Кавалькада из девяти усталых всадников въехала во Фьонадири вечером второго дня нового года. Нарядная, освещенная цветными магическими огнями, украшенная сверкающими новогодними деревьями гликовечнозеленым капризом природы, цветущим в середине зимы сказочно прекрасными гроздьями голубых звездочекполная суеты и песен, столица не заметила их.
Высокие стены голубовато-серого камня, украшенные резьбой и статуями в нишах, окружали помпезный и вычурный дворцовый комплекс, размером с небольшой город. Перед главными воротами дежурили гвардейцы в роскошной парадной форме, черной с серебром, вооруженные кроме церемониальных алебард острыми короткими мечами и увешанные магическими амулетами. Сами стены и ворота мерцали переплетениями красного, голубого и черногозаклинаниями огня, воздуха и смерти. Со столь сложной и сильной магией Дайм не встречался, но был наслышан от мэтра Хеуска о могуществе имперского Конвента.
Через главные ворота всадники не поехали, свернув на Дворцовой площади налево, вдоль стен. По знаку лейтенанта Диена их пропустили через боковой вход, охраняемый ничуть не хуже, разве что гвардейцев снаружи было шестеро, а не две дюжины. За стеной обнаружился парк с фонтанами, беседками и скульптурами, с прямыми аллеями и стрижеными в виде различных фигур деревьями. По дорожкам между двухэтажными жилыми зданиями степенно прогуливались придворные и спешили дворцовые прислужники, проезжали конные и маршировали пешие императорские гвардейцыи все, словно сговорившись, не замечали новоприбывших.
К удивлению юного Маргрейта, измотанного долгой скачкой и неопределенностью (страшноватое существо, некогда бывшее его сводным братом, за все пять дней пути сочло нужным сказать Дайму не более десяти слов) ему не дали ни привести себя в порядок, ни передохнуть с дороги. Так же быстро, целенаправленно и без малейших объяснений Диен велел ему спешиться около одноэтажного флигеля с высокими витражными окнами. Это место вызвало у Дайма невольную дрожь обилием магических потоков. Сиреневые и голубые, с вкраплениями алого и белого, они недвусмысленно свидетельствовали о силе обитающего здесь мага.
Невзирая на усталость, Дайм с любопытством осматривался. Светлый вестибюль, с минимумом мебели и обилием живых цветов, широкие коридоры с белыми резными дверьми и картинами в тяжелых бронзовых рамах Не похоже на жилище мага. Скорее консервативного влиятельного царедворца, по каким-то причинам пренебрегающего охраной и слугамипо дороге до кабинета им не попалось ни одного человека.
Лейтенант Диен не стал заходить вместе с баронетом. Распахнул одну из дверей и кивком велел пройти.
На обстановку кабинета Дайм уже не обращал внимания. Он видел перед собой только средних лет русоволосого мужчину, одетого в старомодный темно-серый камзол с бархатными отворотами. Он мог бы показаться заурядным придворным, но заполнившая комнату аура подавляла и ошеломляла сиянием разума, воздуха, жизни и огня.
Его Светлость Шарьенневозможно было не узнать обладателя столь редкого сочетания стихийрадушно и приветливо улыбнулся гостю. Улыбались и губы, и все скуластое лицо, и пронзительные старые глаза. От этой улыбки Дайма окутало теплом и покоем, словно он вдруг вернулся домой но тепло это, окрашенное лиловым, обволакивало, проникало внутрь и лишало воли к сопротивлению. Но Дайм и не собирался сопротивляться. Что толку? Да и зачем? Если глава Конвента хочет узнать, что делается в голове у юного мага-недоучки, кто помешает ему?
Здравствуй, Дайм. Голос магистра лишь усилил наваждение. Рад встрече с тобой.
Здравствуйте, Ваша Светлость. Дайм поклонился, с трудом преодолевая головокружение.
Ты прямо с дороги. Ох уж эти военные Маг покачал головой. Присаживайся вот сюда, к огню.
С видом заботливого дядюшки светлый усадил Маргрейта в кресло около мраморного камина, полного разноцветных языков пламени, сам устроился напротив и щелкнул пальцами. Тут же рядом образовался столик, сервированный к чаю: пирожные и тарталетки, конфеты и ароматные булочки, чайники и чашечки тонкого фарфора. В животе у Дайма забурчало, напоминая о давно миновавшем скудном обеде в придорожной таверне.
Магистр, казалось, обрадовался его смущению.
И не покормили ребенка прошу к столу. От улыбки Его Светлости растаяли бы льды Вечной Ночи. Безе, мои любимые. Рекомендую.
Отправив в рот крохотное воздушное пирожное, светлый принялся командовать посудой. Повинуясь легчайшим движениям магических нитей, затанцевали чайники с чашками, наполняя комнату чудесным запахом цветочного цуаньского чая.
Кушай, мальчик, не стесняйся. А я пока расскажу тебе кое-что. Эти вояки от них слова не дождешься.
Дайм, занятый дегустацией вкусностей, попытался ответить, но маг прервал его, махнув рукой.
Молчи и ешь. Вот, попробуй ещё апельсиновый чай. Мой личный рецепт. Заговорщицки подмигнув, маг направил к Дайму ещё один чайничек, благоухающий горьковатыми травами и цитрусом. Вкусно? Ну то-то же.
Попивая чай, магистр рассказывал Дайму всякие разности, словно к нему в гости зашел любимый племянник, которого следует немедленно заманить в ученики. Говорил о магии, о политике, о столичной жизниобо всем на свете, кроме того, что интересовало баронета. О будущем гостя маг не заикнулся. Но Дайм готов был подождатьраз маг соизволил строить из себя добрячка и беседовать о созависимости цвета и стихии, значит, что-то ему нужно от императорского бастарда, кроме как превратить в седьмого бездушного голема с именем-руной Ешу.
Зеленыйединственный, недоступный людям. Чистокровным людям. Все потомки эльфов владеют магией природы и обладают иммунитетом к разуму, но остальные стихии им неподвластны. Отчасти из-за смешанных браков магически одаренных людей становится все меньше. Достаточно малейшей примеси гномьей крови, чтобы полностью исключить возможность стихийного дара, или эльфийской до пятого колена, чтобы природа вытеснила все остальные цвета.
Магистр рассказывал давно известные вещи, но Дайм слушал с интересом. Мэтр Хеуск, имеющий весьма слабый дар, по большей части ограничивался в обучении юного баронета теорией, а глава Конвента показывал живые картинки. Он поместил над столом фигурку человека, окутанную разноцветными оболочкамиизнутри сияющей белой, сиреневой и дальше по цветам радуги, а снаружи черной. Маг гасил некоторые из оболочек, объясняя, как стихия выбирает носителя. По словам магистра выходило, что чем ближе по спектру располагаются цвета, тем сильнее маг и тем легче ему управлять потоками. За единственным исключениеммагам, имеющим в спектре ауры желтый цвет искусства, с равной легкостью подчиняются любые другие цвета, вплоть до самых редких, крайних сочетаний. Но маги искусства рождаются в десятки раз реже остальных.
Особенно интересно магистр Шарьен объяснял, чем отличаются светлые, темные и сумрачные маги. До сих пор Дайм считал, что маги Сумереквсего лишь древняя легенда. Но Его Светлость утверждал, что маги Грани, как иногда называют сумеречных, хоть и очень редко, но появляются. Просто распознать их сложно, и слишком часто они успевают сделать окончательный выбор до того, как осознают принадлежность Сумеркам. Откровением же для Дайма стали другие слова магистра Шарьена:
Пусть сотня авторитетных исследователей утверждает, что у светлых и темных нет выбора. Ерунда. Врожденная склонность чрезвычайно сильна и практически всегда непреодолима. Но в любом темном есть хоть отблеск Света, как и в любом светлом крупица Тьмы. Это больше богословский вопрос, нежели практический. Два лика божества, брат и сестра, Тьма и Свет не могут существовать отдельно. И мы, люди и маги, изначально находимся между ними.
Постепенно Дайм начинал понимать, зачем магистр затеял лекцию о сущности магии. Если та фраза в письме Императора значила именно то, на что он надеялся, ни одна, самая малейшая крупица информации о внутренней политике Империи и отношениях между светлыми и темными не будет лишней. Баронет прочел достаточно книг, чтобы представлять себе и причины возникновения Империи, и основу её стабильностиравновесие между Тьмой и Светом, жесткие законы, не допускающие темных магов к верховной власти и ограничивающие их притязания участием в Конвенте, преподаванием в Академии Магических Искусств и частной магической практикой.
Закон, предусматривающий строжайшее наказание, вплоть до полного лишения дара за любое магическое воздействие на членов королевских фамилий всех семи провинций, высшую аристократию, военачальников и государственных чиновников, был придуман будущим Императором вместе с предшественником магистра Шарьена, Его Светлостью Серджи Рахманом, первым главой Конвента. Закон о Магии создавался специально для того, чтобы лишить темных возможности напрямую влиять на политику. Запрет касался и светлых, но их фактически не ограничивалв королевских фамилиях если и рождались маги, то только светлые, и права наследования за ними сохранялись. Закон разве что не позволял магу занять пост регента при несовершеннолетнем короле, но власть и должности были для светлых скорее обязанностями и ответственностью, нежели предметом стремлений.
Собственно, именно Законы о Магии и о Династиях явились основным стимулом объединения независимых ранее государств под рукой Императора Кристиса две сотни лет назад. Немало государств ранее пострадало от произвола тёмных. Король давал подвластным территориям защиту и благословение именем Светлой Райныи, стоило государству остаться без законного правителя, Сестра отворачивалась до тех пор, пока престол не занимал отпрыск одной из соседских династий.
Печальный опыт Ирсиды, за пятнадцать лет владычества темного Сиджа, магистра Школы Однглазой Рыбы, заполоненной бесплодными песками, показался соседям-королям достаточно веским аргументом в пользу единства. Кроме Закона о Магии и Закона о Династиях, Лерис Кристис ввел законы о единой имперской армии, объединив войска всех восьми стран, и законы о торговле и пошлинах, чем завоевал сердца и военных, и купцов, и простых людейкто же не обрадуется сокращению налогов и укреплению безопасности? Со времен возникновения Имперского Флота даже пираты с Полуденных островов, до того регулярно грабившие приморские города и деревни Валанты, Ирсиды и Умлата, притихли и перестали появляться в виду берега.
В отличие от великих завоевателей прошлого, первый Император не разорял будущих подданных и не вел кровопролитных войн. Единственной кампанией, поспособствовавшей появлению Империи, было изгнание Школы Одноглазой Рыбы из той же многострадальной Ирсиды и восстановление на престоле законного наследника свергнутого короля.
С тех самых пор Империя не вела войн и не знала серьезных мятежей или бунтов. Но видимое спокойствие вовсе не означало спокойствия действительного. И магистр Шарьен, глава имперского Конвента магов, вовсе не из врожденной доброты воспротивился превращению самого младшего сына Императора в ещё одного бездушного голема-телохранителя. Светлый не без основания рассудил, что маг императорской крови весьма пригодится ему в политических играх и в вечном противостоянии с собственным заместителем, темным Пауком Тхемши.
Тогда, одиннадцать лет назад, Дайм мог лишь догадываться, в какие игры втягивает его добрейший магистр. Теперь же он знал.
Знал досконально причины столь не свойственного Императору великодушия.
Знал и то, что снова ответил бы на предложение отца согласием.
После беседы с магистром Шарьеном молчаливый слугавсе же от слуг глава Конвента не отказалсяпроводил юного баронета Маргрейта в комнату. Дайм уснул, едва забравшись в постель. Ему уже было все равно, от усталости или заботой магистра. Думать он все равно уже не мог.
* * *
Утром, сразу после завтрака, принесенного тем же слугой прямо в комнату, баронета снова отвели к магистру, но на сей раз не в кабинет, а в небольшой сад, примыкающий к павильону. Если бы Дайма интересовало хоть что-то, кроме вчерашнего разговора, он бы поразился красоте и разнообразию любовно ухоженных экзотических растений. Под прозрачным зимним небом тропический сад выглядел страннони купола оранжереи, ни ограждения. Просто свежая зелень внезапно сменялась заснеженными пихтами и можжевельником.
Магистра Дайм застал за созерцанием порхающих над ярким большим цветком бабочек. Сегодня, при свете дня, Его Светлости можно было дать на вид несколько больше, чем накануне. Он выглядел лет на пятьдесятраза в четыре младше, чем на самом деле.
Присаживайся, мальчик.
Маг похлопал ладонью по деревянной скамье рядом с собой, не отводя взгляда от цветка и бабочек.
Смотри. Это omna dagesnmin, растет на южных островах архипелага. Нравится?
Да, красивый цветок.
Хочешь дотронуться?
Нет, не задумываясь, ответил Дайм. Сиренево-розовые лепестки с сочными перламутровыми прожилками казались странно холодными и липкими, но при этом притягательно прекрасными.
Почему?
Он чужой. И странный.
Смотри внимательно.
Магистр кивнул на бабочку, подлетевшую к цветку совсем близко. Гладкие лепестки на миг словно покрылись рябью и испустили волну сладкого аромата, словно чувствуя приближение гостьи. Цветок раскрылся, приглашаяи, едва лапки коснулись ярко-малиновой серединки, захлопнулся.
Дайм смотрел не отрываясь, как бьются сомкнутые лепестки, как успокаиваются. Как раскрываются вновь, ещё более яркие и прекрасные, покрытые изнутри бархатной пыльцой.
Как ты думаешь, кто создал его? Тьма или Свет?
Дайм покачал головойон не знал, что ответить. В цветке не было магии, ни темной, ни светлой, лишь красота и обман.
Не знаешь или догадываешься?
Маг заглянул ему в глаза. Очень серьезно и внимательнои Дайм усомнился, что магистру всего двести лет. На миг показалось, что за человеческой оболочкой прячется нечто вечное, мудрое и бесконечно далекое, как свет звезд.
Вместе?
Молодец, мальчик. Магистр улыбнулся, развеивая наваждение. Это просто цветок. Не добрый и не злой, не темный и не светлый. В нем есть все, как и в каждом из нас.
Маг протянул руку, и на ладонь к нему села бабочка. Желтые, резные, с разноцветными пятнышками и синей каемкой по краю, крылья медленно складывались и расправлялись, тоненькие усики шевелились.
А бабочка? Это добро или зло? Или и то и другое? Протянув руку к цветку, магистр ссадил насекомое на лиловый лепесток. Цветок тут же закрылся, поедая добычу. То, что добро для одного, зло для другого. Все относительно ты согласен?
Нет. Для людей все не так. Есть Свет и есть Тьма, ответил Дайм. Он не понимал, зачем спорит с магистром, но согласиться не мог.
Разве? Боги едины, как день и ночь, как жизнь и смерть. Это люди придумали Свет и Тьму, добро и зло. Разве ты можешь сказать, что смерть есть зло?
Нет.
Или что день есть добро?
Нет.
Ну вот. Свет и Тьма условны, жизни нет без смерти. Природа находится в гармонии и равновесии.
Маг снова протянул руку и поднес очередную бабочку к цветку. Прямо к пушистой, сочной сердцевине. Бабочка сама перелетела села на цветок и погрузила хоботок в цветочное нутро. Лепестки слегка вздрогнули и раскрылись ещё шире, не делая попытки поймать насекомое.
Люди не бабочки и не цветы.
Ты думаешь? Люди рождаются и умирают, как бабочки и цветы. Так же в точности.
Но вы же сами вчера говорили о выборе? О свободной воле?
У бабочки тоже ест выбор и воля. Садиться на цветок или нет.
Нет. Богам нет дела до бабочек, но есть до людей. Почему? Зачем Хиссу души, если люди все равно что бабочки? Зачем Райне благословлять милосердие и любовь, если мы всего лишь цветы?
Мальчик, ты никак споришь?
Простите, Ваша Светлость.
С чего ты взял, что богам есть дело до нас? Ты хоть раз видел их? Может, Светлая спускалась к тебе по радуге? Или Хисс говорил с тобой? Молчишь что ты знаешь о богах да и о людях.
Магистр поднялся и, не оглядываясь, пошел к дверям павильона. Дайм последовал за ним, все так же молча. Ему было неловко, будто он подглядел нечто, не предназначенное для посторонних глаз. Словно магистр разговаривал сейчас не с ним, а продолжал давнишний спор без конца и без началас кем-то очень близким и важным.
Только в кабинете маг снова обратил внимание на Дайма. Странный человек с глазами тысячелетнего мудреца исчез, как и давешний добрый дядюшка, уступив место далекому от человеческих чувств главе Конвента магов. Время размышлений закончилосьДайм понял, что сейчас наконец узнает, зачем магистру понадобился императорский бастард со светлым даром. В том, что не будь баронет Маргрейт магом, пусть совсем юным и необученным, с ним бы и разговаривать никто не стал, он не сомневался ни мгновенья.
* * *
Алый жгучий шар, шипя и плюясь искрами, поплыл по комнате. Дайм отпрянул в сторону, недоумевая. Шар притормозил и плавной дугой сменил направление. Баронет кинул быстрый взгляд на магатот, сидя за письменным столом и опершись на локоть, с искренним интересом следил за развитием событий, словно перед ним снова порхали бабочки.
Пылающий мячик приближался неторопливо, распространяя жар. При каждой попытке убраться с дороги он замирал на миг и менял направление.
Убежать? Куда? Рано или поздно догонит. Остановить? Но как? Мэтр Хеуск не обучал Дайма боевой магии, да и практической магии вообщетолько теории. Никаких заклинаний, способных противостоять даже столь примитивному огненному оружию, Дайм не знал.
Прыжок, несколько секунд передышки, снова прыжок.
Ищи. Думай.
Дайм пристально вгляделся в воздух между шаром и магистром. Тончайшая мерцающая нить тянулась к правой руке магистрано, чтобы достать её, требовалось обогнуть сгусток пламени.
Прыжок влево, шар мгновенье висит и устремляется к добыче. Ещё два быстрых шага влево и назад. Шар замирает и продолжает преследование. Снова влевоогонь разгорается ярче и вместо того, чтобы повторить маневр, движется наперерез, не пуская противника к нити управления.
Попытка не удалась, зато поведение шара подтвердило догадкунадо порвать нить.
Ещё несколько беспорядочных скачков по кабинету. Оторваться хоть немного. И, если удастся, притупить бдительность мага.
Удирая, Дайм пытался настроиться на кусочек Огня так же, как ловил обыкновенный мяч. Но огонь не поддавался, выскальзывал из бело-лиловой сетки и обжигал. На ладонях вспухли волдыри ожогов.
Не поддаваться. Не поддаваться. Не бояться. Двигаться быстрее и думать, думать.
Раз чистая сила разума и жизни не помогает, что может остановить огонь? Где взять воду?
Взгляд Маргрейта шарил по кабинету в поисках решения. Ни вазы с цветами, ни кувшина с водой, ничего! Только мебель и драгоценные магические книги в шкафах. А огонь медленно, но верно приближается, и пространства для маневра все меньше
Отчаявшись придумать хоть что-то путное, Дайм схватил с ближайшей полки книгу и швырнул в шар. Тот отшатнулся, пропуская старинный фолиант.
Окрыленный успехом, Дайм швырнул в сгусток огня вторую книгу, затем третью. Шар метался, шипел и плевался, но книги не жег.
Схватив сразу два фолианта, Дайм метнул их один за другимпервый чуть правее шара, а второй сразу за ним и чуть дальше. Прямо в мерцающую паутинку.
Треск, струйка дыма
Довольный смешок магистра.
Повернувшись к магу, Дайм уставился на него, не выпуская из внимания окружающую обстановку. Он все ещё тяжело дышал от волнения, готовый к следующему подвоху. Тот не заставил себя ждать.
Упавшие на пол фолианты зашелестели страницами, словно их коснулся порыв ветра, взмыли в воздух и, стремительно увеличиваясь, превратились в хищных птиц. Острые когти, твердые клювыпять ястребов, поблескивающих лиловым оперением, закружили под потолком. Мгновенье, и пять клювов нацелились на него
Инстинктивно Дайм вскинул руки.
Лиловым оперением? Разум. Иллюзия!
Пять снежковостро белых и колко сиреневыхобразовались в его ладонях. Воспоминание, всего лишь воспоминание о последнем снежном бое с братом
Ни один из ястребов не успел долететь. Касание, вспышкаи, трепеща страницами, книга падает на пол. Одна, вторая
Не успел пятый фолиант коснуться ковра, как сквозь распахнувшиеся створки окна в кабинет влетел снежный вихрь. Закружился, обжигающий и колкий, тысячей крохотных лезвий раня незащищенную кожу рук и лица, полосуя одежду, вымораживая дыхание. Струйки крови из ранок тут же застывали красными сосульками, ресницы покрылись инеем и слиплись, ледяной воздух терзал легкие.
В голове не осталось ни одной мыслитолько боль и страх, и на самом донышке упрямство. Он не для того здесь, чтобы бессмысленно сдохнуть, подобно бабочке в omna dagesnmin! Он светлый маг, а не насекомоеи Светлой есть до него дело!
Собрав остаток сил и разума в кулак, Дайм устремился в небо, к теплук светлой силе, к молочным струям жизни. Он словно превратился сам в столб света, пробивающий тучи снизу вверх, навстречу солнцу. И Райна ответила. Тонким, как паутинка, лучом, переливающимся всеми цветами радуги, ослепительным и горячим. Прямо в сердце. Сиянием, разметавшим голодных крыс тьмы.
Под застывшей ледяной коркой, в глубине почти мертвого тела снова запульсировала жизнь. Горячий ток крови согревал и оживлял застывшие легкие, возвращал подвижность в конечности. Сквозь ослепительную боль регенерации Дайм снова чувствовал свое тело, чувствовал, как тает окрашенный красным ледяной панцирь, как затягиваются порезы на коже.
Вместе с болью возрождения к нему приходило пониманиеэто не игра. Самоуверенность подвела его, как и вера в то, что светлый не способен убить светлого, что если он нужен магистру и Императору, то ему ничего не грозит. Дайм ошибся. Один раз. Но этого раза достаточно, более чем достаточно.
Одно бесконечное, как смерть, мгновенье, чтобы осознать, кто он есть на самом деле. Светлый маг? Да. Сын Императора, плоть от плоти правителяи в крови его та же сила, что создала Империю. Неважно, была ли его мать императрицей или нечаянной наложницей, неважно, желал ли отец его появления на свет. Как неважно и все то, что с детства внушали родители, священники и наставники. Чем помогла матери мягкость и доброта? Всю жизнь пряталась в глуши, не смела показаться людям на глазаи все равно Император забрал то, что считал своим.
Так почему он, сын Императора, должен смиренно принимать навязанную участь? Разве он уже бессмысленный голем, которому только и остается, что танцевать, подчиняясь нитям кукловода? До тех пор, пока Свет с ним, никтоникто и никогда! не отнимет воли и разума, не поставит на колени, не свернет с пути Дайма Кристиса. Человека, твердо знающего, чего он хочети светлого мага, коснувшегося Тьмы.
Стиснув зубы, чтобы не стонать, Дайм поднялся с пола. Свет по-прежнему окутывал его привычным лиловым и белым, только теперь сила не плескалась ласковыми волнами, а ограждала упругим коконом.
Садись. Невозмутимый магистр указал на стул перед письменным столом.
С трудом преодолев боль во всем теле и натянув на лицо маску полного спокойствия, баронет Маргрейт степенно присел и посмотрел магу в глаза. Прямо и безбоязненнопритворяться не пришлось. Дайм не страшился больше ни новых испытаний на прочность, ни возможного превращения в голема, ни обмана, ни смерти но и не собирался так просто сдаваться. Чем пополнить ряды ублюдков-телохранителей, лучше умеретькак оказалось, это не так уж страшно.
Пей.
На столе перед ним материализовалась большая кружка с молоком.
Взяв её в обе руки, Дайм принюхался. Ничего, кроме молока.
Думаешь, отравлю? Не доверяешь?
Нет. Не доверяю.
Хм ну и правильно.
Теплое молоко показалось горьким и соленым, как кровь с пораненных губ. Но он выпил. И вторую кружку тожерегенерация требует питания, а не глупой гордости.
Ещё хочешь?
Нет, благодарю. А вы? Узнали все, что хотели?
Пока не все. Магистр едва заметно усмехнулся. Мэтр Хеуск не учил тебя боевой магии?
Нет.
И трактат Оулкина о взаимозаменяемости не давал старый нытик. Но хоть «О сущности идеального и материального» вы изучали?
Я читал Палона, у нас в библиотеке все его сочинения.
Дайм сохранял невозмутимый вид, хотя внутри все кипело. Строгий и честный наставник, клявшийся именем Светлой, что не имеет отношения к Конвенту и последние двадцать лет не приближался к Фьонадири и магистру Шарьену ближе, чем на пятьдесят лиг Никогда не писавший писем и не выезжавший из поместья Влюбленный в баронессу искренне и безнадежно На все просьбы научить заклинаниям и управлению потоками отговаривавшийся неспособностью и незнанием Боевой маг? Шпион Конвента? Смешно. И грустно. Матушка верила ему
У него не было выбора. В отличие от тебя.
Да? Приятно слышать. Что у меня есть выбор.
Сердишься? Зря, мальчик. Ты же догадываешься, что Его Всемогуществу не нужны ни трусы, ни гордецы а слабаки тем более. Ты справился, молодец. Теперь нам есть о чем поговорить. Если, конечно, ты готов.
Вполне.
Что ж. Тогда сразу о главном. У тебя девять сводных братьев, с одним ты встречался лично. Четверо принцев и пятеро непризнанных бастардов. Принцем тебе не быть, звание лейтенанта императорской Лейб-гвардии тебя не привлекает. Есть ещё один вариант. Полной свободы ты не получишь, и придется потерпеть кое-какие ограничения, но Император признает тебя, даст титул и хорошую должность. И, разумеется, ты сохранишь свободу воли и разум.
От холодного делового тона магистра по спине Дайма пробежали мурашки. Он видел, хоть и поверхностно, суть заклинаний, наложенных на Диена, но услышать из уст главы Конвента подтверждениеразум и свобода воли вряд ли Император потребует чего-то большего.
Магистр выжидающе глядел на него, спокойный и равнодушный. Ему не требовалось слов, чтобы дать понять юному светлому, какова альтернатива щедрому Императорскому предложению.
И что от меня требуется?
Многое. Для начала клятва верности Императору. Тогда продолжим разговор.
Что за клятва?
Ничего особенного. Не причинять вреда жизни и здоровью, слушаться прямого приказа.
Не причинять вреда? Слишком расплывчатая формулировка. Действием или бездействием? А если Император прикажет, допустим, подать ему яду или отрезать руку, что тогда? Прямой приказ или вред здоровью?
Хм похоже, мэтр не ошибся. Взгляд магистра несколько потеплел. Вот посмотри полностью текст клятвы. Её приносят все доверенные лица Императора.
На стол перед Даймом лег лист плотной бумаги.
Не обращая внимания на перемену настроения мага, Маргрейт принялся за изучение документа. Не торопясь, очень внимательно он вчитывался в каждую фразу, обдумывал и анализировалкак будет действовать клятва в различных обстоятельствах. И то, что получалось, ему категорически не нравилось.
Магистр. Я понимаю, что вы мне не доверяете. Дайм отложил документ и уставился магистру в глаза. Но эта формулировка налагает множество ограничений и ставит принесшего клятву в весьма уязвимое положение. Слишком легко придумать ситуацию, когда человек будет вынужден нарушить один из пунктов. А насколько я понимаю, клятва предусматривает только одно наказаниесмерть. Поэтому у меня к вам вопрос. Для чего я вам нужен? Магов у вас целая Академия, гораздо сильнее и опытнее меня. Чиновников и военных в изобилии. Что я могу сделать такого, чего не может кто-то другой? И стоит ли априори делать ваше оружие хрупким?
А не много ли ты о себе воображаешь, мальчик?
Вы бы не стали заниматься пустяками, Ваша Светлость.
Ну и что ты предлагаешь?
Убрать некоторые пункты. Дайм снова взял в руки лист бумаги. Второй, четвертый и пятый. И добавить оговорку. Вот тут.
Ты много хочешь.
Я хочу иметь возможность служить Императору, а не бояться за собственную шкуру при малейшем неловком движении.
Хе-хе. Весьма похвальное намерение. Ладно. Магистр кивнул, забирая бумагу. Пусть будет так. Ты не спрашиваешь, почему в клятве ни слова о наследнике престола.
Нет. Не спрашиваю.
Уже догадался?
Я буду служить Конвенту и Императору, а не наследнику.
Даже так вероятно, из тебя выйдет толк.
Выйдет, Ваша Светлость.
Ты понимаешь, что это будет непросто?
Да.
И что ты будешь все время под контролем?
Несложно догадаться, Ваша Светлость.
Хорошо. Если Император одобрит, с завтрашнего дня ты идешь ко мне в ученики. И прямо сейчас забываешь, что был когда-то баронетом Маргрейтом. Ты Дайм Дукрист, сын Императора. Баронет это несерьезно. Герцога тебе многовато. Маркиз. Маркиз Дукрист.
Маркиз в обмен на свободу, в обмен на имя и семью. Щедрое предложение магистра подозрительно напоминало рабство. Но по сравнению с судьбой Анта, Бри, Вериа, Гунта и Диена все, что угодно, только бы не стать Ешу.
Дайм сосредоточился на отблеске тепла и любви, на тончайшей дорожке наверх, к Светлой. Он не имел привычки молиться, как требовал замковый священник. Но сейчассейчас он молил Райну не словами, но сердцем. И верил, что она не отвернется. Что позволит ему сохранить хоть что-то.
Ваша Светлость так и не объяснили мне, что я должен буду делать, спросил он, загнав боль и холод потери в самый дальний уголок.
А разве непонятно? Все, что прикажет Император. И ещё. Думаю, ты понимаешь, что Император не может рисковать