Нереус не смог скрыть охватившей его радости, но ответил хозяину с притворной обидой в голосе:
А я надеялся славно погулять на пиру по случаю твоего отплытия в столицу.
Не беспокойся, тебе обязательно вручат приглашение, расплылся в улыбке нобиль. Я ведь рассчитываю получить щедрые дары и, по крайней мере, одно восхваление в стихах!
Островитянин рассмеялся и доверительно наклонился к Мэйо:
В твоем сердце бесконечно много доброты, господин.
На последнем диспуте какой-то философ упрямо доказывал, что все бесконечноеконечно.
Ты согласился?
Нет, по пьянке ввязался в спор с ним, нес чушь и, кажется, высмеял. Помню, как разглагольствовал, будто голова имеет форму и конечна, а глупость в ней бесформенна и бесконечна. И толпа важно кивающих дураков тотчас согласилась с этим, явив живое подтверждение моих слов.
Тяжело признавать, что вскоре нас ждет долгая разлука Я хочу вернуться на родину и отомстить брату, но пока не знаю как.
Ты получишь вдоволь денег и золотое кольцо с именем Дома Морган. Этого будет достаточно, чтобы родня выстроилась в очередь извиняться и целовать твои сандалии.
Пусть целуют следы, Нереус высоко задрал нос. Они не достойны прикасаться к столь великолепному человеку, как я.
Поморец уронил вилы и согнулся пополам от смеха. Раб довольный тем, что поднял настроение хозяину, сказал с широкой улыбкой:
Если мы продолжим скорбеть с таким размахом, сюда сбегутся все местные «плетки».
Зачем же себя ограничивать? В конце концов, не каждый день и даже год помирают зесары!
Закончив с уборкой, Мэйо отправился в барак. Юноша сгорал от нетерпения, но рабыня появилась лишь через некоторое время после захода солнца. Надсмотрщики приказали нобилю выйти на улицу, где его ожидала симпатичная афарка с кувшином вина и небольшой, накрытой белой скатертью корзинкой в руках.
Молодой господин, ваш отец страшно гневался сегодня, словно извиняясь, промолвила девушка, и поморец четко осозналпрощения не будет.
Вот как И в чем причина его гнева?
Он считает, вы рассердили Веда. Бог послал кару на эти земли, оттого умер зесар. Вы должны покаяться, сильно-сильно
И что, если покаюсь, Клавдий воскреснет?
Рабыня недоуменно захлопала длинными ресницами.
Я пошутил, махнул рукой Мэйо.
Ваш отец намерен ехать в столицу. Госпожа умоляла его, позволить вам сегодня вернуться на виллу, но он отказал ей.
Когда он уезжает?
Я не знаю. Госпожа очень сожалеет, но вам по-прежнему запрещено приближаться к дому. Она прислала вина и еды для укрепления ваших сил. Завтра я принесу еще.
Скажи матери, что я благодарен. Пусть не тревожится, меня хорошо кормят и вовсе не бьют. Если буду исправно убирать дерьмо, то к концу лета мне дозволят чистить лошадей, а осеньювероятно, дослужусь до пастуха. Это столь же почетно, как выбиться из Всадников в архигосы.
Мне так и передать ваши слова? уточнила темнокожая красавица.
Разумеется, нет. Упомяни только о вкусной кормежке и моем отличном самочувствии.
Афарка смерила его недоверчивым взглядом:
У вас впали щеки и заострился подбородок.
А еще я страшно воняю и, кажется, подцепил вшей. Придется наряжаться в шелка словно девице, буркнул Мэйо. Расскажешь об этом матушке, и у нее случится истерика.
Вы хотите, чтобы я солгала?
Да, разорви тебя Мерт! рявкнул поморец. Я хочу, чтобы ты солгала! И не приходила сюда больше. У меня все прекрасно, лучше просто и быть не могло. Поняла?
Как прикажите, господин, печально вздохнула рабыня. Но я не могу уйти, пока не отдам вам это.
Взяв кувшин и корзинку, юноша быстро вернулся в барак. Многие рабы еще не спали. Они смотрели на молодого хозяина, точно изголодавшиеся цепные собаки.
Нереус поднялся с лежака, но не стал ничего спрашивать, а просто уселся, свесив босые ноги и касаясь пятками пола.
Мэйо тяжело опустился рядом с ним, пригубил дорогого вина и подал кувшин геллийцу. Тот сделал пару глотков и замер в нерешительности.
Передай дальше, велел черноглазый нобиль.
Ты шутишь? удивился раб.
Ни единым словом, поморец начал неторопливо вынимать еду из корзинки.
На каменной лавке оказались ломти жареного мяса, печеная рыба, пироги, свежие овощи и фрукты. Мэйо засунул в рот кусок свинины, Нереус забрал золотистую рыбешку размером с ладонь, а все остальное вернулось в корзину и отправилось в путешествие по бараку.
Достойно почтим память зесара Клавдия! усмехнулся сын Макрина. И пусть новый Богоподобный правит не хуже прежнего.
А кто теперь станет владыкой? поинтересовался островитянин.
Понятия не имею, пожал плечами нобиль. Одно могу сказать точноэто буду не я.
[1] Ворсапенька, нащипанная из старых смоленых веревок.
[2] Перисти́ль (перистилиум)открытое пространство, как правило, двор, сад или площадь, окружённое с четырёх сторон крытой колоннадой.
[3] Трикли́нийпиршественный зал, столовая, выделенная в отдельную комнату под влиянием греческой традиции.
[4] Клиния (лат. klinēдиван)ложе по греческому типу, на котором возлежали во время трапезы и бесед.
[5] Гете́ра (от греч. ταίραподруга, спутница)в Древней Греции женщина, ведущая свободный, независимый образ жизни, публичная женщина, куртизанка.
[6] Кифараструнный щипковый музыкальный инструмент, разновидность лиры.
[7] Ихормифол. кровь богов.
[8]Интеррекс (лат. interrexмеждуцарь)зд. временный глава государства, избираемый до вступления на трон законного наследника Правящего Дома.
[9] Меченосецгладиатор.
[10] Целла (латинск. cella, греческ. σηκός)в древнегреческих и римских храмах внутреннее помещение, то есть заключенная в четырех стенах часть здания, собственно святилище.
Глава 4
Глава четвертая.
Дружбасамое необходимое для жизни,
так как никто не пожелает себе жизни без друзей,
даже если б он имел все остальные блага.
(Аристотель)
Узник храмовых застенков, ликкиец Варрон невероятным усилием понудил себя сползти с кресла и, стоя на коленях, рьяно молился перед трепещущим желтым огоньком масляной лампы. В этой неудобной позе юноша провел несколько часов, отчего ноги и спина затекли. По болезненно-серому лицу сбегали слезы. Обескровленные губы едва шевелились, беззвучно повторяя заученные еще в раннем детстве слова «Гимна Туросу».
Снаружина площадях и улочках, возле мостов и виадуков[1], в садах и аллеяхкипела жизнь, наполненная страстями, разочарованиями и надеждами, успехами и промахами. Пока одни изнемогали от непосильных тягот, голода и нищеты, другие наслаждались изобилием, роскошью и праздностью, но все они в той или иной мере обладали ценнейшим из богатств свободой.
Только сейчас убийца Клавдия, запертый по чужой мрачной воле в четырех стенах, осознал, как много он имел, как высоко поднялся и ощущал всю безвыходность сложившейся ситуации. Варрон потерял счет времени: ему казалось, что оно стало крупицами пыли, застрявшими в гигантской нарисованной паутине.
Когда дверь комнаты распахнулась, юноша задрожал и попытался отползти в дальний угол. На пороге стоял одетый в траурную мантию с серебристым подбоем понтифекс ктенизидов, невозмутимый и властительный Плетущий Сети.
Встань и иди за мной, приказал Руф не терпящим возражений тоном.
Он приблизился к ликкийцу, взял его за локоть и помог подняться. Варрон медленно последовал за храмовником на негнущихся от страха ногах. Понтифекс и пленник долго поднимались по винтовой лестнице. Посох Руфа мерно ударял о ступени, и каждый раз, слыша этот резкий звук, взысканец невольно зажмуривался. Короткий переход на самом верху здания вел к широкому балкону с балюстрадой, обращенному в сторону Трех площадей.
Выйдя на него, Варрон почувствовал, как закружилась голова, и тотчас вцепился в мраморные перила, чтобы не упасть. Он не узнавал Рон-Руан. Все три площадиДворцовая, Храмовая и Форумная были полны народа. Толпа озверело галдела, брань и грозные выкрики сливались в странный, пугающий рокот, подобный гудению растревоженного пчелиного роя. На улицах возникали драки, свободные люди и рабы швыряли друг в друга камни. Черные столбы дыма поднимались над кварталами, растворяясь в затянутом свинцовыми тучами небе.
У подножия храма Паука цепью стояли вооруженные легионеры в золотых плащах и длинных кольчужных рубахах поверх туник. Пехотинцы выставили перед собой копья, никого не подпуская к обители ктенизидов. Декан в высоком, гребнистом шлеме что-то кричал своре бродяг, угрожающе размахивая мечом. На мгновение Варрону показалось, будто в столице война, впрочем так оно и было.
Тебе хорошо видно? сухо спросил понтифекс, указывая жезлом на столпотворение возле храма.
Да, медленно произнес юноша, по-прежнему находящийся в сильном душевном смятении.
Он чувствовал, как глубокое потрясение сменяется горечью, и терзался муками совести.
Все это деяние твоих рук, хмуро заметил Руф, положив ладонь на перила.
Я не желал ничего подобного честно признался Варрон.
Знаю. Иначе еще тогда позволил бы хитрым ублюдкам бросить тебя на растерзание озлобленной толпе.
Меня должен судить новый Владыка, ликкиец нервно сглотнул. Лисиус или Фостус.
Плетущий Сети испытующе посмотрел на пленника:
Как считаешь, почему ты до сих пор жив?
Варрон грустно усмехнулся:
Это понятно даже последнему глупцу. Ты хочешь угодить будущему зесару, швырнув меня к его ногам как трофей.
Он поднял лицо к необъятным небесам. Первая, робкая капля дождя пролилась на сжатые губы, и взысканец торопливо слизнул ее, желая вкусить чистой, медовой влаги.
Слишком много испытаний выпало на долю шестнадцатилетнего юноши. Неизмеримо велико было напряжение в последние дни, и теперь он видел единственный путьна зло врагам оставаться стойким до конца. Варрон решил, что больше никогда не позволит себе проявить слабость, как во время допроса, учиненного легатом. Если рассудок уступает страху, шагни ему навстречу, собрав в кулак всю волю и мужество, и одолей, как бестиарий[2]чудовище.
Я поведаю тебе то, что было известно лишь мне и Клавдию, устало прикрыв глаза, промолвил Руф. На нем лежало тяжкое бремя неизлечимой болезни, называемой среди нобилей «Поцелуем Язмины». Зесар едва ли дожил бы до грядущей весны. Вокруг него плели заговор сановники высочайшего уровня и мне почти удалось выйти на след предателей. Владыка желал, чтобы венец получил его сын, кровь от крови Первого Дома, но до совершеннолетия законного наследника, править, под моим надзором, долженствовал ты. Откровенно говоря, эта затея сразу не пришлась мне по душе. Слишком многих она бы возмутила, и в первую очередьродню Богоподобного. Лисиусопасный противник и хитрый игрок. Во дворце есть подкупленные им люди, для которых не составит труда лишить тебя жизни. Увы, я вынужден обстоятельствами иметь дело с мальчишкой, привыкшим судить поверхностно и не способным трезво оценивать последствия совершенных поступков. Выходка на пирупрекрасное тому подтверждение. Ты одним опрометчивым деянием положил конец долгой кропотливой работе, проводимой мною и Клавдием, убив его и подставив под удар себя. Утешает лишь мысль, что мальчики быстро вырастают в мужчин. Надеюсь, впредь ты будешь сдержаннее и постараешься научиться слушать более опытных людей, прежде чем принимать какие-либо решения.
Я даже не думал пораженный услышанным, Варрон с трудом искал подходящие слова. Что мог бы стать зесаром.
Ты им станешь, спокойно заметил понтифекс. Нужно уладить некоторые дела и подождать, пока Домам надоест пустая грызня. Мне придется залатать сотворенную тобой брешь в Сети, а Восьмиглазомуотсечь лишние нити. Похороны Клавдия подкинут дров в огонь, и котел интриг забурлит с новой силой, но рано или поздно он или выкипит, или прогорит насквозь.
Что вселяет в тебя такую уверенность? настороженно поинтересовался юноша. На венец достаточно претендентов, а я не имею никаких прав ни по рождению, ни по завещанию, и навсегда заклеймен как убийца зесара. Дома не забудут, не простят этого.
Кто посмеет осудить Богоподобного? Ты еще не приехал во дворец, когда Клавдий приказал затащить ослов на лавки Большого Совета и взахлеб смеялся над ошеломленными таким зрелищем сановниками. Венец дарует не только безграничную власть, но и ореол непорочности в глазах толпы. Взгляни, как много людей явились сюда из любви к умершему Владыке. Сейчас они клянут твое имя, но вскоре с тем же пылом начнут восхвалять.
Считаешь, Лисиус так легко отступит? Не захочет отомстить мне? Или Алэйр? Он многим обязан Клавдию
Пусть это тебя не заботит, процедил Руф. Я лишь хочу, чтобы ты пока оставался в храме и направил помыслы на благо Империи и простых граждан. Сановники опустошили казну, нобили погрязли в ростовщичестве, легионы на грани смуты. Геллия требует расширения привилегий, а Эбиссиния прекратила поставки зерна в Итхаль, что грозит нам голодными бунтами. Для восстановления порядка потребуются серьезные государственные преобразования. Клавдий объяснял тебе многое, касательно новых законов, но ему не хватало сил и смелости претворить их в жизнь. К счастью, ты молодой, деятельный и в меру дерзкий, чтобы заткнуть рты всем рабулистам[3] из Совета. Для меня это достаточно веское основание одеть венец на твою голову.
Я могу уйти отсюда? спросил Варрон.
Здесь дом Бога, а не тюрьма. Дверь в молельную жрецы не запирали. Этериарх[4] Тацит дал тебе успокоительную настойку, а легат Джоув, по моей просьбе, прислал солдат для охраны, действуя исключительно в твоих интересах и в интересах Империи. Не забудь поблагодарить этих людей при встрече. Думаю, ты хорошо понимаешь, что сейчас уход из храма равносилен гибели. Прояви благоразумие, откажись от спонтанных дерзких выходок, и будешь вознагражден не только жизнью, но и венцом.
А если я не желаю надевать венец? мрачно взглянул исподлобья Варрон. На нем едва ли запекся пролитый мною ихор. Совершивший преступление заслуживает справедливую кару. Чего хочешь добиться, силой вынуждая меня идти дальше по кровавой дороге, чтобы незаконно овладеть троном, возведенным на людских костях? Сначала Клавдий разорвал мне сердце, теперь ты вынимаешь душу, оставив бренное тело существовать без цели и смысла. Им легко управлять, словно тряпичным паяцем в кукольном театре. Не потому ли так стремишься сделать меня зесаром? Я ведь прав, Плетущий Сети? Ты желаешь обладать венцом, но не я!
Понтифекс сердито сверкнул глазами:
Глупый мальчишка! Ты носишься со своими проблемами, как будто важнее их нет ничего на свете, и проявляешь только худшие чертыупрямство, малодушие и привычку себя жалеть. Неужели не понимаешь, что рушится Империя?! Ты убил одного, а теперь готов погубить сотни тысяч! Да, я мог бы взойти на трон и начать реформы, но слишком стар, чтобы их закончить. Сколько, по-твоему, я проживу? Для глубоких преобразований потребуются годы, как минимум, полтора-два десятилетия. Ты можешь поднять страну с колен и привести ее к процветанию. А вместо этого разводишь дрязги, словно базарная торговка!
Хорошо, немного помолчав, сдался Варрон. Я согласен стать зесаром, но при одном условии.
Ты не в том положении, мальчик, чтобы диктовать мне условия, раздраженно ответил Руф.
Тогда считай это моей просьбой.
Говори.
Юноша поймал ртом еще одну крошечную каплю до сих пор не решившегося пролиться на взбудораженный город дождя:
Я хочу, чтобы ни ты, ни кто-либо другой из твоих культистов, более никогда и ни при каких обстоятельствах ничего не подмешивали мне в пищу и питье.
Странная просьба. Неужели ты полагаешь, что мы хотели отравить тебя?
Нет, я так не думаю. И все же, исполни ее. Это ведь совсем не трудно.
Даю слово, твердо произнес понтифекс. Нам обоим придется научиться взаимным уступкам. Хотя бы в мелочах.
Варрон кивнул, но думал в тот момент совсем о другом. Он размышлял, что чем сильнее жертва, угодившая в паутину, тем больше у нее шансов вырваться из цепких паучьих лап и, возможно, даже расправиться со своим мучителем. Из слабого восьмиглазый хищник выпьет все соки до последней капли.
Юноша привык жить в подчинении и зависимости, но внутренне часто противился этому. Судьба давала ликкийцу шанс попробовать себя в новой роли и он решительно принял вызов.