Нет, невероятно.
Смерть матери, неповинен ли в ней отец?
Тоже нет. Он обожал ее и пятнадцать лет хранил верность ей и чтил ее память.
Что же, наконец?
Доктор все молчал потом спросил меня:
Карло, что помнишь ты из своего детства?
Я стал рассказывать, вспоминая то то, то другое.
Ну, а что ты думаешь о смерти своей матери?
Холод пробежал по мненеужели?
Я рассказал то, что ты уже знаешь, т.е. что мать видела во сне змею, которая ее укусила, закричала ночью и от страха заболела. Потом ей было лучше, но после обморока в зале болезнь ее усилилась.
Затем, этого ты еще не знаешь, она начала сильно слабеть день ото дня, и все жаловалась, что по ночам чувствует тяжесть на груди: не может ни сбросить ее и ни крикнуть.
Отец начал вновь дежурить у ее постели, и ей опять стало легче. Устав за несколько ночей, отец решил выспаться и передал дежурство Пене.
В ту же ночь матери сделалось много хуже.
Утром, когда стали спрашивать Пепу, в котором часу начался припадок, она ответила, что не знает, так как ее в комнате не было.
Господин граф пришел, и я не смела остаться,сказала она.
Я пришел, что ты выдумываешь, Пепа,засмеялся отец.
Да как же, барин, вы открыли дверь на террасу, оттуда так и подуло холодом, и хоть вы и укутались в плащ, но я сразу вас узнала,настаи вала служанка.
Ну, дальше,сказал, бледнея, отец.
Вы встали на колени возле кровати графини, ну я и ушла,кончила Пепа.
Хорошо, можете идти,сказал отец и, поворачивая к доктору свое бледное лицо, прошептал:
Я не был там!Я замолчал на минуту.
Так,качнул старик головой,так.
Чем кончилось это дело, кто входил в комнату матери, я не знаю и до сих пор,закончил я.
Дальше, дальше,бормотал старик.
Дальше, через три дня Люси, мою маленькую сестренку Люси,продол жал я свой рассказ,нашли мертвою в кроватке. С вечера она была здоро ва, щебетала, как птичка, и просила разбудить ее рано раносмотреть солнышко.
Утром, удивленная долгим сном ребенка, Катерина подошла к кроватке, но Люси была не только мертва, но и застыла уже.
Так!снова подтвердил доктор.
Люси похоронили, и в тот же день мать подозвала меня к своей кушетке и, благословляя, сказала:
Завтра рано утром ты едешь с Петро в Нюрнберг учиться. Прощай,и она крепко, со слезами на глазах меня расцеловала. Ни мои просьбы, ни слезы, ни отчаяниеничего не помогло меня увезли.
Даже через столько лет старое горе охватило меня, голос дрогнул, и я замолчал.
Так,опять качнул головою старик,так. А не помнишь ли ты еще чьей-нибудь смерти, кроме Люси?спросил он.
Еще бы, тогда умирало так много народу: все больше дети и молодежь,
ответил я,а похоронный звон из деревни хорошо было слышно у нас в саду, и я отлично его помню. Да и у нас на горе было несколько случаев смерти,закончил я.
Опять длинное молчание. Точно старик собирал все свои силы. Он тяжело дышал, вытащил свой платок и отер лысину.
Ну, теперь слушай, Карло.
После твоего отъезда смертность не прекращалась. Она то вспыхивала, то затихала. Я с ума сходил, доискиваясь причины. Перечитал свои меди цинские книги, осматривал покойников, расспрашивал окружающих
Ни одна из болезней не подходила к данному случаю.
Одно только сходство мне удалось уловить: это в тех трупах, которые мне разрешили вскрыть,был недостаток крови. Да что на шее, реже на грудиу сердца, я находил маленькие красные ранки, даже вернее, пят нышки. Вот и все.
Странная эпидемия в народе меня очень занимала, но я не мог вполне ей отдаться, так как болезнь твоей матери выбила меня из колеи.
Она чахла и вяла у меня на руках. Вся моя латинская кухня была бес сильна вернуть ей румянец на щеки и губы.
Она явно умирала, но глаза ее блестели и жили усиленно, точно все жизненные силы ушли в них.
Эпизод с господином в плаще пока остался неразъясненным.
Только с тех пор ни одной ночи она не проводила одна: отец или я; мы чередовались у ее постели.
Лекарства ей я тоже давал сам но все было тщетно Она слабела и слабела.
Однажды днем меня позвали к новому покойнику; твой отец был занят с управляющим. Графиня, которая лежала в саду, осталась на попечении Кате рины.
Через два часа я вернулся и заметил страшную перемену к худшему.
Что случилось?шепнул я Катерине.
Ровно ничего, доктор,отвечала Катерина,графиня лежит спокой но, так спокойно, что к ней на грудь села какая-то черная, невиданная птица. Ну, я хотела ее согнать, но графиня махнула рукой «не трогать». Вот и все.
Что за птица? Не выдумывает ли чего Катерина.
Расспрашивать больную я не решался, боялся взволновать.
Прошло три дня.
Мы, т.е. твой отец и я, сидели на площадке; графиня по обыкновению лежала на кушетке, лицом к деревне.
Солнце закатилось. Но она просила дать ей еще немного полежать на воздухе.
Вечер был чудный. Мы курили и тихо разговаривали.
От замка через площадку тихо-тихо пролетела огромная летучая мышь. Совершенно черная: таких раньше не видывал.
Вдруг больная приподнялась и с криком: «Ко мне, ко мне» протянула ру ки. Через минуту она упала на подушки.
Мы бросились к ней, она была мертва.
Как ни готовы мы были к такому исходу, но когда наступит конец, мы стояли как громом пораженные. Первым опомнился твой отец.
Надо позвать людей,сказал он глухо и пошел прочь. Он шел, пока чиваясь, точно под непосильной тяжестью.
Я опустился на колени в ногах покойницы. Сколько прошло времени, не знаю, не отдаю себе отчета, Но вот послышались голоса, замелькали огни и в ту же минуту с груди графини поднялась черная летучая мышь, та самая, что мы видели несколько минут назад.
Описав круг над площадкой, она пропала в темноте.
О вскрытии трупа графини я не думал. Твой отец никогда бы этого не допустил.
Меня, как врача, поражало то, что члены трупа, холодные, как лед, ос тавались достаточно гибкими.
Покойницу поставили в капеллу.
Читать над нею явился монах соседнего монастыря.
Мне он сразу не понравился: толстый, с заплывшими глазками и красным носом. Хриплый голос и пунцовый нос с первого же раза выдавали его, как поклонника Бахуса.
После первой же ночи он потребовал прибавления платы и вино, так как «покойницанеспокойная». Его удовлетворили.
На другую ночь мне не спалось: какая-то необыкновенная тяжесть давила мне сердце. Я решил встать и пройти к гробу.
Попасть в капеллу можно было через хоры: так я и сделал. Подойдя к перилам, взглянул вниз. Там царил полумрак. Свечи в высоких подсвечни ках, окружающие гроб, едва мерцали и давали мало света. А свеча у ана лоя, где читал монах, оплыла и трещала.
Хорошо всмотревшись, я увидел, что сам монах лежит на полу, раскинув руки и ноги, и на груди его была накинута точно белая простыня.
Нечаянно взглянув на гроб, я остолбенел
Гроб был пуст!.. Дорогой покров, свесившись, лежал на ступенях ката фалка.
Я старался очнуться, думая, что сплю; протер глаза, нет, как не неве рен свет свечей, как не перебегают тени но все же гроб пуст и пуст
Не помня себя от радости, я бросился к маленькой темной лесенке, что вела с хор в капеллу.
Недаром я заметил подвижность членов; это только сон, летаргический сон мелькало у меня в уме. Слава Богу, слава Богу.
Кое-как, в полной темноте, я скорее скатился, чем спустился с лестни цы.
Врываюсь в капеллу, бросаюсь к гробу
Боже что же это!.. Покойница лежит на месте, руки скрещены, и гла за плотно закрыты. Даже розаны, которые я вечером положил на подушку, тут же, только скатились набок.
Снова протираю глаза, снова стараюсь очнуться от сна
Обхожу гроб. На полу лежит монах; руки и ноги раскинуты, голова зап рокинулась.
Мелькает мысль: где же простыня? и исчезает.
Не доверяю своим глазам в висках стучит
Нет, это стучат во входные двери со двора. Машинально подхожу, снимаю крючок. Свежий ночной воздух сразу освежает мне голову.
Что случилось?спрашиваю я.
Входит ночной сторож в сопровождении двух рабочих.
Ах, это вы, доктор!говорит сторож и облегченно вздыхает.А я-то напугался. Иду это по двору, а за окнами капеллы точно кто движет ся; ну, думаю, не воры ли? Боже избави, долго ли до греха. На графине бриллиантов этих самых много-много: люди говорят, на сто тысяч крон! Подхожу. Шелестит, ходит да как заохает, застонет Ну, я бежал, позвал парней, одному-то жутко,закончил сторож.
Вы пришли кстати, с монахом дурно, надо его вынести на воздух,приказываю я.
Ишь, как накурил ладаном, прямо голова идет кругом,сказал один из парней, поднимая чтеца.Ну и тяжел же старик!прибавил он.
В это время из рукава монаха выпала пустая винная бутылка и покати лась по полу. Парни засмеялись.
Отче-то упился, да и начадил без меры. Недаром же он и стонал, ре бятушки, страсть страшно!ораторствовал сторож.
Вынеси монаха во двор и положив на скамью, мы стали приводить его в чувство.
Это удалось не сразу. Угар и опьянение тяжело подействовали на полно го человека.
Наконец он открыл глаза: они дико бегали по сторонам.
Я приказал дать ему стакан крепкого вина. Он жадно выпил, крякнул и прошептал:
Неспокойная, неспокойная.
Начало рассветать: послышался звон церковного колокола к ранней служ бе.
Я пошел к себе, желая все обдумать, но едва сунулся на кровать, как моментально заснул.
День прошел обычно.
Монах совершенно оправился и просил только двойную порцию вина «за беспокойство».
Я видел, как экономка Пепа подавала ему жбан с вином, и шутя сказал ей:
Смотрите, Пепа, возьмете грех на душу, обопьется ваш монах.
Что вы, доктор, да разве они по стольку выпивают в монастыре! А не бось только жира нагуливают,ответила Пепа.
Ночью я часто просыпался, но решил не вставать.
Рано поутру слышу нетерпеливый стук в мою дверь.
«Несчастье!»сразу пришло в голову.
В один момент я готов. Отворяю.
Передо мной Пепа; на ней, что говорится, лица нет.
Доктор, доктор, монах монах умерЗаикаясь, произносит нако нец она и тяжело опускается на стул.
Спешу.
На той же лавке, что и вчера, лежит монах.
Он мертв. Глаза его широко открыты, и все лицо выражает смертельный ужас.
Кругом вся дворня.
Кто и где его нашел?спрашиваю я.
Выдвигается комнатный лакей.
Господин граф приказали вставить новые свечи ко гробу графини, я и вошел в капеллу, а он и лежит у самых дверей.
Верно выйти хотел, смерть почуял,раздаются голоса.
Да не иначе, как почуял, через всю капеллу притащился к дверям.
В руке у него было два цветка, мертвые розы. Вчера ребята из дерев ни целую корзину их принесли, весь катафалк засыпали.
Верно, беднягу покачивало; он и оперся и зацепил их.
Хорошо еще, что покойницу графинюшку не столкнул,рассказывают мне один перед другим слуги.
Я слушал, и в голове у меня гудело и в первый раз в душе проснулся какой-то неопределенный ужас.
Смерть была налицо, и делать мне, собственно говоря, было нечего.
Но все-таки я велел перенести труп в комнату и раздеть.
Первое, что я осмотрел, была шея, и на ней я без труда нашел ма ленькие кровяные пятнышкиранки.
Тут у меня впервые зародилась мысль, что ранки эти имеют связь со смертью. До сих пор не придавал им значения, я их почти не осматривал. Теперь дело другое. Ранки были небольшие, но глубокие, до самой жилы.
Кто же и чем наносил их?
Пока я решил молчать.
Монаха похоронили.
Графиню спустили в склеп. Для большей торжественности ее спустили не по маленькой внутренней лестнице, а пронесли через двор и сад.
И в день похорон члены ее оставались мягкими и мне казалось, что щеки и губы у ней порозовели.
Не было ли это влияние разноцветных окон капеллы или яркого солнца?
На выносе тела было много народа.
После погребения, как полагается, большое угощение как в замке, так и в людских.
Когда прислуга подняла «за упокой графини», начали шуметь и выражать неудовольствие на старого американца. Он ни разу не пришел поклониться покойнице. И утром, на выносе тела, его так же никто не видел. Напротив, многие заметили, что дверь и окно сторожки были плотно заперты.
Под влиянием вина посыпались упреки, а затем и угрозы по адресу аме риканца.
Смельчаки тут же решили избить его. Толпа под предводительством кри кунов направилась в сад к сторожке.
Американец, по обыкновению, сидел на крылечке.
С ругательствами, потрясая кулаками, толпа окружила его.
Он вскочил, глаза злобно загорелись, и, прежде чем наступающие опом нились, он заскочил в сторожку и захлопнул дверь.
А так-то ты, американская морда,кричал молодой конюх Герман. Он вскочил на крылечко и могучим ударом ноги вышиб дверь.
Ворвались в сторожку, но она была пуста. Даже искать было негде, так как в единственной комнате только и было, что кровать, стол и два стула.
Наваждение,сказал Герман, пугливо оглядываясь.
Всем стало жутко. Все так и шарахнулись от сторожки.
Выбитую дверь поставили на место и молча один за другим выбрались из сада.
В людской шум возобновился.
Обсуждали вопрос, куда мог деться старик. Предположениям и догадкам не было конца.
Многие заметили, что комната в сторожке имела нежилой вид. Стол и стулья покрыты толстым слоем пыли, кровать не оправлена. Где же жил аме риканец, и как, и куда он исчез?
И опять слово «наваждение» раздалось в толпе. Чем больше говорили, промачивая в то же время горло вином и пивом, тем запутаннее становился вопрос.
И скоро слово «оборотень» пошло гулять из уст в уста.
Прошла неделя.
Отец твой почти безвыходно находился в склепе, часто даже в часы обе да не выходил оттуда.
Смертность как в замке, так и в окрестностях прекратилась.
Дверь сторожки стояла по-прежнему прислоненной,видимо, жилец ее назад не явился.
Из города поступило какое-то заявление, и отец твой должен был, хо чешь не хочешь, уехать туда дня на три, на четыре.
На другой день его отъезда снова разразилась беда.
После опросов дело выяснилось в таком виде: после людского завтрака кучер прилег на солнышко отдохнуть и приказал конюху Герману напоить и почистить лошадей.
К обеду конюх не пришел в людскую, на это не обратили внимания. К концу обеда одна из служанок сказала, что, проходя мимо конюшен, слышала топот и ржание лошадей.
Чего он там балует, черт,проворчал кучер и пошел в конюшню.
Вскоре оттуда раздался его крик: «Помогите, помогите». Слуги броси лись.
Во втором стойле, с краю, стоял кучер с бичом в руках, а в ногах его, ничком, лежал Герман.
Кучер рассказал, что, придя в конюшню, он увидел, что Герман разва лился на куче соломы и спит.
Ну я его и вдарил, а он упал мне в ноги да, кажись, мертвый!
Германа вынесли.
С приходом людей лошади успокоились: только та, в стойле которой наш ли покойника, дрожала всеми членами, точно от сильного испуга.
Позвали меня. Я тотчас отворотил ворот рубашки и осмотрел шею. Крас ные свежие ранки были налицо!
Что Герман был мертв, я был уверен; но ради прислуги проделал все способы отваживания. Затем приказал раздеть и внимательно осмотрел труп.
Ничего. Здоровые формы Геркулеса! Так как никто не заявлял претензии
я сделал вскрытие трупа.
Прежние мои наблюдения подтвердились: крови у здоровенного Геркулеса было очень мало.
Не успел я покончить возню с мертвецом, как из деревни пришла весть, что и там опять неблагополучно.
Умерла девочка, пасшая стадо гусей. Мать принесла ей обедать и нашла ее лежащей под кустом уже без признаков жизни.
Тут в определении смерти не сомневались, так как мать ясно видела на груди ребенка зеленую змею. При криках матери гадина быстро исчезла в кустах.
Все-таки я пошел взглянуть на покойницу под благовидным предлогомпомочь семье деньгами.
Покойница, уже убранная, лежала на столе. Выслав мать, я быстро отки нул шейную косынку и приподнял голову.
Зловещие ранки были на шее!
Ужас холодной дрожью прошел по моей спине Не схожу ли я с ума?! Или это и впрямь «наваждение»!
Всю ночь я проходил из угла в угол. Сон и аппетит меня оставили. При звуке шагов или голосов я ждал известия о новой беде