Мы втроем вздрагиваем, настолько не ожидали услышать ее голос, да еще такой громкий.
Смотрите, говорит она. Все на самом деле очень просто.
Она прижимает ручку к губам, оставляя на ней перламутровое пятно.
На самом деле, конечно, сложно, говорит Офелла, подумав. Видит на ручке пятно, достает из сумки салфетку и начинает сосредоточенно его стирать.
Из чего сотворен мир? спрашивает она. Что было до Большого Взрыва? Ничто. Отсутствие всякой материи, атомов, даже времени и пространства. Ноль. Понимаете?
Не понимаем, говорит Юстиниан. Но продолжай, это не помеха.
Она раскрывает тетрадь, в ней оказывается много цифр и слов, но подчеркнуто только последнее уравнение. Ноль там равняется плюс единице и минус единице. Учительница говорила мне о том, что существуют отрицательные числа, но по каким они живут законам мы не приходили, поэтому я предпочитаю помолчать.
Понимаете? Ноль расходится на две единицы. Только так можно сотворить нечто из ничего. Две единицы. Две реальности. Две Вселенных, если хотите. Наша и та, в которой мы были. Я называю ее минусовая реальность.
Ты гений! говорю я.
Нет, отвечает Офелла, и я вижу, как она краснеет. Это значит, что кровь приливает к сосудам в ее щеках, потому что она смущена. Вот насколько сложные существа появились из одного ноля когда-то.
Я просто неплохо знаю алгебру и умею фантазировать, говорит она быстро. Но основная часть теории заключается не в этом. Помните, что мы все чувствовали?
Я помню. Невероятную близость моего бога.
Я хожу в мир моей богини. Но там я не чувствовала себя так близко к ней. Марциан, ты ощущал то же самое в Звездном Роднике.
Намного меньше, говорю я. Офелла понижает голос, и я понимаю, что сейчас она будет говорить опасные вещи.
Я думаю, это мир всех богов. Я пока не понимаю, как он соотносится с теми местами, где бываю я и был Марциан. Но я думаю, что они все присутствуют там. Это их общий дом. Их мир. То, что мы считали далеким пространством, где они спали, темнотой и пустотой, на самом деле не в бескрайнем космосе. Боги ближе, чем мы думаем.
Мы слушаем ее, Ниса открывает рот, выглядит так, будто в интересном ей фильме произошел неожиданный поворот. Люди ходят мимо нас, очередь на регистрацию становится все длиннее и внушительнее. Никто не знает, что мы обсуждаем самую большую загадку в истории человечестваоткуда пришли боги.
И где они есть.
Довольно смелая теория, говорит Юстиниан. Он, в отличии от нас, не замер в благоговейном ужасе. Даже если это так, причем тут Ниса?
Серьезно, Юстиниан? спрашивает Офелла. Ты считаешь, что я способна дать ответ на любой вопрос? Просто мне показалось, что это логичная система. Мы здесь, они там. Минус и плюс. Мы изменяем их мир, ведь он двойник нашего, с машинами, домами и всем прочим, а они изменяют наш.
Изменяют нас.
Я просто заинтересовался твоей теорией и хочу, чтобы ты подлатала в ней дыры, говорит Юстиниан, как ни в чем не бывало опускает в сырный соус кусок лепешки. Но все равно звучит неплохо!
Неплохо?! Это гениально!
Ты только что сама говорила, что ты всего лишь неплохо знаешь алгебру и умеешь фантазировать. Так ты все-таки считаешь, что произвела на свет нечто настолько же революционное, как классическая механика или теория эволюции?
Ниса говорит:
Да пошел ты.
Что?
Просто Офелла не может этого сказать, а я могу!
Почему это я не могу, Ниса?
Я вздыхаю, потом кладу руку на плечо Офеллы, говорю:
Давайте мы все будем спокойные. Это важно. У нервных людей никогда ничего не получается, ни в кино, ни в супермаркетах.
Поняв, что фраза странная, я добавляю:
Ни в каких-либо других местах.
В супермаркетах, Марциан? спрашивает Офелла еще более раздраженно.
Я имею в виду это состояние, когда люди начинают пытаться одновременно достать деньги и запихнуть продукты в пакет.
А, говорит Ниса. Знаю такое.
Мы не о том думаем, говорит Офелла. С чего ты, Юстиниан, вообще взял, что у нас получится попасть в минусовую реальность потому, что нам туда нужно?
Потому что, Офелла, дорогая, у меня получается все.
Он обнимает ее за плечи, проводит рукой по воздуху перед собой, словно демонстрирует аэропорт, который спроектировал собственноручно.
Но у тебя ничего никогда не получается, говорит Офелла.
Ты все испортила, отвечает он без досады. А я говорю:
Потому что мы попадем туда не просто так. А потому, что Нисе грустно.
Я ощущаю это скорее, чем понимаю. То есть, я не могу воспроизвести мысли, которые привели меня к этому выводу, но мне вспоминаются движения и лицо Нисы за ужином, вспоминается наш разговор до того, как она расплакалась в мотеле.
О нет, говорит Юстиниан. Именно ты все испортил, а не Офелла. Ты всегда все портишь. Это должен быть момент моего триумфа.
Момент твоего триумфа был, когда ты придумал план.
Нет, это был момент моего падения, ведь из-за меня мы все можем погибнуть.
Юстиниан прикладывает руку к сердцу, и Офелла досадливо качает головой, я вздыхаю. Ниса говорит:
Мне не было грустно.
Она стучит кончиками пальцев по спинке стула, потом касается гладкой, выкрашенной в морской синий обивки.
Ты уверена? спрашиваю я.
Слушай, поверь мне, я самый равнодушный человек, которого ты когда-либо знал.
Я-проект, кстати говоря, не всегда совпадает с тем, что мы демонстрируем окружающему миру.
Если ты сейчас не заткнешься, я тебе в нос дам.
Ты действительно самый равнодушный человек, которого я тоже когда-либо знал, смеется Юстиниан.
Ниса оборачивается ко мне, смотрит в упор, и глаза у нее еще желтее, уже совершенно светящиеся.
Я правда ничего не чувствую, говорит она.
Так бывает, когда ты чему-то очень и очень сильно расстроишься. До полной бесчувственности, отвечаю я. Но вообще-то расстраиваться не стыдно. И когда тебе плохо, это не стыдно.
Господин психотерапевт, не могли бы вы приберечь свою катарсическую речь до момента, когда закончится регистрация, говорит Юстиниан. А мы с Нисой смотрим друг на друга, и значение ее взгляда ускользает от меня. Мне кажется, она одновременно разозлена и благодарна. А я думаю, что сложно не понимать про свои чувства. Я почти всегда понимаю, что именно я испытываю. И хотя я не знаю, как передвигаются трамваи и идет ли на Марсе дождь, я всегда понимаю, отчего меня терзает тоска или отчего мне хочется смеяться.
Ниса не знает, почему ей грустно, хотя она сама называла причину.
Очередь на регистрацию все сокращается, а Юстиниан отлучается за газировкой в большом картонном стакане. Мы все по очереди тянем ее через трубочку, и я замечаю, с каким умилением смотрит на нас какая-то пожилая госпожа. Наверное, мы и вправду выглядим очаровательно. Молодые друзья, собирающиеся в путешествие вместе. Мне кажется, у множества людей именно так начинались самые счастливые воспоминания. Мы напоминаем кому-то о чем-то приятном, и я радуюсь.
Еще я думаю, как сейчас родители. Часы показывают мне, что уже десять вечера. Это значит, что они давно закончили со всеми делами. Наверное, они сейчас в ресторане рядом с Сенатом. Мама пьет лавандовую воду и ест спаржу в сливочном соусе. У папы на тарелке мясо с кровью, а в бокале хорошее сабинское вино. Они обмениваются впечатлениями и составляют планы на завтра, говорят обо мне и Атилии, о книгах, фильмах, идеях, и им хорошо. Все, как раньше, перед тем, как с папой случилась беда.
А к ночи они придут домой и не обнаружат там меня. Утром маме придет письмо, в котором она прочитает, что я в Анцио.
Но я не буду в Анцио, и они узнают об этом. Я даю себе зарок при первой же возможности позвонить им. В Парфии, я надеюсь, мы быстро найдем способ помочь Нисе.
Мне не нравится, что я лгу. Но я не могу рассказать маме и папе о том, кто такая Ниса, как мы связаны с ней. Я не хочу, чтобы они знали, что я был в мире, который Офелла назвала минусовой реальностью. Разложенный на две единицы нольпоследнее, о чем им нужно сейчас волноваться.
Но они будут волноваться обо мне. Что лучшене знать, где я или знать, что я в месте очень опасном, в месте из которого выхода может совершенно не быть?
Оказывается, что быть хорошим другом и хорошим сыном одновременно может быть сложно. Раньше, еще не так давно, я считал, что главное быть добрым к людям, ко всем к кому можно. Но получается быть добрым не ко всем одновременно, и давая кому-то свою помощь, иногда отбираешь спокойствие у кого-то другого. Нужно делать выбор, а его критерии каждый определяет сам.
Я решаю вот так: если человеку без моей помощи будет хуже, чем людям, которых я оставляю, то нужно все-таки выбрать помощь. Это не самый справедливый рецепт, но лучшего у меня нет.
Без меня Ниса умрет, а если не умрет, то с ней и что похуже может приключиться.
Пора, провозглашает Юстиниан, когда заканчивается регистрация. Нам нужно действовать быстро, чтобы успеть. Регистрация закончилась, у нас есть примерно двадцать минут, чтобы довести тебя до слез и десять, чтобы сесть в самолет.
Может, лучше было получить визу?
Ждать месяц с возможностью отказа без объявления причин? спрашивает Юстиниан. Так, котятки, за дело берется профессионал. Поверь, я могу довести до слез кого угодно. В двенадцать лет я написал рассказ про собачку, потерявшуюся в лесу, которая плакала, думая, что хозяин ее бросил, а он, на самом деле, умер, и последней его мыслью было воспоминание о том, как ему подарили щенка.
Это ужасно, говорю я.
Сейчас я деконструировал бы ее.
Юстиниан вытягивает руки, разминает пальцы, словно фокусник, готовый показать номер, требующий особенной ловкости.
Ниса, дорогая, приготовься. Сейчас я буду действовать.
Твоя история про собачку меня не впечатлила. Она настолько жалостливая, что я даже разлюбила животных.
Юстиниан подмигивает мне, говорит:
Закрой ушки, дурачок.
Прекрати, говорит Офелла. Все знают, что ты облажаешься.
Вымой рот с мылом сама, потому что я занят.
Я болтаю в руке картонный стакан, стараясь понять, есть ли в нем газировка. Оказывается, она закончилась. Мне не хочется, чтобы Юстиниан доводил Нису до слез, но я почти уверен, что у него не выйдет.
Может, нам отойти в сторонку? говорю я.
Все просто подумают, что мы из народа воровства, бросает Юстиниан, Офелла хмурится, но ничего не говорит.
А про червя они что подумают? спрашиваю я.
Я придержу его рукой, говорит Ниса. Если, конечно, Юстиниан все-таки доведет меня до слез. Сомневаюсь.
Она протягивает Офелле ладонь, и Офелла дает ей пять. Юстиниан чуть щурится, кажется, будто он пытается рассмотреть Нису, но ему не хватает очков. А потом Юстиниан говорит:
Ты просто одна из тех маленьких девочек, которых никогда не любила мама. Некоторые из них становятся плаксивыми истеричками, покуривающими сигарету после очередного случайного секса и вспоминающими о том, насколько незначительны их попытки найти тепло и ласку. Этот трогательный типаж тех, кому всегда немного грустно. Большеглазые феи, сидящие на кофейно-никотиновых диетах и умирающие без любви. Некоторые становятся самыми лучшими девочками на свете, одержимые желанием понравиться маме, они приносят хорошие оценки, поступают в престижные университеты, находят хорошие работы и приводят в дом правильных мужчин. Счастливые девочки, считающие, что любовь можно заслужить. Они существуют с этим внутри лет до сорока, пока не понимают, что из желания получить то, что другим досталось просто так, они живут не своей жизнью. Тогда они решают надышаться газом или что-то вроде того. Некоторые устраивают подростковые бунты, сбегают из дома верхом на мотоцикле или папике из машины представительского класса. Но есть и другие девочки, девочки, как ты. Они живут с этим и никуда не бегут. Они учатся понимать, что не нужны и нежеланны. И тогда им кажется, что это больше не больно. Просто смирись, говорят они себе, прими как факт. И однажды утром они просыпаются без желания прыгнуть с крыши, потому что не узнали безусловной любви. Такие девочки думают, что они победили. Выиграли в бесконечной гонке за любовь, отказавшись от забега. Они ни за чем не гонятся, они просто живут с оглушающей пустотой внутри. Им кажется, что они ничего по этому поводу не чувствуют, что все это неважно, сопливые глупости, которые придумали авторы романов, а в жизни все просто. Они дружат, влюбляются, делают все то же самое, что и обычные девочки. Но они не растут. Потому что в тот день, когда они отказались чувствовать, они навсегда потеряли способность избавиться от этой боли, просто загнали ее так глубоко, чтобы больше не замечать. Вот кто ты такая, Ниса. И если ты хочешь помочь себе вырасти, стать взрослой, тебе нужно подумать о том, почему тебе плохо. Твоя мать бросила тебя здесь, одну, и то, что у тебя есть друзья, которые отправятся с тобой на край света, этого не изменит. Ты просто одна из
Все, хватит! говорю я. Это ужасно, поэтому прекрати, достаточно. Это не вполне правда!
Мне все это слушать неприятно, но я знаю, что так нужно, чтобы мы попали в Парфию и спасли Нису. Мне неприятно, потому что я всегда был любим, и я хочу, чтобы были любимы все люди на свете, а Нисамоя лучшая подруга, и она заслуживает этого, как никто. Она сильная, смелая и очень верная, она достойна множества любящих ее людей.
Но в жизни так бывает не всегда, и это очень грустно. Я смотрю на Офеллу, она смотрит в пол, ей неловко. Из обаятельного клоуна, Юстиниан вдруг становится человеком проницательным и злым.
Ниса подскакивает к нему с быстротой неощутимой и невидимой, бьет в лицо. То есть, наверное бьет, потому что я вижу только, как он отшатывается, едва не падает, а нос у него кровит.
И еще прежде, чем капля крови Юстиниана разбивается о белизну кафельного пола, мир становится другим, уходит в минус. Я вижу, что Ниса сжимает в кулаке извивающегося червя.
Не выпускай его, говорю я. Мы будем его изучать.
Если кому-то еще понадобится правда о себе, можете обращаться, говорит Юстиниан, поправляя несуществующий галстук.
Ниса не реагирует на меня и пристально смотрит на него. Мне становится стыдно, что я не защитил ее, хотя так и было нужно.
Больше ни слова мне не говори, цедит она сквозь зубы. Ее мягкий акцент, кажется, почти пропадает. Никогда прежде я не видел ее такой злой и совершенно об этом не жалею. Ее золотые глаза пылают в черно-белом мире, как будто колыбели огня, который разгорится сейчас в большое пламя.
Ребята, я думаю время не ссориться, а бежать, осторожно говорит Офелла. Ее голос наоборот непривычно тихий.
Меньше минуты назад мы стояли посреди зала ожидания, в толпе прибывающих в Империю и покидающих ее, но теперь в огромном зале пусто. Изредка я вижу тех или иных людей, они словно отражения, только совсем мимолетные, появляются и тут же исчезают, так что и не поймешь, вправду увидел или показалось.
Одиночество огромного пространства, совершенно покинутого людьми оказывается слишком резким. Трещины между квадратами кафеля извиваются, как червь в руке у Нисы, в глазах у меня все расплывается, а может нестабилен и сам мир. Мне стоит привыкнуть к тому, что в минусовой реальность, как назвала ее Офелла, даже изменчивость изменчива.
Я вижу на белых стенах островки туманной пустоты. Что-то серое, свивающееся в спираль, распространяющееся, как мох или плесень, только с такой быстротой, что она заметна человеческому глазу. Эти островки пустоты затягивают. Мне кажется, что спираль хочет поглощать, она голодная и алчущая, так говорят о звериных пастях, а иногда о женском нутре или ранах, и я думаю обо всем этом, когда смотрю вглубь. Так что я рад, когда мы бежим. Странное ощущениебез препятствий преодолеть все этапы пути, на которых обычно ждут регистрация, сдача багажа, паспортный контроль, досмотр. Все оказывается так просто, и от этого невероятно свободно становится в груди.
В мире без людей нет ни запретов, ни условностей, и аэропорт кажется мне совершенно обнаженным. Это просто помещение, в котором не осталось ни одного правила.
Мы оказываемся у выходов за три минуты, вместо обычных двадцати. Здорово знать, что мы преодолели границу, за которую нам нельзя попасть в обычной реальности. Без виз, без билетов, без багажа. По-настоящему удивительное чувство быть вовне.
Я вижу, как за высокими окнами дрожит громада самолета. Как странно, самолет в отсутствии людей сам кажется живым. Огромная крылатая птица, не доисторическая, как птеродактиль, а постисторическая, оставшаяся после нас. Потому что железо существует дольше разных тканей из которых состоит человек.