Демоново изваяние не шелохнулось и даже не моргнуло. Шу чувствовала, что сходит с ума. Какого ширхаба он пришел? Помучить её? Поиздеваться? Доказать ей собственное превосходство? Полюбоваться, как ей плохо без него? Чего он добивается? Чтобы она умоляла его заняться с ней любовью?
Какого ширхаба! На колени, живо, всего один шаг в его сторону, волосы поднялись и зашипели змеями, воздух затрещал молниями. Она сама напоминала шаровую молнию, дотронься, и вмиг взорвется, сожжет все вокруг. Хиллу нестерпимо хотелось коснуться дивно прекрасной колдуньи, разозлить её ещё сильнее, чтобы сгореть в пламени её гнева и не испытывать больше удушающей боли. Избавиться он разъедающей душу обреченности.
Негодный раб. Можешь упрямиться, сколько влезет, в руках принцессы оказалась знакомая плетка, сильным порывом ветра с Хилла сорвало камзол и внезапно все стихло. В тишине хрипловатый смешок Шу прозвучал довольно жутко. Безо всяких внешних эффектов его оставшаяся одежда просто исчезла, и Хилл остался нагим.
О надо же ты меня хочешь Шу снова засмеялась, ещё более невменяемо. Тебе нравится дерзить? Прелестно она подошла совсем близко и запустила руку ему в волосы, накручивая на запястье и наклоняя его голову к себе. Ты мой. И не смей это отрицать.
От её прикосновения у Хилла перехватило дыхание и помутилось в глазах. Если бы она сейчас снова приказала ему стать на колени, или выпрыгнуть в окно, или пойти и утопиться, он бы послушался беспрекословно. Какого демона он продолжает сопротивляться, если единственное его желаниепоцеловать её? Немедленно! Только тугой жгучий комок в груди словно держит, опутав невидимой болезненной паутиной, отравляя и лишая разума. И, невзирая ни на что, вопреки всякой логике, требует не сдаваться. Умереть, но не попросить её: «коснись меня, поцелуй скажи, что любишь я твой, весь твой, до самого донышка, только люби меня хоть немного».
Он не заметил, как его руки охватили шелковые ленты и притянули к столбику балдахина у кровати. Первый удар плети показался ему глотком противоядия, возвращая утерянный рассудок и отвлекая от нестерпимой боли внутри. Кожаный ремень оставлял рубцы на его коже и вытягивал из него отраву. Хилл словно трезвел, пробуждался от горького наваждения, каменная тяжесть и невыносимое напряжение вытекали из него вместе с капельками крови. Он вынырнул из трясины безнадежного отчаяния, снова почувствовал себя живым. Прикосновение плети казалось нежной лаской по сравнению с грызущей изнутри, выжигающей, разрывающей сердце на части мукой ревности.
В этот раз Шу не церемонилась. Она была достаточно пьяна, чтобы, не задумываясь о последствиях, вымещать на нем свое разочарование и злость. Ей хотелось причинить ему боль, услышать его крик. Принцесса наказывала Тигренка за собственные порочные мысли, за собственную измену, за то, что чувствовала себя виноватой. И за то, что ей нравилось видеть кровь на безупречной спине, чувствовать его дрожь, его боль при каждом ударе, слушать его стоны. Ей хотелось слизать каждую красную капельку с гладкой горячей кожи, почувствовать ладонью неровное биение сердца она наслаждалась властью над ним. Полной и абсолютной.
Словно откликаясь её невысказанным желаниям, Тигренок застонал. С каждым новым ударом из его груди исторгался полувздох, полустон. Исчезла мертвая неподвижность, он вздрагивал всем телом, прижимался головой к деревянному столбику, дышал судорожно и рвано.
Она и сама дрожала, горела и задыхалась, словно хлыст касался её кожи. Шу застонала сквозь стиснутые губы вместе с его последним стоном и опустила плетку. Спина, плечи, бедра Тигренка, исчерченные алыми полосками, притягивали её, не давая отвести взгляд. Она не вытерпела и, подойдя почти вплотную, лизнула выступившие капельки крови на его плече. От этого легкого прикосновения Хилл выгнулся и закричал, словно до него дотронулся раскаленный металл, а не нежный язычок. Жаркая волна удовольствия окатила Шубьющееся под её языком тело, соленый вкус его крови, глубокий горловой крик, почти рычание вцепившись обеими руками в израненные плечи Тигренка, она вылизывала каждый рубец, каждую ссадину.
Ему казалось, что он теряет рассудок снова. Теперь уже от невыносимого наслаждения, перемешанного с болью так, что их невозможно стало отличить. Хилл сгорал, умирал от жажды, и содрогался от каждого её прикосновения, такого нежного и жадного, словно она не могла ни на миг от него оторваться. Сейчас, привязанный и высеченный, он чувствовал себя наконец свободным, и в какой-то момент мир обрел для него снова кристальную чистоту и прозрачность.
Её острые ногти, не то ласкающие, не то терзающие его кожу, её влажный горячий язык вызывали в нем ощущение, будто она занимается с ним любовью, владеет им ощущение полного слияния не только тел, но и мыслей, и желаний, и чувств. Он не был больше заперт внутри самого себя наедине с ужасом и страданием. Как прежде, Хилл словно свою, чувствовал её страсть, её обиду и тревогу, её потребность в нем, её страх потери и был совершенно уверен в том, что они предназначены друг другу. И пусть у них совсем мало времени, но это чудо стоит того, чтобы расплатиться за него собственной кровью и свободой. И даже жизнью.
Все его сомнения, ревность, обиды растаяли, как глупый сон, и осталось доверие. У него сейчас не было крыльев, но он летеллегкий и светлый, владеющий всем миром, забывший о запретах и горе. И не было для него ничего более естественного и правильного, чем союз равныхбезродного невольника и принцессы. Для него уже не имело значения, равных в смерти, или равных в любви.
Проведя губами по последней ссадине на бедре Тигренка, Шу оторвалась от упоительного занятия. Вдруг ей вспомнилось, с чего это началось пожалуй, она почти получила все, что хотела. Хоть Тигренок и не мог ничего сказать, но ей и не нужно было слов, чтобы чувствовать, что сейчас он принадлежит ей целиком и полностью. Но для полноты картины не хватало разве что завершающего штрихаего признания. Его полной и безоговорочной капитуляции. Прижавшись к нему всем телом, Шу провела по его рукам ладонями, снимая шелковые ленты, освобождая его. И, держа его запястья в своих руках, заглянула в подернутые легкой дымкой синие озера.
Тебе понравилось быть строптивым? «Да» так ясно отразилось в его глазах, что у Шу чуть не подкосились ноги. Покорись мне.
Ей не пришлось повторять. Чтобы доставить удовольствие любимой, он готов был сделать все, что угодно. Медленным движением Тигренок словно стек вниз, обласкав собственным нагим телом каждую пядь её кожи, и оказался на коленях, головой склонившись до пола. Она не успела ещё увидеть светлые пряди, щекочущие её босые ноги, как ощутила горячее дыхание и ещё более горячее касание его губ. Медленно и нежно Тигренок целовал её пальчики, терся лицом о щиколотки, проводил языком от пальчиков вверх, заставляя теперь уже её выгибаться и кричать. Чтобы удержаться на ногах, Шу пришлось ухватиться за тот же столбик у кровати. Хилл вылизывал её, как настоящий тигренок, с кошачьей тщательностью и аккуратностью, не оставляя в покое ни одного, самого маленького участка кожи. Вверх, от пальчиков к щиколоткам, к лодыжкам и коленям, от нежной складочки под коленкой по бедрам, и снаружи, и по внутренней стороне дрожа и выкрикивая бессвязные просьбы, Шу шаталась, не в силах стоять, и он поддерживал её, не позволяя упасть.
Тигренок, пожалуйста! уже ничего не соображая, она притягивала его голову, откидывалась назад и кричала в полный голос. Он остановился в самый последний момент, отцепив судорожно сжатые пальцы от своих волос, и поднял голову.
Ах милый ещё в лиловых очах плескалось чистое, незамутненное посторонними мыслями желание. Её руки ласкали его брови, скулы, очерчивали влажный контур пламенеющих губ он схватил зубами её пальчик, и втянул в горячий рот полностью, как леденец. Она снова выгнулась и застонала. Все так же стоя на коленях, одним резким движением Тигренок опустил ее на себя, лицом к лицу, и поймал губами крик наслаждения. Он удерживал её обеими руками, не давая пошевелиться, несколько секунд, пока она привыкнет к нему внутри себя и откроет глаза. Чтобы она видела его, чувствовала его, желала его чтобы теперь знала совершенно точно, зачем он опускается перед ней на колени.
Утомленные и счастливые, они лежали на постели. Хилл удобно устроился головой на её животе, поглаживая неторопливо стройную ножку. Приближался рассвет, за окном первые пташки прочищали клювики и пробовали голос Шу, почти засыпая, потянулась к его спине, исцелить, наконец. Поймав её руки, Хилл прижал её к себе, не давая дотронуться до красных отметин.
Не надо, прошептал в полусонные губы любимой.
Зачем? от удивления Шу даже приоткрыла глаза.
Просто, оставь, не в силах уже спорить, она закрыла глаза и через мгновенье уснула. В зарождающемся свете нового дня Хилл любовался прекрасными чертами возлюбленной, пока не уснул, так и не выпустив её из рук.
* * *
Проводив возлюбленную до её покоев, Дайм вернулся в бальный зал. Хоть он и намекал всячески Шу, что его непременно нужно пригласить на кубок чаю к ней в постель, но скорее из врожденной вредности, нежели всерьез. Его дела на сегодня ещё не завершились. Он слишком редко бывал в Суарде, чтобы позволить себе терять время попусту. Раз уж он влез в матримониальные дела Его Величества, то придется довести процесс до победного конца. И для начала не мешает поговорить с отцом невесты. То, что маркиз заметил сегодня, его не порадоваломаленькая Таис показала себя упрямой и своевольной.
«У Его Величества намечаются большие проблемы. Шиера заигрывает с неприятным типом. Глупышка наверняка и не подозревает, с кем связалась» виконт Туальграм, известная личность в кругах азартных игроков, упоминался неоднократно в донесениях агентов Тайной Канцелярии. Дайм не сомневался, что Урман не позволит виконту заполучить свою дочь, но не имел привычки пускать что бы то ни было на самотек. И наверняка некоторая информация из Имперского архива может оказаться герцогу полезной. В данной ситуации следовало скорее опасаться фамильного нелегкого характера самой Таис. Если ей взбредет в юную очаровательную головку, что она всерьез влюблена в прохиндея Мориса, и откажется выходить замуж за Кея, Урман попробует её переубедить, но заставлять не станет ни в коем случае.
Картина, увиденная им в зале, подтвердила его опасения. Дочь снова танцевала с виконтом, строила ему глазки и кокетничала. А Морис выглядел донельзя довольным собой, будто приданое уже было у него в кармане. Кей же, как и положено королю, не замечал безобразия в упор, чем только раззадоривал обиженную девчонку. Назвать это вредное, мелкое и упрямое создание дамой или даже девушкой у Дайма язык не поворачивался.
К счастью, Его Величество и герцог Дарниш ещё не успели обрадовать юную негодницу свежей новостью. Её Высочество Регентша тем паче не спешила обнародовать кардинальную смену внутренней дворцовой политики. Надеется на то, что Имперский Посланник передумает? Ну-ну, мечтать не вредно.
В вопросе воспитания молодого поколения, Дайм и Урман быстро пришли к согласиюникакого жесткого давления! Если Таис покажется, что её принуждают, она упрется так, что целый караван ослов не сравнится с ней. Герцог, оказывается, уже успел выяснить интересную подробность. Виконт познакомился с Таис при весьма странных обстоятельствах, больше всего напоминающих сцену из балаганного представления. И не приходилось долго гадать, с чьей помощью и с чьего благословения он взялся охмурять королевскую избранницу. Если же добавить к этому свежеоплаченные карточные долги, при том, что денег взять виконту явно было неоткуда все тут же становилось на свои места. И обозначало лишь однодействовать придется очень осторожно и довольно быстро. И, пожалуй, стоит озадачить любимую принцессу, в деле запудривания мозгов с ней мало кто сравнится.
На удивление, сегодняшний бал принес маркизу бездну удовольствия. И по контрасту с утренним минорным настроем завершение дня оказалось просто дивным. Дайм точно знал теперь, что Шу от него никуда не денется, и даже большееё новый возлюбленный произвел на маркиза неизгладимое впечатление. Так почему бы не заполучить их в комплекте? Милая Шу в принципе не против, а Тигренок если Мастер ничего не напутал, и некоторые подробности карьеры Лунного Стрижа именно таковы тоже никуда не денется.
В отличие от маркиза Длинные Уши, Его Величество ушел с праздника далеко не в лучезарном настроении. Конечно, с его свадьбой все решилось наилучшим образом, и сестричка с маркизом не поцапалась но все портил только один момент. Таис. Вот уж откуда Кей не ожидал подвоха. Почти за три года он так привык к ней, что как-то и не задумывался, что она вдруг может предпочесть кого-то другого. Он даже не воспринимал её, как девушку, которую надо завоевывать, за которой надо ухаживать. Кею казалось, что вполне достаточно дружбы и взаимопонимания и что она и так знает, что он её любит. Зачем говорить об этом лишний раз? И для него оказалось болезненным разочарованием узнать, что Таис на него обиделась из-за отмененной свадьбы. Ему казалось, что она прекрасно понимает его шаткое положение, и что король он пока только по названию, но никак не по сути. В качестве Наследника у него и то было несравненно больше власти, чем сейчас. И Кей надеялся, что Таис это все понимает, и скорее сочувствует емуон же лишился сразу и отца, и любимой невесты, и, если бы Ристане удалось его женить, мог вскоре лишиться и жизни а она надулась, словно маленькая! И в отместку не сводит глаз с этого хлыща. Кей ревновал и сомневалсяа вдруг она и вправду влюбится в красавца виконта? Пусть он и не король, и не богат, но он гораздо красивее Кея, и старше, и опытнее. И, наверняка, имеет возможность красиво ухаживать.
Юный монарх злился и обижался на Урманану что ему стоило объяснить, как надо обращаться с девушками? Научил бы правильно ухаживать, что ли, не чужой ведь человек! Трудно было растолковать, что и как делается? Ну да, Кею всегда казалось довольно глупым петь серенады и читать стихи при луне да и дарить цветы и писать слюнявые записочки. Таис же свой парень! Зачем ей вся эта чушь! И ведь ей всегда нравились его подаркистоит вспомнить, как она сияла, когда он разыскал в библиотеке старинную пиратскую карту, как они вместе разгадывали, где же находится этот остров или когда он подарил ей настоящий старый орочий ятаган? И как она слушала, затаив дыхание, сочиненную им историю, а потом уговаривала научить её этим ятаганом драться. Ну какие тут могут быть серенады и фиалки? Она же будет над ним смеяться, и правильно сделает! Нельзя же ставить её на одну доску со всякими жеманными дурындами, кроме сентиментальных романов в жизни ни одной книги не прочитавшими. Стыдно даже кто ж мог подумать, что ей этой ерунды хочется?
Неожиданностью для Его Величества явилась и демон знает откуда вылезшая ревность. Он сам, конечно, не называл так желание дать гнусному соблазнителю невинной девы в глаз, а ещё лучше, облагородить излишне смазливую физиономию порой-тройкой рваных шрамов. И списывал собственную злость, когда замечал, как хлыщ излишне тесно прижимает её в танце, на заботу о нравственности и душевном спокойствии Таис. И никак не мог понять, почему Урман так настойчиво советует обождать и не сообщать ей, что свадьба состоится. Она ведь была недовольна именно отменой бракосочетания, так почему бы сразу и не уладить этот вопрос? Она снова невеста короля. Таис ведь этого хотела, разве не так? Но он слишком доверял Урману, чтобы без серьезных размышлений и веских оснований поступать наперекор. Он уже не глупый упрямый мальчишка, лучше всех все знающий, а вполне взрослый и мудрый государственный деятель. Король, как никак.
Глава 25
239 год. Суард, первый день Осенних гонок.
От самого себя грозная репутация всемогущего всезнайки не спасала. И запудрить себе мозги тоже не удавалось. Поэтому Дайм почти всю ночь проворочался в одинокой холодной постели, и сам себе проел плешьправильно ли он поступил, что не позволил Шу искать Лунного Стрижа? И вообще, имеет ли он право вмешиваться и строить планы на их счет? Может, он слишком много хочет? Почему бы не удовлетвориться тем, что имеется, не пытаться заполучить их обоих, и жить почти спокойно. Не так уж и мало, между прочим, того, что имеется. Года четыре назад он и не мечтал о том, что найдется на свете девушка, которая полюбит его, такого, какой он естьбез надежды на семью, детей, без малейшей возможности спокойной жизни, когда каждая встреча может оказаться последней. Полюбит именно его самого, а не романтический ореол таинственности и приключений, не власть и влияние в его руках, не императорскую кровь и магию. Хотя насчет магии он немножко лукавилбез неё не видать бы ему Шу, как собственных ушей. Но это, пожалуй, единственное а в остальномей самой вполне хватало и таинственности, и приключений, и власти, и королевской крови.
Но какая же из неё получится Императрица! С её талантами, характером невероятная женщина. Ради того, чтобы жениться на Шу, маркиз уже три года плел паутину интриг, в которой все больше запутывались его братья. Смещать самого императора Дайм не собирался, ему вполне хватит остаться единственным наследником. Просчитался отец, сильно просчитался. Императорский венец сам по себе его не привлекал, и он с преогромным удовольствием не надевал бы его никогда. Ради власти и прочей ерунды впрягаться в неподъемный воз государственных забот? Дурных нет. Если бы император поверил в то, что, женившись на Шу, Дайм станет его наипреданнейшим и наивернейшим слугой не по принуждению, а ради собственного спокойствия ну да, конечно. Дайм просчитал все возможные варианты, и единственным оставался самый долгий, трудоемкий и неприятный. Сегодня он почти было отказался от дальнейших действий в этом направлении, но Шу снова вернула ему надежду.
На губах Дайма до сих пор горел вкус ее последнего поцелуя, который не могли заглушить ни изысканные закуски, ни старое вино впервые за три года по приезде в Суард ему пришлось ночевать в своей старой комнате. Роскошные покои пахли пылью и запустением, тончайшие льняные простыни кололись и сбивались, старинные резные часы тикали громко и противно, мешая уснуть. Маркизу надоело ворочаться, и он, в раздражении откинув скомканные простыни, встал и подошел к открытому окну. Желтый туманный круг на небе по странной прихоти разума напомнил ему забавную игрушечную птичку, которую он подарил Шу, чтобы та будила её по утрам. Её смех, когда назавтра, стоило часам пробить восемь, из крошечного белого комка перьев, заботливо подвешенного на ленточке к балдахину, вырвалось протяжное низкое мычаниеволшебная игрушка имела в запасе не меньше сотни разных звуков, и далеко не все из них оказались птичьим щебетом.
От птички над её постелью мысли Дайма закономерно перешли к тому, кто сейчас в этой самой постели. На его месте. Как бы он не убеждал Шу, да и самого себя, в том, что ничего не изменилось, это не становилось правдой. Изменилось. Пусть она все ещё любит его, и ей приятны его прикосновения но если ей придется выбирать, в результате Дайм не сомневался ни мгновенья. Даже если бы он не был магом и не видел ослепительно сияющих нитей, связывающих принцессу и убивца в единое целое, достаточно было просто услышать, как она произносит: «Тигренок», чтобы понять все и сразу. Может быть, Шу пока и сама не понимала, как получилось, что в её сердце ужились сразу двое возлюбленных, но Дайму как раз это было вполне ясно. Слишком разные чувства, совершенно несопоставимые. Соперничать могут равные, здесь же душа у человека может быть только одна, как и судьба. Лунный Стриж и оказался для Шу судьбой, как и она для него. И она может как угодно относиться и к Дайму, и к любому другому мужчинелюбить или ненавидеть, желать или испытывать отвращение, её чувств к Тигренку это не затронет. Как не изменит потребности дышать желание съесть яблоко или надеть шляпку.
Конечно, всерьез сравнивать себя с яблоком Дайм не собирался. Так далеко его смирение и самокритичность не заходили. Но оценивать свои шансы, чтобы добиться желаемого, надо здраво. А отступать он не собирался ни в коем случае. Шу слишком важна ему, слишком нужна, чтобы сложить лапки и вздыхать в тоске о потерянной любви. И плевать на ревность, на нестерпимое желание вытащить мальчишку из её кровати за шкирку и выкинуть, как шелудивого щенка, на помойку. Откуда, кстати, тот и явился. И ещё Дайму невыносимо хотелось и убедиться, что у Шу все в порядке, и увидеть её
Махнув рукой на последние проблески совести и хорошего воспитания, Дайм подошел к зеркалу и пальцем начертил на нем сложный знак, надеясь, что Шу не пришло в голову поставить защиту и от него. Поверхность стекла сначала замутилась и подернулась дымкой, а затем полностью потемнела. Ну конечно, ночь же, и свечей она не зажигает. Зачем, если она прекрасно видит и в темноте. Сосредоточившись, маркиз произнес ещё одно заклинание, переводя магическое зеркало на кошачье зрение. И тут же был вознагражден зрелищем, заставившим его пошатнуться.
Да, юноша вернулся, как Дайм и говорил ей но вот все остальное несколько неожиданно. Он не предполагал, что Шу ладно Шу, это её тёмная природа берет свое, но чтобы Лунный Стриж позволил ей проделывать с собой такое? И наслаждался каждым прикосновением плети все демоны Ургаша! Удушливая жаркая волна накрыла Дайма, тяжелыми толчками крови прилила к низу живота, дыхание участилось, и он оперся о стену рядом с зеркалом, не в силах оторвать глаз от ритмичных ударов по обнаженной спине юноши. Он словно оказался там, в башне, ощущая сразу их обоих, их желание, боль, наслаждение, жажду и страсть он слышал каждый вздох, каждый стон, вздрагивал от боли и закусывал губы, чтобы не стонать от удовольствия. И его пронзило острое, как смерть, наслаждение, будто это его израненной кожи коснулся влажный язык, будто на его губах оказались соленые капельки крови.
Бесплодные усилия оторваться от гипнотизирующего зеркала принесли ему только новую боль, будто он пытался разорвать себя пополам. Последними остатками рассудка Дайм осознавал себя в своей комнате, но всеми чувствами он был там, был двумя юными существами, бездумно предающимися любви. Он пылал, стонал и дрожал вместе с ними, сходил с ума от невероятно ярких ощущений, то будучи Тигренком, яростно врываясь в нежную жаркую плоть, то Шу, отдаваясь властному напору, то ими обоими сразу и бессильно рухнул на пол с криком наслаждения.
Холодный камень. Боги, какое блаженство. Тишина и холодный камень под обнаженным телом. Дайм с трудом приходил в себя, буквально возвращаясь в собственное тело из сладкого, ядовитого наваждения. Медленно поднялся, кинул короткий взгляд на зеркало, успевшее притвориться невинной стекляшкой, и, в изнеможении рухнув на постель, рассмеялся. Да уж, любимая показала себя с новой стороны. Интересно, это только эффект магического зеркала, или ему удастся все это почувствовать и в реальности? Надо попробовать, и поскорее. Судя по только что увиденному, Тигренок не откажется, если Шу захочет позвать его в теплую компанию. А даже если и откажется принцесса его переубедит.
С этими приятными мыслями Дайм наконец уснул.
* * *
239 год. Суард, второй день Осенних гонок.
Поднимаясь по лестнице, он внимательно прислушивался, стараясь определить, что происходит наверху. Но ничего, кроме отчаянного птичьего гомона за окном, не услышал. Тихонько отворив дверь, заглянул в комнату, на всякий случай держа наготове неактивированный магический щитникто не знает, как она отреагирует на незваного гостя. Щит не понадобился. В комнате её не было. Зато из ванной доносился плеск воды и тихое довольное мурлыканье. А на смятой постели, раскинувшись, спал юноша. Замерев на месте, Дайм разглядывал его, от приоткрытых в невинной сонной улыбке розовых губ со снежной полоской зубов и тёмных длинных ресниц с золотистым отблеском до стройных сильных ног, поросших легким светлым пушком. Его взгляд вернулся выше, к расслабленному впалому животу и остановился на несколько мгновений, лаская свидетельство здорового утреннего возбуждения юноши. «Интересно, она и вправду бы раздела его вчера, посреди бального зала? Дамы бы в обморок попадали но стыдиться своего выбора ей бы не пришлось. Красивый звереныш» маркиз представил себе это прекрасное обнаженное тело под возмущенными, шокированными и жадными взглядами вчерашней толпы и невольно улыбнулся.
Его взгляд переместился к алым полоскам на плечах и бедрах, отметил засохшие пятнышки крови на простынях. Неудержимо захотелось прикоснуться к светлой золотистой коже, почувствовать заживающие ранки губами как ночью. Несмотря на открытые окна, дразнящий пряный запах недавней страсти не выветрился.
Легкое холодное дуновение настороженного внимания и опасности коснулось Дайма. Подняв глаза, он встретился с пронизывающим взглядом из под густой тени ресниц. Так же спокойно лицо с легкой улыбкой, расслаблены изящные руки, словно звереныш по-прежнему спит. Но только теперь он производил впечатление не безобидного очаровательного котенка, а взрослого хищника, из засады готового в любой момент прыгнуть и вцепиться в горло. Дайм и сам ощутил себя зубастой дикой тварью на чужой территории, выпустившей все когти и распушившей хвост в предвкушении драки за самку. Он словно раздвоилсяодна его часть продолжала мыслить и анализировать, другая же рычала и рвалась подчинить, растерзать соперника. Лунный Стриж уже не прикидывался спящим. Он весь напружинился, глаза его горели, весь его вид говорил: «Уйди. Беги. Спасайся. Это моя территория. Это моя женщина. И я убью любого, кто только посмеет посмотреть в её сторону».
Патовая ситуация. Ни отступить, ни ввязаться в драку. Дайм ещё не настолько сошел с ума, чтобы связываться с Призывающим. Да и если ему удастся одержать верх, убить любовника Шу в её постели живым потом точно не уйти. Но все его инстинкты требовали немедленно доказать наглому щенку, кто тут главный. И раз звериная сущность не могла предложить ничего иного, чем придушить соперника на месте, ей пришлось уступить место разуму.
Загнав рычание обратно вовнутрь, Дайм улыбнулся непринужденно и сделал шаг от двери в комнату.
Доброе утро, Лунный Стриж, звереныш ощутимо вздрогнул, услышав свое имя. И тоже спрятал тьму в глазах подальше, до поры до времени, снова откинулся свободно на подушки.
Неужели Шу до сих пор не знает, кто ты такой? Дайм видел, как напряженно он обдумывает, что предпринять. Маркиз даже на секунду посочувствовал юноше, не знающему, чего от незваного гостя ожидать. Как неосторожно ты же не думаешь, что она сильно обрадуется, когда догадается? Или надеешься обманывать её и дальше? Зря, малыш. С ней лучше не шутить, Дайм выразительно оглядел следы плетки на плечах Тигренка.
Тот смотрел выжидательно, словно не мог решить, броситься или послушать дальше. «Что ж, самоуверенности у мальчика поубавилось», подумал Дукрист, делая ещё два шага к нему.
Не нервничай, от юноши исходил поток противоречивых эмоций, просто сбивающий с ног. Дайм захлебывался в его чувствах, физически ощущая дикую смесь ненависти и восхищения, страха и самоуверенности, ярости и осторожности, отчаяния и надежды, щедро приправленных любопытством и чувственностью. Я тебе не враг, мужчина вложил в эти слова всю возможную искренность, и ему показалось, что Тигренок поверил. Перекатывающиеся под гладкой кожей мышцы немного расслабились, на губах мелькнул намек на улыбку, притягивая взгляд Дайма.
«Так какого демона тебе надо?» Тигренку совсем необязательно было говорить, чтобы быть понятым.
Правда. Не буду врать, что доволен но, легкая улыбка, открытые в дружелюбном жесте ладони. Всеми силами он показывал, что его не нужно бояться, ему можно доверять. Я хочу, чтобы она была счастлива. Ты ведь не причинишь ей зла?
Синие глаза мгновенно потеплели, и мужчину буквально окатило волной нежности и печали Тигренок покачал головой и погрустнел.
Да, пожалуй Дайм не мог понять, что творится с юношей. Отчего такая тоска и отчаяние гложут его. Ты любишь её, я знаю я тоже.
Тигренок отвернулся и завернулся в простынь, вставая кровати. Всем своим видом он показывал, что продолжать беседу дальше не намерен. Дайм наблюдал, как Тигренок одевается, завязывает волосы в небрежный хвост и чувствовал его отчаяние, его тоску и боль, и горький отзвук ускользающей надежды.
Не говори ей, прошу, Хилл резко развернулся и в мгновенье оказался напротив Дайма, лицом к лицу. Он не мог издать ни звука, но маркиз понял и так. Пожалуйста! его просьба скорее походила на требование, и сопровождалась столь мощным взрывом эмоций, что Дайм еле устоял на ногах. Всего на краткую долю секунды он открылся, предстал перед Дукристом словно обнаженным. Не так, как несколько минут назад, всего лишь без одежды, а с обнаженной душой.
Похоже, Тигренок прочитал в глазах Дайма все его желания. Он нервно облизал губы и сделал последний шаг, разделявший их. Его взволнованное дыхание, чуть приоткрытые губы, жар его телаон словно предлагал себя в уплату. И Дукрист не удержался, запустил одну руку в вожделенное золото, притянул голову юноши и впился ртом в покорно подставленные губы, другой рукой прижимая его к себе. На миг отстранившись, чтобы перевести дыхание, Тигренок заглянул ему в глаза вопросительно: «Ты не скажешь?!» Дайм кивнул, не в силах вымолвить не слова, но обещая. Не отнимать у него последние немногие дни, или часы оставшиеся крохотные капельки счастья, пусть горького и болезненного, но больше у него ничего не оставалось. Тигренок на этот раз уже сам поцеловал его и потерся о его бедра твердой выпуклостью.