"А потом задрожала земля, подалась и затрещала. Оседали в пыль великие храмы, словно глиняные, рассыпались алтари Шэдоку, падали, как щепки, деревья, а солнце на много дней закрыла серая хмарь. И уж после того пришла с моря огромная волна. Обрушилась она на уцелевшие города Миаджана и ушли те под воду вместе с руинами храмов и гробниц, вместе с рабскими рынками и пыточными, с домами и людьми. И текло море, покрывая собой все".
Старый балаганщик изобразил кончину Миаджана, сперва свирепо затопав, потом быстро заменив задник на новый - с вышитыми на нем руинами, а затем покрыв все это голубым отрезом ткани. Зеваки затаили дыхание.
"Десять на десять веков миновало с той поры. Нет больше Миаджана. Не осталось его храмов, исчезли его жрецы, а земли Раскола поросли деревьями. Но и по сей день не идут туда люди, хотя и болтают, будто много сокровищ таит в себе зеленая чаща. Однако же, кто бы ни шел пытать туда удачу - исчезает навсегда... Лишь одно осталось от тех времен: женщины с особым даром, коих в Дальянии зовут Многоликими. И как прежде рожают они великих мужей. И из века в век крепнет магия, передаваясь от отца к сыну, от сына к брату. Оттого стоит Дальяния, во славу далера и Безликого брата его. И царят в наших землях покой и процветание".
Заканчивался спектакль непременно появлением красивой куколки в одеянии Многоликой, которая раскланивалась под свист и воодушевленный топот зрителей.
Алесса побежала с бубном мимо зевак. Монетки посыпали щедро. Балаган у Пэйта и впрямь был хорош, на загляденье. И вот, покуда меньшая из близняшек суетилась, собирая со зрителей монетки, довольный старик оглядывал сборище зевак. Тут-то взгляд Пэйта и запнулся о знакомое лицо, словно нога о камень.
Давешний странник стоял, сложив руки на груди, и задумчиво смотрел на балаганный помост. Девчонка его, по-прежнему замотанная в палантин, жалась рядом. Какая еще дурная сила их сюда привела? С Пэйта будто водой смыло вчерашнюю злобу. Стало вдруг не по себе. Да еще Эгда, дура старая, подошла и дергает за рукав, да глазищами косит в ту сторону, мол, гляди, гляди!
По-хорошему, позвать бы кого из меченосцев, чтобы схватили колдуна и волокли в Храм. Но меченосцев поблизости не было.
- Деда, деда, смотри, - зашептала Хлоя.
Тьфу ты, дуры ж! А то он не видит! Старик понадеялся, что колдун развернется и уйдет, но тот, напротив двинулся к балагану. Чего ему надо-то от них?
- Ну как? - спокойно спросил мужчина, подойдя. - Не передумал попутчиков брать?
У Пэйта немного отлегло от сердца. Все-таки говорил чужак спокойно, не злорадствовал, авось, обойдется все.
- Ты это... своей дорогой ступай, не то оружных позову... - сказал балаганщик, стараясь, чтобы в голосе не сквозил страх.
- Так сильно боишься? - хмыкнул незнакомец. - Я же ничего дурного тебе не делал.
- А дорогу кто мне скривил? - мигом вскипел старик.
Но чужак покачал головой:
- Ничего я не кривил. Дорогу ты сам выбрал. А ведь я предупреждал, что лучше моим путем до города ехать. Да ты не послушал.
Балаганщик зло подергал ус.
- Чего тебе надо? Что привязался? Иди, вон, к другому кому.
Мужчина усмехнулся:
- Зачем мне к другому?
- А ко мне зачем? - Пэйт и впрямь не понимал. Да мало ли обозов в городе? К любому примкни и езжай, так нет же.
- С тобой одни бабы и мальчишка. Мне надо доехать до Миль-Канаса.
Старик не понял, какая между этим связь. Его собеседник, видимо, о том догадался и пояснил:
- У меня мало денег, у тебя нет крепкого мужика. Дорога неблизкая. Случиться может всякое. Вместе лучше, чем порознь.
- Не беру я попутчиков, - буркнул Пэйт. - И в Миль-Канас мне не надо.
- Доехать спокойно хочешь? - прямо спросил мужчина.
У балаганщика в груди все снова вскипело. Пугать, значит, вздумал?!
- Ты...
- Со мной доедешь, - просто сказал незнакомец. - Без меня - нет. Ты и сам ведь знаешь - за Фетги места лихие, дорога там приграничная... А что в Миль-Канас не надо, так врешь ты. Куда тут еще податься с твоим балаганом? Много вы в деревнях заработаете?
Сказал, стервец, и глядит! Как мысли прочитал! Знал все это Пэйт. И про дорогу опасную, и про то, что по пути из окраинной Фетги впереди только один стоящий город - дальянская столица. Знал. Оттого и собирался примкнуть со своим балаганом к большому обозу, ибо идти через те холмы в одиночку было верным самоубийством.
- Я могу помочь в дороге. Ты за это возьмешь меньшую плату. Доедем до Миль-Канаса и расстанемся, - тем временем продолжил незнакомец.
Балаганщик нахмурился:
- Ты не беглый ли, парень?
Он цепким взором окинул собеседника: высокий, крепкий, темноволос, но не смугл, а глаза синие, неожиданно яркие. Не понять, каких кровей. Да еще и волосы короткие - в хвост или косу не соберешь. Рабов же (если они не для удовольствий) всегда бреют наголо - от вшей, да и просто, чтобы в глаза бросались.
- Не беглый?
Незнакомец в ответ на это усмехнулся:
- Вольноотпущенник. Выкупился. Домой возвращаюсь.
У Пэйта отлегло от сердца. Вольноотпущенник баловать не будет, ибо за малейшую провинность вернут хозяину - не умеешь свободой дорожить, так и нечего. А лихих людишек, если подумать, мог бы он на него еще вчера вывести в Мертвом лесу. Или ночью, под городскими стенами.
Снова Пэйт оглядел странника, подмечая то, что мог упустить с первого взгляда. Но, как ни вглядывался, ничего подозрительного не увидел. Мужик, как мужик. Злобы в лице вроде нет, в душу влезть и понравиться не пытается. Не лебезит, зубы не заговаривает, на Алессу с Хлоей не пялится. Опять же девчонка с ним.
- А это кто? - кивнула на девку балаганщик. - Жена?
- Сестра, - ответил мужчина.
Лучше бы, конечно, чтоб жена, но сестра тоже неплохо.
- Как звать-то тебя? - спросила Эгда девушку.
Та в ответ лишь беспомощно улыбнулась и посмотрела на брата.
- Безголосая она, - пояснил ее спутник. - Немая. Даже мычать не может. Родилась такой.
Балаганщик вздохнул:
- Ну... ты это... обещай не баловать... - сказал он.
Как будто обещание незнакомого попутчика с темным прошлым могло иметь хоть какую-то силу!
- Обещаю, - сухо ответил собеседник. - Но, узнаю, что сбыть меня с рук хочешь тайком, не взыщи.
Пэйт пожал плечами:
- Вельды вольный народ. Мы людьми не торгуем, Лекка не велит, - а про себя балаганщик с запоздалым пониманием подумал еще, что незнакомец, навязавшийся ему в попутчики, небось, об этом знает, потому и прицепился, как клещ. - Денег-то сколько у тебя?
Мужчина сбросил с плеча подорожную суму, пошарил там и высыпал в широкую ладонь старика горстку меди. На прокорм хватит. Но не более.
- Ладно. Иди вон в тот возок, - кивнул Пэйт.
Его новый попутчик подтолкнул сестру к кибитке. Девушка послушно заторопилась. Она не выглядела запуганной, однако была в ней какая-то обреченная покорность воле брата. Это балаганщик заметил сразу.
* * *
Их звали Эша и Сингур, они были родом из Вальтара и оказались на редкость уживчивыми спутниками. Эша быстро подружилась с Гельтом и близняшками. Как эти две трещотки смогли поладить с немой девкой - для их деда было загадкой, но он предполагал, потому и сошлись, что бездольная не умела говорить.
Поначалу обитатели маленького балагана держались со спутниками настороженно - не доверяли, да и тяготили их чужаки. Однако брат с сестрой были спокойны и доброжелательны. Первой оттаяла Эгда.
Дело было вечером за скромной трапезой.
- С рождения вы в кабале-то были или из-за беды какой попали? - осторожно спросила кривобокая баба Сингура.
Мужчина усмехнулся:
- По дурости. Так тоже бывает.
Собеседница покачала головой:
- Как же не продали вас по отдельности?
Эша, сидевшая рядом, уронила взгляд в свою тарелку и словно оцепенела.
- Повезло, - ответил ее брат. - Хозяин добрый попался. Эша жила с кружевницами, те ее обучили своему мастерству. Она прилежно работала. Ну и я... тоже. Потом выкупились.
- Ой, - всполошилась болтушка Хлоя. - Это, правда, повезло вам, повезло! Мы в Вальтаре не были - далеко, за морем, но говорят, у вас легко могут в неволю скрасть. Нет там порядка... усобицы постоянно. В Дальянии тоже всякое случается. Помнишь, деда, у нас Ньялу скрали? Скрали, скрали, сестрицу Гельтову. Но деда сразу в Храм пошел...
Алесса тут же подпрыгнула на месте, словно ее ущипнули за зад и перебила, найдя повод для препирательств:
- И ничего не сразу! Он сперва по городу ходил, даже в воровском квартале был, думал, выкупить удастся. Это уж потом он в Храм пошел к Многоликой, справедливости просить...
- Вот и нет! - заупрямилась Хлоя. - К Многоликой он после пошел, когда ему сказали, что видели, кто девку скрал!
- А ну цыц! - прикрикнул на трещоток Пэйт. - Разгалделись.
Сингур усмехнулся в тарелку, а девчонки потупились. Только старшая пнула меньшую, незаметно для деда, в щиколотку. Алесса тот час ответила тем же. Гельт нахмурил брови. Девушки успокоились, хотя Хлоя и показала мальчишке язык.
Эша смотрела на происходящее широко раскрытыми глазами, переводя взгляд с одного лица на другое.
- И что, нашли девку? - спросил Сингур.
- Нашли, - горько вздохнул в ответ балаганщик. - Только к тому дню уже месяц миновал. Натерпелась она. Потом родами померла. Чего ей было-то пятнадцать всего...
- Не повезло, - кивнул собеседник. - Жалко.
- Мечники храмовые разбойникам тем головы посекли, но девчонку-то не вернешь... - сказал Пэйт и бросил ложку в плоское кривоватое блюдо. - Тьфу, дуры! Разбередили... Теперь и есть неохота!
Он пихнул тарелку в руки виноватой Алессе и ушел в кибитку.
...В Фетге балаган провел еще несколько дней, за которые Эгда успела нагадать горсть медяшек, а близняшки собрать монеток за кукольные представления. По вечерам показывали похабную сказку про то, как капризная дочь торговца выбирала жениха. Эша краснела до корней волос и пряталась в возке. Эгда посмеивалась. Но, когда балаган Пэйта потянулся из города на дорогу, Эша, похоже, испытала нешуточное облегчение.
Вельды сперва не знали, как разговаривать с немой девкой. Пэйт обычно наклонялся к вальтарийке и говорил нарочито громко. Сингур, увидевший это, сказал спокойно:
- Что ты орешь? Она же немая, а не глухая.
- Как же вы разговариваете? - почесал балаганщик плешивый затылок, надежно спрятанный под витками палантина. - Ну, ты-то, понятно, а она?
За эти дни старик ни разу не видел, как "говорит" немая. Та лишь молчаливо и беспрекословно выполняла приказания брата. Сингур говорил: "Просыпайся", и она тут же вставала, спешила умыться. Он спрашивал: "Голодная?" Девушка кивала. Велел: "Иди в тенек". Она шла. Будто воли своей не имела!
Вообще Сингур был очень внимателен к сестре, видать понимал ее с полувзгляда, с одного движения бровей. И ещё он отчего-то каждое утро и вечер чутко прислушивался к её дыханию. Требовательно клал руки на плечи девушки и приказывал:
- Дыши.
Она прилежно делала несколько спокойных вдохов и выдохов, после чего брат, как правило, успокаивался и возвращался к своим делам.
Хлоя, язык у которой был длиннее обеих кос, как-то не выдержала и спросила:
- Сестра твоя хворает что ли?
- Да, - сказал Сингур. - Жаба у нее грудная. Душит.
Близняшки переглянулись, и Алесса сказала с жалостью:
- Бедная... Жабу только колдун, говорят, вытащить может. Эша, поди, ночью с открытым ртом спала, вот она и влезла, а потом в груди засела и присосалась...
- Наверное, - ответил Сингур. - У нее это с детства. То, будто на поправку идет, а то задыхается ни с того, ни с сего, аж синеет.
Эгда покачала головой и погладила съежившуюся на телеге Эшу по плечу. Девушка смотрела куда-то вниз. Вельдинке показалось, что Эше больно слушать, как судачат о ее болезни, а брат то ли не обращал на это внимания, то ли не понимал, что было наиболее вероятно.
- Я показывал ее лекарю в Лефоссе. Хорошему лекарю. Тот сказал, исцеления от такого нет. Можно лишь облегчение дать, если кровь пускать время от времени. Хотел я этому умнику самому кровь пустить, но пожалел, подумал, вдруг, и впрямь кого-то вылечит.
Пэйт же про себя поразился тому, насколько спокойно Эша переносила болезнь, будто и не беспокоилась тем, что где-то в груди у неё притаилась неведомая и неизлечимая хворь. Однако, когда Сингур рассказывал о сестрином недуге, балаганщик видел, как крепко девушка стискивает в кулаке висящую на шее свистульку. Старик заметил, Эша частенько так делала, то ли в пору отчаяния, то ли в пору глухого одиночества.
На девичьей груди свистулька смотрелась нелепо, едва ли не смешно. Когда балаганщик впервые увидел это "украшение" болтающимся на девичьей шее, он удивился - зачем? Сингур напомнил, мол, сестра немая, случись чего, даже на помощь позвать не сможет, окликнуть. Эша тогда смутилась и словно окаменела. А побелевшими пальцами стиснула свистульку. Она всегда цепенела, если брат с кем-то о ней говорил. Поэтому девушка старалась найти себе какое-нибудь занятие, чтобы как можно реже быть у спутников на глазах без дела.
Перетряхнув всё балаганное барахло, Эша долго корпела над ним, вооружившись костяной иголкой и старенькими нитками. Она что-то выкраивала из обрывков и лоскутков ткани, украшала это затейливой вышивкой и собственноручно сплетёнными шнурками. Пэйт сперва не понял, чего она там такое делает, но когда девчонка показала новые наряды для кукол, тут даже трещотки-близняшки ахнули. Одежки получились ладные, а уж какие красивые!
Словом, нежданные попутчики не доставляли балаганщику и его семейству хлопот. Сингур не чурался никакой работы, начиная с починки телеги и заканчивая чисткой балаганных лошадок. Эша старалась помочь Эгде и девочкам в любом деле, какое было ей по силам, но при этом всегда беспрекословно подчинялась брату. Пэйт видывал, конечно, невольников за свою жизнь, но даже среди рабов найти послушнее и покладистей сестры Сингура было, наверное, сложно.
Впрочем, постепенно вельды привыкли к попутчикам. А застенчивая до болезненной неуверенности Эша, даже начала потихоньку "разговаривать", объясняясь с близняшками и Гельтом жестами. Пару раз Пэйт видел, как она улыбается. Миловидная девушка, только странная, вся в себе. Будто огонь в ней живой едва теплится, не огонь даже, а так, уголек.
Балаганщик не приставал к спутникам с расспросами и Эгде с девчонками тоже строго-настрого наказал не лезть. Однако это не мешало Пэйту подмечать небезынтересные подробности. Например, однажды вечером, когда Сингур, раздевшись по пояс, умывался, вельд заметил у него на спине безобразный шрам. Шрам тянулся от затылка вдоль хребта и уходил под ремень штанов. Прежде старику не доводилось встречать такого странного увечья, он даже не представлял, как можно было получить такую рану.
Дурехи-близняшки Сингуров рубец увидели через пару дней, то-то уж замучились переглядываться и перешептываться.
- Деда, - вечером, тихонько спросил балаганщика Гельт. - А ты видал, чего у него на спине?
И мальчишка стрельнул глазами в сторону повозки, в которой спали Сингур и Эша.
- Видал. Не нашего это ума дело, - оборвал внука старик. - Мало ли что бывает.
* * *
На следующий день кибитки балагана выкатили на главный тракт, к придорожному улусу - месту, где из года в год на протяжении десятилетий становились лагерем торговые караваны. Пэйт был уверен, что здесь удастся найти попутчиков, с которыми можно будет в относительной безопасности миновать земли приграничья. При богатых торговых обозах всегда ехали оружные отряды, охранявшие странников и их добро в пути.
Так оно и вышло. За три серебряные монеты балаганщику удалось сговориться с купцами из Льесса, которые везли в Миль-Канас на продажу ткани и чеканную посуду. С ними был и десяток наемников, вооруженных до зубов. Хоть по уговору и тащились кибитки вельдов в хвосте обоза, однако все одно - под защитой.
Равнины давно сменились предгорьями и виды открывались такие, что захватывало дух. Здесь - среди желтых, как топленое масло, валунов буйно росла зелень, и текли кипучие вспененные ручейки, убегавшие и бесследно исчезавшие среди острых камней. Гнус пропал, как его не было, и воздух стал заметно жарче. Теперь уже путники обматывали головы палантинами, чтобы не пекло солнце и не обгорали лица.
Пэйт даже на стоянках старался держаться в стороне от купцов. Те были заносчивы и надменны, а наемники, ехавшие с ними, как один, молодые мужики. Из женщин же при всем обозе были только Пэйтовы девки-трещотки да Эша. Впрочем, та если и выходила из кибитки, неизменно держалась поближе к брату и тискала в руках свою свистульку.
На привалах Эша устраивалась в тени кибитки с рукодельем на коленях - она сноровисто вышивала новый задник для представления про Миаджан - в ход шли лоскутки, обрывки ниток, старые рваные палантины... Уж и мрачные получались на ее вышивке леса, но такие, что казалось - настоящие! Никогда прежде старый балаганщик не видывал эдакой красоты.