженный взгляд через её плечо на спящего Лунного Стрижа, он подхватил Шу на руки и понес прочь из комнаты. На всякий случай.
В гостиной их поджидал накрытый к завтраку стол, за который Дайм и усадил принцессу. Первые минут десять они оба успешно изображали из себя орду орков, напавших на цивилизованные землито есть уничтожали все, что только под руку подвернется.
Довольно вздохнув и откинувшись на спинку стула, Шу оглядела разоренные территории и лениво выцепила воздушное пирожное. Для полноценного разгрома кулинарного изобилия требовалось явно больше, чем всего лишь одна орда. Но Дайм ещё не отступил, планомерно и вдумчиво воюя с какими-то загадочными сооружениями, отдаленно смахивающими на пирамиды из запеченных маленьких птичек.
Ну? сытая принцесса выглядела гораздо более способной к мыслительной деятельности, нежели голодная.
Что ну?
Рассказывай, как ты докатилась до жизни такой, Дайм продолжал угрызать нечто хрустящее и завлекательно пахнущее, но и терять время зря тоже не собирался. Не откладывая, он приступил к допросу.
Почему сразу докатилась?
Не увиливай. Чтобы ты вела себя, как истеричная барышня, одного землетрясения мало. Ещё, как минимум, пожар и эпидемия чумы требуется.
Вот спасибо, обласкал.
Что, не правду сказал? Ну-ну.
Дайм, ну ты же сам все видишь.
Угу, вижу. Кстати, а Баль куда подевалась? На бал вчера не пришла, сегодня с утра её тоже не видно
Кажется, она обиделась.
Баль? Обиделась? Радость моя, я тебя не узнаю. Как тебе удалось?
Из-за Тигренка.
Баль ревнует? Это что-то новенькое.
Не придуривайся. Сам же знаешь, что она думает по поводу рабства.
Мне раньше казалось, что ты думаешь то же самое.
Ну да ширхаб!
Нет, милая, ты, конечно, сама знаешь, как тебе поступать. Если тебе так нравится иметь невольника, кто я такой, чтобы тебе запрещать? По мне, так хоть дюжину. Особенно, если поделишься со мной.
Не смешно.
А я и не смеюсь. Твой Тигренок ммм я понимаю, что ты в нем нашла. Очень понимаю.
Дайм!
Что Дайм? Тебя что-то смущает?
Оставь свои намеки.
Никаких намеков, любовь моя. В твоем Тигренке есть нечто такое, неординарное. Да, милая, а кто он вообще такой? Ты мне так и не рассказала.
Светлый маг.
Что?! от неожиданности он чуть не подавился. Предупреждать же надо.
Так ты все же пытался его соблазнить?
Ну нет. Но предупреждать все равно надо.
Вот и предупредила.
Милая, вот из чисто научного интереса. Как ты умудрилась это скрыть? Никакого намека на магическую ауру ошейник?
А что, на нем было что-то ещё?
И все-таки ты ревнуешь.
Хватит издеваться. Думаешь, это так просто? Я люблю тебя, и люблю его что мне, разорваться? Или ты предлагаешь подкинуть монетку?
Зачем? Нам и втроем может быть неплохо. Ты же вроде была не против, или мне показалось?
Ох, Дайм сама уже не знаю, что мне показалось, а что нет. Но я не хочу, чтобы Тигренку снова было больно.
Ну, знаешь ли!
Да, знаешь ли!
Интересно, а если на тебя ладно, прости, это и правда не мое дело.
Угу.
Шу, прости, Дайм подошел к ней и встал рядом на колени. Шу. Не надо, он взял безвольно опущенную руку и поднес к губам: «Кажется, немного переборщил. Ширхаб! И не немного».
Ты прав, милый. Я Тёмная дрянь.
Ты не Тёмная и не дрянь. Ты самая прекрасная Сумеречная волшебница на свете.
Ага, как будто ты встречал ещё Сумеречных.
Это неважно, Шу. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Темной, Светлой, в полосочку и в крапинку. И ты можешь завести себе хоть целый зверинец Тигрят, крокодилят и змеючат, я не перестану тебя любить.
Зверинец мне бы с одним разобраться.
С чем именно, Шу?
Как мне не потерять его, Дайм. Думаешь, мне очень нравится держать его в неволе?
Мне показалось, что нравится.
Нет!
Так отпусти. Тебе не кажется, что ты слишком все усложняешь?
Возможно. Но если я отпущу его ты представляешь, что с ним Рональд сделает? И я не уверена, Дайм, что он попросту не сбежит куда подальше от меня.
Ты совсем ему не доверяешь? Что-то не похоже, Шу, что он так уж жаждет от тебя сбежать.
Не знаю. Просто не знаю.
Тогда признайся себе честно, что ты его за человека не считаешь. Тебе нравится с ним играть, с ним спать, а больше ничего и не надо.
Неправда.
Да ну?
Ты не понимаешь.
Так объясни мне! За каким демоном ты вообще надела на него этот идиотский ошейник? Что, нельзя было те же заклинания наложить на браслет, или серьгу? Зачем ты сделала его рабом?
Я не делала его рабом, Дайм. Его Биун приволок продавать. А я купила.
Да-да, кто бы сомневался, что ты тут не причем! Вот так прямо с ошейником и заклятием немоты и купила, и снять не смогла. Ага.
Да, не смогла. И сейчас не могу. Потому что он сразу уйдет. Дайм, я не могу его потерять, но я знаю Дайм, как я буду жить без него? Совсем немного осталось как мне защитить его, как удержать?
Раз ты знаешь, Шу, так какой смысл за него цепляться?
Ты тоже это чувствуешь, да?
Шу, милая, я не могу тут тебе помочь. Никак. Только ты сама должна понять, как тебе поступить. Ты маг, в конце концов, или базарная шарлатанка? Если ты знаешь, что должно быть, так и поступай соответственно.
Вот только, Дайм, как бы я ни поступила, результат один. Отпущу я его или нет, все равно я его потеряю. И если снять с него ошейник, то это просто случится немного быстрее.
Насколько быстрее?
Дня два или три.
И ради этих двух дней ты продолжаешь его держать?
Да. Ради двух дней, ради двух часов я понимаю, это жестоко, но ничего не могу с собой поделать. Я даже не могу сказать ему, что люблю. Каждый раз на меня немота нападает.
Даже так? Шу, ты уверена, что шансов совсем нет?
Я их не вижу. По крайней мере, от меня тут уже ничего не зависит. Я могу только ускорить процесс, но никак не помешать ему. Ширхаб! Как же я ненавижу это знание! Все это время каждую минуту понимать, что все бесполезно, и что бы я ни сделала, все равно видеть, как ему больно, как он тоскует заниматься с ним любовью с чувством, что это в последний раз. Я не хочу так! Почему, Дайм? Почему все так неправильно?
Не знаю, любовь моя. Не знаю, он бережно прижимал горько всхлипывающую девушку к себе, поглаживая и успокаивая. И корил себя за дурость. «Пусть кажется, что она творит незнамо какую глупость, но неужели трудно привыкнуть, что не я один что-то понимаю в этой жизни? И что если уж пытаться помочь, то не так прямолинейно. Хотя выговориться ей тоже полезно. Но как же это все больно! Проклятый Рональд, неужели ему удастся её сломать? Как он предугадал? Или действовал по принципу не так, так этак? Загнать Шу в ловушку с помощью Темного Хисса и потирает руки, сволочь, в предвкушении. Ненавижу!»
Шу чувствовала себя последней дурочкой и размазней. Разве хоть когда-нибудь ей было легко? Или судьба сплошь оделяла её приятными сюрпризами? Так какого гоблина лысого она распустила сопли? Как будто Дайму делать больше нечего, как только слезки ей вытирать. Как он вообще терпит до сих пор её жалобы, непонятно.
Увидев, что принцесса приходит в себя, Дайм осторожно отстранился от неё, уселся рядом на стул и налил ей крепкого чаю с медом.
На, выпей, он всучил Шу чашку, все? Наводнение отменяется?
Угу. Отменяется.
Вот и ладно. У нас и кроме наводнения дел полно. Ты о братике не забыла ещё?
Забудешь о нем, как же.
И что ты думаешь делать?
Для начала послушать, что ты мне скажешь.
Вы мудры не по годам, Ваше Высочество, Дайм шутливо поклонился.
Ну?
Ну. Ты с Таис вчера не разговаривала?
Да как-то не получилось.
Как же, Ваше Высочество скандалить изволило, где уж тут посмотреть, что под носом творится.
Не напоминай мне об этом позоре.
Ты хоть рокового красавца рядом с ней видела?
Мелькал кто-то. Дайм, говори уже толком, довольно мня воспитывать.
Хорошо, не буду.
За увлеченным обсуждением личной жизни короля и возможной стратегии завоевания им заново собственной строптивой невесты их и застал спустившийся в гостиную Тигренок.
Глава 27
239 год. Суард, второй день Осенних гонок.
Проснувшись, Хилл не сразу понял, где он. Только что дельфины фыркали и пихались, играя с ним в прозрачных морских волнах, на губах все ещё чувствовался вкус соли, слышался плеск и крики чаек, ласковое солнце оглаживало обнаженную кожу сквозь тонкий слой воды и, вынырнув вновь из сияющей, пронизанной светом прохладной глубины он оказался в странно роскошной спальне. Озираясь удивленно, он несколько мгновений пытался вспомнить, как же его сюда занесло. Откуда-то снизу доносились голоса, такие знакомые такие притягательные Шу! Надо же, он так крепко уснул, что позабыл все на свете. Зато чувствовал себя на диво свежим и полным сил. Даже недавняя тоска спряталась, почти не напоминая о себе. Как он умудрился уснуть? Хилл пытался понять, приснился ему маркиз, заявившийся в спальню Шу, и их странный разговор, или же все было на самом деле.
Судя по тому, что он был одет, не приснился. И Шу, её такой нежный поцелуй, её слова нет, не может быть, чтобы она назвала его «любовь моя». Это точно приснилось. Иначе зачем она усыпила его? Хилл ни на секунду не усомнился, что он уснул не просто так. Она всего лишь хотела на время избавиться от него, чтобы не путался под ногами.
Вот он и проснулся окончательно. Никакого моря и света. Снова навалилась тоска, ощутимо дохнуло холодом, заворочалась привычная боль. Ну, по крайней мере, он ведь проснулся, не так ли? Значит, ещё можно немножко потрепыхаться. Ещё для чего-то он ей нужен. Или маркизу. Нда, для чего он может пригодиться Дукристу, сомневаться не приходится. Лунный Стриж и раньше слышал о несколько необычных пристрастиях маркиза Длинные Уши, но особо не придавал им значениязачем любовнику принцессы ещё и мальчики? Да и в Суарде он свои особенности не проявлял, видно, незачем было. Ладно, вряд ли Шу решит подарить его маркизу совсем, а так плевать. Хуже все равно не будет.
С такими оптимистичными мыслями он поднялся и подошел к окну. На улице накрапывал мелкий дождик, напоминая о том, что лето закончилось. Желтый каштан за окном понуро опустил листья, вчера ещё нарядный, шумный и праздничный сад казался грустным и покинутым. Только яркая, бесшабашная радуга, висящая над парком, словно наперекор осени, дождю и тоске сияла веселым разноцветьем. Эта радуга, прекрасная и мимолетная, напомнила ему её улыбку. И то нечаянное счастье, что в насмешку показала ему судьба. То, что могло бы быть, если бы слишком много если. Слишком далеко они, слишком многое их разделяет, чтобы всерьез надеяться на её любовь. Самое большеедолжность любимой игрушки Её Высочества, и то ненадолго. А теперь, когда вернулся её любовник, он вообще ей больше не нужен. Разве что неважно. Пусть хоть так. Ещё немного погреться в тепле их любви, теша себя иллюзией того, что и ему что-то перепадет. Маленький отсвет, крошечный лучикэто же лучше, чем совсем ничего. Гораздо лучше, чем скорая встреча с незабвенным покровителем.
Взгляд его упал на шпиль городской ратуши, размытым силуэтом вырисовывающийся за Королевским парком, впервые за долгое время возвращая его мысли к оставленным в городе друзьям громко сказано. Друг у него был всего один, Свисток. Интересно даже, а знает ли он, куда подевался Лунный Стриж? Ну да, так Мастер и признался, что продал его лучшего друга. Тут и к гадалке не ходипонятно, наплел сыну сорок бочек арестантов, поохал для виду, и списал в расход. А Клайверу скорее всего никто и ничего не сказал. Просто исчез ученик, и все. Забудьте, маэстро, что был какой-то Хилл поблизости. Не было. И не будет.
А забавно было бы посмотреть на физиономию Мастера, заявившись к нему на огонек в королевском камзоле вот только ошейник картину портит. Ох, и спасибо Учителю за этот ошейник! На него бы нацепить, чтоб оценил, и к Её Высочеству для забавы. Ну, нет, это он уже зря. На забавы принцессы грех жаловаться. Да стоит только вспомнить хоть вчерашний вечер, и согласен уже десяток ошейников примерить, только бы повторить. Все, начиная с плетки.
Привалившись к прохладной стене, Хилл тяжело дышал и смеялся. Над собой, влюбленным дураком. Мог бы он предположить две недели назад, что добровольно подставит спину под плеть, да ещё и получит от этого удовольствие? «Шу, любовь моя, что же ты сделала со мной?» по щекам его текли слезы, плечи содрогались от горького безумного смеха.
«Ты не представляешь себе, Учитель, что ты подарил мне, чему научил. Ты ведь думал, что Лунный Стриж не способен любить. Только играть на гитаре и убивать. Я и сам так думал, наивный. Наверное, если бы не Шу, и не догадался бы, что мне нужно. А ведь это так просто ты долго учил меня, Мастер, признавать только силу. Уважать только силу. Любить только силу. Покоряться только силе. И думал, что никто, кроме тебя, не сможет накинуть уздечку на твоего лучшего ученика? Какая самонадеянность! И какой же я неблагодарный. Так и не сказал Мастеру спасибо за науку. Ох и зря», если бы Мастер Тени увидел в этот момент Лунного Стрижа, то через час его бы уже не было в столице. Просто так, на всякий случай.
Хилл никогда не считал себя человеком мстительным, но при мысли о Мастере вдруг почувствовал, что отблагодарить его должен непременно. Именно так, как тот и учил, просто и доходчиво: «предавшегоубей». Хотя бы ради того, чтобы не потерять окончательно уважения к самому себе. Доказать Учителю, что тот не ошибся, посчитав Лунного Стрижа лучшим, доказать так, как это сделал бы сам Мастер. А что для этого придется сбежать ну и ладно. Какая, собственно, разница, дождется он последней минуты здесь, или Шу поймает его в городе? Или он сам вернется. Только не сейчас, подождать хотя бы до вечера. Придется, конечно, пожертвовать последними днями рядом с ней или одним днем нет, об этом думать нельзя. Уйти от неё и так будет невыносимо трудно.
Голоса в гостиной все продолжали свой разговор, время от времени до Хилла доносился звонкий смех. Ему было одновременно и грустно, что о нем забыли, и любопытно, о чем же они так увлеченно беседуют, и хотелось просто снова оказаться с ней рядом.
Кей, поющий серенаду под окном? Нет, я не представляю. То есть, конечно, представляю ох, Дайм, ты никогда не слышал, как он поет?
Судя по тому, как ты смеешься, мне повезло.
Да Таис в обморок упадет, едва услышит!
Ничего, Его Величество её поймает.
Нет, это же Шу уже еле могла говорить от смеха. О-оо, бедные соседи! Наверняка Урман подумает, что на их дом напали бешеные коты!
И обольет своего монарха холодной водой.
Ну, тогда Таис точно не устоит! Она обожает цирк! Нет, только не пение! Я скончаюсь на месте от ужаса!
Ладно, пусть тогда стихи декламирует. Выразительно.
А, кстати, Дайм, если без пения серенад ухаживание никуда не годится, почему я ни разу от тебя их не слышала?
Ты хочешь, чтобы весь дворец полег от смеха?
А, вот ты и признался! Ты тоже не умеешь петь!