Груша обхватила его голову руками, поднялась с колен и потянула его вперед: она хотела уйти! Что будет, если он шевельнется? Нечай, повинуясь воле ребенка, начал разгибать колени. Чавканье за спиной смолкло, и он замер. Но Груша тянула его за собой, нетерпеливо и властно. Он поднял ее на рукиона продолжала прижимать к себе его лицои выпрямился. Раздалось короткое, тихое рычание, но тут же прекратилось. Не оглядываться. Теперь главноене оглядываться. Нечай не понял, с чего это пришло ему в голову, но он, пошатнувшись, шагнул вперед. Не одинмножество взглядов толкало его в спину: они гнали его! Гнали прочь, и не собирались нападать. Он пошел быстрей, унося Грушу от жуткой трапезы чудовищ, а потом побежал, спотыкаясь и рискуя уронить ребенка.
Он бежал до самого дома, и не чувствовал ни усталости, ни тяжести девочки. Только у ворот ноги его подкосились, и Нечай опустился на землю, привалившись к забору. Груша высвободилась из его объятий, провела длинным, жестким рукавом по его мокрому лбу и прижалась губами к волосам. Говорить Нечай не мог: внутри хрипело и квакало, воздух жег горло, словно кислота, и тошнота плескалась где-то под кадыком.
На лице девочки он не увидел страха. Она оставалась спокойной и по-взрослому рассудительной. Она жалела его, и рукава мешали ей гладить его по голове. Там, в лесу, она ничего не видела и не слышала, но почему-то Нечай не сомневалсяона отлично знала, что происходит. Да ведь она прибежала его спасать! Она его спасала, а не он ее!
День четвертый
Полю нет конца и края. Каменистая дорога бежит за горизонт, извиваясь лентой. Зачем? Ведь поле ровное, как стол? Холод. Промозглый осенний холод. Начало октября, днем сыплет мелкий дождь, а ночью лужи покрывает тонкий ледок. Лапти стерлись три дня назад, и Нечай идет босиком. Ноги сбиты в кровь, и каждый шагэто усилие, каждый шагпреодоление препятствия. Тяжелые колодки не пускают вперед, не позволяют шагать шире. Колонна ползет медленно, и конные надзиратели-монахи скучают. Только попробуй отстать! Они хлещут по ногам. Хуже всегоупасть. Нечай не упал ни разу. Он молодой и сильный.
Их поднимают задолго до рассвета и кормят вареной брюквой. Голод стал его сущностью, он привык к нему. Они будут идти до темноты, а потомв темноте, и лишь перед сном их снова накормятподмокшим хлебом пополам с отрубями. Нечай ловит ртом мелкие капли дождяможно долго не есть, но пить хочется всегда. Волосы прилипли ко лбу, ветхий армяк с дырой на пояснице, драный и свалявшийся, к ночи промокает насквозь и наутро не высыхает.
Колодники идут молчана разговоры сил не остается. Лица вокруг угрюмы и равнодушныникто не жалуется. Расстриги и упертые раскольники, прелюбодеи, пара разбойников, смущавшие народ богохульными речами Как Нечая угораздило оказаться среди них? Тысяча верст до далекого монастыря, тюрьмой которого до слез пугают матерых душегубов.
Нечай гордится тем, что оказался среди них. Гордится, только босые ноги больше не могут ступать по земле, и колодки невыносимо трут лодыжки. И бесконечное поле шатается перед глазами, и ломит поясницу, и кандалы на руках проели язвы, и от холода сводит плечи, потому что все время стараешься их приподнять, съежится. А главноеэтому нет конца. А если и естьон гораздо страшней этой дороги. И от гордости не остается и следатолько горечь.
Нечай проснулся в темноте. На печи было жарко, но он все равно натянул на себя тулуп: повыше, до подбородка. Тепла не бывает много. После таких снов он думал, что никогда больше с печи не слезет. Ему просто не хватит на это сил.
Нечаю полагался кнут и год в тюрьме с вечным поселением в далеких, неизведанных землях. За первый разбой. Человек, назвавший его своим сыном, под пыткой спас его от дыбы и виселицы, уверив судей в том, что Нечай никогда до этого не разбойничал.
Нечай отлично помнил скандал, разразившийся в тюремном дворе: приехавшие святые отцы требовали платы за исповедь тех, кого на следующий день должны были повесить. Надзиратели плевали им под ноги и орали, что платить не будут. Бывалые сидельцы рассказали, что они ругаются каждый раз, и однажды приговоренных послали на площадь, именем Христовым просить подаяния на исповедь и причастие.
Надзиратели взывали к человеколюбию попов, и те, в конце концов, согласились на жалкие гроши, которые выгребли из тощей тюремной казны. С уговором, что они исповедуют и причастят не только висельников, но и приговоренных к «торговой казни», тем более что из них выживет едва ли две трети.
Нечай отказался исповедоваться, и отвернул лицо, когда поп сунул ему обмусоленный чужими губами крест. Он ни разу не был в церкви с тех пор, как бежал из школы. Он мог бы добавить, что происходящеенадругательство над священным таинством, когда поп, перешагивая через завшивленные, вонючие тела сотни человек, набитых в тесную избу, кричит во всю глотку:
Кого еще завтра пороть будут?
А потом вся сотня слушает сбивчивый рассказ несчастного о том, как в детстве он подглядывал за девками в бане. Рассказ льется благодаря наводящим вопросам батюшки.
Когда попы, поговорив с Нечаем о его вере, ушли, разбойник, назвавший его своим сыном, от злости расквасил ему лицо.
Ты! орал он в исступлении, я тебя А ты? Не мог его чертов крест поцеловать? Сгниешь в монастыре, сучий потрох! Монахи тебе язык вырвут и на шею вместо креста повесят! Молчи! На архиерейский суд приведуткайся, на коленях прощенья проси!
Каяться и просить прощения Нечай не стал. Если бы он знал тогда, в чем будет состоять «смирение», наверное, сумел бы отболтаться, послушался старого разбойника. Ему было всего девятнадцать, и бурлящая кровь, подогретая тремя годами пьянящей свободы, требовала высоко поднимать голову и держать спину прямо. Ему повезлоповода для своих злобных шуток перед равнодушным судьей он не нашел, и отвечал на вопросы гордо и односложно, иначе бы ему на самом деле отсекли язык: половина раскольников, упорствующих в заблуждениях, пошли в монастырь немыми или изрядно шепелявыми. Повезло ему и в другом: партию колодников отправляли в монастырь через неделю, и кнут заменили батогами, чтоб не кормить его в тюрьме при архиерейском доме еще полгодадо следующей партии. Впрочем, мало ему не показалось. И под кнут он все равно попал, позже, за побег.
Нечай вздохнул и поежился. Рядом успокаивающе сопели племянники. Совсем не хотелось думать о том, что произошло несколько часов назад, словно случившееся было всего лишь предыдущим сном, который не стоит вспоминать. Засыпать тоже не хотелосьна кошмары у Нечая не осталось сил. Ему всегда становилось обидно, если кошмар будил его через час-другой после того, как он засыпал. Но сон все равно сморил его, и снились ему крики за спиной, только там, в лесу, он принял их равнодушно, а теперь за каждым криком видел человеческую смерть, чувствовал, примерял на себя. И теперь, во сне, он кидался на выручку тем, кто остался за спиной. Он закрывал собой человека, который бежал к нему в надежде спастись. Того человека, которого сожрали жуткие твари.
Сон мучил его долго, повторялся, начинался сначала, и не заканчивался. Нечай проснулся, ближе к обеду. Возня малых ему не мешала, впрочем, как и шум внизу.
Мишата раскалывал будущие клепки, постукивая топориком, а старшие мальчишки обрабатывали их шмыгой. Полева со старшей дочерью занималась рукоделием, мама чистила чугунки, а Груша нянчила младшего брата. И как она догадалась, что Нечай проснулся? Ведь не слышала же ничего? Но не успел он открыть глаза и осмотреться, как она тут же подняла голову и улыбнулась беззубой улыбкой. Нечай подмигнул ей, и тревога в его груди растаяла. Нет, Груша не может иметь отношения к чудовищам, населившим лес. Это невозможно.
Проснулся, сыночек? мама тоже улыбнулась ему.
Полдня продрых, фыркнула Полева, а все туда же: «сыночек»! Миша бы столько спал, мы б давно по миру пошли!
А к тебе староста заходил, довольно сказала мама, не обратив на Полеву внимания, очень так уважительно, не велел будить. Просил зайти, когда проснешься.
Чего надо-то ему? Нечай потянулся.
Не сказал толком. Я уж и так, и так расспрашивала. Сказал только, что Туча Ярославич службу тебе нашел, постоянную, и за хорошие деньги, мама вздохнула и заулыбалась.
Вот только службы у Тучи Ярославича Нечаю и не хватало!
Всю жизнь мечтал, процедил Нечай и полез с печки вниз.
Что это ты там бормочешь? встрял Мишата, службе не рад?
Да не пойду я к нему на службу! рассмеялся Нечай, вот мне надо очень!
Я тебе рубашку чистую достала, испуганно сказала мама, и полушубок почистила. К старосте-то не каждый день ходишь
У старосты я вчера был, и ничего, Нечай обнял ее за плечо и поцеловал в макушкуростом она едва доставала ему до плеча, в обычной рубашке. Но чистую все равно давай.
Чистая одежда до сих пор приводила Нечая в трепет. Чистая одежда и баня. Когда он в первый раз после монастыря мылся в бане у старого ведуна, то расплакался.
Ты с ума сошел? тихо спросил Мишата, как это ты к нему на службу не пойдешь?
А так и не пойду.
Слушай ты, лентяй Не дури! Всех нас под монастырь подвести хочешь? Мишата повысил голос.
Но к старосте-то сходишь? робко спросила мама.
Схожу, схожу. Чего ж не сходить, ответил Нечай, любуясь чистой рубашкой с вышитыми на рукавах и по вороту птицами.
Нечай! Я с тобой разговариваю! окликнул его Мишата.
Не может быть! И о чем? Нечай скинул грязную рубаху.
О службе у боярина. Или ты не понял?
Оставь в покое мою службу. Это мое дело.
Тебя жизнь ничему, я смотрю, не научила, фыркнул брат.
Как раз наоборот, Нечай поспешил одеться, чтоб не напоминать Мишате лишний раз, каким образом его учила жизнь. К маме спиной он старался не поворачиваться, вспоминая, как она всю ночь рыдала, увидев его со спины в первый раз.
Туча Ярославич тебя, голодранца, к делу приставить хочет, а ты что?
Я сказал, это мое дело! окрысился Нечай и собрался выйти на двор.
Сынок, на этот раз мама была на стороне Мишаты, может не надо так, а? Может, хорошая служба? Ты подумай сначала, сразу не отказывайся.
Нечай ничего не ответил и сжал зубы. Если бы мама только узнала, что за службу он вчера сослужил Туче Ярославичу, она бы и думать ему не предлагала.
Староста встретил его радушно, хлопнул по плечу и усадил с собой за стол. Нечай только что пообедал, но от жареной утки не отказалсяхорошо жил староста, мясо по четвергам ел.
Утром из усадьбы ключник приезжал, справлялся, жив ты или как, староста налегал на утку и говорил невнятно, четверых вчера оборотень разорвал. Трех егерей и конного одного, родственника Тучи Ярославича.
Нечай жевать пересталпод такие разговоры утка не пошла.
Велел тебе деньги передать. Сейчас поедимотдам.
Нечай поперхнулся. Сон, мучивший его все утро, явью не стал. Деньги брать не хотелось, он испытывал что-то вроде чувства вины. Егерей он видел только мельком, о родственнике Тучи и вовсе не сожалел, но как бы там ни было, эти люди прикрывали его, а сами оказались жертвами, и он им ничем не помог.
Рассказал бы, что там было, а? староста посмотрел Нечаю в глаза, а с печки выглянули любопытные мордашки его внуков.
Не помню, угрюмо ответил Нечай, ничего я не видел.
Да ты ж первым шел? подозрительно спросил староста, как это ты ничего не видел? И чего это тебя не тронули, а?
Мертвым прикинулся, поэтому и не тронули.
Ишь ты молодец, догадался. Страшно было?
Не знаю. Не помню, Нечай отмахнулся.
Ладно. Потом оклемаешьсярасскажешь, вздохнул староста, Туча Ярославич тебя за это к делу приставить хочет. В дьяконы обещал рукоположить, служить у него в часовне. Служба плевая, это не на Афонькином месте крутиться. А денег платить обещает восемь рублей в год. Так что свезло тебе, парень.
Да уж Нечай сжал зубы.
А что? Пару раз в неделюобедня, ну, покрестить младенцев дворовыхраз в год, причастить умирающих. На сотню человек не велика забота.
Дьякон не может крестить и причащать, для этого иереем надо быть, скривился Нечай.
Да брось! Вон, в соседней деревне дьякон уже пятнадцать лет и причащает, и крестит, и все ничего! А у Тучи сейчас вообще монах-расстрига служит. Только старый он уже, вот Туча и приискал ему замену.
И литургию в часовне не служат, на всякий случай добавил Нечай потихоньку. Глухая, отчаянная злость зашевелилась в груди. Попал! Всю жизнь бежать, и тут На глаза едва не навернулись слезы. Черт его дернул вчера выйти на дорогу и встретить боярина! Благодетель Нечай громко скрипнул зубами, так что староста посмотрел на него с удивлением.
Туча Ярославич, когда с покойниками своими разберется, сам к тебе приедет. Поблагодарить. Ключник говорит, понравился ты ему. Только смотри, палку-то не перегибай, как вчера.
Нечай растеряно кивнул.
А у меня тоже дело к тебе имеется. Деньги, вишь, к деньгам идут. Скоро ты в Рядке самым богатым человеком будешь!
Какое дело-то? устало спросил Нечай. Да никаких денег не надо, лишь бы в покое его оставили!
Я боярину к зиме должен отчет дать: с кого, сколько и за что получил. Ты ж знаешь, я писать не мастак, так, цифры карябаю, да и то с трудом. Раньше Афонька грамоты мои переписывал, только он берет больно много, а ты, я слышал, не жадный. Перепишешь?
Нечай пожал плечами:
Чего ж не переписать
Это не в часовне литургии служить.
По две копейки за лист заплачу, хорошие деньги. Листов сорок выйдет, а мне два раза надо: один мне, другойТуче Ярославичу.
Афонька, небось, гривну за страницу просил? хмыкнул Нечай.
Просить он, может, и просил, да кто б ему столько заплатил! захихикал староста, нет, честно скажупо пять копеек он брал. Жадный, собака. Так как? Возьмешься?
Возьмусь, возьмусь, успокоил его Нечай, бумаги только дай с запасом, чернил Перьев сам найду. А то по полушке за лист бумаги отдамот твоих хороших денег ничего не останется.
Этокак скажешь, это я понимаю, согласился староста, сто листов тебе хватит? Что не испишешьсебе оставишь, тоже барыш.
Хватит, кивнул Нечай. Писал он чисто и испортить бумагу не боялся.
После обеда староста битый час показывал ему, что писать в отчете, дал тот, что писал Афонька в прошлом году, исчирканный и исправленный. Все четыреста дворов Рядка: дети, жены, коровы, лошади, овцы, кузницы и мастерские, дома, сараиотчет включал всё.
Вот тут умерших я вычеркнул просто, а если ребенок народилсяя вписал. А вот тут, смотри, у Семена лошадь пала, я ее вычеркнул. Так он молодого конька купил, я зачеркивание перечеркнул. Понятно будет?
Нечай хмыкнул.
Вот тут написано, сколько за что боярину причитается. Ты уж посчитай, ладно?
За два алтына, кивнул Нечай.
Ладно, за два алтына, вздохнул староста, только хорошо посчитай, мне ж расплачиваться с ним надо.
Хорошо посчитаю, не бойся.
Нечай собрал прошлогодние листы, а бумаги и чернил староста пообещал с внуком прислать под вечер.
Долго писать-то будешь? спросил он на выходе.
Неделю, не меньше. Нормально?
Вообще-то Нечай мог переписать это за пару дней, если начинать утром, а заканчивать вечером, но куда ж ему торопиться?
Ой, что ты! Не спеши! Афонька месяц писал!
Нечай только усмехнулся: батюшка не только жадный, но и ленивый.
Тяжелая чужеземная монета жгла ему карман, мысли о службе у боярина не давали покоя: внутри кипело негодование. Да за что ж? Конечно, надо отказаться, но кто же знает Тучу Ярославича? Так позарез ему дьякон потребовался? Ведь если боярин разозлится, что ему стоит отправить Нечая в архиерейский дом или к воеводе, где с его клеймом на щеке быстро разберутся? И хоть в монастырскую тюрьму он попал под чужим именем, все равно дознаются, кто он и откуда сбежал.
Тоска, и страх, и горечьНечай сжимал кулаки и скрипел зубами. Оставалось только напиться, и он свернул к трактиру.
Там его ждали: весь Рядок узнал о том, что произошло вчера в лесу. Нечай растолкал всех, отмахиваясь от их расспросов, и залпом выпил полную кружку вина. Но и это ему не помогло, и он добавил к ней целую кружку горькой рябиновой настойки. Набравшись до шума в голове, он вывалился из трактира, несмотря на протесты мужиков и возбужденных их рассказами проезжих. На улице давно стемнело, и чем заняться, Нечай себе не представлял.
От хмеля злость его стала только сильней, зато страх растворился окончательно. Нечай хотел немедленно отправится в усадьбу и послать боярина куда подальше с его службой, но вовремя остановился: кто его знает, может, боярин и сам передумает, зачем раньше времени лезть на рожон.