Чуть не умерла этим жарким летом, сказал Клен. Спасла реку Игуменья. Вы помните Игуменью? обратился Клен к Дмитрию и отцу Ивану.
Теперь помним, ответил Дмитрий.
Друзья умылись в реке и, кутаясь в плащи, поднялись в лесной храм. Сели на земляные ступеньки алтаря. Дмитрий рассказал о своем общении с народом Лэйи.
Ну, и что все это значит? спросил отец Иван после затянувшегося молчания. Это предсказание будущего?
Лэйи удивительный народ, сказал Капитан, да, они умеют предсказывать, но делают это не очень охотно. Ты им, видимо, понравился.
А тот, кто с тобой говорил: ты его совершенно верно Принцем назвал. Он и есть Принц, это у него и имя, и титул. Фактически он сейчас правит народом. Его отец, Клен возвел глаза к небесам, почти отошел от дел. Теперь большую часть времени он проводит в космических путешествиях. А может, уже отправился в свое последнее путешествие. На Вегу.
Они, что, еще и в космос летают?! оживился отец Иван.
Да, представьте себе, ответил Клен, летают. Без всяких ваших космических кораблей. Могут перемещаться на лучах света, а могут и мгновенно.
Тогда это серьезно, задумчиво проговорил отец Иван, только как понять их туманное предсказание, что еще за женское лицо, Дима, может, твоя знакомая?
Нет, я ее не знаю.
И не страж, точно не страж? спросил Серебряный.
Точно не страж, подтвердил Дмитрий.
Вот так загадка, Серебряный почесал бороду, наше знание здесь бессильно. Надо идти, чтобы эту загадку разгадать. Иного пути нет. Конечно, северный склон под защитой Серебряных Деревьев. Но кто знает У меня нехорошее предчувствие Тьма ожесточенно надвигается. Ощущает близость союза. Друзья! Серебряный резво вскочил, лицо его было бледным и решительным. Я чувствую, как на Холм надвигается тьма. Надо спешить. Промедление смерти подобно. Идти по северному склону небезопасно, но надо идти именно по нему.
Тревога и решительность Серебряного передалась всей компании. Они дружно встали и, несмотря на усталость, бодро зашагали по берегу реки, в северном направлении. Через полчаса достигли деревянного мостика. Перешли речку и двинулись на восток, к Холму. Вошли в овраг. Клен с Серебряным долго прислушивались. Присутствие пришельцев пока никак не обнаруживалось. Друзья быстро миновали овраг, вышли на северный склон Холма. Здесь все было как и девять лет назадисполинский склон и змеящаяся на юго-восток дорога, кусочек синего неба над вершиной.
Смотрите! воскликнул Капитан.
На северо-востоке от Холма, в нескольких километрах, зловеще возвышалась центральная цитадель пришельцевКурган тьмы. На вершине Кургана мигал темно-багровый огонек. Их как будто увидели. Дмитрий почувствовал, как подступает к горлу тошнотворный комок.
Отец Иван быстро отвернулся от зловещего Кургана и даже перекрестился. И тут же он заметил, как по склону Холма в их сторону прыгает нечто похожее на солнечный зайчик, только черного цвета.
Что это? сказал отец Иван. Все повернулись. Раздался страшный грохот. Все вокруг заволокло кромешной тьмой.
Чайка
Передо мной был черный квадрат монитора. Отключили электричествомедленно дошло до меня. Я встал, пощелкал выключателямитак и есть. Побродив по квартире, я переместился на диван. Открыл свои черновые наброски по Капитану, сделанные последней ночью на Косе, и более ранние записи. «Ранние записи» показались мне аморфнымивода, одним словом. А вот наброски с Дмитрием и отцом Иваномтут чувствовалось, это оно! Настоящее.
Но как соединить эти разрозненные картинки? Ясно: стоящий на балконе и ожидающий прихода грозы Дмитрийначало. А входящий во двор к Капитану отец Ивансовершенно другая глава. Но что между ними, какова связь, где другие герои?
Я с тоской откинулся на спинку дивана, зевнул. Вдруг перед глазами всплыл образ священника, того самого, которого я вообразил на фоне восходящей звезды Антарес, перед тем как выключили свет. Четкий такой образ: коротко стриженый, ежиком, со щетиной вместо бороды батюшка, лет пятидесяти, может, чуть больше.
Что о нем известно?.. Так, служит он прохладно, как бы «сквозь зубы». Не Богу служит, а каторжную повинность отбывает. Зовут его?.. Зовут?.. Ну, конечно же, отец Борис! Да будет так!
Отец Борис показался мне прекрасным антиподом иеромонаху Василию. Тот ревностный служитель, этот не служитработает. Тот монархистэтот либерал. Тот бессеребренник (ну, почти после общения с гномами остаться бессеребренником крайне сложно). Этот бизнесмен.
Итак, в первой истории «Капитана Брамы»огненный фанатик. Здесь же будет «теплохладный» бизнесмен. Две крайние точки на логической линии, две формы извращения священнического служения Я едва не захлопал в ладоши от восторга: какое оригинальное сюжетное решение!
Набросал образ отца Бориса в черновик и с чувством выполненного (на сегодня) «творческого долга» закрыл тетрадку, решив немного подремать (мне сегодня в ночь на смену). Сон долго не шел, я стал размышлять об образе отца Бориса. Вдруг меня постигло сильнейшее разочарование от моего «оригинального сюжетного решения». Ничего оригинального, кроме линейной логической глупости, в нем я теперь не видел. Я понял: делать отца Бориса только антиподом иеромонаха Василия, значит и на десять процентов не раскрыть образ.
Нет, отец Борис имеет самостоятельное глубинное бытие, ни в какие схемы и противостояния, как и все живое, он не укладывается! Должна быть загадка в этом «либеральном» священнике, должно быть «второе дно» Отец Борис тут же появился перед моим мысленным взоромон смотрел на меня и как бы говорил: да, во мне есть загадка, не так я прост, как кажусь
А если отец Борис сновидец? подумал я, вытягиваясь на диване. Не начинающий, как я, а опытный сновидец. Священник и практик-сновидец? А почему бы и нет! Есть же батюшки каратисты, модернисты, бизнесмены. Я знавал батюшку рокера и одного эзотерика. Так почему бы не быть сновидцу?
Я «посмотрел» на образ отца Бориса. «Батюшка-либерал» покоился в глубоком «вольтеровском» кресле, он дремал. Он был в тонком шелковом подряснике, а на груди у него, вместо священнического креста, блестел голубовато-синеватыми отливами чудесный камень, в золотистой оправе и на цепочке.
Камень вместо креста?! Что бы это значило? Ладно, это мы поймем потом. Потом Спать
Я принялся отслеживать момент засыпания и, как обычно, упустил его. Незаметно задремал. Был, видимо, провал в глубокую фазу сна. Потом сонне очень четкий, обрывками. Кто-то пел песню о некой даме, что обиделась на индуистских богов и теперь читает Коран. Слова и музыка завораживали. Но конкретно не запомнил ничего.
Католический епископ снился; он был с окладистой, такой «православной бородой» и в «зэковской фуфайке». Он все просил меня проверить карманы его фуфайки. Я шарил замерзшими пальцами по карманам, вытаскивал мятые бумажки. Разворачивал их, там были какие-то знаки, но я все никак не мог их прочесть.
Снился еще некто, похожий не то на Владимира Соловьева, не то на кого-то еще, смутно мне знакомого, я все никак не мог припомнитькто это? В руках у «Владимира Соловьева» был деревянный посох, странно изогнутый, словно молния, запечатлевшая себя в дереве. От громового раската я и проснулся. Как оказалось, кто-то взорвал во дворе петарду.
День понемногу клонился к вечеру. Свет уже давно дали. Немного посидел в Интернете, пообщался со Славой Сумалётовым. Пора было собираться на работу
За окном маршрутного такси безбрежная темно-сиреневая, уже почти черная гладь лимана (мы как раз едем по мосту через него). Позади вечерние огни города. Впереди темная полоска лесопосадки на том берегу лимана. Там, в лесопосадке, спряталась «местная Рублевка», мое рабочее место охранника. По другую сторону моста (здесь берег подходит значительно ближе к городу) элеватор и поселок городского типа вокруг него. Поселок хорошо освещенгирлянды фонарей ровными рядами взбегают от лимана на холм. Каждый раз, когда еду на ночную смену, вижу эти ровные ряды взбирающихся наверх фонарей. И каждый раз в душе поднимается щемящая, едкая грусть.
Мою печаль прервал писк телефона. СМС-ка. Я глазам своим не поверилот Чайки!
«Встречай, приезжаю завтра в девять, автовокзал.»
Как неожиданно! Наверное, все настоящее совершается неожиданно Она писала мне письма, по старинке, в бумажных конвертах. Почти в каждом письме было ее стихотворение.
Я звал ее в гости. Она не обещала, но и не говорила «нет». В последнем письме было стихотворение, совершенно откровенное. Она писала, что постель ее без меня холодна. М-да, замужняя женщина: семилетняя дочь, муж помощник машиниста поезда. Неплохо зарабатывает. И тут я, совершенно непрактичный, неприспособленный к жизни. Что тут говорить: поколение дворников и сторожей.
Показал письмо своему старому знакомому, отцу Ивану. Ну, батюшка, так, похихикал. А вот его супруга, то бишь матушка (кстати, ее зовут Ирина, точно так же как и Чайкувот ирония судьбы!) была настроена крайне радикально. Мол, это тяжкий грех блудить с замужней женщиной, письмо надо сжечь и не отвечать ничего.
Письмо я так и не сжег, даже ответ написал. Но ответ невразумительный какой-то (лучше бы ничего не писал!) Больше от нее писем не было.
Чайка. Она же Незнакомка, она же Ирина. Но больше все жеЧайка; название птицы слилось с ней. Даже не знаю, когда это произошло. Она почти все свои письма подписывалаЧайка. В самом началеНезнакомка, потом только Чайка. Теперь всякий раз, когда я вижу парящих над лиманом чаек, я думаю о ней.
Утро следующего дня, теплое и солнечное. Сдав смену, мчусь на автовокзал. Вот и оналегкая и стройнаявыпархивает из автобуса. Почти десять лет ее не виделона совсем не изменилась, практически никак не изменилась! Я даже немного растерялся: все такая же! Те же длинные и чуть полноватые губы, губы очень красивые. Мясистый, немного большой нос, но он не безобразит лицо (хотя, помню, как Чайка переживала по поводу своего носа). Большие карие глаза, немного разныелевый светлее, правый темнее. Темно-русые волосы свободно струятся по спине. Одета просто и легко: светлые джинсы, легкая клетчатая рубашка и небольшая шляпа. Шляпа показалась мне немного старомодной, но в этом-то и шик.
Привет! Как ты?
А ты? Как добралась?
Вместо ответа Чайка смеется. Потом вдруг серьезно спрашивает про отца Ивана. Незаметно, как-то само собой мы движемся на остановку, в сторону моего дома. Вот уже едем ко мне, она сидит напротив меня, задумчиво смотрит то в окно, то на меня. Я делаю вид, что разглядываю пейзаж за окном; сам любуюсь ее лицом. С удовольствием отмечаюв лице Чайки сохранилась та загадочная двойственностьнет, лучше сказать многомерностьчто так обескураживала меня при нашем знакомстве.
Вот смотришь на неевроде как обычная «простушка» из села. И вдруг в лице «дивчины с села», особенно в глазах, появляется неожиданная, как бы затаенная глубина. И даже в этой глубинедвойственность! Как в многослойное озеро смотришьто поверхностная рябь: шаловливая игра помыслов, образов маски, маски, маски. То такая звездная глубь, глубь в которой спит сама Мировая Женственность; там великая сила жертвенностивряд ли ее сама Чайка осознает. Быть может, выбранная ею профессия обыкновенной санитарки, а не учителя, как родители, вот возможное проявление этой самой женственности.
Эта глубь в сочетании с непонятной мне игривостью (маски, маски, маски) всегда меня немного пугала. А может, я все это себе придумал, в качестве оправдания за то, что не женился на ней 10 лет назад, не увез в город?
Вот мы и у меня дома: вспоминаем, как все начиналось десять лет назад, как мы с отцом Иваном миссионерствовали у них в селе, открывали очередной приход. Она пришла, тогда шестнадцатилетняя девушка, еще школьницапришла петь к нам в церковный хор. Было это утром, хотя с хором занимались вечерами. Понятно, что она пришла из чистого любопытства. Назвалась Ирой. Мы с батюшкой как раз не очень хорошо себя чувствовали. Перед этим, дома у местного председателя сельсовета, обильно отметили мое прибытие. Отец Иван тогда попросил ее что-нибудь нам спеть, а то головы у нас болят. И она запела чистым девичьим голосом: «у солдата выходной, пуговицы в ряд» Это было так по-женски жертвенно, так трогательно, так искренне.
Чайка опять расспрашивает меня про отца Ивана. (Неприятно кольнуло под сердцемона ко мне или к отцу Ивану приехала?) Я говорю: давай ему позвоню, сам все расскажет. Звоню. Трубку берет Ирина (та, которая матушка), сообщает, что отца Ивана епископ срочно отправил в Матвеевку, в кратковременную командировку, в монастырь. Это знак, думаю я. Тут же вспоминаются слова матушки Ирины про блуд с замужней женщиной: мол, хуже этого только война. Даже убийство человека человеком может быть еще как-то оправдано в глазах Божьих, но не блуд с замужней женщиной!
И померкло Солнце за окном. Чайка сразу стала отстраненной и далекой. И опятьмаски, маски Зачем ты приехала?.. Чушь собачья! Разве обязательно надо блудить с замужней женщиной? Почему нельзя просто пообщаться! Но ведь она за этим приехала. Сама писала, что постель ее холодна Вот я себя накрутил. Даже если и случится тот самый страшный ужасный блудчто такого? Диктатор Вселенной меня покарает? Зачем тогда мужчина и женщина тянутся друг к другу? Ах, да, конечно же, она в браке. А что, разве все браки счастливые?.. Всё, всё! Просто общаемся. Как будет, так будет.
Расспрашиваю Чайку о том, как у них там, в родном селе, дела, когда последний раз была дома? Она говорит, что люди очень недовольны новым священником, часто вспоминают отца Ивана (опять отец Иван!) Новый батюшка к службе абсолютно холоден, в церковь мало кто ходит. Говорят, у него какой-то бизнес в Кривом Роге. Она все это мне рассказывает, а у меня перед глазами четкий такой образ отца Бориса, в глубоком «вольтеровском» кресле с чудесным камнем на груди.
Ну, а как жизнь в городе? Как работа?
Чайка отвечает рассеянно, она думает о чем-то своем. Внутри нее, кажется, идет сильная борьба. Разговор наш опять обрывается. У меня четкое чувство, что мы все время говорим не о том. Весь наш разговородно сплошное лукавство. Не ради же разговора она приехала сюда, за сотню километров?!
Прости, произносит Чайка, с усилием, как бы скидывая с души камень, мне пора, прости, провожать не надо.
За окном окончательно тускнеет Солнце. Она не должна так уйти! Срочно надо что-то предпринять! Не дать ей уйти! Я готов убить себя за ватное бессилие. Другая Ирина, та, которая матушка, победила.
Подожди, прошу тебя! с трудом поднимаюсь со стула, дай хоть до остановки провожу. Ты же дороги не знаешь.
Провожаю Чайку в траурном молчании. Подходит маршрутное такси. Чайка бросается мне на шею, целует меня, страстно, жарко.
Прости, шепчет она. Я напишу.
Простить! За что? Наоборот, спасибо тебе
Чайка впархивает в салон «маршрутки», машет мне рукой. Вот и все что было, не было и нету! Вот и все! Все!
Чувствую себя словно на лезвии ножа. Мучительная раздвоенность. С одной стороны, ясное чувствоона уехала навсегда. Все. Больше даже писать не будет, останется только зыбкая память. Жила-была Чайка А я? Мучительно хочется выть. С другой стороныглубокое внутреннее чувство покоявсе так, как должно быть. Чайка поможет мне, но не здесь.
С этими душевными муками я и заснул. Точнее, провалился в небытие, рухнул в темный колодец сознания.
Охота за Живоглазом
Отец Борис проснулся от собственного крика. Ему снилось, будто он падает в темный колодец, летит в бездну и все никак не может достичь дна. Он немного полежал без движения, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, и тут услышал осторожный стук в дверь.
Отец Борис нехотя поднялся, оделся и вышел в прихожую. Пришла прихожанка, одна из немногих, кто еще ходит в церковь, учительница. Кто-то у кого-то умер, требуют на завтра батюшку Он уже не слушал, он внезапно обнаружил, что думает о своей последней «фазе». И об этом проклятом кристалле.
Глазтут же вторглось в его сознание. Кристалл очень похож на огромный неземной глаз: небесно-голубой и одновременно лазурный, перламутровый и еще Бог весть какойнепостижимый, дороже всех земных сокровищ. Какая сила в тебе таится?! Как ты оказался у этой твари?! Я должен тебя забрать! Это будет абсолютно справедливо, это будет даже по-христиански: избавлю скользкую тварь от лишних искушений. Зачем твари небесно-голубой глаз, сияющий лазурью и перламутром? Что тварь понимает в мистических гранях глаза?.. Да, глаза глаза, глаз какое приятное слово, никогда бы не подумал; глаз. Слово ему нравилось все больше, глаз, я буду звать тебяГлаз