Набравшись смелости, Нереус побежал за хозяином:
Господин! Подожди! Альтану нужно укоротить нагрудник!
Чуть придержав лошадь, Мэйо удивленно взглянул на подскочившего к нему геллийца:
О чем ты? Нагрудник в порядке.
Выслушай! островитянин уцепился за боковой ремень на плече коня, делая вид будто расстегивает пряжку.
С радостью, но чуть позже, горько усмехнулся поморец. Сейчас не самое удобное время для беседы.
Умоляю, хозяинсбивчиво затараторил невольник. Если ты нанесешь обиду наследнику Именанда. Эбиссинцы не простят этого Уступи ему победу. Прошу именем Земледержца.
Поверни лицо к северу, грустно сказал Мэйо. И поймешь, почему я не могу позволить себе проиграть.
У Нереуса пропал дар речи, когда он увидел Креона из Дома Литтов на смотровой площадке рядом с караульным. Брат Виды гнусно ухмылялся, сложив руки на груди.
В сторону! жестко приказал рабу поморец и, вынув меч из ножен, стремительной рысью направил Альтана к мосту.
Царевич ждал на противоположном берегу, придерживая нервно переминающегося скакуна. В наряде Всадника, без черного парика и с умеренным макияжем, эбиссинец выглядел более мужественно и внушительно. Мэйо учтиво склонил голову, приглашая его к схватке.
Конники одновременно заехали на переправу. Серый жеребец развернулся боком, преграждая путь вороному. Два клинка встретились, лязгнули, мрачно сверкнув, и, на миг расставшись, снова соприкоснулись с еще более грозным звуком. Лошади топтались, пихая друг друга плечами. Никто из юношей не стремился нанести противнику рану или увечье, оба лишь предпринимали попытки вышибить спату у соперника и не потерять свою.
Эбиссинский скакун злобно укусил Альтана за бедро. Серый лягнул врага в путо и заплясал, отрывая передние ноги от земли. Сефу подловил момент и со всей силы стукнул Мэйо рукоятью меча в локоть. Ослепленный болью поморец грубо натянул поводья, отчего длинногривый жеребец резко попятился.
Сын Макрина потерял равновесие. Его швырнуло назад и вправо. На миг Мэйо представил, как полетит вниз головой, в теплую, грязную воду, а тамна насыпном холме довольный Креон разразится глумливым смехом.
Держись! крикнул Сефу, протягивая руку падающему юноше и, не дожидаясь ответных действий, ловко схватил его за запястье.
Отпрыск Дома Морган с удивлением принял помощь. Солнцеликий, тяжело сопя, втащил его обратно на лошадь. Поморец выпрямился и недоуменно поинтересовался:
Зачем вы это сделали?
Братство. Ты позабыл то, что сам же и предложил? весело прищурился Сокол.
От нас потребовали поединка.
Они его получили. Победа моя по праву, но и ты сражался достойно. Возвращаемся, хватит на сегодня испытаний.
Эбиссинец объехал Мэйо и у самого берега остановился, ожидая догонявшего быстрым шагом поморца. Они покинули мост вместе, бок о бок.
Очевидно, мне следует поблагодарить вас за великодушие, царевичсын Макрина безуспешно искал глазами Креона.
Вечером я с удовольствием приму твою благодарность в более располагающей обстановке. Поужинаем вместе, а затем немного расслабимся.
Поморец судорожно сглотнул, понимая, что получил предложение, от которого невозможно отказаться, и натянул на лицо любезную, хотя и насквозь лживую, улыбку:
Буду рад составить вам компанию.
Твой голос потускнел, в глазахпечаль. Досадствуешь из-за проигрыша?
Самую малость.
Не волнуйся, я сделаю так, что ты быстро позабудешь об этой маленькой неурядице.
Улыбка Мэйо стала еще шире, превратившись в кривой оскал. Он чувствовал себя затравленным волком, которого окружили псы, и каждый норовил первым вцепиться в глотку.
Рон-Руан сотрясался в конвульсиях как неизлечимо больной. Он пах сладкой гнилью и чем-то трудноуловимым, но до тошноты мерзостным. Город хрипел, выл по ночам, а днем непрерывно орал, требуя облегчить боль, и лишь вечерами, набивая утробу и вдыхая свинцово-опиумные пары, ненадолго затихал, в изнеможении откинувшись на холмы, словно на пуховые подушки. Так происходящее в столице ощущал узник ктенизидов Варрон.
Он регулярно выбирался из темных коридоров храма на балкон, чтобы взглянуть на солнце или падающие с небосвода звезды, особенно яркие в этом месяце. Ликкиец пытался напиться светом, все равно какимутренним или закатным. В заточении юноша уподобился изнывающему от жажды путнику, который не станет привередничать, выбирая сорта вин, а с благодарностью выпьет даже кружку родниковой воды.
Невольно наблюдая за проповедующими скромность, умеренность и самоограничение жрецами, взысканец постепенно менял свои представления о многих вещах. Прежде он считал роскошь желанной и необходимой частью жизни, теперь же видел в ней только зло. Несметные богатства вызывали у окружающих зависть, а у владельцагордыню, тягу к стяжательству и постоянный страх, что накопленное отнимут. Из-за этого человек лишался сна, покоя, общества истинных друзей, становился мнительным, мелочным и жестоким.
Второй лик зла, распознанный Варроном, представлял собой повсеместное распутство. Взысканец стал замечать, что многие люди, вне зависимости от их происхождения, вполне осознанно искали не возможность удовлетворить естественную потребность в жарком соитии тел или исполнить угодный богам ритуал, и даже переставали радоваться приятному развлечению, сопровождаемому объятьями и взаимными ласками, а намеренно кидались в пучину разврата, то уподобляясь похотливым скотам, совокупляющимся без разбора, то превращаясь в подлинных демонов, находящих новые формы удовольствия с помощью насилия, унижения других и неимоверной жестокости.
Третьим проявлением зла, по мнению Варрона, было тщеславие и слепая приверженность старым порядкам, доведенная до абсурда. Страх перемен лишал ум гибкости, прозорливости и подвижности. Человек сознательно загонял себя в клетку из заученных постулатов, будто бы спасаясь таким образом от худого, а на самом делене желая принимать тот огромный, полный чудес мир, что остался по другую сторону прутьев.
В мыслях ликкийца первую голову жуткой бестии олицетворял собою Фирм, вторуюНеро, а третьюЭйолус. Желая избавить душу от липкой тьмы, юноша дал себе несколько обещаний. Прежде всего, он решил ограничиться малым в повседневной жизни: одеваться скромно, есть в меру и тратить время на чтение книг, а не на пустые увеселения. Также Варрон поклялся более никогда не ложиться ни с мужчинами, ради удовольствия, ни с женщинами для продолжения рода, ни с животными во время посвященных Богам мероприятий. И наконец, последний обет взысканца касался готовности избавиться от узкомыслия, поверхностных воззрений и страха пред гневом толпы.
На следующий день после похорон Клавдия было назначено первое заседание Большого Совета. Варрон проснулся затемно: ему почудилось, будто стены мрачной обители сотрясаются от гула, создаваемого людьми, вновь занявшими все три центральные площади столицы. Ликкиец поднялся по лестнице и вышел на балкон, служивший открытым надземным переходом к соседнему хозяйственному зданию, где готовили еду для раздачи нищим.
Наблюдая за возмущенно галдящими горожанами, Варрон размышлял о вчерашней беседе с легатом Джоувом, который пришел в храм, как и обещал, незадолго до поминального ужина.
Речь снова зашла о политике. Легионер сообщил, что эбиссинский царевич Сефу категорически отказался встречаться с Варроном, Фирм подкупил многих членов Совета, посулив им поистине гигантские суммы, а Неро изо всех сил старается привлечь на свою сторону армию. Джоув заподозрил первожреца Эйолуса в причастности к заговору против Клавдия, но еще не имел никаких тому доказательств. Легионер не собирался отступать, намереваясь вывести всех негодяев на чистую воду
Толпа взревела, едва на Храмовой площади появился главный фламин Туроса. Седого жреца несли в открытых носилках, чтобы он мог осыпать благословениями страждущих. Ликкиец внимательно следил за перемещением процессии, сопровождаемой ликторами и охраной, но упустил тот момент, когда к Эйолусу подобрался одетый в серое рубище человек и выплеснул из ведра жидкое дерьмо, с головы до пят окатив старика.
Это произошло как раз неподалеку от Варрона. Юноша обмер, пораженный гнусностью и нелепостью содеянного незнакомцем.
Первожрец спешно вытер лицо подолом мантии и, повернув голову, злобно уставился на взысканца:
Паскудный червь! Теперь ты и твои мерзкие «пауки» довольны?! Трепещите, кара обрушится на вас! Вскоре я призову к ответу каждого богомерзкого культиста!
Ликкиец намеревался возразить: он был уверен, что никто из ктенизидов не стал бы подобным образом публично унижать Эйолуса, но при всем желании не смог бы перекричать рев разгневанной толпы.
Развернувшись на пятках, Варрон с невозмутимым видом вернулся под крышу храма, все еще окруженного сотней легионеров.
В столицах провинций залами для заседаний представителей городского управления были курии, по своей планировке напоминающие геллийские булевтерии[8]. Рон-руанская курия имела узорчатый мраморный пол, находящийся на возвышении президиум для членов Малого Совета и несколько рядов кресел, которые занимали в соответствии с политическими предпочтениями.
Сторонники Лисиуса расселись справа от входа, по-соседству разместились планировавшие проголосовать за Фостуса. Левые крыло заняли приверженцы Алэйра и Лукаса. Центр, расположенный напротив президиума, оказался за теми, кому импонировал Варрон.
Неро и Фирм тихо беседовали, склонившись друг к другу. Очутившийся между двух пустых креселзесара и первожреца ТуросаРуф медленно перебирал костяные четки. Он разглядывал людей. Большинство пришли в белых тогах. Желающие соблюсти траур по Клавдию облачились в черное, носители ихорав фиолетовое. Легаты и архигосы щеголяли синими, серебряными и золотыми плащами; жрецыперламутровыми мантиями.
Плетущий Сети с сожалением обнаружил, что на Совет приехали далеко не все. Эбиссинский посол Сефу Нехен Инты пожелал находиться в тренировочном лагере Всадников и пока даже в частном порядке не объявлял о политических предпочтениях наместника Именанда. Геллию представляли два тамошних архигоса: ни анфипат островитян, ни сар Старты не соизволили покинуть своих владений. От поморцев и вовсе выступал один Макрин. Уже много лет анфипат Мариан большую часть времени отдыхал на целебных источниках, поправляя здоровье, нежели занимался делами провинции. Выходцы из Срединных земель и северяне также не могли похвастаться полным составом делегаций.
И все же необходимый кворум был соблюден. Понтифекс недоумевал, что настолько задержало Эйолуса, не задумал ли он какой-нибудь особо хитрый политический трюк.
Когда первожрец Туроса вошел в курию со стремительностью пущенного из онагра[9] снаряда, Руф едва не выронил четки. Старик успел вымыть лицо, голову и руки, сменить мантию на простую тогу без украшений, но жуткое зловоние не пропало.
Обвиняю! завопил седой храмовник, остановившись в центре зала и ткнув пальцем в сторону Плетущего Сети. Обвиняю этого человека, оскорбившего не меня, но Великого Творца!
Чем же я вас оскорбил? с нотками удивления спросил понтифекс.
Ты подослал бродягу с нечистотами! Какая низость! А мальчишка Варрон наблюдал сверху и потешался надо мной!
Члены Большого Совета грозно зароптали.
Доказательства! потребовал ктенизид.
Первоевзысканец на балконе. Второевсе произошло возле ступеней твоего черного святилища!
По-вашему выходит: если вор утащит кошель созерцающего спектакль, то пострадавшему надлежит судиться с руководителем труппы? беззлобно огрызнулся Руф. Боги отвели нам роли соперников, а люди пытаются сделать врагами.
Ты отрицаешь свою причастность к случившемуся?! лицо Эйолуса покрылось красными пятнами.
Разумеется. Согласившись, я преступлю законоговорю невиновного.
Лжец!
Старый дурак! не выдержал понтифекс. Нас умышленно сталкивают лбами! Это же ясно, как первый постулат Кассина.
И чем ты объяснишь присутствие на балконе Варрона? Тоже кознями недоброжелателей?!
Нет, волей Паука.
Первожрец Туроса опешил и тщетно искал нужные слова, пока Руф уверенно говорил:
Время Старых Богов уходит. Мы слишком долго двигались по одной стезе, упорно не замечая других. Кровь Первых исчерпала себя. Ее носители умирают или оказываются неспособными к продолжению рода. Земные дела перестали интересовать тех, кто живет на небесных просторах. Турос и его быки молчат. Вед не принял традиционную жертву. Предсказатели сулят скорое появление из заречной мглы Мерта. Но я утверждаю: Злу можно противостоять, если открыть сердце Пауку
Мы здесь, чтобы избрать нового зесара, а не выслушивать проповеди культистов! раздраженно выкрикнул Фирм. Считаю доводы понтифекса не достаточно убедительными и предлагаю исключить его из Малого Совета до окончания разбирательств по делу о публичном оскорблении первожреца Эйолуса.
Поддерживаю! важно кивнул Неро.
Вам это не поможет, дикие псыпрошипел Руф, вынужденно покидая президиум.
Нобили галдели, точно вспугнутые птицы над предчувствующим грозу лесом. Ктенизид сел в кресло рядом со своими сторонниками и теми, кто поддерживал Фостуса: соседом справа оказался давний друг и единомышленник понтифексаархигос Дариус, слевасар Таркса Макрин, участник конкурирующей партии. Плетущий Сети обменялся устными приветствиями с одетым в лиловое поморцем, но не пожал его запястье.
Шум с улицы заставил мужчин взглянуть на распахнувшиеся словно от удара двери. В зал походкой разбитного гуляки вошел Лисиус. Он был огромен, как медведь, растрепан и небрит. Обрюзгшее лицо с глазами хищника и кустистыми бровями не вызывало и толики симпатии.
Советник Фирм тотчас указал любимому кандидату на пустующее кресло зесара. Лисиус молча прошествовал к нему и без стеснения плюхнулся на то место, которое уже считал своим.
Возмутительно! громко сказал Руф. Это нарушение всех
Заткнись, кривоногий! рявкнул брат Клавдия. Иначе утихомирю по-другому.
Соблюдайте приличия! не пожелал отступить ктенизид. Вы не в питейной.
Оно и видно, что не каупона[10]. Ни столов, ни выпивки, а шлюхи одна страшнее другой.
Макрин не пожелал мириться с подобным оскорблением и дерзко ответил Лисиусу:
Мы связаны с вами кровью, но об этом стыдно даже упоминать!
Я милосердно избавлю тебя от ихора, собственноручно отрубив лохматую поморскую башку! развязно пригрозил наследник Правящего Дома. Дай только взяться за священный жезл!
Вы никогда его не получите! вскипел Руф.
Лисиус звучно шмыгнул мясистым носом:
Я предупреждал, криволапый. Твою пустую черепушку отправят в сточную канаву следующей.
У вас слишком разыгралось воображение, сухо ответил понтифекс. Продолжим через неделю, только убедительно прошу: на этот раз сохраните себя в трезвости.
Он нарочито медленно поднялся из кресла. Примеру ктенизида последовали его однопартийцы.
Пойдемте, Макрин, ровным голосом позвал Плетущий Сети. На улице чудесная погода и жаль тратить такой день впустую.
Согласен, кивнул поморец. Теперь здесь воистину невыносимый смрад.
Протест Руфа поддержали многие члены Совета, намеревавшиеся выступать за Фостуса, Лукаса и Алэйра. Лишь сторонники Лисиуса сидели не шелохнувшись, но это уже ничего не решалоих голосов недоставало до необходимого кворума.
Покинув курию, понтифекс благодушно обратился к выходцу из Таркса:
Ваша смелость достойна наивысшей похвалы. Обещаю, если поддержите Варрона, то не потеряете ни голову, ни должность.
Весьма заманчиво, только моим кандидатом был и остается Фостус.
Почему именно он? Вы знакомы лично?
Нет, но я слышал о нем много хорошего.
Избрание зесаране тот случай, когда можно доверять одной лишь молве, Плетущий Сети взял поморца за запястье. Фостус посвятил себя служению Эфениде, а не обществу. Это его выбор, который никто не вправе оспаривать. Я предлагаю вам встретиться с Варроном. О юноше ходит много сплетен, но, побеседовав с ним, вы сумеете понять, где жемчуг, а где гипсовая крошка. Приезжайте сегодня на ужин в наш храм. С виду он не столь красив и ярок, как прочие святилища, но тих и уютен.
Благодарю, понтифекс. При всем уважении, мне не хотелось бы возлежать за одним столом с убийцей Клавдия.
Как близкий друг покойного, могу уверить вас, что Варрон любил его больше, чем кто-либо еще из ныне живущих. Выумный человек, Макрин, и знаете, сколь опрометчивы бывают поступки молодых людей, даже совершенные безо всякого злого умысла.