Интересносипло прошептала Кристин, и он понял, что крик принадлежал ей. Тянущее чувство голода угасало. Ладони были слегка липкими от крови. Как интереснои она расхохоталась.
Боль отступила, слизав напоследок все возможные эмоции. Так откатывается волна, смывая узоры с песка; так на юге отползает за край горизонта солнце, стирая границу между чёрным морем и чёрным небом. Единственным, что ощущал Морган, оставалось любопытство.
Женщина с размолотыми в кашу запястьями вызывала интерес.
В кармане у неё лежала чужая вещь.
Его вещь.
Ключ, пожалуйста, произнёс он, когда понял, и улыбнулся одними губами.
Может, сам заберёшь, Майер-младший? кокетливо развела изуродованными руками Кристин. Ты же джентльмен.
Да, конечно.
Морган шагнул к ней и запустил руку в карман жакета. В душе слабо шевельнулась тень чувства, чего-то вроде отвращения или брезгливости. Он растерянно оглядел ключ на своей ладони. Брелок с эмблемой шерли, прозрачный камушек на цепочкеподарок Гвен
Я не трону тебя, глухо пообещала Кристин. Восковое лицо плавилось и дёргалось, пытаясь изобразить улыбку. Даже подталкивать не буду. Ты всё сделаешь сам, сделаешь для нас, да. Это в твоей природе. В нашей природе.
Морган механически провёл пальцами по собственной груди, пересчитывая рёбра сквозь рубашку, и наткнулся на часы в кармане. Они тикали с бешеной скоростью, неравномерно, точно задыхаясь.
Накатил иррациональный ужас, пересиливая оцепенение чувств. Стиснув в кулаке потеплевший ключ, Морган опрометью кинулся к выходу, на ходу пытаясь застегнуть куртку, одним прыжком перескочил четыре скользкие ступении рухнул в метель. Колючий снег обнял со всех сторон, ветер загудел в ушах металлическим криком Уинтера, мостовая вывернулась из-под ног и швырнула навстречу фонарь.
Плечо влажно хрупнуло.
Шатаясь, Морган сел на бордюр. Холод обжигал, но в то же время ощущался чем-то потусторонним, неспособным причинить вред разве что напугать. Ход часов замедлился и выровнялся. Сейчас казалось, что город несётся мимо на бешеной скорости, издевательски отсвечивая тусклыми огоньками.
Воспоминания о последних пяти минутах были тошнотворно чёткими. Гримасы Кристин, её запах, липкие руки Морган задрал рубашку и провёл кончиками пальцев по границе рёбер. Сейчас, когда боль схлынула, он яснее понимал, на что она была похожана воронку, выкручивающую внутренние органы. Точно такую же, как та, что медленно вращалась в зеркальной комнате заброшенной школы.
Ему пытались подсадить тень.
Воронка её пожрала
Перед глазами поплыли золотые пятна; он зажмурился до онемения век.
Нет. Не воронка. Это я её сожрал.
Тень, чем бы она ни являлась, растворилась в нём, в его крови.
Я не смогу рассказать Уилки, осознал Морган с пугающей ясностью. Уинтер, запертый в парке; школа, где время остановилось; безжалостный золотой свет, от которого становилось и жутко, и хорошо. Фрагменты головоломки соприкасались, но не складывались в единое целое. Ни сейчас, ни потом.
Страха по-прежнему не былони перед возможным карантином, ни перед смертью. Звучали эхом слова Кристин: Попробуй позвать свою няньку. Будешь удивлён результатом. И подспудно царапалась мысль: что, если Уилки просто не отзовётся?
Нет, глухо произнёс Морган вслух. Отзовётся.
Он зачерпнул пригоршню снега и обтёр грязные от чужой крови руки, потом хлопнул себя по щекам, разгоняя кровь. Затем ощупал ушибленную ключицу и убедился, что травмы нетпо крайней мере, на первый взгляд. Встал, аккуратно застегнул куртку, накинул капюшон и спортивным шагом двинулся вниз по улице, к шерли и к тепло сияющим витринам кондитерской. Губы слегка болели и подрагивали, словно привычная улыбка пай-мальчика заставляла работать давно атрофированные мышцы.
Кэндл ничего не заподозрила. Она ждала его, уплетая горячий круассан с сыром за высокой стойкой у окна.
О! Ты быстро. Успешно?
Вместо ответа Морган показал ключ от автомобиля и кивнул в сторону выходамол, хватит рассиживаться. Находиться в душном, жарком, слишком хорошо освещённом зале было почти невыносимо.
Я меняюсь?
За время поездки ощущение неправильности слегка развеялось. Воспоминания о стычке с Кристин оставались отвратительно ясными, однако теперь не тревожили.
Думала, вы заглянете раньше.
Шасс-Маре ждала на пороге, скрестив руки под грудью. Снег обтекал улицу поверху, словно воздух здесь был плотнее и не пропускал его. Машину пришлось оставить наверху, на площадке, и лобовое стекло всего за полминуты едва ли не полностью затянулось рыхлым снежным рядном.
А я не думал, что мы вообще заглянем, честно ответил Морган. Но кое-что произошло.
Вижу, непонятно отозвалась Шасс-Маре и скрылась за дверью.
Внутри Кэндл вела себя как дома. Она мимоходом погладила влажные щупальца Кетхен, точно одну из материных кошек, не глядя, швырнула куртку в переплетение водорослей на стене, перемахнула через барную стойку и направилась прямо к кофейному автомату.
Впрочем, хозяйку Охотника за приливами это не смущало.
Мы были в ресторане и видели, как Кристин охмуряла проверяющего из столицы, без предисловий начал Морган. Шасс-Маре оглянулась через плечо, прищёлкнула пальцами и автомат, к восторгу Кэндл, наконец задрожал, наполняя кофе высокую белую чашку. Его зовут Чарли Лоаф. Кристин что-то сделала с ним. Думаю, она подсадила тень такое возможно?
Шасс-Маре задумчиво провела пальцем по контуру губ.
Ну, мне-то уже попадались люди, заражённые тенями. Больные страстями. Испорченные. Но ты имеешь в виду нечто иное, так?
Марионетки, ответила Кэндл вместо него и плюхнулась на стул с другой стороны стойки. Кофе в высокой чашке пах имбирным печеньем, карамелью, мёдом, корицей, песочным тестом, миндальной крошкой и ванильным суфлечем угодно, только не кофе. За милашку Чарли словно что-то говорило. Ну, а так как это всё началось после роскошной трапезы, есть подозрение, что его банально траванули. Кое-чем небанальным, правда.
Тенью, произнесла Шасс-Маре, не то спрашивая, не то подводя итог собственным мыслям. Глаза её засветились бледным золотом; голос стал глубже, а речьправильней и ритмичней. Тень смутит его разум, совратит его ложными суждениями, отравит плоть, размягчит кости.
Типа паучьего ядасогласилась Кэндл. Знаете, как в фильмах на Дикой природе. Паук впрыскивает ещё живой мухе какую-то гадость, а потом, когда все внутренности превращаются в однородный питательный супчик, протыкает оболочку и пьёт. Очень удобно, и она с неприличным звуком втянула кофейную пену.
Моргана передёрнуло. А Шасс-Маре только усмехнулась:
Наглядно. Кто ещё был на ужине, кроме этого самого Чарли Лоафа?
Ну, моя мамаша, Костнеры, какой-то тощий хренпринялась перечислять Кэндл, загибая пальцы. Над верхней губой у неё остался след пены.
Этот хренсекретарь моего отца, нехотя признался Морган. Что до Костнеров, то, думаю, они заражены тенями.
Шасс-Маре сощурилась:
И что тебя заставляет так считать?
Он раздумывал недолго. Фрагменты головоломки всё это время были поблизоститолько руку протяни.
Ощущения. И внешность. Они стали напоминать Кристинтакие же оплывшие, полноватые, как будто раздутыеМорган осёкся. Одно слово потянуло за собой цепочку воспоминаний.
Смерти естественные. Инфаркты, инсульты, обострения всяких застарелых болячек. Иногда привозят пациента, например, с язвой желудка, и я уже вижу, что до следующей недели он не доживёт. Нормально перенесёт операцию, пойдёт на поправкуа потом у него откажет сердце. Или почки. Или случится инсульт.
Печать смерти на челе?
Нет. Или да. Они какие-то бесцветные, тусклые. И раздутые. Не располневшие, а точно воздухом накачанные. И никаких патологий.
Эй! Не зависай, а, черти-сковородки!
Оклик Кэндл прозвучал резко, как пощёчина.
Прости, виновато улыбнулся Морган. Просто я понял сейчас кое-что важное. Мой брат тоже видел ихлюдей, заражённых тенями.
Выражение лица у Шасс-Маре стало сложным. Освещение в баре сместилось по спектру в сторону холодных сине-зелёных цветов, а по морской глади за иллюминаторами пробежала рябь.
Брат?
Да, кивнул Морган. Он врач, заведует отделением. Около месяца назад он заметил, что в последнее время поступает много странных пациентов. И ещё участились внезапные смерти. Наверное, даже выражение я у него подцепил, это он тогда назвал их раздутыми. Как будто в одну оболочку
пытаются уместиться две сущности, закончила за него Кэндл, заглянула в кружку и скривилась. А вот теперь мне хреново.
Туалет прямо и направо, безжалостно усмехнулась Шасс-Маре, а затем свет её глаз неуловимо смягчился:Не бойся. Я видела твою мать на Рождество. Такую, как она, тень никогда не заразит. Убитьможет. Изменитьнет.
Ну вот спасибочки, успокоила, саркастически ответила Кэндл и сползла со стула. Я правда, что ли, схожу и освежусь. Святые тараканы, ко мне правда полез лизаться ублюдок с грёбанным пришельцем внутри
Пол начал покачиваться под ногами. Рябь на море превратилась в белёсые гребешки; иллюзорный ветер играл с ошмётками пены и швырял их в слепое небо.
Когда Кэндл завернула за угол, Шасс-Маре перевела потяжелевший взгляд на Моргана.
А теперь говори, что у тебя вертится на языке с самого начала.
Во рту мгновенно пересохло.
Кристин поймала меня и попыталась подсадить тень.
И обломалась?
Он поперхнулся смешком. Шасс-Маре щурилась, точно глядя на огонь.
Более чем. Я в общем, я, кажется, избавился от тени.
Охотник за приливами застыл, вмерзая в неподвижные воды. Море в иллюминаторе стало почти гладким, как в штиль, а лёгкая рябь напоминала нервную дрожь. Зал практически опустел, только за дальним, угловым столом растерянные старики мерно передвигали шахматные фигурки по доске, а грустная невеста кружилась под лунным лучом и шептала: Прости, Лидия, прости, Лидия
Шасс-Маре выжидающе молчала и всё так же смотрела с прищуром.
Врать под таким взглядом не получалось даже себе.
На самом деле не избавился. Я её съел. И мне понравилось.
Зал мягко качнулся. Из-под потолка полилось нежное золотистое сияние, размывая аквариумно-зелёный полумрак.
И что же ты теперь хочешь от меня? тихо спросила Шасс-Маре.
Морган почувствовал боль в груди и только через несколько секунд осознал, что он слишком сильно налёг на край стойки.
Я такой же, как Кристин?
Она некоторое время смотрела на него, не мигая, а потом вдруг беззвучно рассмеялась.
Ты идиот? Я бы никогда не переспала с тенью, какой бы симпатичной мордашкой она ни прикрылась.
О, только и смог выдавить из себя Морган, запоздало сообразив, что речь идёт о той ночи, когда Кэндл впервые добралась до микрофона на дальней сцене. Правда А Уинтер? На него я похож?
Шасс-Маре покачала головой.
Не знаю. В голосе проскользнули нотки вины. Ублюдок из башни мог бы сказать точнее. Или Громила. Я воспринимаю мир иначе. И в тебе не чувствую ничего дурного. Ты очень чистый и цельный. Если ты меняешьсято целиком. И мне это нравится.
Морган машинально подвинул к себе наполовину опустевшую чашку Кэндл и уставился на остывающий кофе, пытаясь разглядеть собственное отражение.
Я не хочу ничего рассказывать Уилки.
Он видел тебя, заметила Шасс-Маре. И выбрал тоже тебя, а не кого-то другого. Я понятия не имею, что произошло там с этой стервой Кристин, но догадываюсь, что она всё-таки подселила в тебя тень. Только не в буквальном смысле, а заронила зернословами, намёками, чтобы ты сам взрастил её. Но пока сам не поддашься, тень тобой не завладеет.
Он пригубил кофе; несмотря на умопомрачительный кондитерский запах, оказалось горько почти до оскомины.
Мне нужно разобраться в себе.
Шасс-Маре невесомо спрыгнула со стула и отступила к стеллажу, где лежали бутылки. Вытащила одну, встряхнула, прислушаласьи вернулась, зажав её под мышкой.
Вот разобраться в себе я могу помочь.
Горлышко звякнуло о край бокала, и густая вишнёвая жидкость начала выливаться толчками, словно нехотя. Призрачная сладость обожгла язык, стоило вдохнуть запах поглубже.
Вино памяти? хрипло переспросил Морган.
Память, недовольно дёрнула плечом Шасс-Маре. Не вино. Но сейчас этого будет мало Погоди.
Она бережно взяла полный бокал и отступила к дальней стене, а затем раздвинула водоросли, обнажая ещё один иллюминатор, огромный и вытянутый. Но за ним не было морятолько ночь, песчаная отмель и человеческие следы, уходящие в редкую травяную поросль под сенью деревьев. Деревья карабкались на гору, а вокруг неё вилась неровной спиралью дорога, серебристо блестящая в лунном свете.
Шасс-Маре поднесла бокал к иллюминатору, и в тёмно-вишнёвой поверхности на мгновение отразилось всёи пляж, и следы, и густая сень деревьев, и сверкающая петля, обернувшаяся вокруг надломленного пика.
Резкие, пряные нотки в запахе стали сильнее.
Теперь хорошо. Пей.
Морган осторожно принял бокал, прикрыл глаза и сделал глоток, затем ещё и ещё.
Горло онемело.
На вкус питьё было точно молотый лёд с перцем чили и кленовым сиропом.
Сад перевёрнут; магнолии беспомощно свисают с земли к бледному, зеленоватому небу, и ветер расчётливо покусывает яркие лепестки, выдавливая последние нотки запаха перед тем, как с севера подступят дожди.
В открытой беседкедвое. Один, пламенно-рыжий и тонкокостный, покачивает колыбель. Другой, куда менее яркий и гораздо более грузный сидит рядом и курит. Он светится изнутри.
Ты изменился.
Первый отмахивается:
Ерунда. Сначала Этель, теперь ты туда же
Не ерунда, выдыхает облако дыма второй. Я тоже сначала решил, что у неё послеродовая депрессия. Но теперь вижу сам. Ещё хуже, чем было год назад Святая Мария, Годфри, мне не нужен этот пост, но тебе ещё рано! У тебя сын только что родился, побудь с ним. Года через два я тебе сам уступлю место.
Первый, рыжий, упрямо склоняет голову и темнеет так, что становится похож на обугленную деревянную игрушку.
Всё так, Гарри. Но мне нужно прямо сейчас.
Жара удушающая.
Плохая погода для похорон.
Бедняга Гарри
Всё это так ужасно.
Говорят, что его нашёл маленький племянник
О, бедный мальчик!
Листья дуба, распростёршего ветви над могилами, свернулись хрустящими трубками. Священник нависает над раскрытой могилой и размеренно начитывает речь. Вокруг много людей в чёрномстолько, что кладбище напоминает место свежего пожара.
Морган поворачивает голову и видит мать. Она прямая и строгая, и лишь пальцы подрагивают нервно. С одного бока её подпирает Дилан, до смешного нелепый в великоватом костюме с перекошенным галстуком, а с другогозаледеневшая Гвен. Его самого держит за руку Сэм, и глаза у неё заплаканные.
Отец стоит на другой стороне могилы, и жилет едва сходится у него на животе. Пуговицы впиваются в плоть так, что смотреть больно.
Священник бубнит себе под нос; холм земли над могилой вырастает сам собой; облака и птицы несутся в побелевшем от жары небе резвее гоночных болидов. Когда последний цветочный венок пристраивается у памятника, то гости начинают расходиться.
Первой уходит невысокая полноватая женщина в шляпке с густой вуальюскользит мимо неподвижных фигур, бросает на могилу ветку омелы и походя касается запястья Годфри. Сердитый ветер отвешивает ей пощёчину, задирая вуаль кверху.
Лицо у неё бледное, точно восковое.
Морган очнулся, хватая воздух ртом. Нёбо горело; от всего изобилия привкусов остался только перец чили. Чашка из-под кофе исчезла, как и бокал из-под вина памяти. Кэндл притулилась на краю сцены, настраивая электрическую гитару с ярко-бирюзовой эмалевой отделкой.
А Шасс-Маре сидела напротив, и бледно-золотые глаза сияли так яростно, что дыхание перехватывало. Она разомкнула губы и произнесла едва слышно.
Я видела её. Ту тварь.
Кристин, с трудом кивнул Морган. Да. Она была на похоронах моего дяди Гарри. И нисколько не изменилась с тех пор.
А первый сон?
Годфри и Гарри. Мой отец и дядя, ответил он после недолгой паузы. Странно. Не думал, что смогу вспомнить такие вещи. Мне тогда от силы несколько недель было. И отец уже тогда изменился? Судя по тому, что дядя Гарри сказал, отец сначала изменился в худшую сторону, потом пришёл в норму, но вскоре после моего рождения опять Это связано с тенями? Ему кого-то подселили, перед тем как он